СЛУЧАИ ИЗ ДЕТСТВА

СЛУЧАИ ИЗ ДЕТСТВА

биографические воспоминания

ПРЕДИСЛОВИЕ

В то время не было мобильных телефонов, цветных телевизоров, компьютеров, интернета, макдональдса, кока-колы, йогуртов, полиэтиленовых продуктовых пакетов, иномарок, автомобильных пробок, отдыха за рубежом, видеоклипов, голливудских фильмов, гипермаркетов, импортной электроники, свежих фруктов в любое время года, напитков в алюминиевых банках, ночных клубов, кредитных карточек, богатых и бедных…

А были магазины со странными теперь названиями: булочная, молочный, овощной, пионерские лагеря, продуктовые авоськи, пункты приема стеклотары, зубной порошок, автоматы с газированной водой, телефонные будки, молоко и кефир в стеклянных бутылках, пивные ларьки в которых пиво разливалось в большие кружки с огромными пенными шапками. По телевизору было всего три канала, а лучшим мультиком считался «Ну, погоди!».

Тем не менее, это было замечательное время, и во многих из нас оно вызывает самые теплые воспоминания, потому что в это время проходило наше детство.

ПЕРВЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Мои первые воспоминания отрывочные и не связанные. Относятся они к досадиковскому периоду и всплывают в памяти отдельными фрагментами, как будто выхваченными из темноты светом вспышки. Иногда, это не воспоминания, а услышанные много позже рассказы взрослых. Отделить одно от другого сейчас не представляется возможным, да и общая картина от этого не меняется.

Комната, с новыми обоями на стенах, большой белой дверью, покрытым лаком паркетом. Огромные окна, сквозь которые виден противоположный дом-близнец и бесконечное голубое небо. Диван у стены. В углу – лампа в абажуре на длинной ножке с красивым названием «торшер».

Вот, меня безуспешно, года в два, пытаются отучить от соски, и в один момент отец берет ее и делает вид, что выкидывает в окно. Трудно передать те эмоции, которые я испытал. Это и ужас и обида и растерянность. До сих пор помню, что очень долго рыдал и требовал идти на улицу искать свою любимую соску. Было мне по моим ощущениям около двух лет. И если бы не отобрали у меня тогда соску, наверное, сосал бы ее до сегодняшних дней.

Когда на свет появился брат (разница у нас – два года), ему по наследству досталась детская кроватка, а я переехал на большую кровать. Никаких положительных эмоций это у меня не вызвало. Наоборот, я испытывал чувство страха, т.к. у взрослых кроватей нет ограждения по бокам. Спокойно спать я еще не умел. И, видимо, периодически скулдыкивался с кровати на пол. Помню забор из стульев, придвинутых спинками к кровати, дабы предотвратить мои выпадения. Стулья не помогали, и я продолжал бояться спать на большой кровати. В какой-то момент, я рассудил, что надо научиться спать спокойно и перестать падать. Почему бы и нет? Теоретически это казалось возможным. Засыпая в очередной раз, решил, что сегодня так и будет. В ту ночь я действительно не свалился. После, каждый вечер ложась в кровать, я прибегал к самовнушению, и это работало к великой моей радости.

Вскоре, после того, как в доме появился новорожденный, я простудился и раскашлялся. Родители попытались оградить брата от меня с моей простудой, чтобы я его не заразил. Но, не тут-то было.

Из всех дел, игр и забав, самым интересным на тот момент было наблюдение за непонятно откуда появившейся живой игрушкой, к сожалению, не моей.

Поэтому несмотря на строгий наказ, пока болею к брату не подходить, я в любую свободную минуту шел к нему в комнату, смотрел, стоя у прутьев кроватки и, естественно, кашлял.

Заметив это, мама ахала и утаскивала меня в другую комнату. Потом она признавалась - думала, что теперь брат заболеет и умрет. Но, к счастью, ничего такого не произошло. Брат оказался живучим.

Примерно в том же возрасте гуляю зимой во дворе с папой. Рядом гуляет маленькая девочка. Ее мама хвастается, что дочка уже разговаривает и спрашивает, разговариваю ли я. Я же, чувствуя себя абсолютно самодостаточным, совершенно не планирую вступать в общение с чужой тетей, а потому насупливаюсь, и упрямо молчу. Ни на какие уговоры не поддаюсь, молчу насмерть. Тогда мама девочки применяет запрещенный прием. Она переключает с меня свое внимание и, обращаясь к отцу говорит: «Да он у вас совсем маленький – говорить еще не умеет». Такого наговора я не выдерживаю, напускаю на себя самый важный вид, какой только могу и, многозначительно вскинув глаза к небу, произношу: «вуна». А затем, чтобы окончательно добить всех своим умением в области риторики, добавляю: «ковова». И, чувствуя себя победителем, продолжаю триумфально ковырять снег детской лопаткой.

БАБУЛЯ И ДАДИК

К сожалению, я плохо помню бабушку Ольгу Николаевну Потулову. Тем не менее попытаюсь привести некоторые воспоминания, связанные с ней, а также запомнившиеся мне рассказы взрослых.

Мама работала, и пока мы с братом не пошли в садик, сидеть с нами приезжала бабушка.

Когда бабуля с нами гуляла, грудной брат возлежал в коляске, а я – здоровый двухлетний балбес - болтался подле. Переходя через очередную дорогу, в целях безопасности, бабушка сажала меня на коляску – в ноги к брату и в таком виде мы форсировали препятствие.

Но, один раз, конструкция не выдержала – коляска опрокинулась, и мы с братом вывалились из нее прямо посреди проезжей части.

Сам я не помню этого случая и что при этом испытывал, но представляю, чего натерпелась бедная бабуля.

В другой раз, я сидел с бабушкой за столом и как-бы ел. В действительности же в тот момент все мое внимание занимала стоящая на столе перечница. Я дотянулся до нее и стал играться. Руки у меня тут же оказались в молотом перце. А потом, я потянул их в глаза.

Со слезами и криками, начавшимися после этого, бабуля справиться не смогла, и бросилась звонить отцу, который работал врачом.

В итоге, глаза мне промыли водой и все нормализовалось, но, нервных клеток я попортил близким изрядно.

Когда мы с братом немного подросли, произошел такой случай.

Бабуля безуспешно пытается накормить нас обедом. Мы же есть не хотим. Балуемся и не слушаемся ее.

Тогда она встает из-за стола и пытаясь взять нас на испуг, говорит, что раз мы не хотим себя хорошо вести, она уходит и оставляет нас одних. При этом она действительно идет к входной двери и выходит на лестницу.

Не могу сказать, как отреагировал брат, я же ничуть не расстроился. Во-первых, нас перестали заставлять есть ненавистную еду, а во-вторых, в прихожей осталась стоять бабушкина уличная обувь, а на улицу, как мне было известно, в тапочках не ходят.

Помню поразивший меня рассказ про бабулю.

Их квартира находилась в центре города, на улице Чайковского, на первом этаже. По этой причине в нее иногда наведывались крысы, которых бабуля ужасно боялась.

Однажды ночью, пока все спали, в дом проникла огромная серая крыса, выбрала себе в жертву бабушку, залезла к ней спящей на кровать и укусила за нос. Бабушка в ужасе проснулась, обнаружила злодейку и подняла крик.

Спас ее кот Рыжик. Он изловил крысу и принес в надежде на похвалу бабуле. Однако, как оказалось к удивлению Рыжика, мертвых крыс бабушка тоже недолюбливала. И хвостатая разбойница с большой брезгливостью была препровождена в мусорное ведро.

Из последних детских воспоминаний, связанных с бабулей, помню склянки на подоконнике со страшным красным лекарством от рака.

Потом бабушки не стало.

Какое-то время перед детским садиком к нам приезжал дедушка Андрей Георгиевич Бартенев, которого мы называли - дадик.

Дедушка готовил особые маленькие бутербродики (порезанные на небольшие квадратики обычные бутерброды), выстраивал их перед нами с братом в очередь и придумывая интересные истории, заставлял нас незаметно для самих себя их поглощать.

Еще, дадик готовил необычный и очень вкусно пахнущий напиток под названием кофе. А также делал лакомство с интересным названием «гоголь-моголь».

Нам нравилось оставаться с дедушкой, потому что в отличие от большинства взрослых он общался с нами на равных. Не поучал, а общался и играл.

Одной из таких простых, но очень нравившихся нам игр, было кидание носовыми платками.

Закончив дела по хозяйству, дадик, ходивший даже по дому с палочкой, садился на стул, доставал из кармана носовой платок, завязывал его в узел и кидался в меня или брата. Мы хватали этот платок и кидали в дадика или друг в друга. Начинались смех, визги, веселье.

Из уст дадика слышал такую историю.

Однажды на него напал грабитель.

Дедушка возвращался из магазина домой и уже подошел к своей двери, как кто-то налетел на него сзади и попытался выхватить бумажник.

Палочка полетела в одну сторону, очки – в другую, дедушка – в третью. Но бумажника он не выпустил.

В это время мимо оказался сосед. Он бросился на воришку и скрутил его.

Вызвали милицию.

Рассказывая неоднократно эту историю, дадик неизменно заканчивал ее фразой: «Теперь сидит голубчик в «крестах».

Когда я учился в старших классах и мы приезжали в гости к Шамарам на новую квартиру в Шувалово, где жил и дедушка, здороваясь с нами, он почему-то всегда называл меня студентом.

УЛИЦА ЧАЙКОВСКОГО

Иногда нас привозили на Чайковского и оставляли ночевать.

Родители отмечали день рождения или какой-нибудь другой праздник, и чтобы мы не болтались под ногами, отправляли нас в ссылку.

Квартира на Чайковского была для нас иным, загадочным миром.

В ней все было не так, как у нас.

Она располагалась на первом этаже. Вход в нее был не общий с лестницей ведущей на верхние этажи, а отдельный из-под арки, прямо в квартиру. Дверь была закрыта не на замок, а на цепочку. Входя, мы попадали не в прихожую, а на кухню. Из окон был виден тротуар и ходившие по нему прохожие, также можно было слышать обрывки их разговоров. В гостиной был уже давно неработающий, но большой и красивый камин. По стенам висели настоящие картины в старинных деревянных рамах.

Одна из них наводила тоску. Было страшно смотреть на нее и представлять происходящее. На ней были изображены сани, запряженные то ли одной, то ли тремя лошадьми, извозчик и один или несколько человек в санях. Стояла морозная зимняя ночь. В небе была полная луна. Вдали был лес. А сзади за санями бежала стая волков.

Днем мы играли друг с другом и с дедушкой, ходили гулять.

В соседнем доме находилась прачечная, и однажды во дворе появилась старая выброшенная «центрифуга», как назвал ее дедушка. Мы по очереди залезали в нее, а остальные раскручивали. Получалась отличная замена аттракционам.

Вечером нас укладывали спать.

Ночевать в чужом месте всегда непросто. А в детстве и подавно. К тому же в такой необычной квартире.

Стоило свету погаснуть, как обострялись чувства и разыгрывалось воображение.

Больше всего меня пугала композиция фарфоровых гномов с кубками в руках, стоявшая на верху антикварного серванта. Гномы были большие – сантиметров пятьдесят в высоту и очень натуральные.

Когда глаза немного привыкали к темноте их можно было различить и в полумраке казалось, что они двигаются.

Я прислушивался к звукам, пытаясь их объяснить и испытывал тревогу, незащищенность и ностальгию по родному дому.

Кроме звуков, тебя окружали непривычные запахи чужой квартиры.

Из-за многообразия впечатлений долго не удавалось заснуть.

Апогеем был бой старинных маятниковых часов.

Каждые полчаса они издавали один удар и это было еще полбеды. А каждый новый час они возвещали оглушительным продолжительным боем. Душа уходила в пятки. Я прятался под одеяло, замирал и ждал чего-то страшного. В такие моменты хотелось исчезнуть отсюда.

Однако, часы заканчивали бить и воцарялось спокойствие.

Характер судя по всему у меня в детстве был дрянной. Будь у меня самого такой ребенок, порол бы его нещадно.

Как-то, мы с мамой и братом собирались в гости на Чайковского.

Я из-за чего-то повздорил с мамой и выскользнул один на улицу. Может я не хотел одеваться, как надо, или вообще - ехать. Заставить меня сделать что-нибудь против воли было тяжело.

В общем маму я вывел из себя и, рассердившись, она с братом села в автобус и поехала в гости.

Стояла весна.

Я наслаждался чувством свободы и тем, что отстоял свое мнение.

Покачался на качелях, погулял по своему двору, потом по соседнему, а затем мне стало скучно. Подумалось, что в гостях наверное интересно, да к тому же должно быть что-нибудь сладкое, а я все пропущу.

Я помнил, как мы ездили на Чайковского раньше и пошел на автобусную остановку. Номер автобуса тоже вспомнил без труда. Дождался, сел.

Денег у меня не было, но я знал, что дошкольникам билет покупать не надо. Поэтому стал у окна и уставился на улицу. Ехать надо было долго. Через весь Васильевский остров, потом Дворцовый мост, Невский проспект, улицу Желябова, мимо Марсово поля, Летнего сада и по Литейному проспекту. Всех этих названий я тогда не знал, но некоторые места узнавал, а потому удачно вышел на своей остановке, перешел улицу и пришел к нужному дому.

Но здесь случился небольшой затык.

Во-первых, мне было не дотянуться до звонка, а во-вторых, я же был виноват перед мамой и надо было извиняться, чего я в детстве почему-то делать не умел.

Вот и стоял молча под приоткрытой – на цепочке дверью в подворотне, проделав немалый путь, но так и не закончив начатого.

Из квартиры доносились голоса.

Один голос был мамин. Она в свойственной ей повелительной манере уговаривала дядю Сашу - мужа сестры ехать за мной на машине, разыскать и немедленно доставить обратно.

Что отвечал дядя Саша я не помню, но понял, что в его планы это явно не входило.

В следующий момент подоспел еще кто-то из гостей, дверь отворилась и я возник перед ошеломленной публикой, как явление Христа народу.

Что было дальше не помню, однако, меня никто не ругал и все, включая меня же, были счастливы.

Когда Шамарам дали новую квартиру в новостройках на Прсвещения и они готовились к переезду, мы побывали на Чайковского в последний раз.

Что-то из мебели было уже перевезено, что-то сдвинуто со своих привычных мест. На стенах выделялись куски невыцветших обоев. Везде лежали коробки, вязанки книг, лишившиеся привычных мест неприкаянные вещи…

Среди всего этого приятного детскому глазу бардака, разгуливал в одной майке и без трусов, успевший к тому времени народиться и даже немного подрасти, двоюродный брат – Паша. Причем, он не то, чтобы праздно разгуливал, а напротив, занимался важным делом.

Раздобыв где-то огромный гвоздь, больше похожий на железнодорожный костыль, держа в другой руке увесистый молоток (как только силы хватало поднимать?), он подходил к стене и пытался вколотить в нее этот гвоздь.

Мотивация его поступка остается загадкой.

Может он подражал отцу, который занимался переездом и ремонтом, а может не хотел, чтобы родовое гнездо досталось «врагу».

ПЕРВЫЕ ДАЧИ

С самого раннего возраста, родители летом вывозили нас на дачи.

Мама считала, что сидеть летом в городе – это признак плохого тона.

И как вся благородная дворянская интеллигенция, мы просто обязаны выезжать загород.

Своей дачи у нас не было, поэтому мы снимали.

Я запомнил два места – Сосново и Сиверскую. Какова была последовательность этих дач, я восстановить не могу, однако длились они четыре года с моих полутора до пяти с половиной.

Машины у нас тогда еще не было и на дачу нас отвез приятель родителей. То ли чтобы не хотелось спать за рулем, то ли чтобы отбить запах, он купил в нашей булочной, напротив, упаковку леденцов.

Меня поразил тот факт, что можно вот так запросто, никого не спрашивая – приобрести в личное пользование столько конфет. Когда мы поехали, родителями было разрешено нам с братом взять по одной. Но что такое один леденец по сравнению с целым пакетом и возможностью неограниченного доступа. Всю дорогу конфеты притягивали мой взгляд, как магнит. Я ничего не мог с собой поделать.

К величайшему моему удивлению и счастью этот кулек был великодушно оставлен для нас на даче. И хотя свободного доступа к нему мы не получили, я был удовлетворен, т.к. по моему глубокому тогдашнему убеждению, конфеты для детей намного важнее, чем для взрослых.

В Сиверской помню речку, большое дерево с пышной кроной по пути на нее, поражавшее мое воображение.

Кинотеатр в деревянном доме, в который нас изредка водили родители смотреть мультики.

Однажды я возвращался из кинотеатра с отцом, сидя на раме его велосипеда, и пошел дождь. Это было неожиданно и неприятно. Чтобы успокоить меня, отец пошутил. «Поскольку мы с тобой на велосипеде и быстро едем, то намокаем меньше, т.к. успеваем уехать от тех капель, которые бы обязательно на нас упали – иди мы пешком.» Несколькими годами позже, я из опыта усвоил, что на велосипеде промокаешь больше.

Проходя по главной улице поселка, детское внимание привлекали обуглившиеся остатки сгоревшего дома. На вопросы, из-за чего это могло произойти, отец говорил, что скорее всего из-за непотушенного окурка.

Видимо это произвело на меня такое сильное воздействие, что помогло мне не пристраститься к курению.

Помню в Сиверской кладбище. Оно представляло из себя небольшой лесной островок в чистом поле. Мама водила нас туда собирать малину.

В поле рос кормовой турнепс. Слово запомнилось с детства. Никогда после не встречал этого овоща. А тогда, отец выкопал один корнеплод, очистил перочинным ножом и дал попробовать, сказав, что турнепс выращивают на корм свиньям. Вкус мне понравился. Из чего я делаю неутешительный вывод, что уже тогда был свиньей.

Гуляя по деревне, отец мог подойти к кому угодно и завести разговор на любую тему. Таким образом мы однажды оказались возле крестьянина, пашущего настоящим плугом свою делянку. Плуг тащила лошадь. Разговорившись с мужиком, отец спросил, можно ли прокатить меня на лошади. Лошадь была живая, очень большая и мне стало страшно. Тем не менее я тут же был на нее водружен. Сверху оказалось еще страшнее. Удовольствие, которое по мнению отца я должен был испытывать меня миновало. Сидя на гигантском живом неустойчивом, как мне казалось, животном, я всерьез опасался за свою жизнь и не напрасно. Стоило лошади сделать очередную борозду, она стала разворачиваться, чтобы идти в обратном направлении. Этого разворота я не выдержал, стал съезжать на бок и непременно посеялся бы на крестьянском участке, если бы меня в этот момент не подхватил отец.

В Сиверской папа научил меня кататься на велосипеде. Это был «Медвежонок» – с двумя маленькими дополнительными приставными колесиками.

На четырех колесах я уже давно катался самостоятельно. Папа же вознамерился научить меня кататься на двух.

Он держал меня сзади за седло, чтобы я поначалу не упал.

Я очень боялся, а потому крутил педали и постоянно проверял – держит ли меня папа. Чтобы не отвлекаться от вождения, я все время спрашивал его: «Ты держишь?» и он каждый раз утвердительно отвечал: «Держу». Однако, в какой-то момент я обнаружил, что его ответы после очередного моего вопроса становятся все тише и тише. Чтобы разобраться, в чем дело, я обернулся, увидел отца стоящего на дороге далеко позади и тут же свалился с велосипеда.

Не помню, обиделся я на него или нет, но со следующего дня катался на двухколесном велосипеде самостоятельно, весьма этим гордясь.

Через двадцать пять лет, я успешно применил этот же способ, при обучении дочери.

Как-то гуляли с отцом и набрели на загон для коров.

Он был огорожен проволочной сеткой, вдоль тянулась узкая тропинка, сразу за которой начинался крутой склон оврага. Идти приходилось практически прижимаясь к ограде. И все бы ничего, если бы коровы не паслись около нее и не проявляли излишней заинтересованности к случайным гостям. Они смотрели на нас своими огромными глазами приблизив головы вплотную к сетке и влажно дышали прямо в лицо. Страшно было ужасно. Мне они казались исполинскими чудищами, могущими в одно мгновение тебя проглотить, затоптать или по крайней мере пыхнуть из пасти огнем.

В другой раз, пошли с папой гулять и набрели на пионерский лагерь.

Мое внимание тут же привлекли качели. Отец посадил меня и стал раскачивать. Рядом дети постарше играли в пятнашки. Один пионер пробегал в недопустимой близости от качелей и получил ими по башке. Отец усадил его на скамейку и, как врач, стал проводить симптоматическую диагностику на предмет тяжких телесных повреждений и сотрясения мозга. Мне же велел не слезать с качелей до их полной остановки.

Сотрясения мозга у пионера кажется не оказалось, видимо по причине отсутствия оного у всех детей такого возраста, и отец в свойственной ему манере завел с ним длительную беседу на отвлеченную тему. Я же, боясь каких либо негативных последствий для себя от неосторожного обращения с качелями, ждал от них полного прекращения движения. Качели же, по моему детскому разумению, обладали двумя негативными свойствами. Когда ты хотел на них покачаться, они ни в какую не желали раскачиваться, в случае же необходимости их остановки, они хоть и медленно, но все качались и качались. Не желая разделить участь незадачливого пионера, я все не решался слезть с них и сидел, как дурак, на уже практически неподвижных качелях.

Наконец отец закончил с пионером, велел мне слезать, и мы отправились домой.

На обеих дачах мы отдыхали вместе с Шамарами.

Помню тетя Катя иногда по вечерам, убаюкивая, пела нам песни. Запомнил одну - «Там вдали, за рекой».

Как-то на выходные на дачу приехал дядя Саша.

В самом его приезде не было ничего значительного, но он привез с собой арбуз. Арбуз был ранний, в Ленинграде они еще не появились и был не привычный – с чередующимися светлыми и темными полосками, а ровного темно-зеленого цвета. Он намертво приковал к себе мое внимание и я устроил форменную истерику, требуя немедленного его поглощения, в чем мне жестокосердно было отказано т.к. на ночь арбуз есть вредно.

Как мы ели арбуз на следующий день из памяти стерлось, а вот впечатление от его появления и связанная с этим истерика – остались.

Недалеко от нашей дачи в Сосново был сельмаг. Я его не помню, однако помимо прочего, там можно было попить соки или газировку.

Как-то дядя Саша спросил, кто хочет с ним на велосипедах за газировкой, и мы с братом утвердительно откликнулись.

По причине малолетства брат был водружен на раму дяди Сашиного велосипеда, а я должен был следовать за ними на своем.

Проделав практически весь, полный опасностей путь, недалеко от магазина меня испугал трактор, и я в ужасе повернул обратно.

Желание же попить вкуснейшую газированную воду с сиропом никуда не исчезло, наоборот, к нему добавилась зависть, что сейчас ее незаслуженно пьет брат.

Я закатил родителям истерику, чтобы они проводили меня к магазину, но они в воспитательных целях отказались.

Мама заканчивала аспирантуру и писала диссертацию. Ее научный руководитель отдыхал на даче где-то неподалеку. Однажды взяв нас с собой, она отправилась к нему на консультацию.

Запомнилось мне это по двум причинам.

Во-первых, мы шли не как обычно все ходят – по дороге или тропинке, а по шпалам железной дороги и это было интересно.

Во-вторых, не зная, чем себя занять, пока мама консультировалась, мы залезли на второй этаж (может это был чердак) профессорской дачи и стали играть со всем, что подворачивалось под руку, устроив при этом невообразимый кавардак.

Увидев это, мама стала нам выговаривать, но ее руководитель только рассмеялся и сказал: «пускай играют».

Потом мама говорила, что ей было за нас очень стыдно.

Тем не менее, диссертацию она в скорости защитила.

Был в Сосново общественный колодец.

Из него местные жители, а также дачники добывали воду.

Колодец был открытый, с навесом и невысоким ограждением по кругу. Чтобы поднять ведро с водой, нужно было с усилием крутить железную ручку, сматывая цепь. Было очень интересно на это смотреть.

Тут же про колодец я узнал много любопытного.

Через ограждение нельзя перегибаться, чтобы не упасть, т.к. будет не выбраться.

Воду из колодца сразу пить нельзя, потому что она ледяная и можно заболеть страшной болезнью – ангиной.

Самым же загадочным было то, что если посмотреть в колодец днем, то можно увидеть отражающиеся звезды. До сих пор не знаю, правда ли это?

Однажды пошли с родителями за грибами.

Чтобы я тоже мог участвовать в процессе, в двух словах мне описали как выглядят грибы, подчеркнув при этом, что желательно собирать «белые». Для чего это было нужно я не понял, но в целом затея мне понравилась.

Зашли мы в лес, идем по дорожке и вдруг я увидел его.

- Гриб! – Закричал я в возбуждении.

- Белый? – Спрашивает мама.

- Черный! – Кричу я.

Оказался отличный «белый» гриб.

Помню, как взрослые сушили ржаные сухари на печке в нечастые моменты протапливания, и весь дом наполнялся необычайно вкусным кисловатым запахом.

При всей моей тогда нелюбви к обыкновенной еде, эти ржаные сухари казались лакомством.

Выйдя утром во двор в сандалиях, я промочил ноги. На вопрос, о том, был ли дождь, получил ответ, что это роса и загадочную до сих пор информацию о том, что это такое.

В Сосново, если спуститься от дома вниз по склону, ты попадал в «затерянный» мир.

Вокруг начиналась вода, но не открытая, а заросшая осокой и листьями кувшинки. Ходить в этом мире нужно было по узким – в две доски, шатающимся мосткам, сойти или спрыгнуть в сторону с которых было невозможно. Ходили гуськом. Солнечный свет туда пробивался сквозь листву худосочных болотных деревьев.

Наверное, если было у меня когда-нибудь ощущение, что я в сказке или ином волшебном месте, то именно тогда.

Проделав опасное для жизни путешествие по сказочному миру, мы оказывались в конце мостков у чистой воды в окружении стоящих на приколе лодок.

Наверняка нас катали на лодке, но память это почему-то не удержала.

Был в Сосново и пляж.

Сосновый лес неожиданно заканчивался пологим песчаным спуском к озеру. Дачники загорали на песке, купались в мелком у берега озере, женщины на мостках стирали белье.

Стирала белье и мама, а я устроившись подле играл на мостках.

Мимо проходила двоюродная сестра Наташа и случайно задела меня. Этого было достаточно, чтобы я плюхнулся (кулдыкнулся) в воду.

В этом месте озеро было мелкое, даже мне, наверное, лишь чуть выше колена. Плавать я еще не умел. От неожиданности попадания в воду я обездвижел.

Спас меня какой-то случившийся рядом мужик.

Мама, видевшая мое падение, считала, что я сам должен встать на ноги и выбраться из воды.

Несмотря на трагизм ситуации, я помню эту историю по рассказам взрослых.

Отцу, спрашивающему меня после – как там в воде, я отвечал, что нормально, только мокро и дышать нечем.

ДЕТСКИЙ САДИК

Когда умерла бабушка, нас с братом отдали в детский сад.

Сделать это было не так просто.

Дело в том, что мест в детском саду было мало и на всех желающих их не хватало. Для нас мест не было. Тогда на сцену вышел дедушка. Он пошел поговорить с заведующей – кажется еврейкой, и в конце разговора проникновенно глядя ей в глаза добавил: «Надо же помогать своим». Что он имел в виду для меня остается загадкой, т.к. дедушка был русским, хотя и носил большой нос и пышные брови. Однако места в садике для нас с братом сразу нашлись.

Тем не менее, мы тогда не оценили по достоинству дедушкин подвиг.

Вообще детский сад для ребенка – это иная реальность. И привыкнуть к ней удается не сразу.

Помню, как рыдал первые дни, отправляемый родителями из привычного мира родной квартиры во враждебный стан сверстников, воспитателей и манной каши. Чтобы не дать себя отвести в садик, я намертво вцеплялся в металлические прутья лестницы и орал. Даже не знаю, как бедные родители со мной справлялись.

Раздевшись и войдя в группу, долго смотрел в окно, пытаясь увидеть в проезжающих троллейбусах маму, едущую на работу.

Садиковская еда – это особая тема. Дети и так не очень любят есть, ну а то, что дают в садике и подавно.

Во время еды мы сидели на маленьких детских стульчиках по четыре за одним столом. За редким исключением, не помню, чем нас кормили. Исключение же это – творожная запеканка. Хорошо запомнившаяся, во-первых тем, что была довольно часто, во-вторых тем, что я ее терпеть не мог. А еще потому, что устав заставлять меня ее съесть, после продолжительных угроз запихать ее за шиворот, воспитатели приводили свой приговор в исполнение. Чему я был несказанно рад, т.к. мучения с запеканкой на этом заканчивались. Запеканка же за шиворотом не доставляла проблем. И часто я вспоминал о ней только когда раздевался дома вечером перед сном.

Другой страшной бедой за столом были пенки. Они были на всем – на молоке, какао и кофе (если нам его давали). Кисель же из-за своей консистенции был как сплошная пенка. Ненависть к пенке была не показная. Когда я пил что-либо и, вдруг, в рот попадала пенка, непроизвольно возникал рвотный рефлекс. До сих пор при воспоминании об этом, что-то подкатывает к горлу.

Однажды нам, уж не знаю с какого перепугу, дали ананас. Свежий, очищенный, порезанный колечками. Ананас нам понравился. Он был сочный, кисло-сладкий. Правда, его сок разъедал слизистую и вызывал небольшую кровоточивость. Мы же лопали его за обе щеки и этого не замечали. Однако, долгие годы потом, я считал, что ананасы красного цвета.

По большим праздникам, которыми являлись 7 Ноября и 1 Мая, мы, к нашему удивлению и восторгу, получали на завтрак вместо манной каши – слоеные язычки с повидлом, обильно посыпанные сахарной пудрой. Это была вкуснятина неописуемая, привившая в нас с младенческих лет любовь к главным праздникам страны.

Еще, те праздники отчетливо запомнились воздушными шариками, которые было принято надувать не на дни рождения, а именно в эти дни. Демонстрациями, которые воспринимались не политическими акциями, а праздничными гуляниями. Интересными передачами по телевизору – фильмами, концертами, мультиками. В телевизионной программке эти передачи отмечались заранее и с особым предвкушением.

Форма одежды в садике была довольно идиотская.

Колготки (и все мальчики безоговорочно их носили) кошмарного коричневого цвета с вечно оттянутыми пузырями на коленках и болтающимися сантиметров на десять-пятнадцать впереди ступни следками, то ли из-за того, что растянулись, то ли из-за того, что колготки покупались «на вырост». В то время, однако, они нас не смущали. Поверх них были шорты. Сверху – рубашечка. На ногах - чешки или сандалии.

Когда, однажды, мама была в командировке, и в садик нас с братом собирал отец, он велел нам надеть вместо колготок – носки. Это была очень радикальная мера. Я не мог понять, как такое возможно. Ломался привычный уклад жизни.

Зато после этого случая, заставить нас надеть колготки было уже невозможно.

Как-то, мама забрала брата с собой в магазин – купить ему что-то из одежды. Я остался дома один. Позанимав себя чем только мог, я посчитал, что пора бы уже маме с братом вернуться и усиленно начал их ждать. Когда ожидания ни к чему не привели, я загрустил. Чтобы приблизить момент встречи, решил открыть дверь на лестницу. Естественно, у меня это не вышло, т.к. во-первых, я не знал как открывается замок, а во-вторых, он находился выше моего роста. Я загрустил еще больше. Но сдаваться не собирался.

Сходил на кухню за табуреткой и притащил ее к двери. Залез. Снова стал возиться с замком под аккомпанемент накатывающихся рыданий.

Наконец, замок поддался и дверь отворилась.

Слез с табуретки и босиком, т.к. несмотря на многочисленные уговоры, тем не менее не любил дома носить тапки, в колготках с болтающимися следками, рыдая, побрел вниз по лестнице.

Дойдя до нижней лестничной клетки, остановился, не зная, что еще предпринять. Дальше была дверь, за ней - улица. На ней к этому времени уже стемнело.

Мне стало еще более одиноко, а оттого еще более грустно.

Неожиданно отворилась дверь на первом этаже – это был «черный ход» нашего садика, и оттуда вышла нянечка, шедшая после работы домой. Увидев меня в таком плачевном состоянии, она попробовала хоть чем-то скрасить мое горе и предложила мне сосиску. Рассудив, что сосиска не может заменить маму, я заплакал пуще прежнего.

В этот самый момент уличная дверь распахнулась и на лестнице показались мама с братом.

Как-то раз, у нас было занятие по лепке из пластилина. Именно занятие, а не свободное времяпровождение.

Нас усадили за столики, выдали пластилин и сказали слепить какое-либо животное, например волка.

Пластилин мы все любили, а потому, усердно принялись за работу. Однако, обладая больше техническим, нежели художественным складом ума, я поступил следующим образом.

Скатал одну толстую колбаску и четыре – потоньше. Прилепил их снизу к толстой. Сверху присабачил какой-то бесформенный комок, изображавший по моему мнению голову волка, а с другой стороны – еще одну уже совсем маленькую колбаску-хвост.

Я был очень доволен своим творением.

Однако воспитательница, проводившая занятие, не разделила моих чувств. Увидев произведение искусства, она почему-то решила, что я издеваюсь и накричала на меня.

Я был оскорблен в своих самых лучших творческих порывах. А потому горько разрыдался и убежал в раздевалку.

Когда, через некоторое время, мы собирались на прогулку и одевались, ко мне красному и зареванному подошла все та же воспитательница и попросила прощения. Это был из ряда вон выходящий случай. Как я понимаю сейчас – чтобы не пожаловался родителям.

С тех пор я уяснил, что выдающимися художественными способностями - не обладаю.

«Тихий час» у нас в садике был в том же помещении, где мы играли, занимались и ели. Для этого из кладовки каждый раз доставались раскладушки и расставлялись в два ряда вдоль всего помещения.

Уложив нас спать, воспитательница обычно уходила из группы. Однако, как правило, спали не все и не всегда.

Хорошо помню один такой «тихий час». Спать не хотелось совершенно. Наоборот, хотелось бодрствовать и нарушать безобразия.

Не долго думая, я скинул одеяло, вскочил на ноги и стал прыгать на своей крайней раскладушке. Сделав несколько пируэтов, плюхнулся на свое ложе и натянул одеяло до носа, одновременно наблюдая, какой произвел эффект на согруппников и, не появится ли воспиталка.

Кто-то уже спал, но остальные смотрели на меня, заинтересовавшись новой формой провождения «тихого часа». Это приободрило меня. Воспитательница не появлялась. Снова вскочил и стал прыгать на раскладушке и размахивать руками с еще большим энтузиазмом. Делал я это с полной самоотдачей и так заразительно, что у меня появился последователь. Также на крайней раскладушке, но с другого конца, выскочила из-под одеяла и стала прыгать какая-то девочка.

В ряд лежащие одногруппники синхронно переводили восторженные взгляды с меня на нее и обратно. Отпрыгав свое, я плюхался в постель, а девочка продолжала. Закончив, она скрывалась под одеялом и тогда снова вскакивал я. Приятно было находиться в центре внимания. Также поддерживало азарт ощущение опасности, что нас может застукать воспиталка и, естественно, наказать.

Мы вошли в раж. К прыжкам добавилось кривляние, корчение рожь, элементы первобытных танцев, а под конец – поочередное снимание трусов к пущей радости благодарных зрителей. Ничто, казалось, уже не могло нас остановить.

И тут появилась воспитательница.

С садиком связан и первый эротический сон, приснившийся примерно в то же время.

Наступает время обеда.

Мы рассаживаемся на стульчики, по четыре вокруг каждого столика. У каждого из нас стоит тарелка с супом, лежит ложка.

К нашему столику подходит молодень