Глава вторая

Глава вторая

Хью вместе с пленником возвратился до наступления сумерек, обследовав западную опушку Долгого Леса и не повстречав в пути никаких налетчиков-валлийцев или разбойников. Кадфаэль увидел своего друга, когда кавалькада проезжала мимо монастырской сторожки, направляясь через город к крепости. Там этого молодого валлийца, который, по-видимому, был важной птицей, можно было посадить под замок и, не полагаясь на его честное слово, держать в какой-нибудь камере. Хью готов был на все, лишь бы не упустить такого пленника.

Кадфаэль только мельком успел взглянуть на молодого человека и в сгущавшихся сумерках не разглядел его как следует. Вероятно, юноша доставил своим стражникам много хлопот в пути — руки его были связаны, ноги прикреплены к стременам, а лошадь, на которой он сидел, вели в поводу. Позади пленного ехал лучник. Если все эти меры были направлены на то, чтобы молодой человек не сбежал, то цель была достигнута; если же его хотели запугать (так, вероятно, считал и он сам), то из этого ничего не вышло. Пленник ехал с наглым видом и презрительно насвистывал, время от времени бросая через плечо фразы по-валлийски, предназначенные для лучника. Если бы тот столь же хорошо, как Кадфаэль, понимал суть этих высказываний, он бы отнесся к ним менее невозмутимо. В общем, этот молодой человек был весьма развязен и спесив. Впрочем, отчасти тут могла быть и бравада.

Это был очень красивый юноша среднего роста, — высокомерно вздернутый подбородок, румяный цвет лица, голова непокрыта. Ветер трепал густые темные волосы, которые локонами спадали на лоб и плечи. Несмотря на связанные руки, юноша крепко сидел в седле. Голос его был чистым и звонким. Сестра Магдалина не погрешила против истины: валлиец и впрямь был одет как принц, а судя по манерам, был высокомерен и, как решил Кадфаэль, безнадежно испорчен. Так нередко случается, когда у юноши приятная внешность, да к тому же он единственный сын. Отряд проследовал через Форгейт, и презрительное, но мелодичное посвистывание пленника постепенно замерло за мостом. Брат Кадфаэль вернулся в свой сарайчик и принялся раздувать жаровню, чтобы приготовить свежий настой из шандра, предназначенный для лечения простудных заболеваний.

На следующее утро из крепости приехал Хью с просьбой отпустить брата Кадфаэля, так как на бедре у пленного оказалась незатянувшаяся рана. Он ободрал бедро о камни в реке. Юноша изо всех сил скрывал свою рану от монахинь.

— Сдается мне, — усмехнулся Хью, — что парень скорее бы умер, чем снял штаны при дамах. И надо отдать ему должное, вчера он ничем не выдал, как дорого обошлись ему те несколько миль, которые нам пришлось проехать. Он покраснел, как девица, когда мы, заподозрив неладное, заставили его раздеться.

— И вы не перевязали ему рану, оставив парня на всю ночь без всякой помощи? Так я тебе и поверил! А ну-ка, признавайся, зачем я тебе понадобился? — спросил проницательный Кадфаэль.

— Ты хорошо говоришь по-валлийски, причем на северном диалекте, а этот парень определенно из Гуинедда, это один из людей Кадваладра. А заодно ты можешь его подлечить. Мы обращаемся к нему по-английски, но он только мотает головой и отвечает по-валлийски, хотя, судя по его нахальному взгляду, он все прекрасно понимает. Так что поговори-ка с ним по-английски и замани этого молодого наглеца в ловушку. Пусть считает, что его оскорбления на валлийском сходят за любезности.

— Если бы сестра Магдалина знала о его ране, она бы с ним быстро справилась, — задумчиво произнес Кадфаэль. — И он мог бы сколько угодно краснеть — ничего бы ему не помогло.

После этих слов монах отправился давать указания брату Освину, на которого оставлял свой сарайчик, уезжая с Хью в крепость. Исповедуясь, Кадфаэль всегда каялся в греховном своем любопытстве. Ну что же, в конце концов, он валлиец, а генеалогия у валлийцев столь запутанная, что этот упрямый мальчишка вполне может оказаться его дальним родственником.

В крепости с должным уважением отнеслись к силе, ловкости и изобретательности пленника и потому его поместили в камеру без окон. Впрочем, ему предоставили все необходимое. Кадфаэль вошел в камеру один, дверь у него за спиной захлопнулась. Светильник, тускло освещавший помещение, был всего-навсего фитилем, плававшим в блюдечке с маслом, однако видно было сносно, так как свет отражался от светлых каменных стен. Узник искоса взглянул на рясу бенедиктинца, не зная, чего ожидать от этого визита. Выслушав вежливое приветствие по-английски, юноша столь же учтиво ответил по-валлийски, но затем только качал головой, с извиняющимся видом притворяясь, что не понимает ни слова. Однако он с готовностью отозвался, когда брат Кадфаэль развязал свой заплечный мешок и разложил мази и примочки. Возможно, за ночь юноша образумился и теперь был рад, что его раной займутся. От верховой езды рана открылась, но при постельном режиме должна была вскоре зажить. Пленник был строен и гибок, под кожей играли мускулы.

— Глупо, что ты столько времени терпел, — небрежно бросил Кадфаэль по-английски. — Сейчас бы все уже зажило, и ты бы забыл об этой ране. Ты что, дурачок? В нынешнем положении тебе придется научиться благоразумию.

— У англичан мне нечему учиться, — ответил юноша по-валлийски, по-прежнему качая головой, чтобы показать, что не понял ни слова. — И никакой я не дурачок, иначе был бы такой же болтливой сорокой, как ты, бритая голова.

— Тебя бы подлечили в обители у Брода Годрика, — с невинным видом продолжал Кадфаэль, — а так ты потерял столько дней.

— Глупые женщины, — нагло сказал юноша. — К тому же старые и уродливые.

— Эти глупые женщины вытащили твою светлость из воды и насухо отжали, — наконец взорвался Кадфаэль, отчеканивая каждое слово по-валлийски. — И если у тебя не найдется ни слова благодарности этим женщинам на языке, им понятном, то ты просто неблагодарная тварь, позорящая Уэльс. Да будет тебе известно, мой прекрасный паладин, что в мире нет ничего старее и уродливее, чем неблагодарность. А также ничего глупее. У меня прямо руки чешутся от желания содрать с тебя повязку, чтобы такой бесстыжий щенок немного помучился.

Теперь пленник сидел на каменной скамье выпрямившись, с разинутым ртом. Его красивое лицо стало совсем детским. Пристально глядя на Кадфаэля, он судорожно сглотнул и густо покраснел.

— Я втрое больше валлиец, чем ты, дурачок, — сказал Кадфаэль, остывая, — и, насколько могу судить, втрое старше. А теперь переведи дух и отвечай, но только по-английски, иначе, клянусь тебе, заговори ты со мной еще раз без крайней необходимости по-валлийски, я тут же уйду и оставлю тебя наедине с твоей глупостью, а это невеселая компания. Ну как, мы поняли друг друга?

Некоторое время юноша колебался, готовый прийти в ярость, так как не привык к подобному обращению, но затем откинул голову и расхохотался над собственной глупостью, восхищаясь хитро расставленной ловушкой. К счастью, природа наделила его добродушием, поэтому он не был безнадежно испорчен.

— Вот так-то лучше, — вымолвил обезоруженный Кадфаэль. — Конечно, можно насвистывать и важничать, но зачем притворяться, что ты не знаешь английского?

— Еще день-два, и я бы узнал, что меня ожидает. Мне хотелось сориентироваться.

— А нахальство должно было придать тебе сил? Не стыдно ли поносить святых женщин, спасших тебе жизнь?

— Я не ожидал, что кто-то меня поймет, — возразил пленник и тут же великодушно признал: — Согласен, это нехорошо. Но птица, попавшая в сеть, готова клюнуть любого от досады и желания вырваться на свободу. И потом, я не хотел произносить ни слова, пока не раскушу тех, кто взял меня в плен.

— К тому же ты не хотел, чтобы узнали, кто ты такой, боясь, что за тебя запросят большой выкуп, — проницательно предположил Кадфаэль.

Темноволосая голова опустилась. Юноша взглянул на собеседника, явно прикидывая, чего не стоит говорить, но потом слова хлынули потоком.

— По правде говоря, еще задолго до нашего налета на женский монастырь меня сильно беспокоила вся эта дикая затея. Овейн Гуинеддский ничего не знал о войске своего брата, и он будет недоволен нами, а когда Овейн недоволен, тут уж держись. Я поступил опрометчиво, ввязавшись в это дело, и теперь сожалею об этом. Я не хотел причинять вреда вашим монахиням, но как же мне было держаться в стороне? А потом я позволил взять себя в плен горстке старух и крестьян! Да я стану посмешищем у себя дома! — Юноша пожал плечами и добродушно усмехнулся при мысли о том, как над ним будут потешаться. Тем не менее такая перспектива явно была для него мучительна. — Если Овейну придется заплатить за меня большие деньги, это тоже для меня плохо. Он не из тех, кто легко расстается с золотом, чтобы выкупать дураков.

Этот молодой человек определенно был лучше, чем показалось на первый взгляд. Сначала он ругал других, а теперь честно и мужественно перешел на самого себя. Он начинал нравиться Кадфаэлю.

— Я тебе вот что скажу. Чем выше твоя цена, тем дороже ты будешь Хью Берингару, у которого ты в плену. И это не из-за золота. Дело в том, что шериф нашего графства, похоже, находится в плену у валлийцев и Хью Берингар хочет его вернуть. Если ты стоишь не меньше шерифа и окажется, что он жив, скоро ты сможешь отправиться домой. И это ничего не будет стоить Овейну Гуинеддскому, который никогда не желал впутываться в подобные дела и рад будет лишний раз продемонстрировать это, отдав нам Жильбера Прескота.

— Ты действительно так думаешь? — Глаза молодого человека прояснились, щеки запылали. — Значит, мне следует заговорить? И у меня есть возможность оказаться на свободе, причем и валлийцы, и англичане останутся довольны? Да я о таком и мечтать не мог!

— И не заслужил! — напрямик сказал Кадфаэль. Юноша сперва хотел надуться от обиды, но затем встряхнул черными локонами и добродушно ухмыльнулся. — Ну ладно, ладно! А теперь расскажи-ка свою историю, потому что мне ужас как любопытно! Нет, постой, я схожу за Хью Берингаром, чтобы тебе не пришлось рассказывать дважды. И тогда мы все вместе попробуем прийти к соглашению. Зачем тебе лежать тут впотьмах на каменном полу, когда ты можешь разгуливать по всей крепости?

— Сдаюсь! — ответил юноша, загоревшись надеждой. — Исповедуй меня, я ничего не утаю.

Узник заговорил, причем оказался весьма разговорчивым. Душа у него была открытая, и молчание давалось ему нелегко. Хью слушал пленника с непроницаемым лицом, но Кадфаэль умел читать по его тонким подвижным бровям и блестящим черным глазам.

— Меня зовут Элис ап Синан, моя мать — двоюродная сестра Овейна Гуинеддского. Он мой сюзерен. Когда умер мой отец, Овейн Гуинеддский отдал меня на воспитание моему дяде Гриффиту ап Мейлиру, а сам приглядывал за мной. Я вырос вместе со своим двоюродным братом Элиудом, мы с ним как родные братья. Жена Гриффита тоже приходится принцу дальней родственницей, а сам Гриффит занимает высокое положение среди его военачальников. Овейн ценит нас. Он не оставит меня в плену, — уверенно заключил молодой человек.

— Несмотря на то что ты, как собачонка, побежал за его братом на битву, в которой сам Овейн не захотел участвовать? — спросил Хью без улыбки, но и не жестко.

— Да, — столь же уверенно сказал Элис. — Но честно говоря, уж лучше бы я не ввязывался в это дело, и я еще пожалею, когда вернусь и предстану перед Овейном. Он с меня шкуру сдерет. — Однако эта мысль, по-видимому, не вызывала у Элиса особого уныния. На лице промелькнула усмешка, правда, несколько неуверенная, так как он не знал, чего ожидать от Хью. — Я свалял дурака. Не в первый раз, и, надо думать, не в последний. Вот у Элиуда больше здравого смысла. Он очень серьезный и придерживается тех же взглядов, что и Овейн. Впервые наши пути разошлись. Как жаль, что я тогда не прислушался к Элиуду, он всегда оказывается прав. Но мне не терпелось увидеть сражение, и я, как последний дурак, увязался за Кадваладром.

— Ну и как тебе понравилось сражение, которое ты видел? — сухо спросил Хью.

Размышляя, Элис закусил губу.

— Это был честный бой… Вы там были? Значит, сами знаете, что мы показали себя не так уж плохо. Перейдя реку вброд, мы построились на замерзшем болоте, окоченевшие и дрожащие… — Это пьянящее воспоминание внезапно вызвало у него в памяти другую картину, гораздо менее героическую, — попытку переправиться вброд через ручей Годрика и ее бесславное завершение. Его выудили из воды, как тонущего котенка. Он лежал. Уткнувшись лицом в грязь и, икая, изрыгал воду. Поймав взгляд Хью, он понял, что тот отгадал его мысли, и нашел в себе силы усмехнуться. — Ну что же, река придерживается нейтралитета, равно охотно она заглатывает и валлийцев, и англичан. Но тогда, в Линкольне, я ни о чем не сожалел. Это был честный бой, — повторил он. — А вот после, в городе, мне стало тошно. Если бы я знал заранее, то не стал бы ввязываться во все это. Но я оказался там, и уже ничего нельзя было изменить.

— Тебе было тошно от того, что сделали с Линкольном, однако ты вместе с налетчиками отправился грабить к Броду Годрика, — резонно заметил Хью.

— А что мне оставалось делать? Пойти против всех моих товарищей и, задрав нос, заявить, что они идут на дурное дело? Нет, я не такой уж герой! — искренне признался Элис. — И все-таки я никому не причинил зла. Меня взяли в плен, и я не в обиде. Так мне и надо! И вот теперь я здесь, в вашем распоряжении. Я прихожусь Овейну родней, и, узнав, что я жив, он захочет меня вернуть.

— В таком случае мы с тобой можем прийти к разумному соглашению, — сказал Хью. — Вероятно, мой шериф в плену у валлийцев. Если это так, его нетрудно будет обменять на тебя. У меня нет никакого желания держать тебя под замком в камере, если ты будешь себя хорошо вести в ожидании исхода переговоров. Дай слово, что не попытаешься сбежать, и можешь свободно ходить по крепости.

— Даю слово! — пылко воскликнул Элис. — Даю слово, что не сбегу и не ступлю за ворота, пока вы не вернете своего человека и не позволите мне уйти.

На следующий день брат Кадфаэль снова навестил Элиса, чтобы убедиться, что рана не загноилась. Но все шло благополучно, рана стала затягиваться, и не должно было остаться даже шрама.

Элис ап Синан оказался обаятельным молодым человеком, открытым, как маргаритка в полдень. Кадфаэль задержался, желая разговорить его, что получилось у него без особого труда и принесло обильные плоды. Теперь Элису нечего было скрывать, его собеседником был снисходительный старший соплеменник, так что юноша выкладывал все начистоту.

— Я сильно поспорил с Элиудом по поводу этого опрометчивого шага, — горестно сказал Элис, — Он заявил, что такая политика не годится для Уэльса и, какую бы добычу мы ни захватили, она не окупит и половины нанесенного ущерба. Как всегда, он оказался прав, но почему-то это не обидно — вот что удивительно! На Элиуда невозможно сердиться. По крайней мере, я не могу.

— Дети, выросшие вместе, часто близки, как родные братья, я это знаю, — заметил Кадфаэль.

— Гораздо ближе, чем братья. Мы как близнецы. А ведь Элиуд и впрямь появился на свет на полчаса раньше меня, и он всегда ведет себя как старший. Он сейчас из-за меня с ума сходит, так как все, что ему известно, — это что я утонул в ручье. Хоть бы поскорее совершился этот обмен и Элиуд узнал, что я жив и по-прежнему буду его изводить.

— Наверное, тебя оплакивает кто-то еще, кроме твоего друга и брата. Ты еще не женат? — спросил Кадфаэль.

Элис состроил рожу, как шаловливый мальчишка:

— Угроза брака уже висит надо мной. Мои родные еще ребенком обручили меня, но сам я не спешу с этим делом. Правда, таков общий жребий, и, когда человек достигает зрелости, нужно думать о землях, владениях и браке.

Он говорил об этом как о бремени, которое рано или поздно придется на себя взвалить. Элис определенно не был влюблен в свою невесту. Вероятно, они вместе играли в детстве, но теперь она его совершенно не интересовала.

— А быть может, она больше тревожится о тебе, чем ты о ней, — предположил Кадфаэль.

— Ха! — усмехнулся Элис. — Только не она! Если бы я утонул в ручье, ей бы подыскали другую партию, ничуть не хуже. Ни она меня не выбирала, ни я ее. Однако я не говорю, что она против. Нам обоим могли сосватать кого-нибудь и похуже.

— Кто же эта счастливица? — сухо осведомился Кадфаэль.

— Ну вот, ты уже начинаешь меня подкусывать, поскольку я с тобой откровенен, — весело упрекнул его Элис. — Я же не говорю, что я подарок! Вообще-то, эта девушка хороша. Маленькая брюнетка, умная и по-своему красивая. Ну что же, если мне все-таки придется жениться, она вполне сойдет. Ее отец — Тудур ап Рис, владелец Трегейриога в Синллейте. Он из Повиса. Тудур близкий друг Овейна и придерживается тех же взглядов, что и принц. А ее мать из Гуинедда. Девушку зовут Кристина. Она считается одной из лучших невест, — без всякого энтузиазма сказал Элис. — Да так оно и есть на самом деле, только я бы мог пока что подождать.

Они прогуливались по двору крепости, стараясь согреться. Погода была прекрасная, но подмораживало. А Элис ни за что не хотел заходить внутрь, пока можно. Он шел запрокинув голову и глядел в ясное небо над башнями, походка его была легкой и упругой, словно он ступал по дерну.

— Мы бы могли тебя тут еще подержать, затянув переговоры о нашем шерифе, — лукаво предложил Кадфаэль. — И ты бы тут отсиживался сколько угодно.

— О нет! — расхохотался Элис. — Нет, только не это! Лучше жена в Уэльсе, чем свобода здесь! А еще лучше Уэльс без жены, — воскликнул этот жених поневоле, все еще смеясь над собой. — В конце концов, женюсь я или нет — все едино. У меня все же останутся моя охота и мои друзья.

«Да, — подумал Кадфаэль, покачав головой, — невеселая перспектива ожидает эту маленькую брюнетку по имени Кристина, если ей требуется от мужа больше, чем может дать добродушный юнец, готовый терпеть ее, но совершенно не расположенный любить. Впрочем, многие счастливые браки начинались не лучше, чем этот».

Они дошли до арки, ведущей во внутреннюю часть крепости, и прямо к их ногам лег луч солнца, яркий, но холодный. Тут, в угловой башне, располагались покои Жильбера Прескота. Шериф предпочитал их дому в городе. Солнце осветило узкую дверь между зубцами стены, которая вела в жилище Прескота. В этот момент на пороге появилась девушка, — полная противоположность маленькой брюнетке. Высокая и стройная, как березка, с нежным овалом лица и ослепительными золотистыми волосами. Солнце засияло в этих волнистых волосах, когда девушка задержалась на пороге, поеживаясь от холода.

При виде этой картины Элис застыл на месте как вкопанный. Глаза его округлились, рот приоткрылся. Девушка запахнула плащ и, закрыв за собой дверь, быстро направилась к арке, ведущей в город. Кадфаэлю пришлось дернуть молодого человека за рукав, чтобы вывести его из оцепенения, так как они стояли у девушки на пути. Монах хотел таким образом напомнить Элису, что тот слишком пристально смотрит на девушку и она может оскорбиться, если заметит. Юноша послушно отошел в сторону, но, пройдя несколько шагов, повернулся и снова замер.

Девушка прошла под аркой, улыбаясь такому прекрасному утру, однако в лице ее читались тревога и печаль. Элис отошел не настолько далеко, чтобы остаться незамеченным, и девушка, ощутив чье-то присутствие, резко обернулась. На короткое мгновение взгляды их встретились, и Элис увидел, что глаза у нее темно-синие, как барвинки. Девушка замедлила шаг и нерешительно улыбнулась Элису, словно доброму знакомому. Нежный розовый румянец окрасил ее щеки, но она тут же опомнилась и, отведя взгляд, поспешила к выходу.

Элис смотрел ей вслед, пока она не прошла в ворота и не скрылась из виду.

Юноша густо покраснел.

— Кто эта леди? — нетерпеливо спросил он, и в голосе его ощущалось благоговение.

— Эта леди — дочь шерифа, того самого, который, как мы надеемся, жив и находится в плену у валлийцев, — ответил Кадфаэль. — Именно его мы собираемся обменять на тебя. Жена Прескота приехала в Шрусбери как раз по этому делу и привезла с собой падчерицу и маленького сына, надеясь вскоре приветствовать своего повелителя. Это его вторая жена. Мать девушки умерла, не подарив шерифу сына.

— Ты знаешь ее имя? Имя этой девушки?

— Ее зовут Мелисент, — ответил Кадфаэль.

«Мелисент!» — беззвучно произнесли губы молодого человека. Вслух он сказал, обращаясь скорее к небу и солнцу, чем к Кадфаэлю:

— Ты когда-нибудь видел такие волосы? Они как серебряная пряжа, тоньше осенней паутинки! А лицо у нее как снег и розы… Сколько ей лет?

— Откуда мне знать? Судя по всему, лет восемнадцать. Полагаю, она ровесница твоей Кристины, — сказал Кадфаэль, не слишком-то мягко напоминая юноше о реальном положении вещей. — Ты окажешь ей большую услугу, если благодаря тебе к ней вернется отец. А насколько мне известно, ты горишь от нетерпения попасть домой, — с ударением заключил он.

Элис с усилием оторвал взгляд от угла, за которым скрылась Мелисент Прескот, и заморгал, ничего не понимая, словно только что пробудился от глубокого сна.

— Да, — неуверенно отозвался он и зашагал дальше, все еще пребывая в оцепенении.

В середине дня, когда брат Кадфаэль пополнял на зиму свой запас лекарственных средств, в сарайчик вошел Хью. Из растворенной двери потянуло сквозняком — дул восточный ветер. Захлопнув дверь, Хью согрел руки над жаровней, налил себе вина из фляжки Кадфаэля и без приглашения уселся на широкую скамью у стены. Он чувствовал себя как дома в этом полутемном мирке, где пахло деревом и шуршали сушеные травы. Кадфаэль проводил тут много времени, а Хью нигде так хорошо не думалось, как в сарайчике монаха.

— Я только что был у аббата и выпросил тебя на несколько дней.

— И он охотно меня одолжил? — с интересом осведомился Кадфаэль, закупоривая еще теплый кувшинчик.

— Да, охотно. По уважительной причине и ради благой цели. Он так же, как я, болеет за то, чтобы найти и вернуть Жильбера. И чем скорее мы убедимся, что такой обмен возможен, тем лучше для всех.

С этим Кадфаэль не мог не согласиться. Он с легким беспокойством размышлял об утренней встрече Элиса и Мелисент. Видение, столь непохожее на все привычное и валлийское, могло ослепить молодые впечатлительные глаза. Но не следовало забывать о прежних обязательствах и о долге чести, которого так строго придерживаются в Уэльсе. А хуже всего то, что Жильбер Прескот питал к валлийцам застарелую ненависть.

— Мне нужно охранять границу и заботиться о гарнизоне, — сказал Хью, держа чашу с вином обеими руками, чтобы согреть ее. — А тут еще соседи по ту сторону границы, опьяненные собственной удалью и готовые пуститься во все тяжкие в поисках новых завоеваний. Мы понимаем, что отправиться с депешей к Овейну Гуинеддскому — предприятие весьма рискованное. Я бы поостерегся направить туда человека, не владеющего валлийским, так как рисковал бы никогда больше его не увидеть. В Уэльсе может сгинуть даже вооруженный до зубов отряд. А ты валлиец, на тебе не кольчуга, а ряса, и в Уэльсе у тебя полно родни. Кроме того, я считаю, что для валлийцев ты гораздо опаснее, чем любой вооруженный отряд. Тебе хватит небольшой охраны на тот случай, если повстречаются разбойники. Что ты на это скажешь?

— Я валлиец и потому счел бы для себя позором, если бы не насчитал шестнадцати колен родословной. Некоторые из моих родственников живут поблизости от границы между Уэльсом и нашим графством, это поможет мне добраться до Гуинедда.

— Кстати, стало известно, что Овейн вряд ли сейчас в Гуинедде. Поскольку Ранульф Честерский гордится своими завоеваниями и жаждет новых, принц отправился на восток, чтобы присматривать за ним. Такие ходят слухи. Не исключено, что Овейн на нашем берегу реки Беруинз, в Синллейте или Глин-Сейриоге и не спускает глаз с Честера и Рексхэма.

— Это на него похоже, — согласился Кадфаэль. — Он умеет предвидеть события. И каково же твое поручение?

— Узнать у Овейна Гуинеддского, не у них ли с братом содержится в плену наш шериф, захваченный в Линкольне. А если Прескот у него или Овейн может его разыскать, то спроси, не хочет ли принц обменять его на своего юного родственника Элиса ап Синана. Ты лучше, чем кто-либо другой, можешь рассказать, что этот молодой человек цел и невредим. Мы дадим ему любые гарантии, какие он пожелает. Всем известно, что он человек слова, а что касается меня, то он может усомниться в моей порядочности. Возможно, он даже не слыхал моего имени. Так ты едешь?

— Когда нужно выехать? — спросил Кадфаэль, отставляя кувшинчик в сторону, чтобы он охлаждался, и усаживаясь подле друга.

— Завтра, если ты можешь оставить на кого-нибудь все свои дела, — ответил Хью.

— Смертный всегда должен быть готов оставить на кого-нибудь все свои дела, — спокойно сказал Кадфаэль. — Освин теперь удивительно ловко управляется с травами, я от него такого не ожидал, когда он впервые появился. А брат Эдмунд — мастер в своем деле и вполне способен обойтись без меня. Если отец аббат меня отпускает, я в твоем распоряжении. Сделаю все, что смогу.

— Тогда приходи в крепость завтра после заутрени, тебе дадут доброго коня. — Хью знал, что это великий соблазн для его друга, и улыбнулся, видя, как у того загорелись глаза. — Тебя будут сопровождать несколько отборных воинов. Остальное сделает твой валлийский язык.

— Это верно, — благодушно согласился Кадфаэль. — Вовремя сказанное по-валлийски слово лучше любого щита. Итак, я приду завтра утром. А ты изложи толком свои условия на пергаменте. Овейн любит порядок в делах и требует, чтобы бумага была составлена по всем правилам.

В то утро погода стояла пасмурная, не то, что накануне. После заутрени Кадфаэль надел сапоги и плащ и, выйдя в город, направился к крепости. Его спутники уже поджидали, а лошади были оседланы. Он знал всех этих людей. Был тут и юноша, которого Хью отправлял в качестве заложника, если переговоры увенчаются успехом.

Улучив минутку, Кадфаэль зашел попрощаться с Элисом в его камеру. В этот час пленник был еще совсем сонный и довольно угрюмый.

— Пожелай мне удачи, мой мальчик, ведь я еду по делу, связанному с твоим обменом. Если обе стороны проявят добрую волю и нам немного повезет, через пару недель ты, возможно, уже отправишься домой. Представляю, как ты будешь счастлив, вернувшись в Уэльс и снова став свободным человеком.

От Элиса явно ждали подтверждения, и он сделал это, но тон был совершенно безразличный.

— Однако пока нет точных сведений, что ваш шериф там? И даже если это так, то на поиски его может уйти много времени и не сразу удастся получить его от Кадваладра.

— В таком случае, — сказал Кадфаэль, — тебе придется запастись терпением и еще некоторое время пробыть в плену.

— Ну что же, придется так придется, — заявил Элис слишком бодро для человека, который никогда не мог похвалиться такой добродетелью, как терпение. — Однако я верю, что все пройдет благополучно, — сдержанно добавил он.

— Веди себя хорошо в мое отсутствие, — посоветовал Кадфаэль и повернулся, собираясь уходить. — Я передам от тебя привет твоему двоюродному брату Элиуду, если встречу его, и сообщу, что ты не пострадал.

Элис радостно принял это предложение, но ему в голову не пришло упомянуть в связи с этим еще одно имя, а Кадфаэль в свою очередь тоже воздержался. Он был уже у дверей, когда Элис остановил его:

— Брат Кадфаэль…

— Да? — обернулся монах.

— Эта леди… ну, та, которую мы вчера встретили, дочь шерифа…

— Ну?

— Она помолвлена?

«Итак, — подумал Кадфаэль, садясь в седло, — чем скорее мы вернемся, тем лучше. Конечно, они не перемолвились ни одним словом и вряд ли перемолвятся. Как только Элис окажется дома, он забудет ее. Если бы Мелисент не была серебристой блондинкой, столь непохожей на темноволосых валлийских девушек, он бы не обратил на нее никакого внимания».

Кадфаэль с нарочитым равнодушием ответил на вопрос Элиса, сказав, что понятия не имеет о планах шерифа относительно его дочери. Он с трудом удержался от резких слов, вертевшихся у него на языке. Бесполезно отговаривать такого своевольного парня — это еще больше распалит его. А вот если на пути у него не будет никаких препятствий, он может утратить интерес. Эта девушка определенно обладает грацией и красотой, трогательной от того, что на ней лежит печать тревоги и печали об отце. Дай Бог, чтобы эта миссия увенчалась успехом, и чем скорее, тем лучше!

Всадники выехали из Шрусбери и во весь опор поскакали на северо-запад, кратчайшим путем направляясь в Освестри.

Сибилла, леди Прескот, была на двадцать лет моложе своего мужа. Эта хорошенькая заурядная женщина обладала добрым нравом и со всеми держалась приветливо. Ее достоинство заключалось в том, что, в отличие от первой жены шерифа, ей удалось родить ему сына. Жильберу-младшему было семь лет, и он был зеницей ока для отца и светом очей для матери — оба в нем души не чаяли. Хотя Мелисент баловали и во всем потакали ей, она чувствовала себя заброшенной. Однако она не обижалась и очень любила своего хорошенького братца. Наследник есть наследник, и наследница не идет с ним ни в какое сравнение.

Несмотря на то что покои шерифа в крепостной башне постарались сделать уютными, от каменных стен тянуло холодом и по комнатам гуляли сквозняки. Сибилла приехала в Шрусбери с сыном по исключительному поводу. Она имела в своем распоряжении шесть маноров, да и Хью предложил ей остановиться у него в городском доме. Однако леди Прескот привезла с собой много слуг, и им было не разместиться у Хью. Она предпочла свое мрачное, но просторное жилище в башне. Ее муж привык жить здесь в одиночестве, когда обязанности вынуждали оставаться при гарнизоне, Сибилла, которая тосковала по мужу, хотела дождаться его в этом жилище, каким бы спартанским оно ни было.

Мелисент любила своего младшего брата и не считала неправильным, что он станет наследником всего имущества отца — а ей останется только скромное приданое. Вообще-то, она всерьез задумывалась о том, чтобы постричься в монахини и вовсе не претендовать на наследство. Мелисент имела склонность к алтарям, мощам и свечам, но у нее достало здравого смысла понять, что это не ее призвание. Ей не хватало непреодолимой тяги к святости.

Так, например, на нее подействовал восхищенный и изумленный взгляд молодого пленного валлийца. Почувствовав на себе этот взгляд, она остановилась под сводами арки, ее поразили не его красота и молодость, а прикованный к ней зачарованный взор его темных глаз.

Она всегда со страхом думала о валлийцах, считая их неотесанными дикарями. А тут вдруг перед ней предстал нарядный и привлекательный юноша, глаза которого заблестели, а щеки запылали, когда их взгляды встретились. С тех пор Мелисент много думала о нем. Она расспрашивала о пленнике, стараясь не выдать, насколько он ее заинтересовал. И вот в тот самый день, когда брат Кадфаэль отправился на поиски Овейна Гуинеддского, Мелисент из окна башни увидела Элиса. Молодые люди из гарнизона уже приняли его в свою компанию, и сейчас он, раздевшись до пояса, боролся с самым сильным из них. Англичанин превосходил его силой и весом, и Элис со всего маху упал на землю. В тревоге за него Мелисент затаила дыхание, но Элис со смехом поднялся и дружески хлопнул победителя по плечу. Все его движения были грациозны, а во взгляде читалось великодушие.

Взяв плащ, Мелисент устремилась вниз по каменной лестнице, направляясь к арке, через которую должен был пройти Элис, чтобы попасть в свою камеру. Уже начинали сгущаться сумерки, и все, прервав работу и развлечения, собирались ужинать. Элис прошел под аркой, прихрамывая и что-то насвистывая. Теперь наступила его очередь повернуться, почувствовав на себе чей-то взгляд.

Мелодия замерла у Элиса на губах. Он остановился, затаив дыхание. Взгляды их встретились, оба были не в силах отвести глаза.

— Сэр, — обратилась девушка к Элису, — боюсь, что вы сильно ушиблись.

Мелисент заметила, что по всему телу юноши пробежала дрожь, и он вздохнул.

— Нет, — ответил он неверным голосом, словно во сне. — Нет, до этой минуты. Но теперь я смертельно ранен.

— Я полагаю, — робко начала она, — вы меня еще не знаете…

— Нет, знаю, — возразил он. — Вы Мелисент. Это вашего отца должны обменять на меня — такова цена…

Да, цена, роковая цена, но глаза их и руки противились этой цене, притягиваясь все ближе, и наконец руки соприкоснулись, и не стало пути назад…

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒