Г.Ф. Лавкрафт 3 страница

Да, такого чертова отродья, как капитан Абед, не было еще на свете. Помню его рассказы о заморских краях и еще как он обзывал болванами тех, кто исправно посещает церковь и безропотно несет свой крест. По его словам, там, где он торговал, жители поклоняются более могущественным богам. Те, дескать, прислушиваются к молитвам людей и посылают им много рыбы.

Мэтт Элиот, его первый помощник, тоже много чего рассказывал, но его не очень-то трогали, скорее отвращали все эти языческие штучки. Так вот он говорил, что к востоку от Отахейта лежит остров с древними каменными божками, старше которых нет ничего на свете. Они похожи на тех, что встречаются на Понапе в группе островов Сенявина, но резными чертами лиц напоминают каменных великанов с острова Пасхи. Неподалеку есть еще один остров, вулканического происхождения, тоже с каменными диковинками. Эти камни такие гладкие, словно долгое время пробыли под водой. На них, однако, сохранились изображения страшных чудищ.

Так вот, сэр, рыба в тех местах, по словам Мэтта, не переводится. А народ щеголяет в головных уборах и браслетах из невиданного золота, испещренного изображениями тех же жутких чудищ – помеси рыбы с лягушкой или вроде того. И вот эти-то чудовища запечатлены на украшениях в разных позах, будто люди. Жители никому не говорят, откуда у них эти богатства. Туземцы с соседних островов удивлялись, отчего рыба здесь всегда ходит, даже когда ее нигде в помине нет. Мэтт этого понять не мог, и капитан Абед тоже. Потом Абед заметил, что каждый год с острова исчезают непонятно куда красивые молодые люди, а стариков вообще не видно. И еще он обратил внимание, что некоторые обитатели острова выглядят год от года все более странно.

Капитан Абед докопался-таки до истины. Как он это сделал, не знаю. Но только вскоре он начал прицениваться к золотым вещам. Спрашивал, откуда они и можно ли достать еще. Наконец некий Валакеа рассказал ему древнюю легенду. Никто, кроме Абеда, не поверил бы этому светлокожему старому дьяволу, но капитан понимал туземцев, читал их души, как книги. Ха-ха! Никто не верит моим рассказам, и вы, молодой человек, тоже наверняка не поверите, хотя с виду вы такой же смышленый, как и капитан Абед. Да и глаза у вас точь-в-точь как у него;

Старик зашептал еще тише, и, хотя я был уверен, что слышу всего лишь пьяные бредни, неподдельный ужас, зазвучавший в его голосе, заставил меня содрогнуться.

– Так вот что я вам скажу, сэр. Абед узнал такое, о чем не знал никто в целом свете. Да и знал бы – не поверил. Оказывается, жители Канаки – так назывался остров – приносили своих юношей и девушек в жертву неведомым богам, живущим в морской пучине, а те взамен ниспосылали им свое благоволение. Абед решил, что изображения страшных чудищ на вулканическом острове как-то связаны с этими богами. Те, возможно, были амфибиями – отсюда и все эти русалочьи рассказы. Толковали, что на дне моря у них целые города. Маленький вулканический остров, что поднялся из глубины, как раз оттуда. А в каменных лицах, от которых остались одни развалины, эти существа жили. Кое-кто из них жил на том месте, которое островом поднялось над водой. Туземцы с Канаки увидели их, объяснились знаками и заключили сделку.

Этим лягушкам пришлись по нутру человеческие жертвоприношения. За долгие годы под водой они совсем утратили связь с землей. Никто не видел, что они делают с жертвами, и я думаю, капитан Абед был достаточно умен, чтобы не расспрашивать об этом. Жертвы приносились дважды в год – на первое мая и на тридцать первое октября, в канун Дня всех святых. Кроме того, существам преподносились также полюбившиеся им резные безделушки – изделия местных умельцев. Они же обязались подгонять к острову рыбу и сдержали слово: рыба со всего моря круглый год кишела у тамошних берегов. И еще они время от времени дарили туземцам разные золотые вещи.

Туземцы на каноэ переправляли жертв и подарки на вулканический островок, а обратно везли те золотые драгоценности, которые им приглянулись. Поначалу рыболягушки не появлялись на большом острове, но со временем им захотелось его повидать. Они, казалось, стремились к обществу туземцев и не прочь были участвовать в их праздниках, вроде Майского дня или Дня всех святых. Любопытно, что они могли жить и в воде, и на суше, – настоящие амфибии, черт их подери. Туземцы предупредил соседей: если жители других островов пронюхают об их существовании, то им несдобровать. Но лягушки только посмеялись над этим, они, мол нисколько не боятся. Сами могут кого хочешь уничтожить им не страшен никто, кому не подвластна магия Почивших Старцев. Однако, не желая лишних хлопот, они все же погружались в воду, если кто-то чужой приплывал на остров.

Когда выходцы из моря объявили, что хотели бы породниться с туземцами, те вначале заартачились. Но, как выяснилось, они и так уже были в родстве с морскими тварями. Все живое вышло из воды и при желании может снова в нее вернуться. Дети от смешанных браков, объяснили туземцам рыболягушки, рождаются похожими на людей, но с годами в их облике больше проступают черты морских предков. В конце жизни они должны переселиться в море, присоединившись к жителям подводной страны. Но вот что самое главное, молодой человек... Жители острова, превращаясь на склоне лет в рыболягушек и погружаясь в море, становятся бессмертными. Ведь эти морские существа никогда не умирают своей смертью… Их можно только убить.

Так вот, сэр. Когда Абед впервые попал на остров, во всех туземцах уже текла кровь морских тварей. Стариков там скрывали от посторонних глаз – уж очень они менялись – до тех пор, пока они окончательно не «дозреют» и не сойдут в море. Были и некоторые сложности. Большинство туземцев легко превращались в рыболягушек, но были и такие, которым это давалось с превеликим трудом. Быстро менялись те, кто уже рождался похожим на морских предков, те же, в ком побеждало человеческое начало, часто оставались на острове. Но их заставляли совершать пробные погружения. Переселившиеся в воду туземцы часто всплывали, чтобы посмотреть, как идут дела на острове. И никого не удивляло, если какой-нибудь молодой человек беседовал со своим прапрапрапрадедушкой, уже двести лет живущим в море.

Все перестали бояться смерти. Она отступила. Ты жил вечно, если только... не погибал в войне с другими дикарями, если тебя не приносили в жертву, если тебя не укусила ядовитая змея, если ты не сгорел от быстротечной болезни. Словом, если с тобой не случилось чего-нибудь непредвиденного перед окончательным переселением в воду. Теперь все готовились не к смерти, а к перемене обличья и образа жизни. Страх исчез. Туземцы считали, что выиграли в этой сделке, и могу поклясться, то же самое думал и капитан Абед, когда старый Валакеа рассказывал ему все это. Сам Валакеа был одним из немногих, кто не породнился с лягушками: принадлежа к семейству вождя, он должен был жениться на равной себе, то есть на дочери предводителя соседнего племени.

Тот же Валакеа познакомил Абеда с обрядами и заклинаниями, без знания которых невозможно было общаться с морскими тварями. Он также показал кое-кого, кто уже был ближе к рыболягушке, чем к человеку. Однако он не познакомил его ни с одной морской тварью. Под конец Валакеа подарил капитану какую-то, кажется свинцовую, штуковину, с помощью которой можно было вызывать этих тварей. Брось ее в воду, произнеси заклинание – и они тут как тут. По словам Валакеа, эти твари живут повсюду, и любой человек, знающий магические слова, может поднять их с морского дна.

Мэтту не нравились переговоры капитана, и он уговаривал Абеда не связываться с жителями проклятого острова. Однако мысль о легкой наживе не давала капитану покоя, ведь богатство само плыло ему в руки. Дело пошло. Через несколько лет у Абеда было уже столько золотых вещиц, что он открыл в Инсмуте золотообрабатывающую фабрику, купив у Уайта прогоревшее предприятие. Он не осмеливался продавать драгоценности в том виде, в каком они к нему поступали, – боялся расспросов. В руки команды иногда попадали отдельные вещицы, и хотя матросы поклялись держать язык за зубами и не хвастаться поживой, но вы же знаете, как слаб человек. Кроме того, капитан разрешил женщинам из своего семейства носить такие украшения, правда, из тех, что поскромнее, чтобы экзотичность их не бросалась в глаза.

Примерно году в тридцать восьмом, мне тогда исполнилось семь лет, Абед, наведавшись в очередной раз на остров, не нашел там никого. По-видимому, туземцы с соседних островов пронюхали-таки про морских тварей. Возможно, они отняли у местных магические талисманы, повиноваться которым были обязаны морские существа. Никто не знал, сколько их попало в руки туземцев Канаки, когда море выбросило из своих глубин остров с развалинами старше самого всемирного потопа. Преданные своим богам туземцы не оставили никаких священных свидетельств иной веры на вулканическом острове, кроме очень больших каменных изваяний, которые нельзя было сдвинуть с места. Кое-где валялись мелкие камешки, возможно талисманы, с начертанной на них свастикой. Может, это и были магические знаки Старцев? Люди исчезли, золотых украшений тоже как не бывало, а туземцы с соседних островов дружно помалкивали о случившемся. Все выглядело так, будто на острове никто никогда не жил.

Капитан Абед тяжело переживал все это: хорошо налаженная выгодная торговля неожиданно порушилась. Да и остальным инсмутцам стало хуже: золотым промыслом кормился весь город. Большинство горожан не роптало и смиренно переносило испытание, хотя беды сыпались одна за другой: рыба не ловилась, фабрика бездействовала. http://beth.ru/

Тогда-то Абед и начал стыдить горожан. Они-де как овечки молятся христианскому Богу, которому нет до них никакого дела. А вот он, капитан, знал одно племя, так оно поклонялось могущественным богам, и те даровали все необходимое своим подопечным, и даже более того. И еще капитан сказал, что если люди поддержат его, то, может быть, удастся связаться с такими силами, которые пошлют им и рыбу, и золото. Матросы, ходившие с ним на «Королеве Суматры», сразу смекнули, в чем дело, и отмалчивались, их вовсе не тянуло связываться с морскими тварями. Но другие, соблазненные речью Абеда, умоляли открыть им истинную веру, которая помогает людям жить.

Тут старик прервал свой рассказ и, пробормотав что-то невнятное себе под нос, умолк. Было похоже, что его неожиданно охватил страх. Он то нервно оглядывался, то подолгу, как зачарованный, смотрел в сторону далекого черного рифа. На вопросы не отвечал, и пришлось опять прибегнуть к спасительной бутылке. Меня чрезвычайно заинтересовал безумный рассказ старика. Я считал, что притчевая основа истории вызвана особенностями внешнего облика инсмутцев, а яркое воображение старика, несомненно знакомого с морскими легендами, разукрасило ее аллегориями на потребу слушателей, придав ей вид захватывающей были. Ни на секунду не поверил я, что за этим увлекательным бредом скрыта хоть крупица истины, и все же, услышав о диковинных драгоценностях, в разряд которых попадала и зловещая тиара, виденная мной в Ныоберипорте, испытал чувство, близкое к ужасу. Возможно, конечно, и другое. Родиной украшений действительно был далекий остров, остальное же присочинил капитан Абед, а этот антикварный старик лишь повторял выдумки с чужих слов.

Я протянул Зедоку бутылку, и тот осушил ее до последней капли. Удивительное дело, он так много выпил, а язык у него не заплетался. Облизав горлышко бутылки, старик привычным жестом сунул ее в карман. Наконец стал клевать носом, что-то бормоча. Придвинувшись поближе, я ловил каждый звук, и мне почудилось, что в седой его бороде мелькнула насмешливая улыбка. Бормотание вновь складывалось в связные предложения, и вот что я услышал:

– Бедняга Мэтт был с самого начала против всей этой затеи, отговаривал людей, настраивал священников, но все впустую. Жители прогнали из города католического священника, за ним Инсмут покинули Бэбкот, глава баптистской церкви, и методист. Я был маленьким мальчиком, но то, что тогда видел и слышал, никогда не изгладится из моей памяти: Дагон и Ашторет, Велиар и Вельзевул, Золотой телец, ханаанские и филистимлянские идолы, вавилонские мерзости... Мене, текел, фарес...

Старик снова замолк, и по мутному взгляду выцветших голубых глаз я понял, что он вот-вот впадет в пьяное оцепенение. Однако, когда я легонько потряс его за плечо, он резко вскинулся и озадачил меня еще несколькими бредовыми фразами:

– Не верите? Ну тогда объясните мне, молодой человек, зачем капитан Абед с двадцатью молодчиками ездили глубокой ночью на Риф Дьявола и распевали там гимны так громко, что при береговом ветре весь город не спал? Ну-ка ответьте... А еще объясните, зачем капитан Абед бросал с рифа в воду какие-то тяжелые вещи? И что он сделал со свинцовой штуковиной, которую дал ему Валакеа? Что вы на это скажете, юноша? И что они вытягивали из воды на Майский день и в канун Дня всех святых? И почему священники в новых молельнях, все из бывших матросов, расхаживали в диковинных одеждах, с золотыми уборами на головах, похожими на те, что раньше привозил Абед? Почему?

Выцветшие глаза старика горели теперь сатанинским огнем, грязная бороденка торчала дыбом. Зедок, видимо, заметил, что я непроизвольно отпрянул назад, и злобно захихикал:

– Ха-ха-ха! Смекаешь теперь? Хотелось бы, наверное, быть на моем месте в те далекие деньки, когда я сидел на крыше своего дома, не спуская глаз с рифа. Дети все слышат – взрослые за разговорами просто не замечают их. И я тоже слышал, как шептались о капитане и его дружках, и решил все проверить сам. Ха-ха-ха! Однажды я взял у отца бинокль и залез, как обычно, на крышу. И увидел ночью на рифе странные фигуры, которые с восходом луны попрыгали в воду. Абед с командой находились в лодке, а то были какие-то неизвестные существа. Нырнув, они больше не показывались на поверхности... Что бы вы почувствовали на моем месте, если бы вот так мальчишкой сидели на крыше, смотрели в бинокль и неожиданно поняли, что странные фигуры – не люди и формы у них нечеловеческие?.. А? Ха-ха!

Старик был на грани истерики, и меня охватил безотчетный страх. Он положил на мое плечо свою руку с шишковатыми пальцами, и мне показалось, что дрожь в ней была совсем не от опьянения.

– И вот представьте себе, однажды вы видите, как с лодки Абеда в воду бросают какой-то тяжелый предмет, а затем на следующий день узнаете, что один юноша исчез из дома. Каково, а? О Хиреме Джилмене никто больше не слышал. Никогда. И о Нике Пирсе, и о Лили Уайт, и об Адониреме Сотуике, и о Генри Гаррисоне. Каково, а? Ха-ха-ха!.. Эти фигуры на рифе объяснялись знаками... размахивали руками.

Так вот, сэр. Абед снова стал понемногу становиться на ноги. Из трубы замершей было фабрики опять пошел дымок, а три дочери капитана надели на себя золотые украшения, каких никто на них раньше не видел. Да и другие горожане зажили лучше – в гавань повалила рыба, и от Инсмута пошли груженые суда в Ньюберипорт, Архем и Бостон. Тогда же Абед проложил к Инсмуту железнодорожную ветку. Рыбаки из Кингспорта прослышали о богатых уловах и пришли к нам на шлюпах, но все как один сгинули. Больше их никто не видел. Тогда же в нашем городе создали «Тайный союз Дагона», который обосновался в помещении Масонского дома. Мэтт Элиот, сам масон, был против продажи, но его не послушали, а потом он куда-то пропал.

Не думаю, что Абед собирался обставить дела в Инсмуте так же, как на острове Канаки. Вряд ли он помышлял смешивать расы, постепенно приучать юношество к водной жизни, вряд ли задумывался о последующем переселении соплеменников навечно в море. Он хотел только золота и был готов за него платить сполна. Какое-то время это устраивало морских хозяев...

К сорок шестому году горожане стали задумываться, не слишком ли много непонятного появилось в их жизни. Неизвестно куда пропадали люди, с мест субботних сборищ неслись какие-то дикие песнопения, ходили разные слухи о таинственном рифе. Я тоже внес свою лепту, рассказав члену городского управления Маури о том, что видел с крыши. И вот однажды, когда Абед с командой отправился, как обычно, на риф, за ним вдогонку послали лодку, и я слышал звуки перестрелки. На следующий день Абед и тридцать два его приятеля сидели уже в тюрьме, а горожане терялись в догадках, какое обвинение им предъявят. Боже, если бы мы только знали, что нас ждет! Ведь время шло, минуло две недели, а этим тварям никого не принесли в жертву...

Зедок выглядел измученным, его, казалось, вновь охватил страх. Я не торопил его, но со значением поглядывал на часы. Начинался прилив, и шум волн вроде бы придал ему силы. Начало прилива меня тоже обрадовало: в это время ослабевал зловонный запах. Шепот возобновился, и я опять напряг слух.

– Жуткая ночь... Я все видел с крыши... Их было великое множество... Лавина... Они карабкались через риф и плыли к гавани, потом по Меньюксету... Боже, что творилось той ночью на улицах Инсмута... Они ломились и в нашу дверь, но отец не открыл... Потом он выбрался через окно с ружьем в руках и побежал разыскивать Маури, чтобы помочь... Горы трупов, крики умирающих... выстрелы, вопли... паника на Старой площади, на Городской площади, на Нью-Черч-Грин-стрит двери тюрьмы распахнуты... воззвание... измена... Потом, когда выяснилось, что погибло более половины жителей, заговорили о якобы опустошившей город эпидемии... В живых остались только Абед со своими сподвижниками, морские твари и те, кто умел терпеть и держать язык за зубами. Отца же своего я больше никогда не видел...

Старик тяжело дышал и обливался потом. Он все сильнее стискивал мое плечо.

– К утру от побоища не осталось никаких следов, все было убрано. Всем заправлять стал Абед, он-то и объявил о новшествах. Гости теперь участвовали вместе с нами в обрядовых песнопениях, а потом расходились по нашим домам... Они хотели смешаться с людьми, как было на Канаки, и капитан не собирался им в этом препятствовать. Абед зашел слишком далеко, разум его совсем пошатнулся. Он только и толковал, что у нас всегда будет рыба и золото, надо только уступить...

В остальном в нашей жизни ничего не изменилось, разве только мы стали больше сторониться приезжих, понимая, что так будет лучше для нас. Все мы принесли клятву Дагону, а позднее некс рые из нас принесли также вторую и третью клятвы. Те, кто был особенно активен, получали награды: золото, драгоценности и прочее. Идти против морских тварей было бессмысленно – миллионы их жили в морях. Они предпочли бы не выходить из воды и не убивать, но не могли смириться с тем, что их обманули. У нас же не было талисманов, с помощью которых туземцы прогнали рыболягушек.

Что им было нужно? Человеческие жертвоприношения, побрякушки и приют в городе, когда их почему-либо сюда тянуло. Дай им это, и они оставят тебя в покое. Но если чужак со стороны захочет пошпионить, я ему не завидую. Все посвященные – члены «Союза Дагона», а также дети, рожденные от смешанных браков, – не умирают, а возвращаются к Матери Гидре и Отцу Дагону – туда, откуда мы все вышли... Иа! Иа! Ктулуф хтан! Фнглуй мглунаф Ктлуф рлиех вгахнагл фхтага...

Старик понес что-то совсем уж невнятное, и у меня сжалось сердце. Бедняга, подумал я, до каких безумных галлюцинаций довело тебя пьянство и невыносимый вид всей этой разрухи, упадка и ущербности окружающего! Но какое мощное воображение! Старик слабо застонал, слезы струились по морщинистым щекам его, теряясь в густой бороде.

– Чего только не повидал я с тех пор... Мене, текел, фарес! Кто-то исчезал навсегда, другие кончали с собой... Тех же, что пытались рассказать правду о нашей жизни в Археме или Инсуиче, называли сумасшедшими. Вот и вы небось считаете меня таким. Но Бог мой, чего только я не перевидал... Они давно прикончили бы меня – слишком много знаю, только не могут. Я принес две клятвы Дагону и потому нахожусь под особой защитой. Да и надо сначала доказать, что я вправду проболтался... Но третью клятву не дам – скорее умру.

Незадолго до Гражданской войны начали подрастать дети, рожденные после сорок шестого года. После той кошмарной ночи, испытав ее ужасы, я уже не осмеливался подглядывать и совать нос в чужие дела и поэтому никого из морских тварей не видел. Потом отправился на войну и, будь чуток поумнее, никогда бы сюда не возвратился. Но родные написали, что все изменилось к лучшему. Еще бы, ведь в городе после шестьдесят третьего года находились правительственные войска. Однако после войны все пошло еще хуже. Люди уезжали, фабрики и магазины закрывались, корабли больше не покидали гавань, да и сама гавань обветшала, железнодорожные пути заросли травой, но они... они по-прежнему приплывали к нам с проклятого рифа. И потому закрывались наглухо все новые чердачные окна, а из покинутых жилищ доносились странные звуки.

О нас ходит много историй. Вы, наверное, тоже наслышаны, если, конечно, интересовались и задавали вопросы. Всего ведь не утаишь. Взять хотя бы диковинные золотые украшения. Не все из них попадают на фабрику. Да, слухи ползут, но ведь это всего лишь слухи. Ничего определенного. Кто им поверит! Считают, что эти драгоценности – из пиратского клада, а необычную внешность местных жителей объясняют примесью чужеродной крови или неизвестной болезнью. А что можно узнать со стороны? Да ничего. Горожане отпугивают всех приезжих, а те, что все-таки задерживаются в городе, любопытства не проявляют – боятся. Здесь опасно бродить поздним вечером. Животные не слушаются полукровок, лошади и мулы упираются и не хотят везти. Вопрос разрешился, только когда появились автомобили.

В сорок шестом году капитан Абед женился второй раз, но его жену никто никогда не видел. Поговаривали, что он не хотел жениться, но твари его заставили. От этого брака у него родилось трое детей. Двое исчезли в юном возрасте, а вот дочь по виду не отличалась от обычных людей и училась в Европе. Абед обманом выдал ее замуж за одного парня из Архема, который ни о чем не подозревал.

Теперь ведь никто не хочет иметь дело с инсмутцами. Сейчас фабрикой управляет Барнабас Марш – внук Абеда от первой жены. Он сын Онесифоруса, старшего сына Абеда, жена у него была тоже из тех тварей и никогда не показывалась на людях.

У Барнабаса нынче пора перерождения, глаза у него уже не закрываются, изменилась и фигура. Говорят, одежду еще носит, но скоро, видать, перейдет в воду. Может, уже и опускался. У них так заведено – что-то вроде пробных заплывов. Десять лет он таится от людских глаз. Бедняжка жена... Вот уж, наверное, переживает. Взял ее из Инсуича. Его чуть не линчевали пятьдесят лет назад, когда он за ней ухаживал. Сам Абед умер в семьдесят восьмом году. Из следующего поколения тоже никого не осталось. Дети от первой жены поумирали, а что с остальными... Бог знает.

Шум прибоя все усиливался. Он как-то влиял на старика: хмельное нытье сменилось настороженностью. Он поминутно прерывал рассказ, оглядываясь по сторонам или напряженно всматриваясь туда, где виднелся риф. Несмотря на явную неправдоподобность истории, настроение старика передавалось и мне. Зедок говорил теперь громче, как бы стараясь придать себе смелости.

– Что же вы молчите? Ну скажите, понравилось бы вам жить в городе, где все вокруг гниет и рушится, а на заколоченных темных чердаках и в глубоких подвалах ползают чудовища? Мычат, лают и скачут. Везде и всюду, куда ни войдешь. А завывания, доносящиеся каждый вечер из церквей и бывшего Масонского дома? Страх берет, когда слышишь их да еще знаешь, что там происходит! А крики с ужасного рифа в Майский день и в канун Дня всех святых! Что? Думаете, старик свихнулся? Ну так знайте, это еще не все.

Черт бы вас побрал... Не смотрите на меня его глазами. Абед Марш в аду и будет там вечно. Ха-ха! Точно говорю – в аду. Самое там ему место.

Меня ему не достать. Я ничего плохого не сделал никому ничего не сказал.

Знаете что, молодой человек... Я и в самом деле! никому ничего не говорил, но сейчас скажу. Слушайте меня внимательно... Это еще никому не известно... После той ночи, как вы уже слышали, шпионить я перестал, но, тем не менее, кое-что выведал!

Хотите знать самое что ни на есть ужасное? Да?Ну так слушайте... Страшно не то, что натворили» эти морские дьяволы... А то, что они собираются натворить! Они тайно растят в брошенных домах пакостных чудовищ. Уже не один год переправляют их в город и скоро закончат свое черное дело. Дома, расположенные на север от реки, между океаном и Мейн-стрит, кишат нечистью. Морскими тварями и теми, кого они принесли с собой. И вот когда у них все будет готово... Слушайте, когда все будет готово... Вы что-нибудь знаете о шогготе? Тогда слушайте. Я знаю, что они там растят. Однажды ночью видел... А-а-а-а-а!

Я чуть не лишился сознания от неожиданного: крика, полного нечеловеческого ужаса, который издал старик. Взгляд его был все так же устремлен; в сторону смрадного моря, глаза расширились страха. Лицо являло собой ожившую трагически маску греческого театра. Он не шевелился, но костлявая рука с силой впилась в мое плечо. Я обернулся посмотреть, что его так напугало.

Но ничего не увидел. Море спокойно катило свои волны, одна волна была заметно ближе остальных. Зедок потряс меня за плечо, и я снова повернулся к нему. Старик весь дрожал, не в силах вымолвить ни звука. Наконец голос вернулся к нему, и он заговорил прерывающимся шепотом:

– Бегите отсюда! Скорей бегите! Они заметили нас. Бегите и никогда не возвращайтесь, не мешкайте! Они пронюхали. Бегите скорей из этого города...

Тяжелая волна ударила о кирпичную стену заброшенной верфи. Неожиданно шепот старика опять перешел в истерический вопль, от которого в жилах леденела кровь.

– А-а-а-а!

Не успел я прийти в себя от изумления, как старик, оставив наконец мое плечо, бросился как полоумный бежать вдоль разрушенной стены на север – в сторону города.

На море по-прежнему ничего не было видно. А когда я дошел до Уотер-стрит, Зедока Аллена уже и след простыл.

Вряд ли смогу описать свое состояние после этой душераздирающей сцены. Она была фантастична, ужасна и вместе с тем вызывала жалость к безумному старику. Хотя продавец из бакалеи предупреждал меня, действительность превзошла все мои ожидания. История производила впечатление ребяческой, но серьезность, с какой Зедок говорил, и его неподдельный ужас не могли не передаться. Во мне нарастало беспокойство, а если учесть изначальную мою неприязнь к городу и смутное ощущение нависшей над ним опасности, то немудрено, что меня тянуло поскорее его покинуть.

Я решил, что позже поломаю голову над этой аллегорией и постараюсь извлечь из нее рациональное зерно, сейчас же лучше выбросить ее из головы. Время неслось с угрожающей быстротой – часы показывали пятнадцать минут восьмого, а архемский автобус в восемь часов отходил с Городской площади. Стараясь перевести мысли в более практическое русло, я быстро шел пустынными улицами мимо покосившихся домов с завалившимися крышами, торопясь как можно скорее добраться до гостиницы, забрать оставленный там чемодан и сесть в автобус. http://beth.ru/

Хотя вечернее солнце проливало мир и покой на старинные кровли с осевшими трубами, наделяя их таинственной прелестью, я все же поминутно с опаской оглядывался. Мне не терпелось вырваться из зловонной и пугающей атмосферы Инсмута. Жаль, что не было выбора. Предпочел бы ехать на чем угодно, только не садиться в автобус, который вел Сарджент – шофер со зловещей наружностью. Рассчитав, что на всю дорогу мне потребуется не более получаса, я позволял себе изредка бросить взгляд на дома с интересной архитектурой.

Желая добраться до площади новым путем, я выбрал на плане тот, что шел через Марш-стрит. Неподалеку от поворота на Фолл-стрит стали попадаться небольшие группки шушукающихся горожан, а выйдя наконец на площадь, я увидел, что вся праздношатающаяся публика околачивается около дверей «Джилмен-Хауз». Когда я вышел с багажом из гостиницы, мне показалось, что все они настороженно смотрят на меня своими выпученными, водянистыми, немигающими глазами. Как мне хотелось, чтобы никто из них не оказался моим соседом в автобусе!

Еще не было восьми часов, когда послышалось характерное громыхание и появился автобус с тремя пассажирами. Неприятный на вид мужчина, один из шатающихся у гостиницы, что-то тихо сказал шоферу. Сарджент, взвалив на плечо мешок с почтой и держа в руках пачку газет, вошел в гостиницу. Пассажирами оказалась все та же троица, прибывшая в Ныоберипорт утром. Они неуклюже выбрались из автобуса, обменялись с мужчиной, разговаривавшим с водителем, несколькими репликами на странном гортанном языке. Могу поклясться, то был не английский. Войдя в пустой салон, я сел на прежнее свое место. Но не успел толком устроиться, как вернувшийся Сарджент пробормотал своим гнусным голосом нечто, донельзя меня огорчившее.

Получалось так, Что мне катастрофически не повезло. Хотя автобус прибыл из Ньюберипорта с исключительной точностью, но дальше не шел: по словам шофера, барахлил мотор. На мой вопрос, есть ли надежда, что поломку удастся быстро устранить и могу ли я рассчитывать попасть в Архем еще сегодня, Сарджент ответил отрицательно. Нет, никаким другим транспортом туда не добраться. Он очень сожалеет, но мне придется заночевать в гостинице. Учитывая обстоятельства, с меня, возможно, возьмут неполную плату. В любом случае другого выхода нет. Ошеломленный неожиданной задержкой и раздосадованный тем, что придется провести ночь в этом угрюмом, гнилостном городе, я покинул автобус и снова вошел в гостиничный холл. Мрачный ночной портье, показавшийся мне подозрительным, сказал, что я могу занять комнату 428 на втором этаже – просторную, но без воды. Стоить это будет доллар.

Что мне оставалось делать! Расписавшись в регистрационной книге и заплатив доллар, я последовал за неразговорчивым портье, несшим мой чемодан, по скрипучей лестнице наверх, а затем по пыльным безлюдным коридорам – к моему отдаленному номеру. Это оказалась довольно унылая, бедно обставленная комната, одно окно которой выходило на грязный двор, а другое – на ряд заброшенных кирпичных домов. Вдали, за накренившимися полуразрушенными крышами, тянулось болотистое предместье. В конце коридора помещалась ванная, каких уже нигде не встретишь. В этой обитой заплесневелыми деревянными панелями комнате я разглядел при слабом освещении старую мраморную ванну, жестяной тазик и умывальник.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 Следующая ⇒