Тайная Вечеря

600. Тайная Вечеря

9 марта 1945.

1. Начинается мука Страстного Четверга.

Апостолы, их пока десять, торопливо приводят в порядок Трапезную.

Иуда, взобравшись на стол, проверяет, во всех ли лампадах большого светильника есть масло. Этот светильник выглядит как фуксия с двойным венчиком: его стебель окружают пять лампад в маленьких сосудах, похожих на лепестки, дальше, чуть пониже, – целый круг или корона из маленьких огоньков, и наконец, три хрупких светильника, свисающих на цепочках, и напоминающих пестики этого яркого цветка. Потом Иуда спрыгивает на пол и помогает Андрею живописно расставить кухонную утварь на столе, накрытом искуснейшей скатертью.

Слышу, как Андрей говорит: «Что за чудесная льняная скатерть!»

Искариот: «Одна из лучших, какие были у Лазаря. Марфа настояла именно на этой».

«А что вы скажете об этих чашах и этих амфорах?» – замечает Фома, который, разлив вино в драгоценные амфоры, любуется ими, разглядывая в их выпуклостях свое отражение, и ласкает их точеные ручки взглядом знатока.

«Интересно, сколько они стоят?» – восклицает Иуда Искариот.

«Это сделано при помощи молотка. Мой отец сошел бы от такого с ума. Серебряная и золотая фольга без труда гнется, когда нагрета. Но такая обработка… Можно все испортить вмиг. Достаточно одного неверного удара. Здесь требуется сила и, в то же время, легкость. Видите эти ручки? Они выточены из цельного куска. Не припаяны. Предметы роскоши… Считай, что просто удалили все лишнее. Не знаю, понимаешь ли ты меня».

«Еще бы! Даже очень понимаю. Одним словом, это как ваять скульптуру».

«Именно».

Все любуются. Потом возвращаются к своим заботам. Кто-то расставляет скамьи, кто-то пробует, готова ли пища.

2. Появляются вместе Петр и Симон.

«О! Пришли, наконец! Куда вы опять ходили? Вы же были вместе с нами и с Учителем, а потом снова сбежали», – говорит Искариот.

«Надо было успеть выполнить еще одно поручение», – кратко отвечает Симон.

«Вы какие-то печальные?»

«Думаю, у нас есть на это достаточно оснований, учитывая то, что мы слышали в минувшие дни, причем из таких уст, которые никогда не лгут».

«И учитывая то зловоние, которое… Ладно, спокойно, Петр», – ворчит Петр сквозь зубы.

«И ты туда же!.. С некоторых пор ты кажешься мне обезумевшим. У тебя лицо дикого кролика, которого преследует шакал», – отвечает Иуда Искариот.

«А у тебя – физиономия хорька. Ты тоже не очень-то привлекателен с некоторых пор. Ты смотришь так… Точно косишь глазами… Ты чего-то ждешь или что-то предвкушаешь? Ты кажешься самоуверенным, хочешь казаться, но выглядишь так, словно боишься», – парирует Петр.

«О, насчет боязливости!.. Ты-то уж совсем не герой!»

«А кто из нас герой, Иуда? Ты носишь имя Маккавея (Иуда Маккавей – военачальник, герой восстания против сирийской оккупации Израиля. В 164 г. до н. э. ему удалось отвоевать у сирийцев Иерусалим. См. 1 Макк. 3:1) 220, но ты не таков. Мое имя означает „Бог дает милость“, но клянусь тебе, что я трепещу, подобно тому, кто знает, что приносит несчастье, и что, более того, находится в немилости у Бога. Симон, сын Ионы, прозванный „камень“, сейчас мягок как воск около огня. Он больше не держит в кулаке свою волю. А ведь я никогда не видел его испуганным и в самых жестоких бурях! Матфей, Варфоломей и Филипп выглядят как лунатики. Мой брат с Андреем только вздыхают. Два брата Иисуса, на них и семейные огорчения, и печаль из-за любви к Учителю, посмотри на них. Они на вид уже как старики. Фома утратил свою веселость. А Симон, кажется, опять стал измученным прокаженным, каким он был три года назад: так его истощила печаль; я бы сказал, что он обессилен, страшно бледен и подавлен», – отвечает ему Иоанн.

3. «Да, Он всех нас заразил Своей тоской», – замечает Искариот.

«Мой брат Иисус, мой и ваш Учитель и Господин, пребывает в угнетенном настроении. Но это как посмотреть... Если своими словами ты хочешь сказать, что Он опечален из-за той непомерной скорби, и мы это видим, что приносит Ему весь Израиль, и из-за иных тайных скорбей, ведомых Ему одному, тогда я отвечу тебе: „Да, ты прав“. Но если ты используешь их, чтобы сказать, что Он помешанный, то я не позволю тебе этого делать», – говорит Иаков Алфеев.

«А разве постоянная одержимость печалью – не безумие? Я изучал также и мирские науки. И знаю. Он отдал слишком много Себя. И теперь Он душевно ослаблен».

«Что и означает душевную болезнь. Правильно?» – спрашивает еще один брат, Иуда, который внешне спокоен.

«Именно так! Это хорошо увидел твой отец, блаженной памяти праведник, которого ты так напоминаешь справедливостью и мудростью! Иисус, – печальная участь славной династии, слишком старой и пораженной душевной немощью, – всегда имел некоторую склонность к этому недугу. Поначалу в мягкой форме, потом во все более агрессивной. Вы видели, как Он напал на фарисеев и книжников, саддукеев и иродиан. Он сделал Свою жизнь невыносимой, подобно дороге, посыпанной осколками стекла. И рассыпал их Он сам. Мы… так сильно полюбили Его, что любовь стала для нас завесой. Но те, кто не делали из Него идола – твой отец, твой брат Иосиф, а вначале и Симон, – те видели по-настоящему… Мы должны были обратить внимание на их слова. Вместо этого мы все были увлечены мягким обаянием Его болезненной личности. А теперь… увы!»

Иуда Фаддей, такой же высокий, как Искариот, стоявший прямо перед ним и, казалось бы, мирно его слушая, вдруг взрывается гневом, могучим ударом руки сбивает Иуду с ног и валит на одну из скамей. Он наклоняется над поверженным, который трусливо не сопротивляется, может быть, опасаясь, что Фаддей в курсе его преступления, и с приглушенной яростью в голосе шепчет: «Это тебе за душевную болезнь, подлец! Я не задушу тебя лишь потому, что Он в соседней комнате, и сейчас канун Пасхи. Но запомни, и запомни как следует! Если с Ним случится что-нибудь нехорошее, и Его присутствие не обуздает мою силу, никто тебя не спасет. Считай, что петля уже у тебя на шее, и эти сильные честные руки Галилейского ремесленника и потомка победителя Голиафа не преминут затянуть ее. Встань, бесхребетный распутник! И следи за собой».

Иуда поднимается, посеревший, но никак не реагирует. И, что меня удивляет, никто не реагирует на этот необычный поступок Фаддея. Напротив! Ясно, что все его одобряют.

4. И как только обстановка разряжается, входит Иисус. Он появляется на пороге дверцы, которая точно впору Его высокому росту, вступает на крошечную лестничную площадку и, воздев руки, с печальной и кроткой улыбкой произносит: «Мир вам». Голос Его усталый, как у человека, изнемогающего физически и душевно.

Он спускается. Треплет по светловолосой голове Иоанна, который бросается к Нему. Улыбается, будто ничего не замечая, брату Иуде, а другому брату говорит: «Твоя мать умоляет тебя быть помягче с Иосифом. Недавно он справлялся обо Мне и о тебе у женщин. Жаль, Я его не встретил».

«Ты сделаешь это завтра».

«Завтра?.. Но Я в любом случае найду время с ним увидеться… О, Петр! Наконец-то мы немного побудем вместе! Со вчерашнего дня ты как блуждающий огонь. Только что Я тебя видел, и вот тебя уже нет. Сегодня, могу сказать, Я тебя почти потерял. И тебя, Симон».

«Наши головы, уже скорее седые, нежели черные, – надеюсь, убедят Тебя, что мы отсутствовали не из-за плотских желаний», – рассудительно говорит Симон.

«Хотя… мучиться от этого голода можно во всяком возрасте. Старики! Хуже молодых…», – оскорбительно вставляет Искариот.

Симон глядит на него и уже собирается возразить. Но Иисус также смотрит на Иуду и говорит: «У тебя разболелся зуб? Твоя правая щека распухла и покраснела».

«Да, болит. Но не стоит беспокоиться».

Остальные не вмешиваются, и на этом тема исчерпана.

5. «Вы все сделали, что было нужно? Ты, Матфей? И ты, Андрей? И ты, Иуда, вы позаботились о жертве для Храма?

Оба ученика, так же как и Искариот, отвечают: «Все, что Ты распорядился сделать на сегодня, сделано. Не переживай».

«Я взял у Лазаря первых фруктов для Иоанны, жены Хузы. Ее детям. Они сказали: „Те яблоки были лучше!“. Те яблоки были с привкусом голода! И это были Твои яблоки», – с мечтательной улыбкой говорит Иоанн (Иоанн напоминает о чуде, которое сотворил Иисус, спасая двух детей от голода. Тогда по Его слову на пустом дереве появились спелые яблоки. Этих детей потом усыновили Иоанна и Хуза).

Это воспоминание у Иисуса тоже вызывает улыбку…

«Я видел Никодима (Никодим – учитель Закона, член Синедриона. Друг Иосифа Аримафейского и последователь Христа. См.: Ин. 3:1-10) и Иосифа», – сообщает Фома.

«Ты их встретил? Ты с ними разговаривал?» – спрашивает Искариот с чрезвычайным интересом.

«Да, разговаривал. А что тут странного? Иосиф – старый покупатель моего отца».

«Ты раньше не упоминал об этом… Поэтому я и удивился!..» – Иуда пытается сгладить впечатление от той тревоги, которую в нем вызвала встреча Фомы с Иосифом и Никодимом.

«Мне кажется странным, что никто не пришел выразить Тебе свое почтение. Ни они, ни Хуза, ни Манаил… Никто из…»

Но Варфоломея перебивает насмешливое восклицание Искариота: «Крокодил знает, когда спрятаться».

«Что ты имеешь в виду? На что ты намекаешь?» – в голосе Симона звучит настоящая угроза.

«Спокойно, спокойно! Что с вами? Сейчас канун Пасхи! У нас никогда еще не бывало такого прекрасного убранства для вкушения пасхального ягненка. Так давайте же проведем эту трапезу в мирном духе. Я смотрю, вас сильно огорчили Мои последние наставления. Но видите? Все прошло! Теперь Я вас больше не расстрою. Не все, что касается Меня, было упомянуто. Только самое существенное. Остальное… поймете потом. Вам будет сказано… Да. Придет Тот, кто объяснит вам. 6. Иоанн, сходи с Иудой и с кем-нибудь еще, и принеси сосуды для омовения. А после давайте сядем за стол», – Иисус мучительно нежен.

Иоанн с Андреем и Иуда Фаддей с Иаковом приносят широкий сосуд, наливают в него воду и подают полотенца Иисусу и своим товарищам, которые потом делают для них то же самое. После этого сосуд (представляющий собой металлический таз) ставят в угол.

«А теперь на свои места. Я тут, здесь (справа) Иоанн, а с другой стороны Мой верный Иаков. Два первых ученика. За Иоанном – Мой непоколебимый Камень, а за Иаковом – тот, кто подобен дуновению ветра. Он незаметен, но всегда рядом и несет утешение: Андрей. Возле него Мой родич Иаков. Ты не расстроишься, любезный брат, если первые места Я отдам первым? Ты племянник того Праведника (Праведник – Иосиф Обручник, супруг Девы Марии), чей дух в этот вечер трепещет и парит надо Мной, как никогда. Мир тебе, отцу Моей детской немощи, дубу, под сенью которого Мать и Сын нашли отдохновение! Мир тебе!.. После Петра – Симон… Симон, подойди сюда на минуту. Мне хотелось бы вглядеться в твое честное, преданное лицо. Потом Мне трудно будет видеть тебя, поскольку другие будут тебя заслонять. Спасибо, Симон. За все», – и Он целует его.

Симон идет к своему месту, на мгновение закрывая лицо руками с выражением душевного страдания.

«Напротив Симона – Мой Варфоломей. Два мудрых и честных человека, которые будут отражаться друг в друге. Вам будет хорошо рядом. А по соседству ты, Иуда, брат Мой. Так Я буду видеть тебя… и Мне представится, будто Я в Назарете… где какое-нибудь празднество собрало нас всех за одним столом… Или в Кане… Помнишь? Мы там были вместе. Пиршество… свадебное пиршество… самое первое чудо… вода, ставшая вином… Сегодня тоже празднество… и сегодня тоже произойдет чудо… вино поменяет свою природу и станет…» Иисус погружается в Свои мысли. Он опускает голову и словно бы уходит в Свой загадочный мир. Остальные смотрят на Него в тишине.

Он снова поднимает голову и, глядя на Иуду Искариота, говорит ему: «Ты сядешь напротив Меня».

«Ты так меня любишь? Больше Симона, раз Ты все-таки хочешь, чтобы я был напротив?»

«Так. Как ты сказал».

«За что, Учитель?»

«За то, что именно ты больше всех постарался для этого часа».

Иуда бросает совершенно непохожие взгляды на Учителя и на товарищей. На первого – с насмешливым сочувствием, на остальных – с видом торжества.

«А возле тебя с одной стороны Матфей, с другой – Фома».

«Тогда Матфей слева от меня, Фома справа».

«Как хочешь, как хочешь», – реагирует Матфей, – «Мне достаточно того, что я напротив моего Спасителя».

«Наконец, Филипп. Вот, видите? Кто не занял первых мест рядом со Мной, тот удостоился чести сидеть напротив Меня».

7. Иисус, выпрямившись возле Своего места, наполняет широкую чашу, поставленную перед Ним. (У всех высокие чаши, но у Него, кроме такой же, как у них, есть еще одна, гораздо большего размера. Должно быть, она служит для церемонии). Он наливает в нее вино. Поднимает ее. Возносит. Ставит на стол.

Потом с интонацией псалма все вместе спрашивают: «Для чего этот обряд?» Очевидно, это формальный вопрос. Традиционный (Иисус с апостолами совершает традиционный еврейский Пасхальный Седер, ритуальную трапезу, которая, обычно, была семейной. Следуя правилам, Он благословляет вино, произносит отрывки из Писания и т.д.).

На него Иисус, в качестве главы семейства, отвечает: «Этот день напоминает о нашем освобождении из Египта. Благословен Яхве, сотворивший плод виноградной лозы».

Он делает небольшой глоток из чаши, которую возносил, и передает ее остальным. Потом возносит хлеб, разламывает его на куски и передает их по кругу, затем травы, обмакнутые в красноватый соус, находящийся в четырех соусницах.

Закончив эту часть трапезы, они хором поют несколько псалмов.

Из шкафчика к столу доставляют вместительное блюдо с жареным ягненком и ставят его перед Иисусом.

Петр, выступающий, если угодно, в роли первого голоса в хоре, спрашивает: «Зачем здесь этот ягненок?»

«В память о том времени, когда Израиль был спасен жертвенным ягненком. Никто из первенцев не умер там, где на дверных косяках и перекладинах блестела кровь. И после, пока весь Египет, от дворца фараона до бедных хижин, оплакивал смерть мальчиков-первенцев, евреи, ведомые Моисеем, шли к земле освобождения и обетования. Подпоясанные, с обутыми ногами и с посохами странников в руках, люди Авраама немедленно отправились в путь, воспевая хвалебные гимны».

Все встают и читают нараспев: «Когда Израиль ушел из Египта, и род Иакова из среды чужеземцев, Иудея стала свя-тыней его» и т.д. (если я правильно понимаю, это псалом 113).

Теперь Иисус разрезает ягненка, наполняет новую чашу и, отпив из нее, пускает по кругу. После чего они также поют: «Хвалите, отроки, Господа. Да будет Имя Господне благословенно отныне и во веки. От восхода солнца до запада да восхвалится оно» и т.д. (но я не могу найти это) (Пс. 112: 1-3).

Иисус раздает пищу, заботясь, чтобы всем досталось вдоволь, прямо как отец семейства посреди детей, которые дороги ему. Серьезно и немного печально Он произносит: «Как Я желал вкусить эту Пасху с вами! Это было желанием Моих желаний изначально, с тех пор как Я стал „Спасителем“. Я знал, что этот час придет раньше того. И радость подарить самого Себя, заранее облегчила Мои страдания… Я горячо стремился вкусить эту Пасху вместе с вами, потому что Мне уже не попробовать плода виноградной лозы, пока не придет Царство Божие. Тогда Я заново сяду с призванными на Пир Агнца, в честь брака живых с Живым. Но туда попадут лишь те, у кого было скромное и чистое сердце, как у Меня».

8. «Учитель, недавно Ты говорил, что кому не досталось почетных мест, удостоились чести сидеть напротив Тебя. Как тогда мы сможем узнать, кто из нас первый?» – спрашивает Варфоломей.

«Все и никто. Как-то раз… мы возвращались уставшие… опустошенные от фарисейской ненависти. Однако вы не уставали выяснять, кто из вас величайший… Ко Мне подбежал какой-то мальчик… Мой маленький друг… И его невинность смягчила Мое отвращение от всего этого. Ваша упрямая человеческая природа никак не умирает. Где ты сейчас, маленький Вениамин, одаренный мудростью ответов, ниспосланных тебе с Неба, поскольку раз ты был ангелом, с тобой беседовал Святой Дух? Тогда Я сказал вам: „Если кто хочет быть первым, пусть станет последним и слугою для всех“. И привел вам в пример того разумного мальчика. Теперь же говорю вам: „Правители держат народы в повиновении. И угнетенные люди, хотя и ненавидят их, встречают их рукоплесканиями, называя царей ‘Благодетелями’ и ‘Отцами нации’. Но под лживым почитанием тлеет ненависть“. У вас не должно быть так. Величайший должен быть как наименьший, а главный – как слуга. Кто, в самом деле, главный? Тот, кто сидит за столом, или кто прислуживает? Тот, кто сидит за столом. Тем не менее, Я прислуживаю вам. И вскоре послужу еще больше. Вы – те, кто остался со Мной в испытаниях. И Я приготовлю для вас место в Моем Царстве таким же образом, когда воцарюсь в нем по воле Отца, чтобы вы ели и пили за Моей непреходящей трапезой, и воссели на престолы судить двенадцать колен Израиля. Вы остались со Мной в Моих испытаниях… Это единственное, что делает вас великими в глазах Отца».

«А те, кто придут потом? Они не получат место в Царстве? Только мы?»

«О! Сколько правителей в Моем Доме! Все, кто останется верен Христу в жизненных испытаниях, будут править в Моем Царстве. Потому что выдержавшие до конца мытарство жизни станут подобны вам, разделившим невзгоды со Мной. Я отождествляю себя с теми, кто в Меня верит. Скорбь, которую Я принимаю за вас, и за всех людей, Я даю испытать, как привилегию, особо избранным. Кто верен Мне в Скорби, тот будет со Мной и в блаженстве, подобно вам, Мои возлюбленные».

9. «Мы выдержали все до конца».

«Ты так думаешь, Петр? А Я скажу тебе, что час испытания еще впереди. Симон, Симон, сын Ионы, Сатана требовал просеять вас как пшеницу. Я молился о тебе, чтобы вера твоя не поколебалась. И когда ты придешь в себя, укрепи своих братьев».

«Я знаю, что грешен. Но Тебе я буду верен до смерти. Нет на мне такого греха. И никогда не будет».

«Не превозносись, Мой Петр. Этот час изменит бесконечно много. То, что до него было одним, отныне станет другим. Очень многое!.. Новые обстоятельства повлекут за собой новые нужды. Вы их узнаете. Я всегда говорил вам, даже когда мы путешествовали по удаленным областям, куда наведываются разбойники: „Не бойтесь. С нами не случится никакого зла, ибо с нами ангелы Господни. Не беспокойтесь ни о чем“. Помните, Я когда-то говорил вам: „Не заботьтесь о том, что вам есть, и во что одеваться. Отец знает о наших нуждах“? Я также говорил вам: „Человек намного важнее воробья или цветка, который сегодня трава, а завтра сено. И все же Отец заботится и о цветах, и о мелких пташках. Так можно ли сомневаться в том, что Он позаботится о вас?“. Я говорил: „Подайте всякому, кто бы у вас ни попросил, а обижающему вас подставьте и другую щеку“. И еще говорил: „Не носите ни сумы, ни посоха“. Потому что Я учил доверять и любить. Но теперь… Теперь уже не те времена. Сейчас Я спрошу вас: „Вам хоть чего-нибудь недоставало все это время? Были вы когда-нибудь обижены?“»

«Ничего, Учитель. А обижали только Тебя».

«Вот видите, значит, Я говорил правду. Но сейчас все ангелы призваны к своему Владыке. И время демонов… Своими золотистыми крыльями они, ангелы Господни, закрывают себе глаза, укутывают себя и сетуют, что их крылья – не цвета тучи, поскольку наступило время скорби, и скорби жестокой, кощунственной… В этот вечер на Земле не осталось ангелов. Они у трона Владыки, чтобы заглушить богохульства мира-богоубийцы и рыдания Невинного. И мы остались одни… Я и вы: одни. Сейчас хозяйничают демоны. Поэтому мы теперь скорее будем похожи на тех несчастных, которые не доверяют и не любят. Так что у кого есть кошелек, пусть возьмет еще и заплечный мешок, у кого не было меча, пусть продаст свою одежду и купит себе меч. Потому что должно исполниться то, что сказано обо Мне в Писаниях: „Он был причислен к злодеям“(Ис. 53:12). Поистине, все, что имеет ко Мне отношение, написано не просто так».

10. Симон поднимается и направляется к сундуку, где он оставил свой богатый плащ: в этот вечер все пришли в своих лучших одеждах, и на роскошные пояса повесили узорчатые кинжалы, правда очень короткие, больше ножи, чем кинжалы. Достает оттуда два меча, два настоящих, длинных, немного согнутых меча, и поднося их Иисусу, объясняет: «Мы с Петром сегодня вооружились. У нас есть это. Но у остальных – только короткие кинжалы».

Иисус берет мечи, рассматривает их. Обнажает один из них и пробует ногтем лезвие. Странная картина, и еще более странное ощущение – видеть это жестокое оружие в руках Иисуса.

«Кто вам дал это?» – спрашивает Искариот, пока Иисус молчаливо осматривает мечи. Иуда крайне обеспокоен…

«Кто? Напомню тебе, что мой отец был знатным и влиятельным человеком».

«Но Петр…»

«И что дальше? С каких пор я должен давать отчет о подарках, которые хочу сделать своим друзьям?»

Иисус, подняв голову, зачехляет оружие и возвращает его Зелоту.

«Хорошо. Этого достаточно. Ты хорошо сделал, что взял их. 11. А теперь, перед третьей чашей, подождите минутку. Я сказал вам, что величайший – то же, что наименьший, и что Я как прислуга за этим столом, и собираюсь послужить вам еще более того. Пока Я раздавал вам еду. Это служение телу. Теперь Я хочу дать вам пищу для духа. Такого блюда нет в древнем обычае. Это новый обычай. Перед тем, как стать „Учителем“, Я пожелал креститься. Того крещения было достаточно, чтобы посеять Слово Божие. Ныне же предстоит пролить Кровь. Вам также потребуется новое омовение, несмотря на то, что в свое время вас уже омыл Креститель, а сегодня вы очистились в Храме. Но этого все еще мало. Идите сюда, чтобы Я мог вас очистить. Отложите трапезу. Есть нечто более возвышенное и насущное, чем пища, которой набивают желудок, даже если это священная трапеза и часть пасхальной традиции. И это – чистая душа, готовая принять Дар Свыше, который уже снисходит, чтобы утвердить в ней Свой престол и даровать вам Жизнь. Даровать Жизнь тем, кто очищен».

Иисус встает на ноги, помогает также Иоанну выбраться со своего места, идет к сундуку, снимает с себя красную тунику, сворачивает ее и кладет на уже свернутый плащ, подпоясывается широким полотенцем, потом подходит к другой емкости, чистой и пока еще пустой. Наливает туда немного воды, несет ее на середину комнаты, поближе к столу, и ставит на скамейку. Апостолы изумленно следят за Ним.

«Не спросите Меня, что Я делаю?»

«Мы не понимаем. Говорю Тебе, мы уже очистились» – отвечает Петр.

«А Я повторяю тебе, что это не имеет значения. Мое омовение поможет тому, кто уже чист, сделаться еще чище».

Он становится на колени. Развязывает сандалии Искариота и по одной омывает ему ступни. Это нетрудно, так как скамьи поставлены таким образом, что ступни оказываются почти снаружи. Иуда смущен и ничего не говорит. Только когда Иисус, перед тем, как надеть сандалию на левую ступню и подняться, движением показывает, что собирается поцеловать уже обутую правую ногу, Иуда с силой выдергивает ее, при этом подошвой ударяя Иисуса по губам. Он делает это не преднамеренно. И удар получается слабый. Но меня это очень огорчает. Иисус улыбается и на вопрос ученика: «Я не ушиб Тебя? Прости… я не хотел», отвечает: «Нет, Мой друг. Что делаешь без злого умысла, то не причиняет вреда». Иуда смотрит на Него… взглядом смущенным и ускользающим…

Иисус переходит к Фоме, затем к Филиппу… Обходит узкую сторону стола и подходит к Своему кузену Иакову. Омывает его и, поднявшись, целует в лоб. Переходит к Андрею, который покраснел от стыда и силится не заплакать, омывает его и гладит как ребенка. Потом следует Иаков Зеведеев, который лишь причитает: «О! Учитель! Учитель! Учитель! Ты унижаешься, мой величайший Учитель!». Иоанн уже развязал свои сандалии и, пока Иисус, согнувшись, вытирает ему ступни, он наклоняется и целует Его в голову.

Но Петр!.. Его не так легко уговорить пройти эту церемонию! «Тебе – мыть мои ноги? Даже не думай об этом! Покуда я жив, я не допущу этого. Я червь, а Ты Бог. Каждый должен быть на своем месте».

«Сейчас тебе трудно понять, что Я делаю. Но потом ты это поймешь. Позволь Мне продолжить».

«Все, что хочешь, Учитель. Хочешь перерезать мне шею? Пожалуйста! Но мыть мне ноги – этого Ты не сделаешь».

«О! Мой Симон! Неужели ты не понимаешь, что если Я тебя не омою, ты не разделишь со Мной Мое Царство? Симон, Симон! Эта вода необходима ради твоей души, и ради долгого пути, который тебе предстоит. Разве ты не хочешь прийти ко Мне? Если Я не омою тебя, тебе не войти в Мое Царство».

«О! Господь мой благословенный! Тогда омой меня всего! Ноги, руки и голову!»

«Кто уже очищен, подобно вам, тому нужно омыть только ступни, так как он полностью чист. Ноги… Ногами человек наступает в грязь. И это было бы еще ничего, потому что, Я вам это говорил, загрязняет не то, что входит и выходит вместе с пищей, и не то оскверняет человека, что прилипает к ногам по пути. Но все, что тлеет и вызревает у него в сердце, а потом выходит наружу, чтобы осквернить его тело и его дела. И у человека с нечистой душой ноги спешат на пьянство, на разврат, на беззаконные сделки, на преступления… Поэтому из различных частей тела именно они в первую очередь должны быть омыты… наряду с глазами и устами… О, человек, человек! Некогда совершенное существо: наилучшее! И впоследствии так испорченное Соблазнителем! И не было в тебе, человек, ни хитрости, ни греха!.. А теперь? Ты само коварство и грех, и нет в тебе такой части, которая бы не грешила!»

Иисус уже омыл Петру ступни, целует их, и Петр со слезами берет обе руки Иисуса своими большими руками, прикладывает их к своим глазам, а потом их целует.

Симон также уже снял сандалии и, не прекословя, позволяет себя омыть. Но затем, когда Иисус собирается перейти к Варфоломею, Симон становится на колени и целует Ему ноги со словами: «Очисти меня от проказы греха, как очистил от телесной проказы, чтобы я не посрамился в час суда, мой Спаситель!»

«Не бойся, Симон. Ты придешь в небесный Город белым, как снег на вершинах».

«А я, Наставник? Что Ты скажешь Своему старому Бартолмаю (Бартолмай – простонародное звучание эллинизированного имени Варфоломей)? Ты увидел меня в тени смоковницы, и Тебе открылось мое сердце. А теперь: что Ты видишь, и в каком месте видишь меня? Успокой бедного старика, который боится, что ему недостанет сил и времени стать таким, каким бы Тебе хотелось», – Варфоломей глубоко взволнован.

«Тебе тоже не нужно бояться. Я сказал тогда: „Вот настоящий израильтянин, в котором нет обмана“. А сейчас добавлю: „Вот настоящий христианин, достойный Христа“. Где Я вижу тебя? На вечном престоле, одетым в пурпур. Я всегда буду с тобой».

Очередь Иуды Фаддея. Этот, видя Иисуса у своих ног, не может сдержаться и плачет, положив руки на стол и опустив на них голову.

«Не плачь, милый брат. Тебе сейчас как будто предстоит перенести удаление нерва, и ты сомневаешься, выдержишь ли. Но боль будет краткой. А после… о! ты будешь счастлив, потому что любишь Меня. Твое имя Иуда. И ты похож на нашего великого Иуду (скорее всего, это сравнение с Иудой Маккавеем), на великана. Ты тот, кто защищает. Ты сражаешься как лев, как молодой рычащий лев (эти слова перед кончиной патриарх Иаков сказал своему сыну Иуде: Быт. 49:9). Ты отпугнешь нечестивых, которые отступят перед тобой, и грешники ужаснутся. Я знаю. Будь отважен. Вечный союз укрепит и усовершенствует наше родство на Небесах». Он также целует его в лоб, как и другого Своего брата.

«Я грешник, Учитель. Не мне…»

«Ты был грешником, Матфей. Теперь ты Апостол. Ты Мой „голос“. Я благословляю тебя. Сколько дорог прошагали эти ступни, чтобы все же прийти к Богу… Твой дух подгонял их, и они уклонялись от всякого пути, если это был не Мой путь. Продолжай. Знаешь, где заканчивается эта тропинка? На лоне Отца, Моего и твоего».

Иисус закончил. Он снимает полотенце, умывает в чистой воде руки, надевает одежду, возвращается на Свое место и, усаживаясь, произносит: «Теперь вы чисты, но не все. Только те, кто этого захотел».

Он пристально глядит на Иуду Искариота, который делает вид, что не слышит, будто бы увлеченно объясняя Матфею, как отец решился отправить его в Иерусалим. Никчемный разговор, единственная цель которого – это уделить внимание Иуде, который, сколь бы ни был дерзок, все же должен был чувствовать себя неловко.

12. Иисус в третий раз наполняет общую чашу. Отпивает, передает остальным. Потом запевает, и остальные подхватывают хором: «Радуюсь, ибо Господь слышит голос моей молитвы, приклоняет ухо свое ко мне. Всю жизнь буду я призывать Его. Скорби смертные опутывали меня…» и т. д. (кажется, Псалом 114).

После минутной паузы Он возобновляет пение: «Я уверовал и потому заговорил. Но Я был жестоко унижен. И сказал в смятении: всякий человек обманчив». Пристально глядит на Иуду. Голос моего Иисуса, усталый в этот вечер, вновь наливается силой, когда восклицает: «Драгоценна перед Богом смерть святых Его» и «Ты разорвал Мои цепи. Тебе вознесу жертву хвалы, призывая Имя Господа» и т. д. (Псалом 115).

Еще одна короткая пауза, и Он продолжает: «Хвалите Господа, все народы, хвалите Его, все люди. Ибо на нас утвердилась Его милость, и Господня истина пребывает вечно» (Пс. 116). И после еще одной паузы длинное песнопение: «Прославляйте Господа, ибо Он благ, ибо вовек милость Его» (Пс. 117:1).

Иуда Искариот так сильно фальшивит, что Фома своим могучим громким баритоном дважды возвращает его в тональность, внимательно глядя на него. Другие тоже на него посматривают, так как обычно он пел чисто, и по его голосу я понимала, что он гордится им, как и всем остальным. Но не в этот вечер! Некоторые фразы смущают его до такой степени, что он издает фальшивые звуки. И такое же воздействие оказывают взгляды Иисуса, подчеркивающие эти фразы. Одна из них: «Лучше полагаться на Господа, нежели на человека». Другая: «Отброшенный, я шатался и готов был упасть. Но Господь удержал меня». И еще одна: «Не умру, но буду жить и поведаю о деяниях Господних». И, наконец, следующие две фразы застряли у Предателя в горле: «Камень, отвергнутый строителями, оказался краеугольным камнем» и «Благословен Грядущий во имя Господне!» (Пс. 117:8-26)

Псалом окончился. Пока Иисус разделывает и передает новую порцию ягненка, Матфей спрашивает Иуду Искариота: «Тебе нездоровится?»

«Нет. Оставь меня. Не надо обо мне беспокоиться».

Матфей пожимает плечами.

Иоанн, который все слышал, говорит: «Учитель тоже нездоров. Что с Тобой, мой Иисус? Твой голос слаб. Как у больного или у того, кто много плакал». И обнимает Его, прижимая голову к груди Иисуса.

«Он просто много говорил: так же, как я много ходил и простудился», – нервно реагирует Иуда.

Иисус, не отвечая ему, обращается к Иоанну: «Теперь-то ты понимаешь Меня… и знаешь, что Меня утруждает…»

13. Ягненок почти доеден.

Иисус, очень мало съевший, и выпивший лишь по глотку вина из каждой чаши, напротив, выпил довольно много воды, будто страдая от жажды. Он продолжает говорить: «Я хочу, чтобы вы поняли Мой недавний поступок. Я говорил вам, что первый – то же, что последний, и что Я собираюсь дать вам пищу не для тела. Пищу смирения – вот что Я дал вам. Для вашей души. Вы зовете Меня: Учитель и Наставник. И правильно зовете, потому что так и есть. Итак, если Я омыл вам ноги, то и вы должны делать это друг для друга. Я дал вам пример с тем, чтобы как поступил Я, так поступали и вы. Истинно говорю вам: слуга не лучше своего господина, и апостол не выше Того, кто его избрал. Попробуйте понять эти вещи. Тогда, если примете это и начнете так поступать, будете блаженны. Но не все будут блаженными. Мне все известно про вас. Я знаю, кого избрал. И не рассуждаю про всех одинаково. Но Я говорю правду. С другой стороны, должно исполниться то, что написано обо Мне: „Тот, кто ест со Мной хлеб, поднял на Меня пяту“ (Пс. 40:10. Архаичное выражение «поднял на меня пяту» в новом переводе Библии передано как «готов растоптать меня»). Я рассказываю вам все, прежде чем оно произойдет, чтобы вы не сомневались во Мне. Когда все совершится, вы еще сильнее поверите, что Я – это Я. Кто принимает Меня, тот принимает Того, кто Меня послал, Святого Отца Небесного; и кто примет Моих посланников, примет Меня самого. Потому что Я с Отцом, а вы со Мной… А теперь давайте исполним до конца обряд».

Он снова наливает вино в общую чашу и, прежде чем отпить из нее и позволить отпить остальным, встает, и все встают вместе с Ним, и снова поет один из предыдущих псалмов: «Я уверовал и потому заговорил…». А потом псалом, который все никак не кончится. Красивый… но бесконечный! Думаю, я отыскала его, по его началу и по его размеру, это псалом 118. Исполняют его следующим образом. Одну часть все вместе. Потом, по очереди: кто-то возглашает одно двустишие, а остальные хором поют следующее, и так до конца. Не удивительно, что к концу их одолевает жажда!

14/ Иисус садится. Он не возлежит (до этого, видимо, участники Тайной Вечери возлежали на скамьях, как это было принято, например, в традиции античного пира). Он сидит, как это делаем мы. И говорит: «Теперь, когда старый обряд завершен, Я совершу новый. Я обещал вам чудо любви. Время его сотворить. Вот почему Я так ждал этой Пасхи. Отныне именно эта жертва будет приноситься в непрестанном таинстве любви. Всю Свою земную жизнь Я любил вас, Мои дорогие друзья. Я любил вас целую вечность, дети Мои. И желаю любить вас до конца. Выше этого нет ничего. Помните об этом. Я ухожу. Но мы навсегда останемся связаны воедино таинством, которое Я сейчас совершу».

Иисус берет целый хлеб и кладет его сверху на чашу, полную вина. Благословляет их и возносит вверх. Потом разламывает этот хлеб, берет тринадцать кусочков и дает поочередно каждому из апостолов, произнося: «Возьмите и ешьте. Это – Мое Тело. Совершайте это в память обо Мне, когда Я уйду». Протягивает чашу и говорит: «Возьмите и пейте. Это – Моя Кровь. Это чаша нового завета на Крови́, завета Моей Кро́ви, которая будет пролита за вас, чтобы отпустить вам грехи и даровать Жизнь. Совершайте это в память обо Мне».

Иисус крайне опечален. Ни улыбки, ни проблеска света, ни румянца на Его бледном лице. Это уже лицо страдальца. Апостолы глядят на Него с тревогой.

15. Иисус поднимается со словами: «Оставайтесь на месте. Я скоро вернусь». Берет тринадцатый кусочек хлеба, чашу и выходит из Трапезной.

«Идет к Матери», – шепчет Иоанн.

Иуда Фаддей вздыхает: «Бедная женщина!»

Петр еле слышно спрашивает: «Думаешь, Она знает?»

«Она все знает. И всегда все знала».

Они переговариваются очень тихо, как будто при покойнике.

«Но неужели вы думаете, что действительно…», – спрашивает Фома, который никак не хочет поверить.

«А ты сомневаешься? Настал Его час», – отвечает Иаков Зеведеев.

«Дай Бог нам силы остаться верными», – говорит Зелот.

«Да я…», – начинает Петр, но Иоанн, который был настороже, прерывает: «Тише! Он здесь».

Входит Иисус, в Его руках пустая чаша. Только на дне ее следы от вина, и в свете светильника они очень напоминают кровь.

Иуда Искариот, оказавшийся прямо перед чашей, смотрит на нее как зачарованный, а затем отводит взгляд.

Иисус наблюдает за этим и Его знобит, и это чувствует Иоанн, наклонившийся почти к самой Его груди. «Послушай! Ты весь дрожишь…», – восклицает он.

«Нет. Я дрожу не от лихорадки… 16. Я вам все сказал, и все óтдал. Большего Я не сумел бы дать. Я дал вам самого Себя». Он делает руками Свое обычное мягкое движение, раскрывая их как будто для объятия, и при этом наклоняя голову, словно хочет сказать: «Извините, если не могу большего. Но это так».

«Я вам все сказал, и все óтдал. И повторю. Мы стали участниками нового Таинства. Совершайте его в память обо Мне. Я омыл вам ноги, чтобы научить вас быть скромными и чистыми, как ваш Учитель. Потому что истинно говорю вам, что каков Учитель, таковы должны быть ученики. Помните об этом, помните. Даже когда будете на вершине, не забывайте об этом. Ученик не выше своего Учителя. Как Я омыл вас, поступайте так же друг с другом. Это значит: любите друг друга как братья, поддерживая и почитая друг друга, подавая друг другу пример. И будьте чисты. Чтобы достойно вкушать Хлеб жизни, сошедший с Небес, и благодаря Ему иметь в себе крепость, быть Моими учениками во враждебном мире, который будет ненавидеть вас за Мое Имя. Но один из вас не чист. Один из ва