Роза Иерихона

359. Роза Иерихона

14 декабря 1945

Равнина на восточном берегу Иордана похожа на лагуну из-за непрекращающегося дождя, особенно там, где сейчас находятся Иисус и Его ученики. Они только что пересекли поток, стекающий из узкого ущелья в ближайших холмах, которые, кажется, формируют циклопическую дамбу, с севера на юг, вдоль Иордана, прерываемую то и дело узкими долинами, по которым неизменно текут потоки. Это выглядит, как если бы Бог расположил здесь ряд холмов, распределенных как кромка раковины огромного гребешка[1], в качестве контура широкой долины Иордана. Я бы сказала, что это несколько однообразный край раковины гребешка, так как его проекции, направления и расстояния так похожи друг на друга. Группа апостолов находится между последними двумя потоками, которые затопили свои берега и стали, таким образом, шире, особенно южный, так как он переносит с гор в Иордан впечатляющую массу шумящей бурной воды. Слышен также шум реки, особенно там, где ее естественные изгибы, которые, я бы сказала, подобны постоянным сужениям или впадениям притоков, создают препятствия для течения воды. Итак, Иисус находится между этими тремя разлившимися водными потоками, и вытащить ноги из этой трясины – не простая задача. Настроение апостолов скучнее, чем погода. И это говорит о многом. Каждый желает высказать свое собственное мнение. И все, что они говорят, неявно заключает в себе упрек, хотя и выраженный как совет. Это время высказываний подобных этим: «Я тебе говорил», или «Если бы Ты сделал то, что я советовал и т.д., которые так сильно досаждают любому, совершившему ошибку и уже подавленному из-за этого.

Некоторые говорят: «Было бы лучше перейти через реку у Пеллы и затем идти по другому берегу, который не так плох», или «Нам надо было взять повозку! Мы желали быть умными, и поэтому…», а некоторые замечают: «Если бы мы оставались в горах, не было бы всей этой грязи!»

Иоанн говорит: «Вы пророки прошлых событий. Кто предвидел все эти дожди?»

«Это их время. Это надо было предвидеть», - замечает Варфоломей.

«В прошлые годы не было перед Пасхой таких дождей. Я шел к вам и Кедрон определенно не был в паводке. А в прошлом году у нас был период засухи. Вы жалуетесь, и вы забываете, как сильно мы страдали от засухи на филистимской равнине!» - говорит Зелот.

«Э-э! Конечно! Два мудреца заговорили, и они противоречат нам!» - иронично говорит Иуда Искариот.

«Тебе бы следовало молчать. Ты хорош только в критике. Но в нужный момент, когда нужно говорить с фарисеем или что-либо подобное, ты всегда молчишь, как если бы твой язык был связан», - гневно говорит ему Фаддей.

«Да. Он прав. Почему ты не ответил ни слова тем трем змеям в последнем селении? Ты знал, что мы были в Гискале и Меироне, что мы вели себя уважительно и что Сам Учитель пожелал пойти туда, так как Он чтит великих почивших раввинов. Но ты ничего не сказал! Ты знаешь, что Он ожидает от нас уважения к Закону и священникам. Но ты не сказал ни одного слова! Зато ты говоришь сейчас, потому что появилась возможность говорить иронически о лучших из нас и критиковать то, что делает Учитель», - настойчиво говорит Андрей, обычно терпеливый, но сегодня очень раздраженный.

«Тише вы! Иуда не прав, у него много, слишком много друзей самаритян…»

«У меня? Кто они? Назови их имена, если можешь».

«Да, мой дорогой! Все фарисеи, саддукеи и влиятельные люди, чьей дружбой ты так похваляешься, и которые, конечно, знают тебя. Они никогда не приветствуют меня. Они приветствуют тебя!»

«Ты завидуешь! Но я один из Храма, а ты – нет».

«Благодарение Богу, я рыбак. Да, и я горжусь этим».

«Такой глупый рыбак, что ты даже не смог предвидеть эту погоду».

«Нет! Я сказал: “Если новолуние Нисана влажное, то следует ожидать ливневых дождей”», - отвечает Петр.

«А-а! Я поймал тебя. И что ты скажешь, Иуда Алфеев? И ты, Андрей? Петр, наш глава, тоже критикует Учителя!»

«Я никого не критикую. Я цитировал пословицу».

«Которая является критикой и упреком для каждого, кто может понять это».

«Да… но я не думаю, что это поможет осушить землю. Сейчас мы здесь и нам придется остаться здесь. Давайте тратить наше дыхание, чтобы вытащить ноги из этой трясины», - говорит Фома.

А что же Иисус? Иисус молчит. Он идет немного впереди всех, тяжело передвигаясь в грязи и ища выступающих участков дерна, даже если они забрызгивают их водой до половины их голеней, как если бы они были пузырями, а не кочками. Он молчит и позволяет им вести бессодержательные разговоры и вести себя в точности как люди, не более чем люди, которые от малейших неудобств раздражаются и становятся несправедливыми и нечестными.

До самой южной из рек теперь уже рукой подать, и когда Иисус видит человека, едущего верхом на муле вдоль затопленного берега, Он спрашивает у него: «Где мост?»

«Дальше вверх по реке. Я тоже пересек реку там. Следующий находится ниже, в долине, это римский мост, который уже под водой».

Все они вновь ворчат… хором. Но спешат последовать за человеком, с которым говорит Иисус.

«Но Тебе лучше следовать по горной тропе», - говорит он. И заключает: «вернешься на равнину, когда дойдешь до третьей речки после Ялок. Ты будешь тогда около брода. Но поспеши. Не останавливайся. Потому что река переполняется час от часу. Какой ужасный сезон! Сперва мороз, затем дождь. И такой сильный! Это наказанье Божье. Но оно справедливо! Когда мы не побиваем камнями хулящих Закон, Бог наказывает нас. А у нас их много! Ты галилеянин, не так ли? Значит ты будешь знать Одного из них из Назарета, Которого сейчас покидают хорошие люди, потому что Он является причиной всех злоключений. Его слова привлекают молнии! Такие наказания! Ты бы слышал, что говорят о Нем те, кто были с Ним. Фарисеи правы преследуя его. Он должно быть великий грабитель. И Он пугает людей, как если бы он был Вельзевулом. Я хотел пойти и послушать Его, потому что прежде они так высоко отзывались о Нем. Но…это были люди из Его банды, которые сказали это. Люди, без сомнения, любившие Его. Хорошие люди теперь покидают Его. И совершенно правы. Я не пойду больше, чтобы увидеть Его. И если при случае мне придется встретиться с Ним, я забросаю Его камнями, так как нашим долгом является делать это с хулителями».

«Тогда побей Меня камнями. Я Иисус из Назарета. Я не убегу от тебя, и Я не прокляну тебя. Я пришел, чтобы искупить мир пролив Мою Кровь. Вот Я. Ты можешь принести Меня в жертву, но стань праведным человеком».

Иисус говорит это раскрыв Свои руки и опустив их несколько к земле. Он говорит медленно, кротко и печально. Но если бы Он проклял человека, то не мог бы произвести на него большего впечатления; он так резко натягивает поводья, что мул сворачивает в сторону и близок к падению с берега в разлившуюся реку. Иисус хватает поводья и удерживает животное, как раз вовремя, чтобы спасти человека и мула.

Человек может только повторять: «Ты! Ты!...» и, увидев жест, который спас его, он восклицает: «Но я сказал Тебе, что побью Тебя камнями… Ты не понял?»

«А Я говорю тебе, что Я прощаю тебя, и что Я буду страдать также и за тебя, чтобы искупить тебя. Это и есть Спаситель».

Человек вновь смотрит на Него, пришпоривает своего мула и устремляется прочь… Он бежит прочь… Иисус опускает Свою голову…

Апостолы чувствуют, что нужно забыть грязь, дождь и все остальные невзгоды, чтобы утешить Его. Они окружили Его и говорят: «Не печалься! Мы не нуждаемся в бандитах. А он был именно таким. Потому что только злой человек может поверить в такую клевету и бояться Тебя».

«Но, - говорят они также, - насколько неразумен Ты, Учитель! А если бы он ранил Тебя? Зачем было говорить, что Ты Иисус из Назарета?»

«Потому что это истина… Давайте пойдем в горы, как он посоветовал. Мы потеряем день, но вы выберитесь из грязи».

«И Ты тоже», - замечают они.

«О! Эта трясина Меня не беспокоит. Трясина мертвых душ – вот что беспокоит Меня», - слезы стекают по Его лицу.

«Не плачь, Учитель. Мы ворчим, но мы любим Тебя. Если мы встретим клевещущих на Тебя, мы отомстим им».

«Вы должны прощать, как это делаю Я. Но позвольте Мне плакать. Я Человек прежде всего! И Меня печалит, когда Меня предают, от Меня отрекаются и покидают!»

«Посмотри на нас, прими нас во внимание. Нас мало, но мы хорошие. Ни один из нас не предаст Тебя и не покинет Тебя. Поверь нам, Учитель».

«Определенные вещи не могут даже быть упомянуты! Мысль о том, что мы можем предать Тебя, является оскорблением нашим душам!» - восклицает Искариот.

Но Иисус подавлен. Молчаливые слезы медленно стекают по бледным щекам Его усталого истощенного лица.

Они приблизились к горам. «Мы поднимемся вверх, или пойдем вдоль подножий? Там села на полпути вверх по холмам. Посмотри. По обе стороны реки», - показывают они Ему.

«Темнеет. Давайте попытаемся достичь села, какого-нибудь села вообще». Иуда Фаддей, у которого очень зоркие глаза, обозревает склоны гор. Он подходит к Иисусу и говорит: «В случае необходимости в горах есть расщелины. Ты видишь их там? Мы можем найти в них убежище. Это лучше, чем оставаться в грязи».

«Мы разожжем огонь», - говорит Андрей, чтобы утешить всех.

«Что? Влажной древесиной?» - иронично спрашивает Иуда Искариот.

Никто не отвечает ему. Петр шепчет: «Я благословляю Вечного Отца за то, что ни женщин, ни Марциана нет с нами».

Они переходят по очень старому мосту у подножия гор в долине и идут вдоль южного склона, по тропе мулов, к деревне. Очень быстро стемнело, так быстро, что они решили принять убежище в большой пещере, чтобы избегнуть проливного дождя. Грот использовался, вероятно, как убежище пастухами, потому что здесь есть солома, помет животных и грубый очаг.

«Это надо использовать не как постель, но для того, чтобы разжечь огонь…» - говорит Фома, указывая на грязные веточки, разбросанные по земле вместе с сухими папоротниками, ветвями можжевельника и подобными растениями. Он подталкивает их палкой ближе к очагу и, как только сделал из них кучу, поджигает их.

Дым и неприятный запах распространяются от огня вместе с запахом смолы и можжевельника. Все же тепло огня приятно и они образуют полукруг вокруг него, едят хлеб и сыр в мерцающем свете пламени.

«Мы могли бы попытаться достичь деревни», - говорит Матфей, который охрип и страдает от холода.

«Что? Пройти через такие же неприятности, как три ночи тому назад? Никто не прогонит нас отсюда. Мы будем сидеть на этих чурбанах и поддерживать огонь пока сможем. Теперь мы видим, что здесь много дерева! Посмотрите! И соломы Это овечий загон, который они используют летом или когда они кочуют. А что это здесь? Куда это ведет? Возьми горящую ветвь, Андрей, я хочу посмотреть», - говорит Петр, которым движет любопытство. Андрей подчиняется. Они проскользнули через узкую расщелину в стене грота.

«Убедитесь, что там нет никаких неприятных зверей!» - кричат остальные.

«Или прокаженных», - говорит Фаддей.

Через некоторое время послышался голос Петра: «Идите, идите сюда. Здесь гораздо лучше. Здесь чисто и сухо и есть несколько деревянных скамей и дрова. Это дворец для нас Принесите несколько горящих ветвей, чтобы мы могли сразу развести огонь».

Это, должно быть, убежище пастухов. И это грот, где некоторые спят, пока другие, которые стоят на страже, следят за овцами. Это выемка в горе, гораздо меньшая, чем другие и, вероятно, сделанная человеком, или, по крайней мере, расширенная и укрепленная при помощи столбов, поддерживающих свод. Очень старая грубая дымовая труба изогнута в виде крюка к внешней пещере, чтобы отводить дым, который в противном случае не имел бы никакого выхода. Грубые скамьи и сено размещены у стен, в которых несколько крюков для подвешивания светильников, одежд или сумок.

«Прекрасно! Давайте разожжем большой огонь. Нам будет тепло и наши мантии просохнут. Дайте мне ваши пояса: мы соединим их вместе и повесим на них наши мантии», - говорит Петр, пока распределяет скамейки и сено. И заключает: «А теперь мы будем спать и по очереди поддерживать огонь, так чтобы у нас был свет, и было тепло. Какая благодать Божия!»

Иуда ворчит сквозь зубы, Петр гневно оборачивается: «Это царский дворец в сравнении с гротом в Вифлееме, где родился Господь. Если Он там родился, то мы можем провести ночь здесь».

«И это гораздо красивее, чем в гротах Арбелы. Там не было ничего красивого, кроме наших сердец, которые тогда были добрее», - говорит Иоанн и погружается в свои мистические воспоминания.

«И эта пещера гораздо лучше той, где Учитель оставался, чтобы подготовиться к обязанностям проповедника», - серьезно говорит Зелот, глядя на Искариота, как если бы он хотел сказать ему, чтобы он прекратил это.

Иисус заговорил последним: «И она гораздо теплее и более комфортабельная, чем та, в которой Я приносил епитимьи для тебя, Иуда Симонов, в этом месяце Тебет».

«Епитимьи для меня? Почему? В них не было необходимости!»

«В действительности вы и Я должны провести наши жизни в епитимьях для того, чтобы освободить вас от того, что обременяет вас. И все же… этого может оказаться недостаточно».

«Приговор, произнесенный спокойно, но решительно, упал как молния на ошеломленную группу… Иуда опустил голову и удалился в угол. Он не осмеливается протестовать.

«Я буду бодрствовать и присмотрю за огнем. Вы можете спать», - приказывает Иисус через некоторое время.

И вскоре после этого тяжелое дыхание усталых двенадцати апостолов, лежащих на скамьях среди сена, смешивается с потрескиванием огня. И когда солома спадает с кого-нибудь, оставив его тело непокрытым, Иисус встает и снова накрывает его с материнской заботливостью и любовью. Он плачет, созерцая сокровенные лица Своих спящих апостолов, некоторые из которых действительно безмятежны, некоторые беспокойны. Он смотрит на Искариота, который, кажется, усмехается и в своем сне, с жестоким выражением лица и сжатыми кулаками… Он смотрит на Иоанна, спящего положив ладонь под щеку, тогда как его румяное лицо покрыто его светлыми волосами, и он выглядит безмятежно, как ребенок, спящий в колыбели. Он смотрит на честное лицо Петра, на суровое лицо Нафанаила, на рябое лицо Зелота, на аристократическое лицо Своего брата Иуды. Долгое время Он созерцает лицо Иакова Алфеева, который так похож на очень молодого Иосифа из Назарета. Улыбается, слушая монологи Фомы и Андрея, которые, как представляется, говорят об Учителе. Заботливо укрывает Матфея, который тяжело дышит, и, взяв большое количество соломы, укрывает ему ноги, предварительно согрев солому у костра. Он улыбается, услышав, как Иаков провозглашает: «Верьте в Учителя, и вы будете иметь Жизнь»… и продолжает говорить с людьми во сне. Он наклоняется, чтобы подобрать сумку, в которой Филипп держит дорогие сувениры, и осторожно кладет ее ему под голову. А в промежутках Он медитирует и молится…

……….

Первым проснулся Зелот. Он видит Иисуса у костра в приятно теплом гроте. И по почти исчезнувшей куче древесины он догадывается, что прошли многие часы. Он встает с соломенного ложа и на цыпочках приближается к Учителю. «Учитель, Ты не собираешься спать? Я посмотрю за огнем».

«Уже рассветает, Симон. Недавно Я вышел и увидел, что небо начинает светлеть».

«Почему Ты не разбудил нас? Ты слишком устал!»

«О! Симон! Мне нужно было подумать… и помолиться о столь многом», - и Он склоняет голову на грудь апостола.

Зелот, стоя рядом с Учителем, Который сидит, ласкает Его и вздыхает. Он спрашивает: «Подумать о чем, Учитель? Тебе не нужно думать, так как Ты знаешь все».

«Мне не нужно думать о том, что Мне сказать, но Я должен думать о том, что Мне нужно делать. Я безоружен против хитростей мира, потому что не обладаю нечестием мира и коварством Сатаны. И мир побеждает Меня… И Я так устал…»

«И так печален. А мы еще способствуем, чтобы Твоя печаль еще более возрастала, дорогой Учитель, Которого мы не заслуживаем. Прости меня и моих товарищей, прошу Тебя от имени всех нас».

«Я так люблю вас… Я так страдаю… Почему вы так часто не понимаете Меня?»

Их шепот разбудил Иоанна, который спал рядом. Он открывает свои голубые глаза, с удивлением смотрит вокруг, затем вспоминает, сразу встает, и подходит сзади к беседующим. Он слышит слова Иисуса: «Ваших любви и понимания было бы совершенно достаточно, чтобы вся ненависть и непонимание стали бы не более чем мелочью, которую Я мог бы с легкостью переносить… Но, напротив, вы не понимаете… И в этом состоит Моя первая мука. И самая тяжкая! Но в этом нет вашей вины… Вы люди… Вы будете сожалеть о том, что не понимали Меня, когда не сможете больше возместить Мне за это… И так как вы будете тогда искупать вашу нынешнюю поверхностность, мелочность и тупость, Я прощаю вас и говорю до времени: “Отче, прости им, потому что они не знают, что делают или о печали, которую они Мне причиняют”».

Иоанн скользнул вперед к Его коленям, он обнимает колени своего печального Иисуса и готов разразиться слезами, когда шепчет: «О! Мой Учитель!»

Зелот, на чьей груди все еще покоится голова Иисуса, склоняется, чтобы поцеловать Его волосы и говорит: «И все же мы так сильно любим Тебя! Но мы ожидаем в Тебе способность защитить Себя и нас и победить. Нас приводит в уныние, когда мы видим, что Ты человек, находящийся в подчинении у людей, подверженный превратностям погоды, страданиям, нечестию, потребностям жизни… Мы глупы. Но это так. Насколько мы понимаем, Ты Царь, Триумфатор, Бог. Нам недостает понимания Твоего высочайшего самоотвержения ради нас. Потому что только Ты способен любить. Мы же – нет…»

«Да, Учитель. Симон прав. Мы не можем любить так, как любит Бог, как любишь Ты. И мы ошибаемся из-за недостатка безграничной благости и безграничной любви, и мы извлекаем пользу из своих ошибок… Увеличь нашу любовь, и так как Ты являешься ее источником, пусть она переполнит нас, как реки сейчас переполнены, пропитай нас ею, насыть нас ею, как луга вдоль долины (насыщены сейчас водой). Ни мудрости, ни богатства или суровых аскез для этого не требуется, не требуется для того, чтобы быть совершенными, такими, какими Ты хочешь, чтобы мы были. Для этого достаточно любви… Господь, и я признаю, также от имени всех, что мы не знаем, как любить».

«Вы, двое, которые понимаете больше, осуждаете себя. Вы смиренны. Но смирение – это любовь. Только завеса препятствует остальным стать такими как вы. И Я уничтожу ее. Потому что Я Царь, Победитель и Бог вечно. Но сейчас Я Человек. Мое чело уже отягощено мучениями Моей короны. Быть Человеком – это всегда мучительная корона… Благодарю вас, друзья Мои. Вы утешили Меня. Ибо преимущество быть людьми заключается в том, чтобы иметь любящую мать и преданных друзей. Давайте позовем ваших товарищей. Дождя уже нет. Наши мантии высохли, а ваши тела хорошо отдохнули. Вы можете поесть, а затем мы пойдем дальше.

Он медленно повышал Свой голос пока слова «пойдем дальше» не стали четко выраженным приказом. Все встают и сожалеют о том, что спали, пока Иисус бодрствовал. Они приводят себя в порядок, что-то едят, берут свои мантии, гасят огонь, выходят на влажную тропу и начинают спускаться по тропе мулов, которая следует по склону холма и не затоплена из-за крутизны склона. Свет все еще тусклый, потому что небо затянуто облаками и нет солнечного света. Но его достаточно, чтобы видеть.

Андрей и двое сыновей Алфея идут впереди всех. В определенный момент они останавливаются, смотрят и бегут обратно. «Там женщина. Кажется она мертва! Ее тело преграждает путь».

«О! Какая досада! Это плохое начало. Что нам теперь делать? Нам нужно очиститься!» Это стало первым ропотом в этот день.

«Давай пойдем и посмотрим, мертва ли она», - говорит Фома Иуде Искариоту.

«Я, конечно, не пойду», - отвечает Искариот.

«Я пойду с тобой, Фома», - говорит Зелот и идет первым. Они приближаются к ней, затем склоняются над ней и Фома бежит назад крича.

«Она, возможно, была убита», - говорит Иаков Зеведеев.

«Или умерла от холода», - отвечает Филипп.

Но Фома прибегает и кричит: «Она в лохмотьях прокаженных…» - и он так испуган, что кажется, что он увидел дьявола.

«Но она мертва?» - спрашивают они его. «Кто знает? Я убежал».

Зелот встает и идет сразу к Иисусу. Он говорит: «Учитель, прокаженная сестра. Я не знаю мертва ли она Я не думаю. Ее сердце, кажется, бьется».

«Ты прикасался к ней?!» - кричат многие из них, подавшись в сторону от него.

«Да, прикасался. Я не боюсь прокаженных, поскольку я был с Иисусом. Но я чувствую жалость к ней, так как знаю, что значит быть прокаженным. Возможно, бедную женщину ударили, потому что ее лоб кровоточит. Возможно, она спускалась сюда в поисках пищи. Это ужасно, вы знаете, умирать от голода и бросать вызов людям, чтобы получить немного хлеба».

«Она спускалась вниз?»

«Нет, и я не знаю, почему она среди прокаженных. На ней нет ни струпьев, ни язв, ни гангрены. Возможно, она здесь не очень долго. Пойдем, Учитель, пожалуйста. Будь милостив к прокаженной сестре, как Ты был милостив ко мне!»

«Пойдем. Дайте Мне немного хлеба, сыра и немного вина, если оно еще осталось».

«Ты же не собираешься дать ей пить оттуда, откуда пьем мы!» - кричит Искариот, охваченный ужасом.

«Не бойся. Она будет пить из Моей руки. Пойдем, Симон».

Они идут… но любопытство побуждает остальных следовать за ними. Не обращая внимания на воду, капающую на их головы с листьев и с сотрясаемых ветвей, и не думая о пропитавшемся водой мхе, они карабкаются вверх по склону холма, чтобы видеть происходящее, не приближаясь к женщине. И они видят, как Иисус наклоняется, берет ее за подмышки и усаживает ее на скалу. Ее голова свисает, как если бы она была мертвой.

«Симон держи ее голову сзади, чтобы Я мог влить ей в рот немного вина».

Зелот без страха подчиняется и Иисус, держа тыкву высоко, проливает несколько капель вина между ее полураскрытыми смертельно бледными губами. И Он говорит: «Бедная женщина замерзла! И она вся промокла».

«Если бы она не была прокаженной, мы могли бы взять ее туда, где мы были», - говорит глубоко тронутый Андрей.

«Это было бы последней каплей!» - восклицает Иуда.

«Но если она не прокаженная! На ней нет признаков проказы».

«У нее есть одежда. Этого достаточно».

Тем временем вино оказывает свое воздействие. Женщина устало вздыхает. Иисус проливает еще немного вина в ее рот, убедившись, что она глотает его. Женщина раскрывает свои затуманенные испуганные глаза. Она видит мужчин.

Она пытается встать и убежать с криком: «Я заражена!» Но ей для этого не хватает сил. Она скрывает свое лицо в ладонях со стоном: «Не забивайте меня камнями! Я пришла вниз, потому что я голодная… Никто не бросал мне чего-нибудь уже три дня…»

«Вот хлеб и вот сыр. Ешь их. Не бойся. Выпей немного вина из Моих рук», - говорит Иисус, налив немного вина в полость Своей ладони и дав его ей.

«Но Ты не боишься?» - говорит бедная горемыка, которая потрясена.

«Я не боюсь», - отвечает Иисус и улыбается, распрямившись, но остается рядом с женщиной, которая жадно ест хлеб и сыр. Она выглядит как голодное животное. Задыхаясь, она глотает пищу, стараясь насытиться.

Затем, после того, как она утоляет голод, гложущий ее пустой желудок, она осматривается вокруг… Она считает вслух: «Один… два… три… тринадцать… Так: О! Кто из вас Назарянин? Это Ты, верно? Только Ты можешь пожалеть бедную прокаженную…» Женщина с трудом опускается на колени из-за своей слабости.

«Да, это Я. Чего ты хочешь? Быть исцеленной?

«Также и этого… Но я должна сперва сказать Тебе что-то. Я знала о Тебе. Несколько путников рассказали мне некоторое время тому назад… Давно ли? Нет. Это было осенью. Но для прокаженной … каждый день как год… Я не хотела увидеть Тебя. Как бы я могла придти в Иудею, в Галилею? Меня называют «прокаженной женщиной». Но у меня только одна язва на моей груди и я получила ее от моего мужа, который женился на мне, когда я была девственницей и была здорова, но он не был здоров.. Но он был влиятельным… и мог делать все, даже говорить, что я предала его, так как была больна, когда вышла за него замуж. Таким образом он отрекся от меня, чтобы взять другую женщину, в которую он влюбился. Он объявил меня прокаженной и, так как я желала оправдаться, я была побита камнями. Разве это было справедливо, Господь? Вчера вечером мужчина, проходивший через Бет-Яббук говорил, что Ты придешь и что он пришел, чтобы прогнать Тебя прочь. Я была там… Я спустилась до самых домов, потому что я была голодной. Я бы рылась среди мусора и навозных куч, чтобы найти что-нибудь поесть… Я, которая когда-то была “госпожой”, пыталась бы найти какой-нибудь скисший куриный корм домашней птицы…»

Она заплакала… Затем она продолжила: «Я страстно желала найти Тебя, чтобы сказать Тебе во имя Твое: “Уходи!”, и во имя мое: “Будь милостив ко мне!”. Дай мне забыть, что вопреки нашему закону, собакам, свиньям и домашней птице позволяется жить возле домов в Израиле, но прокаженный не может сойти вниз, чтобы попросить немного хлеба, даже если женщина является прокаженной только по имени. И я сошла вниз, спрашивая о том, где Ты сейчас находишься. Так как я была в тени, они сразу не разглядели меня: “Он идет вдоль побережья реки”. Затем они разглядели меня и дали мне камней вместо хлеба. Я убежала ночью, чтобы придти и встретиться с Тобой и чтобы избежать встречи с этими негодяями. Мне было голодно, холодно и страшно. Я упала там, где Ты нашел меня. Именно здесь. Я думала, что уже умираю. Вместо этого я нашла Тебя. Господь, я не прокаженная. Но эта короста на моей груди не позволяет мне вернуться к жизни среди людей. Я не прошу снова превратить меня в Розу Иерихона, как во дни моего отца, но по крайней мере, чтобы мне было позволено жить среди людей и следовать Тебе. Тот, кто говорил со мной в октябре, сказал мне, что у Тебя есть ученицы и что Ты был с ними… Но сначала спаси Свою собственную жизнь. Не умирай, Ты такой хороший!»

«Я не умру, пока не придет Мой час. Иди туда, к той скале. Там есть безопасный грот. Отдохни, а затем пойди к священнику».

«Почему, Господь?» - спрашивает женщина, дрожа от тревоги.

Иисус улыбается: «Вновь стань Розой Иерихона, которая цветет в пустыне и всегда жива, даже когда кажется, что она мертва. Твоя вера исцелила тебя».

Женщина приоткрывает платье на своей груди, смотрит и восклицает: «Здесь теперь больше ничего нет! О! Господь, мой Бог!» - и она простирается на земле.

«Дайте ей хлеба и немного пищи. А ты, Матфей, дай ей пару твоих сандалий. Я дам ей мантию. Потом она сможет пойти к священнику, после того, как освежит себя. Дай ей также пожертвование за очищение, Иуда. Мы будем ожидать ее в Гефсимании, чтобы передать ее Элизе, которая попросила Меня позволить ей иметь дочь».

«Нет, Господь, я не хочу отдыхать. Я хочу пойти сразу, немедленно».

«Тогда спустись к реке. Омойся и надень мантию…»

«Господи, я отдам свою мантию прокаженной сестре. Позволь мне сделай это, и я отведу ее к Элизе. Я буду исцелен во второй раз, так как я буду видеть себя в ней и такой счастливой», - говорит Зелот.

«Делай, как хочешь. Дай ей то, в чем она нуждается. Женщина, слушай Меня внимательно. Ты пойдешь и очистишься, затем ты пойдешь в Вифанию и найдешь Лазаря, и попросишь его оказать тебе гостеприимство, пока Я приду. Иди с миром».

«Господи! Когда я смогу поцеловать Твои ноги?»

«Скоро. Иди. Но ты должна знать, что Мне отвратителен только грех. И прости твоего мужа, потому что благодаря ему ты нашла Меня».

«Это верно. Я прощаю его. Я иду… О! Господи! Не останавливайся здесь, они ненавидят Тебя. Помни, что я шла всю ночь, хотя была истощена, чтобы придти и сказать Тебе об этом, и что если бы я встретила других людей вместо Тебя, меня могли бы забить камнями как змею».

«Я буду помнить. Иди, женщина. Сожги свои одежды. Иди с ней, Симон. Мы будем следовать за вами и соединимся с вами у моста».

Они расстаются.

«Сейчас мы все должны очиститься. Вы все нечисты».

«Это была не проказа, Иуда Симонов. Я уверяю тебя».

«Хорошо, я хочу очиститься. Я не желаю нечистоты на мне».

«Что за снежно-белая лилия!» - восклицает Петр. «Если Господь не чувствует Себя нечистым, как можешь ты чувствовать это?»

И это из-за женщины, о которой Господь сказал, что она не прокаженная? Но что было у нее, Учитель? Ты видел ее коросту?»

«Да. Плод мужской похоти. Но это была не проказа. И если бы мужчина был бы честным, он бы не отверг ее, потому что он был более заражен болезнью, чем она. Но развратные люди используют все, чтобы удовлетворить свою похоть. Иуда, если ты хочешь, то можешь идти. Мы встретимся в Гефсимании. И (ты хочешь) очистить себя? Но первое очищение – это искренность. Но ты лицемер. Запомни это. Но ты можешь идти».

«Нет, я остаюсь. Если Ты говоришь это, то я верю Тебе. Итак, я не нечист и могу оставаться с Тобой. Ты имеешь в виду, что я похотлив, и что я пользуюсь ситуацией, чтобы… Я сейчас доказываю, что Ты есть моя любовь».

Они быстро спускаются с холма.

……….

15 декабря

Иисус говорит:

«Ты вставишь здесь видение “Чудо на Иордане во время половодья”, которое ты получила 17 сентября 1944 года».

[1] Гребешок – двустворчатый моллюск.