Был ли Хосе Антонио фашистом?. Анатолий ИВАНОВ. Современный испанский автор, Хосе Луис Херес Риеско, прямо отвечает на этот вопрос уже самим названием своей книги, выпущенной к столетнему юбилею основателя Испанской Фаланги, — «Хосе Антонио, фашист» (1).

Был ли Хосе Антонио фашистом?

Анатолий ИВАНОВ

Хосе Антонио: «Носительница единства судьбы — Испания, а не какой-либо из народов, её населяющих»

Современный испанский автор, Хосе Луис Херес Риеско, прямо отвечает на этот вопрос уже самим названием своей книги, выпущенной к столетнему юбилею основателя Испанской Фаланги, — «Хосе Антонио, фашист» (1). И вся эта объёмистая, пятисотстраничная книга — не биография Хосе Антонио Примо де Риверы, а подборка доказательств в защиту заявленного в её названии тезиса.

Но, прежде чем решить, правилен ли этот тезис или нет, необходимо уточнить, какой именно смысл вкладывается в слово «фашизм». Профессиональные антифашисты, конечно, завопят: «Какие тут могут быть сомнения и разногласия? Все знают, что такое фашизм! Это война, это массовые убийства, это кровавая диктатура, это, это, это…» Но парадокс заключается в том, что за такими воплями сплошь и рядом стоят одни эмоции, у одних совершенно искренние, у других срабатывающие подобно условным рефлексам, как у собаки академика Павлова. Однако они не подкреплены действительным знанием предмета, о котором идёт речь, вследствие чего происходит подмена указанного предмета, причём подмена эта производится даже не умышленно, а просто в результате искажения исторической правды, точнее, неисторического подхода к проблеме.

На это обстоятельство указывал в своё время известный исследователь так называемой Консервативной Революции в Германии Армин Мёлер. Он писал: «В истории нашего времени вряд ли есть явление, контуры которого были бы столь расплывчатыми, как в случае с фашизмом. Можно сказать, что ни один предмет не соответствует этому слову, призванному его обозначать. Все употребляют слово “фашизм”, но каждый делает это, чтобы обозначить что-то отличное от того, что имеет при этом в виду другой. Такие ярлыки как “фашизм” или “фашистский”, в виде существительного или прилагательного, приклеиваются к столь разнородным личностям, организациям и ситуациям, что эти термины в итоге теряют всякий точный смысл. В обществе любой, кто занимается политикой, практически обречён на то, что кто-нибудь обзовёт его “фашистом”. Это слово больше ничего не обозначает» (2).

Мёлер считал несостоятельными попытки одного из главных «специалистов по фашизму» Эрнста Нольте свести к одному знаменателю столь разные явления, как «Аксьон франсез» («Французское действие») Шарля Морраса и Альфонса Додэ, фашизм Муссолини и национал-социализм Гитлера.

Те, для кого Мёлер не авторитет, могут, конечно, пренебречь его рассуждениями, сказать о нём что-нибудь вроде «сам такой». Хорошо, сошлёмся на советского автора — Цецилию Кин, вдову репрессированного в сталинские времена писателя Виктора Кина (Суровикина), которая была вместе с мужем в Италии в начале 30-х годов, когда он работал там корреспондентом ТАСС. И она тоже предупреждала: «Нельзя все виды фашизма сводить воедино, это неисторично. Итальянский фашизм, первый в Европе, без сомнения носил на себе сильный отпечаток личности Бенито Муссолини» (3). Муссолини «всё-таки был интеллигентом, много читал, хорошо писал. И… не только не устраивал газовых камер, но не жёг книги. Уровень Муссолини и Гитлера в интеллектуальном смысле не сопоставим… Муссолини был итальянским фашистом-интеллигентом, это многое в нём объясняет. Он не испытывал влечения к оккультным наукам, как Гитлер, не был настолько фанатиком. Мы привыкли к фильмам “Брак по-итальянски”, “Развод по-итальянски”, мы никогда не забываем о свойствах национального характера. Вероятно, можно говорить также и о “фашизме по-итальянски”» (4).

Опять могут возразить: это-де рассуждения сентиментальной женщины, а не научный анализ. Хорошо, получите даже не анализ, а факты, причём приводит их не абы кто, а такой кит антифашизма, как Уолтер Аакер: «В фашистской Италии за двадцать лет было казнено двадцать “врагов государства”; некоторые из них, действительно, были замешаны в террористических акциях» (5). Вот это и есть фашизм в оригинале. Кин называла его «фашизмом по-итальянски», но ведь «фашизм» только такой и был. Другого не было. Вдумайтесь только: всего двадцать человек за двадцать лет! Разве это сравнимо с масштабами террора в нацистской Германии или в Советском Союзе, где жертвами политических репрессий стали миллионы человек!

Хосе Антонио, сын бывшего диктатора Испании Примо де Риверы, происходил из очень богатой аристократической семьи, но он страстно ненавидел социальную несправедливость. На фото в центре: генерал Мигель Примо де Ривера

Путаница же проистекает от того, что, когда говорят «фашизм», а подразумевают под этим, прежде всего, немецкий национал-социализм. Между тем, итальянский фашизм и немецкий национал-социализм, до того, как Италия попала под влияние Германии и стала фактически её сателлитом, представляли собой совершенно разные явления, «две большие разницы», как сказали бы антифашисты.

Кстати, эту разницу видел и указывал на неё другим и Хосе Антонио. В речи «Испания и варварство», произнесённой 3 марта 1935 года, он подчеркнул, что итальянский и германский режимы не только различны, но и диаметрально противоположны. Немецкий национал-социализм он выводил из немецкого романтизма (6) , а к романтизму он относился отрицательно, как и Шарль Моррас, ненавидевший «три Р» — реформацию, революцию и романтизм. Хосе Антонио возражал против причисления его самого к романтикам и предупреждал, что романтики — опасные националисты («Эссе о национализме», апрель 1934). Предшественником романтиков он в полном соответствии с исторической истиной называл Руссо (доклад «Мировая политика и экономика», 9 апреля 1935). Фридрих Ницше, напомним, тоже писал, что «под всяким романтизмом копошится и хрюкает мстительный инстинкт Руссо» («Очерки несовершенного»), а к Руссо Хосе Антонио относился крайне отрицательно. С его критики он начал свою речь на учредительном съезде Фаланги 29 октября 1933 года, настолько важным для него было указать на первоисточник «порчи» современного мира. Итальянский же фашизм, с точки зрения Хосе Антонио, продолжал линию латинского классицизма.

На разнице между двумя системами первоначально делали упор и в Италии, и в Германии. По свидетельству Цецилии Кин, «в 1932-1933 годах в Италии вышло несколько книг, авторы которых стремились провести самое чёткое разграничение между итальянским и германским фашизмом» (7). Да и обоснованно ли, вообще, употребление словосочетания «германский фашизм»? В Германии, как отмечает Мёлер, термин «фашист» на протяжении всего периода существования III Рейха был одним из излюбленных предметов критики, которую ортодоксальные национал-социалисты обращали против уклонистов типа Отто Штрассера (8): звучало это примерно как «троцкизм» у нас в те же годы. Ось Берлин-Рим, Антикоминтерновский пакт — это всё было уже потом, в конце 1936-начале 1937 года, а до этого была вражда. Сразу же после прихода Гитлера к власти, 18 марта 1933 года, Муссолини сказал французскому послу: «Франция должна… договориться с Англией и с Италией, чтобы держать Германию в узде» (9).

Дело чуть не дошло до войны между двумя «фашистскими» государствами. Яблоком раздора служила Австрия. Австрийский канцлер Энгельберт Дольфус ориентировался на итальянский фашизм. Местные национал-социалисты устроили путч в Вене 25 июля 1934 года и убили Дольфуса, но потерпели поражение. Германия не решилась тогда вмешаться, поскольку Муссолини демонстративно направил четыре итальянские дивизии на итало-австрийскую границу, угрожая перейти её даже в том случае, если один германский солдат вступит на территорию Австрии (10). «Аншлюс» стал возможен лишь в 1938 году.

После Учредительного съезда Фаланги 29 октября 1933 года её возглавил знаменитый лётчик Хосе Руис де Альда

Происходила ли в Испании такая же, как и в Австрии, борьба между сторонниками проитальянской и прогерманской ориентации? Мигель Серрано думал, что да. И считал, что Фаланга Примо де Риверы склонялась к фашизму Муссолини, а Ледесма Рамос — к нацизму Гитлера (11). Он опирался при этом на слова одного из руководителей Испанской республики, социалиста Индалесио Прието, который во время гражданской войны в Испании посетил Чили.

Прието говорил, что Рамиро Ледесма Рамос был «тоже фашист» (как и Хосе Антонио), но «скорее нацист, чем фашист и католик», «скорее друг Гитлера, чем Муссолини». Но был ли на самом деле Хосе Антонио «фашистом» и сторонником Муссолини? Х. Л. Херес Риеско упоминает в своей книге первую биографию Хосе Антонио, вышедшую в 1939 году, — «Хосе Антонио — человек, вождь и товарищ», написанную Фран-сиско Браво. В ней была глава «Эволюция Хосе Антонио к фашизму» (12) . Эволюция, в самом деле, была, но скорее в обратном направлении, от фашизма, и осуществлялась она по мере того, как Хосе Антонио становился всё более самостоятельной фигурой. Ведь национальным вождём Фаланги он был провозглашён только 4 октября 1934 года, а после Учредительного съезда Фаланги 29 октября 1933 года её возглавили знаменитый лётчик Хосе Руис де Альда (его сравнивали с Герингом в Германии и с Бальбо в Италии) и Гарсиа Вальдекасас, лидер уже существовавшей партии Испанский фронт, на базе которой и создавалась Фаланга. И после слияния Фаланги с ХОНС (Хунтами национал-синдикалистского наступления) 12 февраля 1934 года первым номером в руководстве значился Ледесма Рамос, а не Хосе Антонио.

Х. Л. Херес Риеско, доказывая свой основной тезис, уделяет много внимания судьбе несостоявшегося еженедельника «Эль Фасио», органа явно профашистской направленности, единственный номер которого был сразу же конфискован 16 марта 1933 года. Инициатором этой затеи был Дельгадо Баррето, сподвижник генерала Примо де Риверы. А кем был тогда Хосе Антонио? Только сыном бывшего диктатора, помогавшим тем людям, которые когда-то поддерживали его отца. По этой же причине он и согласился принять участие в упомянутом еженедельнике.

Есть официальное заявление Фаланги от 19 декабря 1934 года «Фаланга — не фашистское движение». Оно было сделано в связи с неучастием представителей Фаланги в международном фашистском съезде, состоявшемся в Монтрё (Швейцария) 16-17 декабря 1934 года. Инициатором была итальянская организация под названием Комитеты действия за универсальность Рима (КАУР), а целью — создание международного объединения партий проитальянской ориентации. Немцы в этом деле, естественно, не участвовали, только что говорилось, какие отношения были тогда между Италией и Германией. Были представлены организации из Франции, Австрии, Бельгии, Голландии, Ирландии, Норвегии, Швеции, Румынии и Греции. Испанцев не было. Херес Риеско считает дистанцирование Фаланги от КАУР «позицией скорее официальной, чем реальной» (назв. соч., с.339). Он ссылается при этом на то, что Хосе Антонио всё же принял полуофициально участие в собрании созданного вышеупомянутым съездом координационного комитета в том же Монтрё 11-12 сентября 1935 года, из его же книги мы узнаём, что Фаланга после ухода из неё маркиза Элиседы, её состоятельного покровителя, начала испытывать финансовые затруднения и с июня 1935 года стала получать помощь от Италии (там же, с. 419). Так что со стороны фалангистов было бы невежливым игнорировать итальянское приглашение.

Вместе с тем, нам известны слова самого Хосе Антонио: «Мы никогда не называли себя фашистами» (см. его статью «Шум и стиль», написанную в апреле 1936 года). Мы знаем, с каким возмущением он отвергал обвинения в «подражании». «Это ложь, будто мы — копия итальянского фашизма», — заявил он на объединительном съезде Фаланги и ХОНС 4 марта 1934 года.

Ну ладно, фашистами они себя не называли, а может быть, на самом деле были таковыми в душе? И на этот вопрос придётся ответить отрицательно, имея в качестве надёжной опоры официальные идейные установки Фаланги.

Конкурент Фаланги, лидер правой партии СЕДА Хиль Роблес, который как раз и был, по словам Хосе Антонио, имитатором фашизма, обвинял фалангистов в том, что они будто бы руководствуются «пантеистической концепцией обожествления государства» (см. Хосе Антонио, «О концепции государства», 19 декабря 1933). Если бы это было правдой, это значило бы, что Фаланга действительно стоит на фашистских позициях. Ведь «пантеистическое обожествление государства» — это упрёк в адрес самого Муссолини. Итальянский дуче писал: «Для фашиста всё в государстве, и ничто человеческое или духовное не существует и тем более не имеет ценности вне государства». «Вне государства нет индивида, нет и групп» (13) .

Испанского лётчика Хосе Руиса де Альда сравнивали с Герингом в Германии и с Бальбо в Италии

И возьмём для сравнения Хосе Антонио. Для него главное — это личность (см. уже цитировавшуюся ранее речь «Испания и варварство»). Поэтому он ничуть не лицемерил, выступая против «государственного пантеизма» (см. статью «Государство, личность и свобода» от 28 марта 1935), и успокаивал сомневающихся: «Революция в экономике не приведёт к государственному пантеизму» (лекция «Мировая политика и экономика»). В то время как многие видели в итальянском «корпоративном государстве» чуть ли не панацею от всех социальных бед, Хосе Антонио раздражённо заявил на объединительном съезде Фаланги и ХОНС: «Какое нам дело до корпоративного государства?» и призвал относиться к этой идее с осторожностью. Нечто подобное уже существовало и в Испании, где государство выполняло роль третейского судьи в спорах между рабочими и предпринимателями, но это не было решением социальной проблемы. Решить её, по мнению фалангистов, могли только революция и ликвидация капиталистической системы.

Хосе Антонио — не «фашист», он идеолог Третьего пути. «Ни капитализма, ни коммунизма» — это был и его лозунг. Он также постоянно выступал против деления на левых и правых, начиная со своей речи на Учредительном съезде Фаланги. Его учитель, Ортега-и-Гассет, сравнивал людей, причисляющих себя к левым или правым, с жертвами одностороннего паралича (это сравнение любил повторять Жан Тириар), а Хосе Антонио использовал другой образ — «духовное косоглазие» (выступление на 2-м пленуме Национального совета 17 ноября 1935 года).

В «Письме испанскому военному», написанном в октябре 1934 года, Хосе Антонио упрекал «правых» в том, что они точно такие же материалисты, как и марксисты, что они заботятся только о своих материальных благах и привилегиях. Ради их защиты они взывают к сильному государству, но если считать сильное государство признаком «правизны», то, издевался Хосе Антонио, самое «правое» государство в Европе это Советский Союз (см. статью «Голоса женщин» от 14 февраля 1936).

Хосе Антонио, сын бывшего диктатора Испании Примо де Риверы, происходил из очень богатой аристократической семьи, но он страстно ненавидел социальную несправедливость. «Я не защитник существующего строя», — говорил он (речь «Романтизм, революция, насилие»), — потому что «нынешний строй несправедлив. Недовольство масс обоснованно. Массы голодают, а меньшинство купается в золоте» («Обращение к Испанской Фаланге» от 13 октября 1934). «Нельзя жертвовать большинством, когда меньшинство купается в роскоши» («Исходные принципы», 7 декабря 1933). «Мы не защитники привилегий», — заявил он уже от имени всего Движения на Учредительном съезде Фаланги.

После слияния Фаланги с ХОНС (Хунтами национал-синдикалистского наступления) 12 февраля 1934 года первым номером в руководстве значился Ледесма Рамос (1905-1936) — философ, основатель «Хунты национал-синдикалистского наступления»

«Мы не реакционеры и не будем ради них таскать каштаны из огня», — повторил он на Объединительном съезде Фаланги и ХОНС. «Нас клеветнически изображают защитниками капиталистической системы — мы считаем её омерзительной», — говорилось в «Воззвании к Испании» от 26 апреля 1934 года. «Капитализм — самое ужасное явление нашей эпохи», — писал Хосе Антонио в конце 1935 года. И задачей Движения объявлялась ликвидация капиталистического строя (выступление на 2-м пленуме Национального совета).

Где и когда фашизм или национал-социализм ликвидировали капиталистический строй или хотя бы собирались это сделать? Хосе Антонио не был фашистом, он был социалистом, хотя и не в том смысле, какой мы привыкли вкладывать в это слово. Его социализм был искренним, а не вывеской, как у немецких нацистов.

«Рождение социализма было исторической справедливостью, законной реакцией против либерального рабства», — этот тезис Хосе Антонио выдвинул ещё на Учредительном съезде Фаланги. Он критиковал Маркса за то, что тот «обесчеловечил социализм» (см. статью «Новый свет в Испании», май 1934), однако соглашался с критикой, которой Маркс подверг капитализм (в лекции «Мировая политика и экономика»). Хосе Антонио, как благородный человек, призывал не злорадствовать над трупами павших врагов и даже над умершими идеологиями (см. лекцию «Мировая политика и экономика»), а у нас как только ни изгалялись эстрадные шуты и карикатуристы над Марксом и Лениным. Однако, когда грянул мировой экономический кризис, и все снова кинулись читать Маркса. Вот тебе и «умершая идеология»!

Короткий период политической деятельности Хосе Антонио тоже совпал с эпохой мирового кризиса, и он мог наблюдать тогда аналогичные явления. Например, «в эпоху кризиса капиталисты просят помощи у общества» (там же), того самого общества, которое они перед этим нещадно грабили. Поэтому Хосе Антонио был врагом капитализма как системы, но отнюдь не частной собственности, точно так же, как и Пьер Жозеф Прудон, который называл «кражей» отнюдь не всякую собственность. Например, собственность наших нынешних «олигархов» — это, несомненно, кража, тогда как собственность крестьянина на землю — его священное право. Он вообще считал неправильным зацикливаться на каком-нибудь «анти» и говорил о себе, что он не антимарксист и не антикоммунист (см. статью «Голоса женщин»). При всём своём крайне негативном отношении к тому, что происходило в Советском Союзе, он счёл нужным подчеркнуть, выступая на 2-м пленуме Национального совета, что и «русский режим не является абсолютным злом», «и в русском режиме есть зародыши будущего, лучшего строя».

Если бы Маркс и Энгельс жили в XX веке, к какой категории отнесли бы они социализм Хосе Антонио? Несомненно, к категории «феодального социализма». Хосе Антонио сам «подставился», обронив как-то (в «Речи об испанской революции») фразу: «Феодальная собственность была лучше капиталистической». По их описанию, это «частью жалоба, частью пасквиль, частью отголосок прошлого, частью угроза будущего, по временам метко поражающий буржуазию горьким, остроумным и метким суждением, но всегда производящий комическое впечатление полной неспособностью понять ход новейшей истории».

«Аристократия потрясала нищенской сумой пролетариев как знаменем, чтобы собрать вокруг себя народ. Но, последовав за ней, он тотчас же замечал на её спине старые феодальные гербы и разбегался с громким и непочтительным смехом» (14).

Хосе Антонио, действительно, очень мешал «феодальный герб» на его спине, что при всём его сочувствии к бедствующим массам не позволило ему создать массовую партию, подобную тем, что возникли в Италии и Германии вокруг людей из народа. В примечаниях к процитированному изданию «Коммунистического манифеста» (с.171-172) представителем «феодального социализма» назван граф Монталамбер (1810-1870), который в период июльской монархии во Франции выступал в защиту рабочих и громил буржуазный строй за вмешательство государства в их личную жизнь. Марксу и Энгельсу было невдомёк, что не пройдёт и века, как Хосе Антонио предъявит точно такое же обвинение государству, созданному на основе их идей. Марксу и Энгельсу было невдомёк, что Хосе Антонио укажет на формирование в этом государстве нового привилегированного класса — чиновничьей бюрократии (в «Обращении к испанским рабочим» от 21 ноября 1935 года),появление которого предрекал ещё Бакунин и о котором Милован Джилас позже напишет целую книгу.

Хосе Антонио не был контрреволюционером, он приветствовал апрельскую революцию 1931 года и отнюдь не мечтал о возврате во времена монархии, хотя тогда диктатором был его папа. Наоборот, он требовал развивать революцию дальше, упрекал её в «неполноценности» (на Объединительном съезде Фаланги и ХОНС), в «незавершённости» (речь об испанской революции 19 мая 1935 года), словом, относился к ней примерно так же, как Ленин к Февральской революции 1917 года в России. В Испании 30-х годов «испанским Лениным» величали лидера социалистов Ларго Кабальеро, но тот на роль Ленина явно не тянул. А вот у Хосе Антонио задатки вождя были. Новую революцию, к которой он призывал, он называл «национал-синдикалистской» (Воззвание к Испании от 26 апреля 1934 года).

Хосе Антонио Примо де Ривера (слева) и Рамиро Ледесма Рамос (в центре) и Хосе Руис де Альда

Термин «синдикализм» в наше время изрядно подзабыт. Коммунистическая пропаганда обычно употребляла его с уничижительной, по её мнению, приставкой «анархо-синдикализм». Забыли и о том, что возникло это течение как реакция на соглашательство социалистических партий II Интернационала. Главным идеологом синдикализма был Жорж Сорель (1847-1922), на труды которого опирался как на теоретическую основу своей деятельности и Муссолини. Сорель не дожил два месяца до похода на Рим, но ещё в 1912 году он писал: «Наш Муссолини не обычный социалист, поверьте мне: однажды вы увидите, как он, во главе священного батальона будет приветствовать поднятой шпагой знамя Италии». А в 1921 году он дал такую оценку Муссолини: «Это не социалист в буржуазном соусе… Он нашёл нечто, чего нет в моих книгах: сочетание национального с социальным» (15).

Такое же сочетание мы находим и в приведённом выше лозунге Испанской Фаланги — ХОНС. Оно содержалось в самой аббревиатуре ХОНС — Хунты национал-синдикалистского наступления. И сам Хосе Антонио говорил на объединительном съезде Фаланги и ХОНС о необходимости сочетания национальной идеи с идеей социальной справедливости.

Любопытно отметить некоторую идейную общность между Хосе Антонио и анархистами, с которыми, как уже говорилось, постоянно связывали синдикалистов. Хосе Антонио считал главными ячейками общества семью, муниципальные и профессиональные объединения. Испанские анархисты, последователи нашего Бакунина, который в Испании был более популярен, чем у нас, видели в государстве моральное зло и считали, что оно должно уступить место самоуправляющимся структурам — муниципальным, профессиональным и другим, которые будут добровольно заключать друг с другом соглашения (16) . Разница лишь в том, что у Хосе Антонио государство не подменялось этими структурами, а вырастало на их основе. Хосе Антонио сурово осуждал Ленина за заигрывание с анархистами (в лекции «Мировая политика и экономика»), хотя инстинктивно догадывался, что это действительно всего лишь заигрывание, демагогический ход, но своей собственной общности с анархизмом он как-то не замечал.

Ликвидацию капиталистического строя Хосе Антонио считал миссией Испании (см. выступление на 2-м пленуме Национального совета). Испанский мессианизм — настолько ярко выраженная черта идеологии Хосе Антонио, что просто удивительно, как её умудряются не замечать, продолжая твердить, что Хосе Антонио — всего лишь «фашист», подражатель Муссолини и т.п. Корреспонденты, которые бывали в кабинете Хосе Антонио, писали потом, что там висят два портрета: отца-диктатора и диктатора Муссолини, — можно было подумать, равновеликие. В действительности на снимке этого кабинета, помещенного в книге Хереса Риеско, мы видим огромный портрет отца Примо де Риверы, а под ним — маленькую по сравнению с ним фотографию Муссолини. Это символично: ведь именно такое место занимали в мыслях Хосе Антонио Испания и Италия. «Испания должна создать новый строй, который послужит образцом для всего мира», — говорил он в речи «Испания и варварство» 3 марта 1935 года. «Испания должна снова встать во главе Европы», — это из всё той же лекции «Мировая политика и экономика». «Миром должны управлять три-четыре расовых общности» и «одной из правительниц мира должна быть Испания». «Необходимо завоевать для Испании руководящую роль в духовной жизни мира», — призывал Хосе Антонио в речи, произнесённой в Толедо 25 февраля 1934 года.

Хосе Антонио был социалистом. Его социализм был искренним, а не вывеской, как у немецких нацистов

Суть национальной идеи Хосе Антонио формулировал на свой особый лад. Через все его выступления и статьи красной нитью проходит определение нации как единства Судьбы, отличающей её ото всех прочих наций. Испания, в отличие от Италии и Германии, страна многонациональная, и Хосе Антонио противопоставлял идею единства Судьбы — сепаратизму, прежде всего, каталонскому и баскскому. Он всегда подчеркивал своё уважительное отношение к этим народам, не допускал враждебных выпадов против них, в отличие, например, от генерала Мильяна Астрая, и других призывал воздерживаться от подобных выпадов. Он всеми силами старался внушить, например, баскам, что в составе испанской нации они стали исполнителями мировой миссии, а сами по себе они так и остались бы на первобытном уровне рыболовов и пахарей. Хосе Антонио не успел создать учение о том, что такое общность Судьбы, которое, может быть, пригодилось бы и сегодня. Каталонский и баскский сепаратизм до сих пор остаются проблемой и для демократической Испании.

Хосе Антонио очень опасался, как уже говорилось, романтического патриотизма, любви к «малой родине», говоря по-русски, «к родным берёзкам». Он верно улавливал, что этнический романтизм подпитывает опасный сепаратизм и стремился поднять патриотизм на более высокий уровень, призывал кастильцев не уподобляться местным сепаратистам. «Патриотизм должен опираться на разум, а не на эмоции», — такой тезис выдвинул Хосе Антонио в статье «Родина», датированной 11 января 1934 года. Более того: «Патриотизм не бывает плодотворным, если он не идёт по пути критики» («Речь об испанской революции»). Хосе Антонио не нравилась та Испания, в которой он жил. Он считал лживыми патриотические лозунги в условиях, когда «массы голодают, а меньшинство купается в золоте», как лживы они в точно таких же условиях современной России, где с ними носятся псевдопатриотические молодёжные организации, купленные на деньги олигархов.

Хосе Антонио был чужд расизм. Поэтому американских индейцев он называл «нашими братьями» (в речи, произнесённой в Касересе 4 февраля 1934 года). В интервью выходившей в Толедо католической газете «Эль Кастельяно» 27 декабря 1933 года он заявил: «Католическая, т.е. универсальная Испания никогда не сможет стать расистской» (17).

Тут надо заметить, что Хосе Антонио идеализировал испанскую «универсальность» и историю. Ему можно было бы напомнить диспут, сотрясавший Испанию в XV веке: считать крещёных евреев «своими» или нет? Тогда было решено, что нельзя, то есть возобладал как раз расовый, а не религиозный подход.

С «братьями-индейцами» тоже не так всё просто. «Малоизвестная глава истории испанской колонизации: в Испании в XVI веке существовало идейное течение, которое догадывалось, каковы опасности всеобщего смешения и оправдывало колониальную аннексию Америки только на основе естественного превосходства испанцев над аборигенами. Видным и общепризнанным представителем этого течения был кастильский церковник Хинес де Сепульведа; но его точке зрения противостояли тезисы других церковников, согласно которой с евангелизацией Америки церковь компенсировала потери душ в Европе в результате протестантской Реформации. Миссионеры, которые работали среди туземцев, получали инструкции стараться свести к минимуму смешение индейцев с неграми и “другими низшими расами”» .

«Мы не националисты», — даже такое заявление прозвучало из уст Хосе Антонио, когда он выступал на 2-м пленуме Национального совета. Он пояснил, что национализм — это тот же индивидуализм, только поднятый на уровень нации. На испанскую нацию, при всей его любви к ней и вере в её мировую миссию, он смотрел всё же, как на некое «малое я» и одновременно подчёркивал: «Наше конечное Я — европейская культура» («Об испанской внешней политике», 2 октября 1935 года). Употреблял он также выражение «западная христианская цивилизация» (см. статью «Фаланга накануне выборов 1936 года»).

Современную ему Россию он из этой цивилизации исключал, утверждая, что в Советском Союзе «довлеет русский, азиатский дух» (см. статью «Молодёжь без крова», 7 ноября 1935 года). Винил он в этом «азиатскую составляющую русского коммунизма» (в лекции «Мировая политика и экономика»), а вовсе не считал азиатами русских как таковых. По его мнению, традиционная Россия была частью европейской цивилизации, но перестала ею быть в результате революции (Письмо испанским военным от 4 мая 1936 года).

Хосе Антонио Примо де Ривера (в центре) c соратниками. Справа от Хосе Антонио — Хосе Руис де Альда

Надо признать, что представления Хосе Антонио о жизни в Советском Союзе порою были довольно дикими. Так, например, он почему-то думал, что в нём «уничтожается семья». Поэтому его передергивало, когда в 1936 году он слышал крики ликующей толпы: «Да здравствует Россия!» Но ведь он слышал их и раньше, и не от каких-нибудь коммунистов, а от своих будущих союзников. ХОНС, когда эта организация ещё была самостоятельной и её возглавляли Ледесма Рамос и Онесимо Редондо, тоже провозглашала здравицы не только в честь новых режимов в Италии и в Германии, но и в честь Советской России. Они лучше, чем Хосе Антонио, понимали процессы, происходившие тогда в нашей стране.

Одновременно с Советским Союзом Хосе Антонио отлучал от европейской цивилизации и Англию. Показательна в этом отношении его речь об испанской внешней политике, произнесённая в Кортесах 2 октября 1935 года. Дискуссия разгорелась в связи с агрессией Италии против Эфиопии, которую тогда называли Абиссинией. Лига Наций потребовала санкций против Италии. Хосе Антонио выступил в защиту Италии. Он разоблачил лицемерие держав, которые сами захватили огромные колонии, а тут вдруг бросились осуждать колониальные захваты. Хосе Антонио заявил, что обсуждение в Женеве (где заседала Лига Наций) инспирировано Англией, потому что в усилении позиций Италии на Африканском роге она почувствовала угрозу морским путям, соединявшим её с Индией (хотя, как мы помним, Италия тогда не враждовала с Англией, а наоборот, предлагала ей союз против Германии). Хосе Антонио квалифицировал это как войну Англии против Европы и подчеркнул, что Англия не является частью Европы, это внеевропейская держава. И в данной ситуации она заключила союз с другой «антиевропейской» силой — Советским Союзом.

Конфигурация блоков, которым предстояло сцепиться во Второй мировой войне, ещё не вполне определилась, она продолжала меняться даже после её начала. В 1939-1941 годах, Англия сама толкала Италию, свою союзницу по Антанте в Первую мировую войну, в объятия Германии.

Эти объятия стали ещё более крепкими и удушающими для Италии после вмешательства обеих стран в гражданскую войну в Испании. Италия увязла в этой войне гораздо сильней, чем Германия, и в результате очень ослабла к радости своего союзника. В Испании воевала 60-тысячная группировка итальянских войск, в то время как немцы ограничивали свою помощь испанским националистам авиационной поддержкой. Немцы до сих пор любят жаловаться на безжалостные бомбёжки союзниками немецких городов во Вторую мировую войну, но они забыли, как их легион «Кондор» в 1936 году изучал реакцию гражданского населения на тщательно спланированные попытки поджечь Мадрид, квартал за кварталом (19). Англичане могли мстить немцам за бомбёжки английских городов, а чем провинились перед немцами испанцы?

Хосе Антонио, находясь в тюрьме, приветствовал мятеж против республиканского правительства. Но он ни в коем случае не собирался играть роль «шестёрки» при генералах. В письме, направленном из тюрьмы всем руководителям местных организаций Фаланги 24 июня 1936 года, он пророчески предупредил их, что «участие Фаланги в военных заговорах приведёт к ее полному исчезновению даже в случае победы».

Франко организовал настоящий культ погибшего Хосе Антонио, но живой Хосе Антонио был бы для него неудобен. Мигель Серрано считал, что Франко несёт часть ответственности за расстрел Хосе Антонио (20). Он сам слышал, как социалист Индалесио Прието во время пребывания в Чили, рассказывал о Хосе Антонио: «Мы не хотели его казнить, когда посадили в тюрьму, и предложили Франко обмен пленными, но он отказался» (21).

Кстати, Прието упомянул в том же разговоре, что у Хосе Антонио был найден список правительства, которое он намеревался сформировать в случае победы, и в этом списке Прието с удивлением обнаружил своё имя. Хорош «фашист», который хотел включить вождя социалистов в своё правительство!

Нет, не был Хосе Антонио никаким фашистом, он был, как уже говорилось, идеологом Третьего пути и мечтал построить в Испании социализм, альтернативный советскому, социализм свободных людей, а не муравейник.

Фашизм и нацизм возникли в определённых исторических условиях и канули в вечность вместе с ними. Те, кто говорит сегодня об угрозе «неофашизма» — провокаторы. Известно, что профессиональные антифашисты даже специально создают «неофашистские» организации, чтобы иметь повод вопить об этой угрозе.

Иное дело — идеи Хосе Антонио. Ранее уже говорилось о том, что Бакунин, антипод Маркса в толковании того, что такое социализм, был более популярен в Испании, чем в России, и его популярность достигла там пика спустя сто лет после рождения Бакунина. Теперь минуло сто лет после рождения Хосе Антонио: не пора ли нам произвести встречный обмен? Хорошо бы, если у нас, вместо коммунистического лозунга «Ленин жив», прозвучал девиз памяти идеолога Третьего Пути — !Jose Antonio presente!

28 июня — 3 июля 2009 года

Печатается по «Стрелы Фаланги. Хосе Антонио Примо де Ривера. М. Слава. 2010. С.355-349.

Примечания:

1. Jose Luis Jerez Riesco. Jose Antonio, fascista. Ediciones Nueva Republica. Barcelona, 2003.
2. Armin Mohler. Le «style» fasciste. «Nouvelle Ecole» No.42, лето 1985, c.60
3. Цецилия Кин. Итальянский ребус. М., Издательство политической литературы, 1961, с.61.
4. Там же, с.66.
5. Walter Lagueur. The Terrible Secret. Little-Brown. Boston-Toronto, 1980, p.8.
6. J.L. Jerez Riesco. Op. tit., p.335.
7. Ц. Кин. Цит. соч., с.65. ,
8. А. Молер. Цит. соч. с.67.
9. Ц. Кин. Цит. соч., 63.
10. Н. М. Митрофанов. Австрия в 1918-1938 годах. М., ВПШ, 1951, с.19.
11. Miguel Serrano. Memories de El у Yo. Vblumen II. Ediciones La Nueva Edad, 1997, p.79.
12. J.L. Jerez Riesco. Op. cit., p.24.
13. Бенито Муссолини. Доктрина фашизма. Триасъ, 1995, с. 15.
14. К. Маркс и Ф. Энгельс. Коммунистический манифест. М.-Л., Госиздат, 1930, с.69.
15. Lexikon des Konservatismus. Leopold Stacker Verlag. Graz-Stuttgarl, 1996, S.513.
16. Хью Томас. Гражданская война в Испании. 1931-1939 гг. М., Центр полиграф, 2003, с.44.
17. J.L. Jerez Riesco. Op. cit., p.98.
18. Silvio Waldner. Stati Uniti. Iberoamerica. Sud Africa. Vicenza, 2001, p.38.
19. Х.Томас. Цит. соч., с.303.
20. М. Серрано. Цит. соч., с.86.
21. Там же, с.72.

12 Следующая ⇒