Глава вторая

Глава вторая

— Я слишком стар, — благодушно заметил брат Кадфаэль, — чтобы пускаться в подобные приключения.

Марк искоса взглянул на своего спутника.

— Что-то не слыхал я от тебя ничего подобного, пока мы не отъехали на порядочное расстояние от Шрусбери. Тут тебя некому поймать на слове, старина, чтобы уговорить остаться дома.

— Не такой уж я дурак! — с готовностью подхватил Кадфаэль.

— Когда ты начинаешь жаловаться на возраст, я знаю, что от тебя ждать. Лошадь, вволю поевшая овса и дожевывающая его, когда ее выпустили из стойла. Нам придется иметь дело с епископами и канониками, — строго произнес Марк, — а это не так-то легко. Хорошо бы не ввязаться во что-нибудь этакое.

Однако в голосе Марка не было убежденности. От верховой езды его худое бледное лицо раскраснелось, глаза горели. Марк провел детство на ферме у дядюшки, работая на него и выслушивая упреки в дармоедстве. Мальчику приходилось иметь дело с лошадьми, и он все еще ездил как деревенский — не особенно изящно, но прочно держась в седле. Теперь под ним был прекрасный мерин из конюшни епископа, а не замученная работой деревенская лошадка. Гнедой мерин с лоснящейся шкурой с медным отливом. Всадник был легкий, и лошадь бодро бежала под ним.

Кадфаэль с Марком остановились на гребне горы, откуда открывался вид на долину реки Ди, поросшую сочной зеленой травой. Солнце уже заходило, и золотой полуденный свет сменился янтарным, более мягким. Река, извивавшаяся среди зелени, блестела в этом мягком свете, исчезая на опушке леса. Словно горная речка, она плясала по каменистому дну, а брызги ее сверкали маленькими радугами на солнце. Там, внизу, они найдут себе ночлег.

Путники поехали бок о бок по тропинке, достаточно широкой для двоих.

— И все же я не ожидал, — сказал Кадфаэль, — что меня в моем возрасте удастся вовлечь в такое путешествие. Я так тебе обязан. Шрусбери — мой дом, и я бы не променял его ни на какое место на земле, но время от времени меня тянет в дорогу. Чудесно, когда возвращаешься домой, и чудесно пуститься из дому в путь. Мне повезло, что Теобальд задумал вербовать союзников для своего нового епископа. А что еще посылает ему Роже де Клинтон, кроме официального письма?

До сих пор у Кадфаэля не было времени на любопытство, а мешочек, притороченный к седлу Марка, вряд ли мог вместить что-нибудь громоздкое.

— Наперсный крест, освященный у гробницы святого Чэда. Один из каноников — искусный мастер серебряных дел, и он изготовил этот крест.

— И такой же Роже посылает Меуригу в Бангор вместе с братскими молитвами и приветом?

— Нет, Меуригу достанется очень красивый требник. Наш лучший художник уже заканчивал его, когда пришел приказ архиепископа, так что был специально добавлен лист с изображением святого Дейниола, покровителя Меурига. Я бы предпочел книгу, — добавил Марк, двигаясь по тропинке, круто спускавшейся посреди деревьев. — Однако крест считается более престижным даром. В конце концов, у нас есть приказ. Однако не думаешь ли ты, что это неспроста? Значит, Теобальд знает, что посылает Жильбера в очень сложную епархию?

— Не хотел бы я оказаться на его месте, — заметил Кадфаэль. — Но кто знает, быть может, Жильбера увлекает борьба. Есть ведь такие, кто упивается раздорами. А если он не станет считаться с валлийскими обычаями, неприятностей у него будет хоть отбавляй.

Они спустились на зеленые луга и поросший кустарником речной берег. Перед ними текла Ди, отражавшая в своих водах закатный свет, льющийся с запада. За рекой вздымался высокий холм, поросший травой. На его вершине вырисовывались контуры земляных укреплений, возведенных столетия тому назад. Река Ди играла на камнях под узким деревянным мостом. Здесь, в церкви святого Коллена, они и попросили приюта на ночь у приходского священника.

На следующий день путники переправились через реку и, миновав высокогорье, на котором не было ни одного деревца, попали в долину Клуида. Все утро они не спеша ехали вдоль реки. Погода была ясная, в полдень прошел весенний ливень, но солнце не переставало светить. Они проехали через Рутин, где холм из красного песчаника увенчивался приземистой деревянной крепостью, и попали в саму долину, широкую и красивую, где повсюду зеленела свежая листва. Был еще день, когда они въехали на узкую полоску земли между Клуидом и Элви. Чуть подальше эти две реки сливались над Руддланом и продолжали путь вместе. А здесь, в долине, защищенной от ветра, находился городок Лланелви с собором святого Асафа.

Лланелви вряд ли можно было назвать городом, так мал он был. Низкие деревянные домики жались друг к другу, а единственная улица вела к центру, где находился собор с деревянной колокольней. Хотя собор был весьма скромный, однако возвышался над остальными зданиями и единственный был одет камнем. На огороженной территории вокруг собора располагались службы, на крышах некоторых трудились люди, что-то ремонтируя. Церковь была действующая, но епархия, в течение семидесяти лет погруженная в спячку, почти перестала существовать, и если здесь еще и оставались каноники, то число их, должно быть, сократилось, а дома были запущены. Эта епархия была основана много веков тому назад святым Кентигерном по старому монастырскому принципу кельтов — как община каноников под началом священника-аббата, причем среди ее членов были и другие священники. Нормандцы презирали такую общину и старались подчинить религию в Уэльсе римским обычаям Кентербери. Тяжкий труд, однако нормандцы были упорными.

И все же эта отдаленная община казалась на удивление перенаселенной. Путники приблизились к собору и тут же оказались в гуще суматохи и бурной деятельности, характерной скорее для двора принца, а не монастыря. Кроме усердно трудившихся плотников, здесь было множество другого народа. Какие-то мужчины и женщины носились взад-вперед с кувшинами, полными воды, охапками постельного белья, свернутыми занавесями, подносами со свежеиспеченным хлебом и корзинами с едой, а один парень мощного телосложения взваливал на плечо свиной бок.

— Да, непохоже, чтобы это предназначалось для епископа! — заметил Кадфаэль, созерцая всю эту беготню и неразбериху. — Похоже, они кормят целую армию! Неужели Жильбер объявил войну долине Клуида?

— Я полагаю, — Марк оглядел пологий склон холма, — что они принимают более важных гостей, не чета нам.

Кадфаэль бросил взгляд в ту сторону, куда смотрел Марк, и увидел, что зеленый склон пестрит разноцветными точками. Это были яркие палатки и развевавшиеся знамена — не грубые палатки военного лагеря, а двор принца.

— Это не армия, а двор, — заметил Кадфаэль. — Мы наткнулись на высокопоставленную компанию. Не поспешить ли нам да не выяснить, нужны ли тут еще двое гостей? Ведь тут, наверно, дела поважнее, чем нерушимое братство епископов. Хотя, если люди принца толкутся возле Жильбера, привет из Кентербери не помешает. Как бы прохладны ни были эти поздравления!

Они прошли немного вперед и огляделись. Дом епископа был новым деревянным зданием, состоявшим из зала и комнат, а также ряда небольших пристроек по обе стороны. Прошло более полугода с тех пор, как Жильбер был посвящен в сан в Ламбете, и здесь явно шла ускоренная подготовка, направленная на то, чтобы придать анклаву при соборе пристойный вид и достойно встретить нового епископа. Кадфаэль и Марк спешивались во дворе, когда какой-то молодой человек протолкался к ним через толпу и поманил пальцем конюха, чтобы тот принял их лошадей.

— Братья, нужна ли вам какая-нибудь помощь?

Он был молод, не старше двадцати лет, и определенно не принадлежал к окружению Жильбера. Судя по одежде, он более походил на придворного. На вороте его красовались драгоценные камни, двигался он с непринужденной уверенностью и грацией. Белокурые волосы с легким каштановым отливом подчеркивали белизну кожи. Он был высок, и что-то в юноше показалось Кадфаэлю неуловимо знакомым, хотя он совершенно точно никогда не видел его раньше. Вначале незнакомец обратился к ним по-валлийски, но, окинув Марка с головы до ног быстрым взглядом, легко перешел на английский.

— Люди вашего звания всегда желанные гости. Вы издалека?

— Из Личфилда, — ответил Марк. — Я привез письмо и подарок для епископа Жильбера от епископа Ковентри и Личфилда.

— Епископ будет сердечно рад, — сказал молодой человек с удивительным теплом, — так как, возможно, нуждается в поддержке. — Улыбка юноши была озорной, но дружелюбной. — Я сейчас пошлю кого-нибудь за вашими седельными сумками, а вас провожу туда, где вы сможете отдохнуть и подкрепиться. Ужин еще не скоро.

Он подал знак слугам, и те бросились отвязывать сумки, а затем по пятам последовали за гостями, которых молодой человек вел через двор в братский корпус.

— У меня нет права распоряжаться здесь, поскольку я сам гость, но ко мне уже привыкли. — Это было сказано с уверенностью и легкой усмешкой, словно он знал, что окружение епископа ни в чем ему не откажет, и не хотел этим злоупотреблять. — Ну как, подойдет?

В небольшом помещении было все необходимое — кровати, скамья и стол. Пахло свежеоструганным деревом. На кроватях лежали новые одеяла из добротной шерсти.

— Я пришлю кого-нибудь с водой, — сказал молодой человек. — Его светлость строго отбирает своих людей, и требования у него высокие. Сейчас у него трудности с подбором членов капитула. Чувствуйте себя как дома, братья.

И он удалился легкой пружинящей походкой, а путники смогли раскинуться на кроватях после целого дня, проведенного в седле.

— Вода? — спросил Марк, размышляя над этим обычаем, судя по всему, немаловажным. — Здесь, в Уэльсе, это что-то вроде подношения хлеба-соли?

— Нет, парень. Народ, который в основном ходит пешком, знает, что такое уставшие от дороги ноги, шагавшие по пыли. Нам принесут воды, чтобы омыть ноги. Это деликатный способ спросить: собираетесь ли вы переночевать? Если мы откажемся от омовения, значит, нанесли краткий визит вежливости. А если согласимся, то с этой минуты становимся гостями дома.

— А этот молодой лорд? Он слишком хорош для слуги и, конечно, не каноник. Он сказал, что гость. В какую же компанию мы попали, Кадфаэль?

Они оставили дверь широко открытой, чтобы наслаждаться вечерним светом и наблюдать за водоворотом во дворе. Какая-то девушка прокладывала себе путь, грациозно передвигаясь в толпе и неся перед собой таз, в который был поставлен кувшин. Девушка была высока и энергична. Густые иссиня-черные волосы были заплетены в косу, перекинутую через плечо, а выбившиеся завитки на висках трепал легкий ветерок. «На такую и посмотреть приятно», — подумал Кадфаэль. Войдя, девушка низко присела в реверансе. Глаза ее были скромно опущены, она налила воды в таз и расстегнула им сандалии своими изящными руками. Однако видно было, что это не служанка, а чинная хозяйка, занимающая в доме столь высокое положение, что могла услужить гостям, не роняя своего достоинства. От прикосновения девичьих рук к тонким лодыжкам и хрупким, похожим на девичьи ступням Марк густо покраснел, и, словно почувствовав это, девушка подняла глаза.

Хотя это был мгновенный взгляд, сказал он об очень многом. На ее лице, до сих пор бесстрастном и суровом, мгновенно отразилась целая гамма чувств. Смущение Марка позабавило девушку, и она решала, не рассмеяться ли ей, но потом сжалилась и посочувствовала ему, такому юному и невинному, и лицо ее стало опять серьезным.

Глаза у девушки были такие темные, что казались черными в тени. Ей, по-видимому, едва исполнилось восемнадцать. Но из-за высокого роста и уверенной осанки она казалась старше своих лет. Через плечо у нее были перекинуты льняные полотенца, она попыталась вытереть Марку ноги, чтобы слегка поддразнить его. Однако тот воспротивился. Важность миссии придала властности этому маленькому человечку: он твердо взял девушку за руку и поднял с колен. Она послушно встала, и только глаза, весело блеснувшие, выдали ее. «Да, — подумал Кадфаэль, которому уже ничего подобного не грозило, — должно быть, молодым монахам нелегко с ней приходится. Да уж если на то пошло, и пожилым в каком-то смысле тоже».

— Нет, — решительно отрезал Марк, — так не годится. Мы пришли в этот мир служить, а не принимать услуги. Судя по всему, у вас тут и без нас хватает гостей, многие из которых нуждаются в пригляде.

Неожиданно при этих словах девушка открыто рассмеялась — не над Марком, а над мыслями, вызванными его словами. До сих пор она не произнесла ни слова, если не считать приветствия, которое пробормотала на пороге. Теперь она заговорила по-валлийски, и речь ее журчала весело, мелодично и красиво, как стихи.

— Более чем достаточно для лорда Жильбера, даже больше, чем он ожидал. Это правда, то, что говорит Хайвел, — будто вас прислали с поздравлениями и подарками английские епископы? Тогда сегодня вечером вы будете самыми желанными гостями здесь, в Лланелви. Нашему новому епископу очень нужна поддержка. Не лишне напомнить, что у него за спиной стоит архиепископ, — именно сейчас, когда его осаждают принцы. Он вас прекрасно примет. Вас, несомненно, посадят сегодня вечером за стол на возвышении, на места для почетных гостей.

— Принцы! — повторил Кадфаэль. — А Хайвел? Это Хайвел заговорил с нами, когда мы въехали во двор? Хайвел аб Овейн?

— А разве вы его не узнали? — удивленно спросила девушка.

— Дитя мое, я никогда не видел принца прежде. Но мы наслышаны о его делах.

Значит, это тот самый молодой человек, которого послал отец расправиться с Кадваладром! Он переправился вместе с армией через Аэрон, выкурил Кадваладра из Северного Середиджиона, поджег замок принца в Лланбадарне, причем сделал все это так мастерски и с таким самообладанием и даже не растрепал локоны. А с виду он довольно молод, и кажется, будто ему еще рановато носить оружие!

— Мне почудилось в нем что-то знакомое! С Овейном я встречался — три года тому назад у нас было дело, связанное с обменом военнопленными. Значит, он прислал сюда сына с тем, чтобы тот представил ему отчет, как епископ Жильбер справляется со своими обязанностями, не так ли? — предположил Кадфаэль. Видимо, Хайвелу доверяли и в мирских, и в церковных делах, и он одинаково хорошо справлялся и с тем, и с другим.

— Дело обстоит еще лучше! — рассмеялась девушка. — Принц явился сюда собственной персоной! Разве вы не видели его палатки там, на лугу? На эти несколько дней Лланелви превратился во двор Овейна Гуинеддского. Правда, епископ Жильбер вполне мог бы обойтись без этой чести. Не то чтобы принц пытался мешать или запугивать епископа, просто он постоянно здесь, все видит и слышит. Принц — сама учтивость и тактичность! Он ожидает, что все внимание епископа будет сосредоточено на нем и его сыне, и об остальных гостях он сам возьмет на себя заботу. Но сегодня все они ужинают в зале. Вот видите, вы прибыли как раз вовремя.

Беседуя с монахами, девушка собирала полотенца и время от времени бросала внимательный взгляд на происходящее во дворе. Проследив за ее взглядом, Кадфаэль заметил крупного человека в черной рясе, который важно шествовал по траве в их сторону.

— Я принесу вам еду и эль, — сказала девушка, возвращаясь к житейским делам. Она взяла таз и кувшин и вышла прежде, чем высокий священник дошел до дверей.

Кадфаэль наблюдал, как они встретились и разошлись. Мужчина что-то сказал, и девушка молча кивнула. Кадфаэлю показалось, что у них какие-то натянутые отношения, причем мужчина чем-то смущен, а девушка холодно смиренна. Появление этого мужчины ускорило ее уход, а то, как он разговаривал с ней при встрече, а затем остановился и посмотрел вслед, свидетельствовало о его смущении перед ней и ее затаенной обиде, которую девушка старалась не показывать. Ведь она не подняла на этого человека глаза и не приостановилась, а он продолжил свой путь, но замедлил шаги, возможно, чтобы овладеть собой, перед тем как встретится с незнакомцами.

— Добрый день, братья, и добро пожаловать! — приветствовал он с порога. — Надеюсь, моя дочь позаботилась о ваших удобствах?

Таким образом, он сразу же пояснил, какие отношения связывают его с девушкой, причем сделал это подчеркнуто, словно такой вопрос мог возникнуть и он с самого начала хотел, чтобы все было правильно понято. Вероятно, у него могли быть на то основания, поскольку это был священник, облеченный властью, и тонзура говорила сама за себя. Он счел необходимым дать пояснения и по этому поводу:

— Мое имя Мейрион, я много лет служу этой церкви. Новым руководством я назначен главой капитула. Если вам что-нибудь потребуется, только скажите, и я обо всем позабочусь.

Он говорил на официальном английском с легкими заминками, так как был валлийцем. Его дородность подчеркивала горделивую осанку. Лицо с резкими чертами было красиво своеобразной красотой, а черных волос едва коснулась седина.

Девушка пошла в отца и цветом волос, и темными глазами, но в ее взгляде искрился озорной смех, а во взгляде отца читалось легкое беспокойство. Это был гордый, честолюбивый человек, однако не совсем уверенный в себе и своих силах. К тому же сейчас он, видимо, находился в затруднительном положении, став лицом, приближенным к нормандскому епископу. Такое тоже возможно. Раз существует признанная дочь, присутствие которой надо объяснять, значит, должна быть и жена. В Кентербери вряд ли будут от этого в восторге.

Монахи заверили хозяина, что предоставленное им жилище вполне удобно, а по монашеским понятиям даже роскошно. Марк с удовольствием извлек из сумы запечатанное письмо к епископу Роже, красиво надписанное, и маленький резной ларец из дерева, в котором хранился серебряный крест. Каноник Мейрион издал восхищенный вздох, поскольку серебряных дел мастер из Личфилда был настоящим художником и работа его была прекрасна.

— Епископ будет очень доволен, можете не сомневаться. Мне нет нужды скрывать от вас, так как вы принадлежите к Церкви, что у его светлости совсем непростое положение и любая поддержка для него ценна. Вы позволите мне высказать предложение? Было бы хорошо, если бы вы появились в зале, когда все соберутся за столом, и исполнили свое поручение при всех. Я введу вас в зал и сам буду вашим герольдом, причем оставлю вам места за столом епископа. — Он откровенно дал понять, что нужно максимально использовать не только это официальное приветствие из Личфилда, но и из Кентербери от Теобальда и напомнить, что в святом Асафе признана власть римской церкви и назначен нормандский прелат. Принц прибыл сюда вместе с двором и войском, а каноник Мейрион хочет противопоставить им брата Марка, который, несмотря на свой тщедушный рост, является символом церковной власти.

— А что до тебя, брат, то хотя и нет необходимости переводить для епископа, было бы хорошо, если бы ты повторял по-валлийски все, что брат Марк будет говорить в зале. Принц немного понимает по-английски, но иные из его военачальников не знают этот язык. — Было ясно, что в намерения Мейриона входило, чтобы все поголовно, вплоть до последнего стражника, поняли суть происходящего. — Я непременно заранее извещу епископа о вашем приезде, но больше не скажу никому ни слова.

— Хайвел аб Овейн уже видел нас, — заметил Кадфаэль.

— И непременно расскажет отцу. Но это ничуть не уменьшит впечатления от вашего появления. Да, очень удачно, что вы прибыли именно сегодня — ведь завтра принц вместе со своим двором отбывает обратно в Эбер.

— В таком случае, — сказал Марк, решив быть искренним с хозяином, который был с ним столь откровенен, — мы сможем к ним присоединиться, так как у меня есть письмо и к епископу Меуригу в Бангор.

Услышав это, каноник на минуту задумался, затем одобрительно кивнул. В конце концов, сам он был валлийцем, хотя и вовсю старался услужить нормандскому начальству.

— Хорошо! Твой епископ мудр. Это ставит нас в равное положение, и принц будет доволен. Кстати, моя дочь Хелед и я также едем вместе с отрядом принца. Должна состояться ее помолвка с одним господином из свиты принца. У жениха владения в Англси, и он будет нас встречать в Бангоре. Так что мы с вами попутчики.

— Приятно оказаться в таком обществе, — сказал Марк.

— Я приду за вами, как только все усядутся за стол, — пообещал каноник, весьма довольный, и удалился, дав приезжим хоть часок передохнуть.

Только когда Мейрион ушел, появилась девушка с блюдом медовых лепешек и кувшином эля. Она молча прислуживала и явно не собиралась уходить. Прервав угрюмое молчание, она резко спросила:

— Что он вам сказал?

— Что он вместе со своей дочерью завтра отправляется в Бангор, так же как и мы. По-моему, — продолжал Кадфаэль спокойным тоном, глядя в лицо девушки, — мы доедем вместе с сопровождением принца до Эбера.

— Значит, он все же признает, что он — мой отец, — заметила девушка, презрительно скривив губы.

— Да, признает. А почему бы ему не говорить об этом с гордостью? Если ты взглянешь в зеркало, — искренне произнес Кадфаэль, — то увидишь, что вполне естественно хвастаться такой дочкой. — Эти слова вызвали у девушки невольную улыбку. Кадфаэль поспешил воспользоваться этой зацепкой: — Что такое у вас происходит? Что-то грозит со стороны нового епископа? Если он хочет избавиться от всех женатых священников в своей епархии, то взваливает на себя непосильную ношу. А твой отец — человек незаурядный, и новому начальству ни к чему такого терять.

— Вот именно, — согласилась девушка, оттаивая, — и епископ хочет его удержать. Отцу пришлось бы еще труднее, если бы моя мать не была при смерти, когда прибыл епископ Жильбер. Было ясно, что она долго не протянет, и они ждали! Можете себе представить? Ждать, когда умрет жена, чтобы не расставаться с ее мужем, который им необходим! И она умерла прошлым Рождеством. С тех пор я веду его хозяйство, стряпаю и убираю, и я думала, что так всегда и будет. Но нет, ведь я напоминаю им о браке, который епископ называет незаконным и кощунственным. По мнению Жильбера, мне вообще не следовало родиться! Даже если отец будет соблюдать безбрачие всю оставшуюся жизнь, я-то здесь и постоянно напоминаю о том, что ему хочется забыть. Да, именно ему, а не только епископу! Я препятствую его продвижению по службе!

— Ты к нему явно несправедлива, — возразил потрясенный Марк. — Я уверен, что он любит тебя, а ты — его.

— Эта любовь никогда раньше не подвергалась испытаниям, — просто сказала Хелед. — Никто не ставил нам в вину любовь. О, отец не желает мне зла, и епископ тоже. Но оба они искренне хотят, чтобы я уехала куда-нибудь подальше с их глаз и больше не беспокоила.

— Так вот почему они собираются выдать тебя за этого человека с Англси, — печально заметил Кадфаэль. — Это самый дальний уголок Северного Уэльса. Да, тогда епископу, конечно, будет спокойней. А как же ты? Знаешь ли ты человека, которого тебе прочат в мужья?

— Нет, это человек принца. Овейн хотел как лучше, за что я ему и благодарна. Епископ собирался отослать меня в монастырь Англии и постричь в монахини. Овейн Гуинеддский сказал, что этого не следует делать, если только я сама не хочу стать монахиней. Он спросил меня перед всеми в зале о моем решении, а я громко и ясно ответила «нет». Тогда принц предложил выдать меня замуж. Его человек ищет себе жену, и говорят, он замечательный парень, не очень молодой, но и не старый — ему тридцать с небольшим. Он недурен собой и к тому же пользуется большим уважением. По крайней мере, это лучше, — заключила девушка без особого энтузиазма, — чем быть заточенной в английском монастыре.

— Да, конечно, — с жаром согласился брат Кадфаэль, — если твоя душа туда не стремится. А я сомневаюсь, чтобы тебе когда-нибудь захотелось стать монахиней. Конечно, так лучше, чем жить здесь, чувствуя себя обузой. Ты ничего не имеешь против замужества?

— Нет! — поспешно воскликнула она.

— И ты не знаешь ничего, что бы говорило не в пользу человека, за которого тебя сватает принц?

— Только то, что я не сама его выбрала, — ответила Хелед, упрямо поджав яркие губы.

— Возможно, он тебе понравится, когда ты его увидишь. И это будет не первый раз, когда умная сваха знает, что делает, — глубокомысленно изрек брат Кадфаэль.

— Так или иначе, — сказала она, со вздохом поднимаясь, — у меня нет выбора. Мой отец едет, чтобы присматривать за мной, а каноник Морган, который так же непреклонен, как сам епископ, едет, чтобы присматривать за нами обоими. Еще один скандал — и он может распроститься со всяким продвижением при Жильбере. Я могла бы погубить его, если бы захотела, — продолжала Хелед, мстительно намекая на что-то, но в то же время понимая, что это неосуществимо, несмотря на весь ее гнев и презрение. И уже стоя в дверях, она, озаренная вечерним светом, обернулась и добавила: — Я прекрасно проживу и без него. Рано или поздно мне пришлось бы уйти к мужу. Но знаете, что меня больше всего злит? Он так легко от меня отказался и так рад избавлению!

Каноник Мейрион выполнил обещание и зашел за Марком и Кадфаэлем, как только утихла суматоха во дворе и прекратились строительные работы. Приготовления к вечерней трапезе были завершены, маленькая армия слуг заняла свои места, а братия и гости собрались в зале. Было светло, лился мягкий золотистый свет, какой бывает перед заходом солнца.

Каноник был причесан и одет для торжественного ужина, как подобает, безупречно, но просто — с аскетизмом, приличествующим его званию. Таким образом он, возможно, пытался стереть из памяти все те годы, когда состоял в браке. Когда-то давным-давно, во времена святых, от кельтских священников требовали обет безбрачия, причем так же строго, как теперь этого требовал епископ Жильбер. Дело в том, что вся структура кельтской церкви строилась на монашеском идеале и отступление от него считалось святотатством. Однако сейчас даже память об этом времени почти исчезла, и попытка снова навязать эти правила встретила бы такое же яростное сопротивление, как когда-то постепенная их отмена. Веками священники жили, как все женатые люди, и растили детей, как и их прихожане. Даже в Англии, в самых отдаленных сельских уголках, было множество смиренных священников, состоящих в браке, и, конечно, никто их за это не осуждал. В Уэльсе сын частенько наследовал от отца пост приходского священника, и, что хуже, сыновья епископов стремились заполучить освободившееся после отца место, словно это было феодальное поместье, передаваемое по наследству. И вот теперь появляется навязанный им чужеземный епископ и хочет уничтожить все эти традиции, как ужасный грех, и оставить в своей епархии только тех клириков, которые хранят обет безбрачия.

А этот незаурядный человек, пришедший сейчас за ними, чтобы поддержать своего начальника, не собирается страдать из-за присутствия своей дочери, хотя ранняя смерть жены была вроде бы ему и на руку. Он не имеет ничего против самой девушки и, конечно же, позаботится о ней, но пусть уж она уедет подальше. С глаз долой — из сердца вон.

Надо отдать ему должное, он, не лукавя, добивался своего, используя двух приезжих монахов и их миссию для своей выгоды и для пользы своего епископа.

— Они только что расселись. Сейчас устроятся на своих местах принц и епископ и все угомонятся. Я распорядился, чтобы оставили свободное место перед возвышением, на котором стоит их стол, так что все смогут вас увидеть и услышать.

И опять-таки надо отдать должное Мейриону, его ничуть не смутил малый рост брата Марка и его простая бенедиктинская ряса, а также неприметная внешность. Он осмотрел гостя и удовлетворенно кивнул, оставшись довольным его простотой, которая была по-своему значительна.

Марк захватил с собой свиток, украшенный рисунками, — письмо Роже де Клинтона, — и маленький резной ларец, в котором был крест, и они последовали за своим хозяином через двор в покои епископа. В зале пахло свежеоструганной древесиной и смолистым дымом факелов. Приглушенный шепот стих, когда они появились втроем — впереди шел каноник Мейрион. В дальнем конце зала находился помост, на котором стоял стол для почетных гостей. Лица сидевших за этим столом ярко освещал свет факелов, а их внимательные взгляды были устремлены на маленькую процессию, приближавшуюся к расчищенному пространству перед возвышением. Во главе стола сидел епископ, и черты его лица невозможно было разглядеть на таком расстоянии. По обе стороны от него сидели принцы, а священники и валлийская знать, составлявшая двор Овейна, были посажены вперемежку. Все взгляды притягивала к себе маленькая прямая фигурка Марка, стоявшая перед возвышением в одиночестве: каноник Мейрион отступил в сторону, а Кадфаэль на несколько шагов отстал от Марка.

— Милорд епископ, это брат Марк, посланец епископа Личфилда и Ковентри, и он просит у вас аудиенции.

— Посланец моего собрата из Личфилда — желанный и дорогой гость, — прозвучал с возвышения официальный ответ.

Марк произнес свою краткую речь высоким ровным голосом, не спуская глаз с длинного узкого лица епископа. Прямые жесткие волосы стального цвета обрамляли тонзуру епископа, длинный тонкий нос с широкими ноздрями походил на клинок, а гордый рот улыбался официальной улыбкой, к которой не слишком-то привык.

— Милорд, епископ Роже де Клинтон наказал мне самым почтительным образом приветствовать вас от своего имени как ваш брат во Христе и собрат по служению Церкви и желает вам длительно и плодотворно трудиться в епархии святого Асафа. Со всей братской любовью он передает вам через меня письмо и ларец и просит вас благосклонно их принять.

Кадфаэль, выждав короткую эффектную паузу, перевел все это на звонкий валлийский, вызвав одобрительный шепот своих соотечественников.

Епископ поднялся со своего места и, обойдя кругом стол, подошел к краю помоста. Марк двинулся ему навстречу и, преклонив колено, отдал письмо и ларец в твердые жилистые руки, протянутые к нему.

— Мы с радостью принимаем любезный дар нашего брата, — произнес епископ Жильбер с нарочитой благосклонностью, поскольку светская власть Гуинедда находилась совсем рядом и не упускала ни слова. — И мы не менее радостно приветствуем его посланцев. Поднимись, брат Марк, и будь еще одним почетным гостем за нашим столом. Твоего товарища мы толке приглашаем. Епископ де Клинтон настолько предупредителен, что прислал с тобой в валлийскую общину переводчика.

Кадфаэль, отставая на несколько шагов, последовал за Марком к возвышению. Пусть Марку достанется весь почет и внимание, и пусть его посадят на почетное место рядом с Хайвелом аб Овейном, сидевшим слева от епископа. Было ли все подготовлено каноником Мейрионом, или так решил епископ, желавший извлечь как можно больше пользы из этого визита, или тут руку приложил Хайвел? Его вполне могло интересовать, что думают другие соборные капитулы о восстановлении епархии святого Кентигерна и о воцарении чужеземного прелата. И если зондировать почву будет Хайвел, а не его грозный отец, есть шанс получить более или менее искренний ответ.

Кадфаэлю отвели место гораздо дальше от принцев, на самом конце стола, но отсюда ему прекрасно были видны лица всех сидевших на почетных местах. Справа от епископа сидел Овейн Гуинеддский, большой человек во всех смыслах: он обладал и широтой мышления, и незаурядными способностями, и очень высоким ростом. Овейн был на голову выше среднего валлийца. Отличался он от своих темноволосых соотечественников и волосами цвета соломы — он пошел в свою бабушку Рагнхилд, которая была принцессой датского королевства Дублин. Рагнхилд, внучка короля Ситрика Шелкобородого, была скорее скандинавского, нежели ирландского рода. Светлой была и мать Овейна, Ангхарад, славившаяся золотистыми волосами среди темноволосых женщин Дехеубарта. Слева от епископа в непринужденной позе сидел Хайвел аб Овейн. Лицо его, обращенное к Марку, было приветливым. Фамильное сходство сказывалось, хотя сын был несколько темнее и ниже отца. Кадфаэля позабавило, что молодого человека, столь похожего на своего отца, считает незаконнорожденным церковник, сидящий с ним рядом, так как он родился прежде, чем его отец Овейн женился, а мать Хайвела была ирландкой. Для валлийцев признанным сыном являлся тот, который рожден в браке, и, когда Хайвел достиг совершеннолетия, ему был отведен южный Середиджион. Теперь, после падения его дяди, молодому человеку достался весь Середиджион, и, судя по всему, он вполне способен был удержать принадлежащее ему по праву. За главным столом сидели еще человека четыре из валлийских придворных Овейна, их рассадили между канониками и капелланами Жильбера, так что мирянам и клирикам волей-неволей приходилось общаться. Вначале они обменивались лишь осторожными фразами, а теперь основной темой, вполне безопасной, стал филигранный серебряный крест — Жильбер открыл ларец и поставил его на стол на всеобщее обозрение. Рядом он положил свиток де Клинтона, явно собираясь его зачитать публично и выжидая момент, когда трапеза будет подходить к концу.

Между тем эль и вино подмазали колеса дипломатии, и, судя по усилившемуся гулу голосов, весьма успешно. И Кадфаэль решил, что ему пора вспомнить о собственных обязанностях и уделить внимание соседям.

Справа от него сидел прелат средних лет, не иначе как каноник здешнего собора. Это был тучный осанистый человек, в чертах которого читалась такая несгибаемая праведность, что, как решил Кадфаэль, это вполне мог быть тот самый Морган, которому поручено присматривать за отцом и за дочерью, чтобы те не выкинули чего-нибудь в путешествии, цель которого — сбыть Хелед мужу. Именно тонкий нос и холодный острый взгляд подходили для подобной задачи. Однако, когда прелат заговорил с гостем, тон его был весьма любезен. Такой человек всегда будет вести себя подобающим образом в любой ситуации и всегда найдет верный тон, но непохоже, чтобы он мог проявить терпимость к недостаткам других.

Слева от Кадфаэля сидел молодой человек из окружения принца — это был настоящий валлиец, крепкий и коренастый, с темными волосами и черными глазами. Одет он был очень нарядно. Его пристальный взгляд смотрел не на людей и предметы, а скорее сквозь них. Только когда в поле зрения юноши попадал главный стол, взгляд его прояснялся и теплел и легкая улыбка трогала губы. У принцев Гуинеддских явно был хотя бы один преданный сторонник. Краешком глаза Кадфаэль осторожно наблюдал за соседом, так как тот вполне заслуживал пристального внимания. Он обладал приятной внешностью и был молчалив и задумчив. Когда молодой валлиец из учтивости все же заговорил с новым гостем, у него оказался звучный голос и сдержанная манера речи. Судя по выговору, Кадфаэль решил, что он не из Гуинедда. Но самое примечательное в молодом человеке обнаружилось не сразу, так как он мало ел и пил и пользовался только правой рукой, которую теперь непринужденно положил на стол. Только когда он повернулся к соседу, положив и левую руку на край стола, оказалось, что рукав пуст почти по самый локоть; на обрубок, как перчатка, была натянута тонкая льняная ткань, прихваченная узким серебряным браслетом.

Кадфаэль увидел руку столь неожиданно, что трудно было сразу отвести взгляд, однако он пересилил себя и воздержался от выражения чувств. Правда, время от времени Кадфаэль украдкой поглядывал на обрубок тогда, когда, как ему казалось, молодой человек не видит этого. Однако юноша уже привык к действию, которое оказывало на других его увечье.

— Ты можешь спросить, брат, — обратился он к Кадфаэлю с усмешкой. — Я не стыжусь сознаться, где потерял руку. А одной правой мне вполне хватает для жизни.

Поскольку проявленное им любопытство было сочтено вполне естественным, Кадфаэль не стал его скрывать. Впрочем, кое о чем он уже и сам догадался, поскольку этот молодой человек определенно был из южного Уэльса.

— Я не сомневаюсь, — осторожно начал он, — что, где бы ты ни потерял руку, тебе нечего стыдиться и ты вел себя достойно. Но если у тебя есть желание поведать мне об этом, знай, что в свое время и я носил оружие и наносил раны, да и сам бывал ранен на поле брани. И что бы ты мне ни поведал, все мне будет понятно.

— Я так и думал, — сказал молодой человек, оценивающе взглянув на монаха блестящими черными глазами. — В тебе есть что-то не монашеское. Ну что же… Моя рука, сжимавшая меч, осталась

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒