В доме Ники

381. В доме Ники

12 февраля 1946

Хотя дорога проходит через зеленую местность, с лиственными деревьями по обе ее стороны, на полуденном солнце жарко как в печи. Жар и аромат хлеба, пекущегося в печи, исходит от полей, где быстро созревает урожай. Свет слепит. Каждый колос пшеницы выглядит как крошечный позолоченный светильник среди золотой шелухи и заостренных остей, и солнечный свет, искрящийся на соломе пшеничных стеблей так же мучителен для глаз, как слепящая лента дороги. Тщетно паломники ищут облегчения, переводя свой взор на листья. Глядя на них, они подвергают свои глаза даже еще более ослепительному сверканию подавляющего солнечного света, и они вынуждены сразу же опустить их, чтобы избежать этого насилия, и закрыть их, оставив узкую щель между своими запыленными, покрасневшими и воспаленными веками. Пот струится по их запыленным щекам, оставляя на них блестящие полосы. Они волочат свои усталые ноги, поднимающие много пыли, усугубляющей их мучения.

Иисус утешает Своих усталых апостолов. Хотя Он также вспотел, Он накрыл голову мантией, чтобы защитить ее от солнца и советует остальным поступить так же. Они подчиняются без разговоров, так как слишком изнурены, чтобы тратить свое дыхание на одну из своих обычных жалоб. Они бредут как пьяные…

«Ободритесь. Там, среди полей, дом…» - говорит Иисус.

«Если он будет подобен остальным… то там мы не найдем ничего кроме мучений от бесцельной долгой ходьбы сквозь пылающие жаром поля», - ворчит Петр в свою мантию. Остальные подтверждают, произнося унылое «х՛м».

«Я пойду. Вы оставайтесь здесь, в этой небольшой тени».

«Нет. Мы пойдем с Тобой. У них будет хотя бы колодец, так как здесь нет недостатка воды… и мы напьемся, чтобы погасить огонь внутри нас».

Вам будет вредно пить в таком разгоряченном состоянии».

«Пусть мы умрем… но это будет лучше, чем то, что мы имеем сейчас…»

Иисус ничего не отвечает. Он вздыхает и идет во главе их по тропинке через поля пшеницы.

Поля не тянутся до самого дома, но оканчиваются у границы замечательного тенистого фруктового сада, образующего исполненное свежести кольцо вокруг дома, так как и свет и тепло в нем смягчаются. И апостолы устремляются в него со вздохом облегчения. Но Иисус продолжает идти дальше, не обращая внимания на их уговоры остановиться на какое-то время.

Воркование голубей, скрип колодезного ворота и спокойные голоса женщин слышатся из дома и распространяются в глубокой тишине сада.

Иисус достигает небольшой эспланады[1], которая окружает дом подобно широкому чистому тротуару, над которым пергола с виноградом распространяет свои спутанные облиственные ветви и защитную тень. По правую и по левую стороны дома, в тени лоз, находятся два колодца. У стен дома несколько цветочных клумб. Легкие занавесы с темными полосками колышутся у открытых дверей. Голоса женщин и шум моющейся посуды доносятся из кухни. Иисус идет по направлению к ней и когда Он проходит мимо, дюжина голубей, которые клевали зерна, рассыпанные по земле, взлетели, громко хлопая крыльями. Шум привлек внимание находящихся в помещении и это произошло одновременно с движением занавеса, который Иисус сдвинул вправо Своей рукой, тогда как служанки пытались отодвинуть его влево и застыли в изумлении перед Неизвестным посетителем.

«Мир этому дому! Могу Я, в качестве паломника, немного отдохнуть здесь?» - спрашивает Иисус, стоя на пороге комнаты, большой кухни, где служанки моют посуду, использованную во время полуденной трапезы.

«Хозяйка не откажет Тебе. Я пойду и скажу ей».

«Со Мной еще двенадцать человек, и если отдых будет предоставлен только Мне, Я предпочту не иметь его».

«Мы скажем госпоже и она конечно…»

«Учитель и Господь! Ты здесь? В моем доме? Какая это благодать!» - прерывает ее голос, и женщина, Ника, бросается вперед и опускается на колени, чтобы поцеловать стопы Иисуса.

Служанки застыли как статуи. Та, которая мыла посуду, стоит с полотенцем в правой руке и с блюдом, с которого капает вода, в левой, раскрасневшись от кипящей воды. Другая, которая полировала ножи, припала к полу в углу, встав на колени, чтобы лучше видеть, и ножи падают со звоном на пол. Третья, намеревавшаяся выгрести золу из плиты, подняла свое лицо, покрытое золой, и осталась в таком положении, появившись с раскрытым ртом над уровнем очага.

«Я здесь. Во многих домах нас отвергли. Мы устали и испытываем жажду».

«О! Заходи! Не сюда. Давайте пойдем в комнату, смотрящую на север, в которой прохладно и есть тень. А вы приготовьте воду, чтобы они могли умыться, и принесите ароматных напитков. А ты, девушка, пойди и разбуди эконома, и попроси его дать тебе немного легких закусок, в ожидании трапезы…»

«Нет, Ника! Я не мирской гость. Я твой преследуемый Учитель. Я прошу о крове и любви, нежели о пище. Я прошу о сострадании более для Моих друзей, нежели ко Мне…»

«Да, Господь. Но когда вы в последний раз ели?»

«Они… Я не знаю. Я, вчера на рассвете, вместе с ними».

«Так что Ты видишь… Я не буду грешить неумеренностью. Но как сестра или мать дам всем все что необходимо, и как служанка и ученица окажу Тебе почтение и помощь. Где сейчас братья?»

«В саду. Но Я думаю, что они уже на подходе. Я слышу их голоса».

Ника выбегает из дома, она видит их и зовет, а затем ведет их с Иисусом в прохладную прихожую, где уже готовы тазы и полотенца, чтобы они могли омыть свои лица, руки и стопы и избавиться от пыли и пота.

«Я прошу вас снять ваши пыльные одежды и сразу отдать их служанкам. Вы будете чувствовать себя гораздо лучше в чистых одеждах и прохладных сандалиях. Затем пойдите в тот зал. Я буду ждать вас там».

И Ника выходит, закрыв дверь…

… «Ах! Как приятно быть в тени и прохладе!» - со вздохом говорит Петр, войдя в комнату, где Ника благожелательно и с почтением ожидает их.

Моя радость от того, что я даю вам возможность отдохнуть, конечно, больше, чем твое облегчение, о, апостол моего Господа».

«Х՛м! Апостол… Конечно… Но, послушай, Ника, давай обойдемся без церемоний. Ты: не придавая значения тому обстоятельству, что ты богата и мудра; я, не придавая значения тому, что я апостол. Так… подобно хорошим братьям и сестрам, которые нуждаются в помощи друг друга ради своих душ и своих тел. Мысль о том, что я “апостол”, слишком сильно пугает меня».

«Чего ты боишься?» - улыбаясь, спрашивает удивленная женщина.

«Боюсь быть… слишком большим… относительно той глины, которой я являюсь, и того, что я могу разрушиться под собственным весом… Я боюсь… стать самонадеянным от гордости… боюсь что… другие, я имею ввиду учеников и хорошие души, зная, что я апостол, могут держаться подальше от меня и держать язык за зубами, даже если я буду делать ошибки… А я не хочу этого, потому что среди учеников, также среди тех, чья вера проста, есть многие, которые лучше меня, некоторые в одном отношении, некоторые в другом, и я хочу действовать как… как эта пчела там, которая влетела в комнату, и из корзины с фруктами, которую ты приказала принести для нас, она пососала немного здесь и немного там, а сейчас, чтобы дополнить взяток, сосет те цветы, а затем она вылетит из комнаты, и будет сосать клевер и васильки, ромашки и вьюнки. Она берет от всего понемножку. И я должен поступать подобным же образом…»

«Но ты берешь нектар у самого прекрасного цветка! У Учителя».

«Да, Ника. Но у Него я учусь тому, как стать сыном Божьим. Люди будут учить меня, как стать человеком».

«Ты и есть человек».

«Нет, женщина. Я чуть меньше, чем животное. По правде говоря, я не знаю, как Учитель терпит меня…»

«Я терплю тебя, потому что ты знаешь, кто ты, и Я могу работать с тобой так же легко, как замешивают тесто. Но если бы ты был упрямым и оказывал сопротивление, и, прежде всего, если бы ты был гордым, Я бы прогнал тебя прочь, как если бы ты был демоном», - говорит Иисус.

Несколько служанок входят с чашками холодного молока и пористыми амфорами, в которых вода сохраняется очень холодной.

«Отдохните немного», - говорит Ника. «Здесь вы можете отдыхать до вечера. В доме есть комнаты и кровати. А если бы у меня их не было, я бы отдала вам свою, чтобы вы отдохнули. Учитель, я сейчас уйду, чтобы позаботиться о домашних делах. Вы все знаете, где найти меня и служанок».

«Иди и не беспокойся о нас».

Ника выходит из комнаты. Апостолы воздают должную справедливость предложенной им закуске. И пока едят с хорошим аппетитом, беседуют и делают свои комментарии.

«Прекрасные фрукты!»

«И хорошая ученица».

«Прекрасный дом. Не роскошный, не бедный».

«И он управляется женщиной, доброй, но строгой. Здесь одновременно порядок, аккуратность, уважение и доброта».

«Здесь вокруг дома прекрасные поля! Богатство!»

«Да. И печь!...» - говорит Петр, который не забыл своих страданий. Остальные смеются.

«Но здесь очень приятно. Ты знал, что Ника живет здесь?» - спрашивает Фома.

«Не больше, чем ты. Я знал, что она недавно купила какую-то собственность около Иерихона. Но это было все. Добрый ангел паломников привел нас сюда».

«В действительности он вел Тебя. Мы не хотели идти сюда».

«Я был готов броситься на землю, и пусть бы солнце сожгло меня, прежде чем я сделал бы еще один шаг», - говорит Матфей.

«Невозможно путешествовать днем. Солнце очень сильное в этом году. Кажется, что оно тоже сходит с ума».

«Да, мы будем путешествовать в течение первого часа утром и вечером. Но мы вскоре должны быть в горах. Оно там мягче».

«Ко мне домой?» - спрашивает Искариот.

«Да, Иуда. И в Ютту, и в Хеврон».

«Не в Аскалон, а?»

«Нет, Петр. Мы пойдем туда, где никогда не были. Мы все еще должны страдать от солнечного света и жары. Небольшое жертвоприношение ради Меня и ради душ. Сейчас отдыхайте. Я пойду в сад помолиться».

«Но разве Ты никогда не устаешь? Не было бы лучше, если бы Ты тоже отдохнул?» - спрашивает Иуда Алфеев.

«Возможно, Учитель хочет остановиться здесь…» - замечает Зелот.

«Нет. Мы уйдем на рассвете, чтобы перейти реку вброд в прохладные часы».

«Куда мы идем за Иордан?»

«Толпы людей возвращаются домой после Пасхи. Слишком многие напрасно искали Меня в Иерусалиме. Я буду проповедовать и исцелять у брода. Затем мы пойдем и наведем порядок в доме Соломона. Он будет иметь неоценимое значение для нас…»

«Но мы не вернемся в Галилею?»

«Мы пойдем также и туда. Но мы долгое время будем в этих южных частях страны, и потому убежище будет чрезвычайно полезно для нас. Спите. Я пойду».

………..

Ужин, должно быть, окончен. Сейчас ночь. Роса звучно капает с карнизов на листья виноградной лозы. В небе неимоверное количество звезд и глаз теряется в их созерцании. Щебетание сверчков и ночных птиц. Молчание земли.

Апостолы уже удалились. Но Ника бодрствует и слушает Учителя. Он, выпрямившись, сидит на каменной скамье у стены лома. Женщина стоит перед Ним в позе почтительного внимания.

Иисус, по всей видимости, завершает уже давно начавшуюся беседу. Он говорит: «Да. Замечание верно. Но Я уверен, что кающийся, или, вернее, “возрождающийся человек” не остался бы без помощи Господа. Пока мы ужинали, а ты служила и задавала вопросы, Я думал, что ты и есть эта помощь. Ты сказала: “Я могу следовать за Тобой только в течение коротких промежутков времени, потому что мне нужно заботиться о доме и о его новых обитателях”. И ты сожалела об этом и сказала, что если бы знала, что так скоро найдешь Меня, то не купила бы недвижимость, которая теперь связывает тебя. Ты видишь, что она послужила для оказания гостеприимства проповедникам Благой Вести. Следовательно, она хороша. И она может вновь быть полезной… пока будешь ожидать совершенного служения твоему Господу. Я сейчас попрошу у тебя служения ради той души, которая возрождается и исполнена доброй воли, но очень слаба. Чрезмерное покаяние может измучить его и ввергнуть в уныние, и Сатана может воспользоваться этим унынием».

«Что я должна делать, мой Господь?»

«Ходить к нему. Ходить к нему каждый месяц, как если бы это было обрядом. Это обряд братской любви. Ты пойдешь к горе Хорафа и, поднявшись вверх по тропе среди кустов, позовешь: “Илия! Илия!”. Он выглянет (из пещеры) в изумлении и ты будешь приветствовать его так: “Мир тебе, брат, во имя Иисуса Назарянина”. Ты будешь носить ему столько кусков сухарей, сколько дней в месяце. Ничего кроме этого летом. Начиная с Праздника Кущей, ты будешь носить ему также по четыре баночки масла каждый месяц, вместе с хлебом. И к Празднику Кущей отнеси ему одежду, сделанную из козьих шкур, тяжелую, непромокаемую, и одеяло. Ничего больше».

«И никаких слов?»

«Только те, которые определенно полезны. Он будет спрашивать обо Мне. Расскажи ему то, что ты знаешь. Он доверится тебе и расскажет о своих сомнениях, своих надеждах, своих упадках духа. Ты расскажешь ему о том, как ты веришь, и почтительно воодушевишь его. Жертвоприношение, во всяком случае, не будет длиться долго… Не пройдет и двенадцати месяцев… Будешь ли ты милостива ко Мне и кающемуся?»

«Да, мой Господь… Но почему Ты так печален?»

«А почему ты плачешь?»

«Потому что в Твоих словах я слышу предзнаменование смерти… Я потеряю Тебя так скоро, Господь?» Ника плачет под своей вуалью.

«Не плачь! После этого… там Я буду в таком мире! Не будет больше ненависти. Не будет засад. Не будет всего этого… ужаса греха против Меня и вокруг Меня… Не будет отвратительных и ужасных встреч… О! Не плачь, Ника! Твой Спаситель будет в мире. Он будет победоносным…»

«Но до этого… Я всегда читала пророчества со своим мужем. И мы содрогались от ужаса при словах Давида и Исайи. Но с Тобой действительно случится подобное этому?»

«Такое и многое другое…»

«О!... Кто утешит Тебя? Кто позволит Тебе умереть все еще полным надежды?»

«Любовь Моих учеников и особенно Моих учениц».

«И моя, тогда. Потому что не имеет значения, что я буду вдали от моего Спасителя. Только… о! Господь! Потребуй от меня любые епитимьи, любые жертвы, но даруй мне мужское мужество для этого часа. Когда Ты будешь подобным “иссохшему черепку”, “с языком, прилипшим к гортани Твоей”[2] от жажды, когда Ты будешь выглядеть “подобно прокаженному, который скрывает свое лицо”, даруй мне способность узнать тогда в Тебе Царя царей и подобно преданной служанке помочь Тебе. Не скрывай Своего измученного Лица от меня, о, мой Боже! Но как сейчас Ты позволяешь мне восхищаться Твоим сиянием, о, Утренняя Звезда, позволь мне и тогда смотреть на Тебя, и пусть Твой Лик запечатлеется в моем сердце, ибо, о! мое сердце подобно Твоему, расплавится в тот день от скорби как воск…» Ника сейчас стоит на коленях, почти в прострации и вновь и вновь поднимает свое заплаканное лицо, чтобы посмотреть на своего Господа, Чье тело белеет в белом лунном свете на фоне темной стены.

«У тебя будет все это. А у Меня будет твое сострадание. И оно взойдет со Мной на место казни и оттуда вознесется к Небесам. Твоя корона вечна. Ангелы и люди будут произносить прекраснейшую хвалу тебе: “В час бедствия, в час греха, в час сомнений, она оставалась верной, она не согрешила и она помогла своему Господу”. Встань, женщина. И да будешь ты благословенна отныне и навечно».

Он кладет Свои руки на ее голову, пока она встает, затем они входят в молчащий дом для своего ночного отдыха.

[1] Эспланада - площадка для прогулок.

[2] Пс. 21.16