Слёзные войны или что имеем – не храним, потерявши – плачем.

Панов Юрий

Слёзные войны или что имеем – не храним, потерявши – плачем.

Пьеса

Действующие лица:

Виктор Петрович– смотритель полустанка, возраст неопределенный в виду запущенного внешнего вида.

В большом городе полустанок на железной дороге редкостное явление. Это привилегия малых городков, сел и деревень. В большом городе как правило железнодорожных переездов не сохранилось. Вокруг огромных размеров витиеватые транспортные развязки и автострады. Такие дороги не нуждаются в переезде через «железку», они смело по-современному обходят ее сверху многоярусным железобетонном. Однако такой анахронизм есть в одном областном центре в Сибири за Уралом. Стоит себе скромная кирпичная избушка на окраине города. Много лет подряд пропускала мимо себя грузовые составы с торфяников по маршруту Торфозаготовки – ТЭЦ, туда и обратно, туда и обратно… И так много лет подряд до того момента пока город не расперло как тесто в квашне. Выросли высотки, облагородили лесополосу, появились увеселительные и немного злачные заведения, расширили автодорогу. И теперь это уже не окраина, а вполне себе пристойный спальный район. Город рос. Торфяники закрывали, и в «железке» надобность отпала. В скором времени железную дорогу должны были разобрать, переезд убрать. Полустанок, да и сам смотритель стали ненужными, словно «вырви глаз».

Будка смотрителя со временем обветшала. Штукатурка осыпалась и обнажила щелистую кирпичную кладку. Синяя половая краска на оконной раме и решетке облупилась, трещины на ней забились дорожной пылью и грязью. Крыша, крытая оцинковкой, местами имела вмятины и ржавые пятна. Закопченная печная труба, выходящая из крыши, потрескалась и скололась. В самой избушке отдельный угол оборудован автоматикой управления переездом. У окна стоял старый некрашеный стол с выдвижным ящиком и табурет сколоченный из досок, замызганный диван, старый дребезжащий холодильник. Была еще самодельная печка, сваренная из дисков автомобиля. Возле печки у входа стоял рукомойник, прибитый к стене, под ним мятое оцинкованное ведро. На столе стоит маленькая коробочка такого же старого телевизора. Рядом с телевизором помутневшая стеклянная бутылка с водой, электрический чайник, эмалированная со сколами кружка. На столе стопкой лежали какие-то старые пожелтевшие газеты и журналы с кроссвордами. Отовсюду веяло старостью и одиночеством. Избушка доживала свои последние дни. Состарился и смотритель.

Утро. Осень. Бабье лето. Необычно тепло для этого времени, даже жарко. Виктор Петрович лежал на диване и дремал. Его нечёсаные всклоченные волосы беспорядочно торчали, небритые морщинистые щеки поблескивали сединой. Во всем его запущенном виде чувствовалась былая удаль. Виктор Петрович, не вставая с дивана, почесал бок, ощупал нагрудный карман рубашки, достал пачку дешевых сигарет без фильтра, вытряхнул из нее сигарету и закурил. Сделав затяжку, кашлянул.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Вроде еще не помер.

Почесал голову, протер пальцами глаза. Докурив встал, подошел к столу, взял бутылку с водой и жадно присосался к ней. Пил долго. Напившись, плеснул воду на ладонь и смоченной пятерней протер лицо. Взгляд Виктора Петровича упал на лежащий поверх стопки газет свежий конверт, в которой было кратенькое письмо. Крякнув, достал письмо, вышел на улицу оперся спиной о стену и начал вслух читать.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Здравствуй, Витя! (усмехнулся) Витя, мда… А ведь я на самом деле Витя. Здравствуй, Витя! (прочел он еще раз). Пишет тебе твоя старая супруга Надя, которую ты оставил много лет назад и уехал, не сказав куда. Это потом уже нам люди сказали, что уехал ты в город и стал там жить. Когда ты уехал, я на тебя сперва обиделась, даже злилась и проклинала тебя. Ох, как я на тебя злилась, Витя. А все, потому что любила тебя сильно. Что было, то было. Любила как никого и никогда боле.

Виктор Петрович, почесал макушку. Посмотрел куда-то вдаль.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Любила! Как жеш любила. (пробубнил, читает дальше). Витя, я все надеялась, что ты вернешься, и мы с тобой будем жить хорошо, как все. Но знать не судьба! Да и грех мне жаловаться на судьбу и проклинать тебя. Хоть я пожила с тобой мало, но как бы там не было, я не была одна всю эту жизнь. После того как ты уехал я родила сыночка. Как он на тебя похож, Витя. Такой же упертый и добрый. Фотографию тебе отправляю. Смотри какой он красивый.

Виктор Петрович прошелся до шлагбаума. Посмотрел на проезжающие машины. Читает дальше.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Сына назвала Вадимом. Он когда вырос и узнал про тебя, то решил уехать, как и ты в город. Сейчас он большой человек, уважаемый и богатый. Хотя сам он говорит, что просто обеспеченный. Не знаю, искал он тебя или нет. Но мне кажется, что он сильно хотел тебя увидеть. (У Виктора Петровича заходили желваки на скулах) Витя, я сейчас при смерти. Поэтому твой адрес я специально узнавала, хотела тебе перед смертью рассказать о сыне. Надеюсь, ты его встретишь и порадуешься немного на старости лет. Обнимаю и за все прощаю, Надя.

Виктор Петрович дочитал письмо, хмуро сплюнул. Почесав небритую щеку, со злобой начал всматриваться в проезжающие мимо машины, точнее в лица их водителей. Вернулся в избушку, нервно заходил из угла в угол, подошел к столу налил в кружку воды, выпил. Подошел к маленькому разбитому в паутину зеркальцу, висящему у рукомойника. Смотрел на себя очень внимательно, затем достал фотографию сына изучающе осмотрел его изображение. Плюнул в зеркало в свое отражение, отошел к дивану, сел склонившись головой к коленям обхватив ее локтями. Посидел немного и завыл.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Дурак, дурак и ещё тысячу раз дурак.

Протер пальцами увлажнившиеся глаза, развернул смятое письмо и ещё раз прочел.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (крестится): Господи Иисусе Христосе, всякое было у меня, много чего повидал. И вот на тебе осчастливили напоследок.

Старик трясущимися руками с трудом достает пачку сигарет и закуривает.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: И ведь как меня Надя, хорошо вспоминает, как хорошо вспоминает то. Только вот не зачем меня помнить такими словами, незачем. Я ведь как представлю, что она ростила моего сына, одна его ростила… Ой, дурак, дурак (бьет себя кулаками по голове) Это что же получается сколько ему лет то, а? (смотрит в пол что-то бубнит себе под нос как будто считает в уме) Мы с Надей поженились, когда я дембельнулся. Ну, да так и есть, мне тогда было двадцать, а Наде кажись восемнадцать. Только только школу окончила. Пожил я с ней около двух лет. А потом сманили меня на заработки на север. Это что же получается ему тридцать пять, должно быть. Матерь Божья так я мало того что отец, так скорее всего и дед уже. Да… Большой у меня сыночек народился. А Надя как сейчас помню, хороша была. Тоненькая такая тростиночка, сама тихая, а глазки веселые с бесенятами. Да, хороша была Надя. И смотри ка, вспоминает обо мне с любовью.

Смотритель оглядел свою избушку. Невесело сам себе улыбнулся.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Да уж. Сынок значит, здесь же живет. Со мной в одном городе. Как знать может и виделись когда. Может ездит тут каждый Божий день мимо моей конуры, а я и ухом не веду. Тоскливо то как. Подумать только, он вырос без меня, и я его ни разу не видел. Взглянуть бы на него хоть глазком. Интересно же кого породило мое семя. Поди не такой выродок как я. Надя пишет, что на меня сильно похож, такой же добрый говорит. Добрый… Да какой я к чертям собачим добрый. Много ли она от меня добра видела. Обрюхатил и свалил… Ха, за здорово живешь Петрович! Осчастливил я тебя Надюша по самое не хочу. Да я бы на месте сынка придушил бы себя. А он смотри ка, в город подался, меня разыскать выходит, хотел.

Похлопал по нагрудному карману, достал смятую пачку с сигаретами. Пачка оказалась пустой. Подошел к столу открыл ящик, пошарил рукой, достал новую пачку распечатал, но не стал курить. Сел на табурет у стола пьет из горла бутылки.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Разыскать хотел он меня. Зачем? Зачем он меня хотел найти? Сказать, наверное, пару ласковых хочет (смеется). Представляю, приезжает он ко мне в эту берлогу. А я его здесь встречаю с распростертыми объятьями «Здравствуйте, я ваша тетя». А он, значит такой, бросается мне на шею со слезами «Папка, папка, как долго я тебя искал. Где ты пропадал папка!» (смеется)

Подходит к зеркалу, смотрит на себя

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Что Петрович, самому смешно? Ну мечтай мечтай, мечтатель хренов. Придет сюда Вадим, значит. Посмотрит на меня, плюнет от досады, что родитель у него такой, уедет и забудет как звали меня. Вот и вся история, Петрович. Все спета твоя песенка, спета. Чо лыбишься старый, а? Чо лыбишься?

Подходит к стене, бьется головой об нее. Затем садится обратно на диван. Срабатывает пульт управления переездом. Поступил сигнал что приближается поезд. Петрович не спеша берет флажки. Выходит на улицу. Идет к шлагбауму закрывает переезд. На автодороге стоят автомобили. Стрекочут сигнальные семафоры. Стучат колеса поезда. Шумно. Мимо проходит гружённый состав из нескольких грузовых вагонов наполненных торфом. Поезд проехал. Виктор Петрович смотрит ему вслед, открывает шлагбаум, семафоры выключаются, автомобили поднимают дорожную пыль и уезжают мимо смотрителя. Петрович возвращается в домик, садится на табурет за стол, жадно пьет воду из бутылки. Курит и смотрит в окно.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Ну чего ты видел в жизни? Севера с бараками, пьянками, бабами и все. А ну да, еще работать приходилось много. Ага. Да пахали мы там будь здоров, и деньгу зашибали ого-го какую. Мне те деньги совсем лихими казались. Думалось, что всегда так будет. Всегда буду при деньгах и пьяным. Все мне казалось по плечу, все в жизни успею и все смогу. Да уж. А потом баста. Доктора сказали мне, что Север мне противопоказан. Вот так вот. Противопоказан… Ну и что мне осталось делать. Собрал кой, какие деньжата, да и поехал туда, где теплее. А теплее где у нас? Правильно! Поближе к дому. В саму деревню то я не поехал, скучно мне там показалось после северного кутежа. Я ведь привык там жить на широкую ногу. Ни в чем себе не отказывал. Так что поехал я в город. Как никак, а все-таки жизнь здесь другая не деревенская. Вот и живу с тех пор здесь городским франтом. (смеется)

Подходит к рукомойнику умывает лицо.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Жарко сегодня, а еще обеда нет.

Снимает со стены битое зеркало, возвращается к столу. Смотрится на себе в зеркало и продолжает сам с собою говорить.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Ну, рассказывай Петрович, много ли ты за свою жизнь повидал, много ли добра нажил?

Оглядывает комнату. Проводит вокруг себя рукой.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Вот все что ты нажил, Петрович. (смеется) Богач, ой какой богач. Олигарх, одним словом. Вот подожди «железку» закроют, поезда перестанут ходить, пути разберут, а избушку твою снесут на хрен. Одна труха останется от твоей жизни, одна труха. Нет, чтобы жить по-человечачьи, тебе романтики подавай. Что скучно жить в деревне было? Хотелось городского шику? Нате, получите и распишитесь! В дерьме родился в дерьме и помрёшь. (глубоко вздыхает) А если честно я ведь всегда хотел к Наде вернуться, правда правда. Сильно хотел. Это вот когда я с севера вернулся. Работы у меня тогда особо не было, да и капризный я был как барышня. Избаловала меня шикарная северная жизнь. Ну и давай я мыкаться по всяким конторкам, то здесь пристроюсь, то там поработаю. А здоровье то уже не то. Север да спирт мне его ой как подорвали. В общем, жил я тогда крайне скверно. Жилья своего нет, семьи нет. Родители к тому моменту померли. Ни ребенка, ни котенка. Гол как сокол. И так мне тоскливо стало, мне аж в петлю один раз лезть захотелось. Да да, и такое с тобой было Петрович. Что было, то было. Ну так вот, в один такой день, по осени, примерно, как сейчас, я даже билет купил. Вернуться хотел. Собирался, ой как я собирался! Костюм новый купил, подарков набрал всей родне. Хотел франтом этаким приехать. Вот он я, смотрите, как хорошо я живу. Любите, жалуйте и на божничку садите. (ухмыляется и смачно сплевывает в угол). Представлял, как Надя выбежит ко мне навстречу, обниму я её крепко, зацелую. А она вся так и растает в моих объятиях. Все простит и забудет. Дурак наивный. Кого я обманывал? Сам себя же ты Петрович и обманывал. Кому ты там был нужен? Ежели б молодой как уходил, то может быть и нужным был. А потрепанный и старый? А… одним словом… (поднимает руку вверх и опускает камнем вниз)

Виктор Петрович, молча смотрит в окно. За окном хорошо, тепло и солнечно. Золотые краски леса вперемешку с небом голубым.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: А жизнь то смотри. Петрович, идет своим чередом. Вон как природа радуется последнему теплу. Вон вон смотри вся она тянется поближе к солнышку. Всякой скотине и твари тепла хочется. Жизнь то бьет ключом, да все по голове. (вздыхает) Так мне и надо, поделом. Для чего жил и для кого?

Встает и ходит из угла в угол. То к окну подойдет постоит посмотрит на улицу, то на диван ляжет, то опят вскочит и побежит к двери, то вернется к окну и еще раз посмотрит в него. Не находит себе места. Мечется. Остановился посреди комнаты. Смотрит наверх на потолок. Резко топнет ногой, запоет песню и начнет танцевать. Танцует так сильно как будто хочет сбросить с себя невидимый груз. Остановился, снял с головы фуражку, бросил ее в дальний угол. Стукнул себя кулаком по голове.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Ну что ты запричитал как баба, что запричитал? Разнюнился… На ка платочек еще возьми. Возьми возьми, да сопельки себе подбери. Фу бля… Ну жил ты один одиношенек и дальше проживешь и ничо с тобой не будет. Смотри ка тепла ему захотелось. Сам никого ни согрел, ни пригрел, а все туда же. Тьфу… Смотри-ка жалко себя стало… А чо тебя жалеть Петрович, а? Чо жалеть спрашиваю? Жил мужичковой жизнью, вот и живи так дальше. Ну подумаешь сын. Да еще не известно какой он. Может еще похлеще тебя будет, Петрович. А то что переезд закроют и без работы будешь, так оно еще и лучше даже. Конечно лучше, ты ведь давно хотел уйти на пенсию, на заслуженный отдых, так сказать. Вот и иди отдыхай. Отдохнешь, окрепнешь может быть. А там глядишь и бабенку какую никакую приходящую заведешь. А чо, удобно. Чем тебе не жизнь? Живи и радуйся. (утирает с лица пот ладонью)

На пульт управления переездом поступает сигнал о приближении поезда. Смотритель опускает шлагбаум. Берет сигнальные флажки и выходит к железнодорожному пути. По обеим сторонам переезда скапливаются машины, терпеливо ожидают. Приближающийся состав едет не спеша. Многие водители выходят из автомашин. Кто-то разминает ноги, кто-то курит, кто-то любуется осенью. Виктор Петрович стоит у путей. Неподалеку от него расположился дорогой импортный автомобиль. В салоне машины на заднем сиденье лежит венок на могилу из искусственных цветов. За рулем сидит представительного вида мужчина. Он смотрит вперед себя. Взгляд его задумчив и несколько туманен. Виктор Петрович увидев парня, замер на месте и смотрит на него, не отрываясь. Водитель оборачивается в сторону смотрителя, замечает его и также, не отрываясь, смотрит на него. Поезд уже давно прошел, а они все так и смотрят друг на друга. У обоих мужчин слезы на глазах.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: (тихо тихо) Сынок… сынок… (тянет в его сторону руку)

Водители других автомобилей от нетерпения начинают сигналить. Семафоры гремят и сверкают огнями. Стоит невообразимый шум. Шлагбаум автоматически поднимается. Автомобили с визгом уносятся. Сын Виктора Петровича Вадим утирает слезы, рукой показывает Петровичу на венок и стремительно, подняв пыль уезжает. Смотритель Виктор Петрович плавно на ослабевших ногах оседает на землю. На глазах слезы. Тянет руку в сторону уезжающей машины.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Вот и свиделись, сынок.

Конец.

Июнь 2020 год.