ГЛАВА VIII.

ГЛАВА VIII.

ПОСЛЕДНИЕ ДЕЙСТВИЯ НАПОЛЕОНА В МОСКВЕ.

Скудность продовольствия в Москве. – Грабежи продолжаются. – Воззвание неприятелей к окрестным жителям. – Неприятели отправляют лазутчиков в Русскую армию. – Русские отказываются принимать деньги от Наполеона. – Заботливость его о благосостоянии Франции. – Наполеон требует войск от союзников. – Повеление о том же Министру Иностранных дел. – Распоряжения Наполеона о ремонтах, продовольствии и пути сообщения. – Состояние неприятельских войск. – Театр в Москве. – Ярость Наполеона против Императора Александра. – Положение неприятельского авангарда.

Со всех сторон, от Смоленска до Москвы, окруженный пламенем, вооруженным народом, летучими отрядами, Наполеон видел себя более осажденным в развалинах Москвы, нежели обладающим ими. Продовольствие скудело. Слабых парий нельзя уже было посылать на фуражировку: надлежало назначать для того большие отряды, с орудиями, и сражаясь, силою исторгать клок сена, сноп ржи и овса. Отряды, наряженные искать не побед, но пропитания, встречая повсюду сопротивление крестьян и пики Донцов[52], принуждены были возвращаться с пустыми руками и ждать с поникшею головою решения судьбы своей на тлеющем пепле столицы. В Москве Французы устроили магазины, куда свозили муку, овес, овощи, вино, сушеную рыбу, все, что находили в городе и окрестностях. Правильной раздачи провианта не производилось войскам, кроме гвардии; армейские солдаты добывали пропитание насилием, ходили по городу на охоту стрелять ворон и употребляли их в пищу; ели также конину и кошек[53]. Попечение о продовольствии лежало особенно на Лессепсе. Но сколь ни славились между Французами его сведения о России и знание Русского языка, однако же все старания его для прокормления войск были тщетны. Лессепс сам едва имел пропитание. До какой степени нуждался он в пище, свидетельствует следующее, найденное в Москве письмо его к одному Французскому Генералу, просившему у него припасов для обеда: «Из толпы мужиков спешу отвечать на вашу приветливую записку. Я ничтожнейший Губернатор в свете. Вам не трудно будет поверить моим словам, когда вы узнаете, что посылаю к вам то, что могу и от чего краснею, я делюсь с вами по братски. У меня нет ни хлеба, ни муки и еще менее куриц и баранов. Но мне подарили вчера несколько яиц, и я имел случай купить четыре бутылки вина; тороплюсь уделить вам половину. Крайне счастлив, если это слабое доказательство моей готовности послужить залогом желания моего быть вам угодным»[54]. Больным и раненым уменьшили выдачу хлеба до того, что они едва только могли поддерживать жизнь[55].

Крестьяне не ехали из уездов в Москву; в самой столице войска по прежнему предавались своеволию. В приказе Бертье, от 29-го Сентября, 27 дней после вступления Французов в Москву, сказано: «Грабежи продолжаются в некоторых частях города, не смотря на повеление прекратить их. Порядок еще не восстановлен, и нет ни одного купца отправляющего торговлю законным образом. Только маркитанты позволяют себе продавать, да и то награбленные вещи. Прекращение грабежа и учреждение порядка возвратят изобилие в столицу». Лучше, нежели из приказа Бертье, можно судить о состоянии Москвы по рапортам, которые ежедневно представлялись комиссарами, или частными приставами, Французскому начальству. Несколько таких рапортов у нас в числе бумаг, перехваченных во время бегства неприятеля. Вот выписки из них. От 20-го Сентября, Пристав Яузской части доносил: «Грабеж продолжается; солдаты 3-го корпуса не довольствуются отнятием последнего куска хлеба у несчастных жителей, спасшихся в погребах и подвалах, но рубят их саблями, чему я сам видел несколько примеров»[56]. Пристав Арбатской части, от 23 го Сентября: «Священник, которого я нашел и уговорил служить обедню, очистил и запер церковь, но в прошедшую ночь снова разломали в ней двери и замки, изорвали церковные книги и бесчинствовали»[57]. Пристав Басманной части, от 27-го Сентября: «Нет ничего нового, кроме того, что солдаты позволяют себе воровать и грабить»[58]. Он же, от 29-го Сентября: Воровство и грабеж продолжаются. «В моей части находится шайка воров; против нее надобно послать сильный отряд»[59]. «Грабежи», доносил Тутолмин, «продолжались до того времени, покуда у бедных жителей уже ничего не осталось, и они, лишенные домов, пищи и одежды, принуждены были искать себе насущного хлеба у самого неприятеля»[60].

Истощив бесполезно все меры к добыванию продовольствия, и видя невозможность восстановить порядок при всеместном грабеже, учрежденный в Москве Муниципалитет прибегнул к последнему средству. Желая убедить городских жителей к возвращению в Москву, и крестьян к привозу хлеба на продажу, издано было следующее воззвание, названное провозглашением, и напечатанное с одной стороны по-французски, а сдругой по-русски. Оно помещается здесь точно в том виде, как было напечатано:

ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ.

«Вы, спокойные Московские жители, мастеровые и рабочие люди, которых несчастия удалили из города, и вы рассеянные земледельцы, которых неосновательный страх еще задерживает в полях, слушайте! Тишина возвращается в сию столицу и порядок в ней восстановляется. Ваши земляки выходят смело из своих убежищ, видя, что их уважают. Всякое насильствие, учиненное против их и их собственности, немедленно наказывается. Е. В. Император и Король их покровительствует и между вами ни кою не почитает за своих неприятелей, кроме тех, кои ослушиваются его повелениям. Он хочет прекратить ваши несчастия и возвратить вас вашим дворам и вашим семействам. Соответствуйте ж его благотворительным намерениям и приходите к нам без всякой опасности. Жители! возвращайтесь с доверием в ваши жилища; вы скоро найдете способы удовлетворить вашим нуждам! Ремесленники и трудолюбивые мастеровые! приходите обратно к вашим рукоделиям; дома, лавки, охранительные караулы вас ожидают, а за вашу работу получите должную вам плату! И вы, наконец, крестьяне! выходите из лесов, где от ужаса скрылись, возвращайтесь без страха в ваши избы, в точном уверении, что найдете защищение. Лабазы учреждены в городе, куда крестьяне могут привозить излишние свои запасы и земельные растения. Правительство приняло следующие меры, чтоб обеспечить им свободную продажу: 1), Считая от сего числа, крестьяне, земледельцы и живущее в окрестностях Москвы могут без всякой опасности привозить в город свои припасы, какого бы роду не были, в двух назначенных лабазах, то есть, на Моховую и в Охотный ряд. 2), Оные продовольствия будут покупаться у них по такой цене, на какую покупатель и продавец согласятся между собою; но если продавец не получит требуемую им справедливую цену, то волен будет повести их обратно в свою деревню, в чем ни кто ему ни под каким видом препятствовать не может. 3), Каждое Воскресенье и Среда назначены еженедельно для больших торговых дней; почему достаточное число войск будет расставлено по Вторникам и Субботам на всех больших дорогах, в таком расстоянии от города, чтоб защищать теобозы. 4), Таковые ж меры будут взяты, чтоб на возвратном пути крестьянам с их повозками и лошадьми не последовало препятствия. 5), Немедленно средства употреблены будут для восстановления обыкновенных торгов. Жители города и деревень, и вы работники и мастеровые, какой бы вы нации не были! вас взывают исполнять отеческие намерения Е. В. Императора и Короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к его стопам почтение и доверие и не медлите соединиться с нами».

Таково было от слова до слова мятежническое объявление, изданное Наполеоном для приглашения Русских соединиться с ним! Оно раздавалось в большем числе экземпляров Комиссарам Муниципалитета, отправляемым с фуражирами. Воззвание оставалось без действия. Комиссары боялись распространять его, ибо некоторые из них, попавшись крестьянам, были ими биты, и потом, связанные, как возмутители, представлены ближним нашим военным и гражданским начальствам. На вызов соединиться с злодеями, Русский народ отвечал: умрем заВеру и Царя! Несколько Русских купцов и мещан были по повелению Наполеона отправлены из Москвы лазутчиками в нашу армию, узнавать силу ее и идут ли к нам подкрепления, укомплектованы ли полки после Бородинского сражения, не обращается ли Князь Кутузов на Смоленскую дорогу, какие в народе носятся слухи о мире? Им велено было также разглашать об изобилии и дешевизне в Москве и намерении Наполеона зимовать в нашей столице. Отправление лазутчиков лежало на обязанности Маршала Даву; за удачное исполнение поручений он сулил большие награды, даже каменные дома. Наши принимали поручения с тайным намерением воспользоваться по выходе из Москвы свободою и избежать плена. Ни один из посланных не возвращался к неприятелю, но все являлись в наш лагерь и представляли деньги, полученные ими от Французов, вместе c письменными вопросами, которые иным из них вручены были неприятелем[61]. Русские гнушались принимать от Наполеона деньги, предлагаемые даже под благовидными предлогами. В больницу для бедных, где оставалось несколько Русских лекарей, свезены были Французские раненые. Осматривая больницу по поручению Наполеона, Генерал-Адъютант Граф Нарбонн выхвалял наших врачей, обещая донести Наполеону о попечении их о Французских больных и испросить врачам жалованье. Главный лекарь, именем врачей, благодарил Нарбонна, «но», доносил он в Петербург, «помня долг чести и присяги, от жалованья отрицался и гнушался оным, представляя, что мы, по нашему месту и службе, жалованье имеем, а от другого ни от кого не желаем, и просим только, по невозможности чего-либо съестного достать, о нашем содержании, защите заведения, безопасности лиц и собственности»[62]. Лессепс предлагал Тутолмину взять для расходов по Воспитательному Дому денег ассигнациями. Тутолмин денег не принял и писал в донесении: «Их была одна зловредность, чтобы ссужать меня своими фальшивыми ассигнациями, коих привезли с собою весьма большое число и ими даже, по повелению Наполеона, выдавали своим войскам жалованье»[63].

Поставленный твердостью Императора Александра и Русского народа в самое необыкновенное положение, Наполеон лично не ослабевал в деятельности на счет своих вооружений и управления Франции. Много декретов подписано им в Кремле о внутренних делах его Империи, даже новое Положение о Парижских театрах. Попечением о различных отраслях гражданского устройства, он хотел доказать своим подданными., что великое расстояние от Москвы до Парижа не мешало ему помышлять об их благосостоянии. И действительно, спокойствие во Франции не было еще нарушено, законы сохраняли всю силу, и власть нового правления казалась твердо обеспеченною. Могущество Наполеона было в глазах Парижан такт велико, что почитая завоевание России упроченным, и видя Москву управляемую Французским Интендантом, они думали не пойдет ли он из Москвы в Индию?[64]. Сметливые Немецкие книгопродавцы напечатали даже карту, с обозначением на ней дорог, ведущих от Днепра к Индостану. Главная забота Наполеона состояла в усилении армии его, находившейся в России. Он просил Императора Франца о подкреплении десятью тысячами человек Князя Шварценберга, и приказании Австрийскому корпусу, бывшему в Галиции, произвести ложное наступательное движение в тылу Тормасова, а Короля Прусского убеждал послать в Россию 7.000 человек из Кенигсберга, Кольберга и Данцига. От всех союзников своих требовал Наполеон новых войск. В сем отношении примечательна переписка его с министром Иностранных Дел, Маре, постоянно находившимся в Вильне. «Во Франции», говорит ему Наполеон, «набираю я 140.000 рекрутов, в Италии 30.000. Из Мюнхена уведомляют меня об отправлении 10.000 для укомплектования Баварского корпуса в России. Надобно набрать в Варшаве сколько можно более людей для пополнения корпуса Понятовского, и ремонт для кавалерии и артиллерии. Пишите к нашему Послу в Варшаве, возбуждайте его к большей деятельности. В его донесениях много красноречия, но мало дела. Пишите также Военным Министрам в Варшаву и в Саксонию о присылке рекрутов и ремонта для Саксонского корпуса. О том же подтверждайте всем Дворам Рейнского Союза. Бородинская победа изанятие Москвы не должны усыплять рвения наших союзников»[65]. «Не говорю вам о поспешнейшем формировании Литовских полков. Литва должна видеть, что от ее усердия зависит ее спокойствие. Если бы в Литве было более деятельности, то теперь находилось бы тысячи четыре человек у Дриссы иони остановили бы набеги казаков, столько же стояло бы у Бобруйска и у Пинска, избавляя от казаков всю Литву»[66]. «Вам легко уверить Австрию, Пруссию и другие Дворы, что их собственные выгоды зависят от скорейшего окончания дел моих в России. Остается только одно средство благополучно довершить настоящую войну: доказать Императору Александру невозможность расстроить, извести нашу армию[67], как Он надеется, и убедить Его в бесполезности Его усилий против огромных способов умножения армии, находящихся у мена во Франции и заключающихся в добром расположении моих союзников. Отовсюду должно присылать ко мне подкрепления, и увеличивать на словах и бумаге число войск, ко мне отправляемых. Надобно приказать союзным Дворам печатать в газетах, что они посылают ко мне вдвое более, нежели на самом деле»[68].

22 роты артиллерии шли от Рейна к Эльбе и Одеру. 4.000.000 франков и неограниченный кредит были даны Генералу Бурсье для покупки 14.000 лошадей в Немецкой земли, Польше и Литве; 4.000 лошадей велено купить в Могилеве и 1.000 в Варшаве. Из Франции назначено прислать в каждую роту полков ручные мельницы, и предписано делать таковые же в Кенигсберге, Вильне, Минске и Варшаве. Для продовольствия в тылу армии, где все еще царствовало безначалие, велено заключить торги на покупку хлеба; в Ковно и Вильну назначено прислать амуничные вещи из Данцига и Кенигсберга, и доставить привезенное из Триеста пшено сарачинское в Гродно и Минск. Охраняя путь сообщений от Смоленска до Москвы, Наполеон, после первого там набега Дорохова, велел войскам, сопровождавшим транспорты, идти вместе, не разрываясь, и на биваках становиться вокруг обозов, а обозы отправлять из Смоленска под начальством штаб-офицеров, с прикрытием не менее 1.500 человек. Наполеон приказал перепечатать и разослать к комендантам и этапным начальникам, от Ковно до Москвы, существовавшие в его армии постановления о следовании обозов. Он велел также купить хлеба и мяса на 250.000 рублей в Можайске, Гжатске, Дорогобуже и Вязьме, и довольствовать им проходящие войска. Для большего обеспечения сих последних, назначил он проложить новую дорогу из Смоленска, верстах в 7-ми, или 10-ти, параллельно со старою, в краю менее разоренном, но таким образом, чтобы новый проселочный путь выходил на Вязьму, Дорогобуж и другие города. Велено всех людей, к какому бы роду войск они ни принадлежали, проходивших по одиночке, задерживать в Смоленске, составлять из них маршевую колонну, в 10 или 12.000 человек, с 12-ю орудиями, и снабжая их десятидневным провиантом, посылать по новой дороге, со всеми обозами, столпившимися в Смоленске. Наполеон приказал Маршалу Виктору, вступившему 23-го Августа в Россию: 1), наблюдать дороги из Вильны к Смоленску через Минск и Могилев; 2), в случае нужды подкреплять Сен-Сира в Полоцке, и сторожить, чтобы какие-нибудь из Русских войск, ускользнув от наблюдения Сен-Сира и Князя Шварценберга, не пробрались в тыл Наполеона; 3), служить резервом главной армии, находившейся в Москве. Повеление застало Виктора в Минске, откуда он тотчас выступил и, 15-го Сентября, пришел в Смоленск. Через несколько дней получил он приказание возвратиться и стать между Полоцком и Минском. «В сей позиции», писал ему Наполеон, «составите вы главный резерв, и смотря по обстоятельствам, пойдете на помощь Князю Шварценбергу для заслонения Минска, или подкрепите Сен-Сира, или прикроете Вильну, или наконец двинетесь к Москве для моего усиления»[69]. Оставив в Смоленске дивизию Бараге д'Илье, Виктор расположил остальные войска своего корпуса в Сенно, Бабиновичах и Орше, куда перешла и его корпусная квартира.

Ежедневно присутствовал Наполеон на разводах гвардии в Кремле, где также осматривал полки, стоявшие близ города. Пехота была лучше конницы и артиллерии. Она отдыхала весь Сентябрь; ее ряды пополнились выздоровевшими; мундиры и обувь были исправлены найденными в Москве сукнами и кожами. Из кавалерии только гвардейская оказывалась годною для службы, а армейские конные полки доведены были до крайности усиленными переходами от Немана до Москвы, Бородинским сражением, недостатком корма и фуражировками, подвергавшими Французов беспрестанным поражениям от казаков и крестьян. Донцы гарцевали иногда в виду Москвы, даже врывались в самые заставы столицы[70]. Артиллерийские и обозные лошади с каждым днем приходили в худшее состояние. Более всего страдала нравственная сила армии. Наполеон не мог восстановить подчиненности, потрясенной четырехнедельным своеволием и грабежом в Москве. Из отданных по его гвардейскому корпусу приказов видно, до чего ослабела служба и достигло неуважение к самому Наполеону. Приведем примеры. В приказе от 22-го Сентября сказано: «Не взирая на все повеления, караулы не исполняют своей обязанности; ночью часовые не окликают проходящих». От 24-го Сентября: «Сегодня, на разводе, офицеры не салютовали шпагою Императору». Приказ от 11-го Сентября так неблагопристоен, что не переводя его по-русски, помещаем в подлиннике: «Le grand marechal du palais se plaint vivement que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur»[71]. Наполеон укреплял Кремль, и хотел привести его в такое положение, чтобы можно было держаться в нем против внезапного набега наших войск. Безмолвный, вековой свидетель дивных судеб Отечества, Кремль должен был служить оплотом для врагов! 30 орудий взвезли на стены, и для удобнейшего действия артиллерии приказано сломать несколько строений вне Кремля, «а именно», сказано в повелении Наполеона, «срыть мечеть»[72]. Он называл мечетью церковь Василия Блаженного, памятник покорения Казани, торжества Христианства над Исламизмом! Потом Наполеон отменил это повеление и стал укреплять Новодевичий монастырь, куда сам приезжал 23-го Сентября. Он лично приказал заколотить задние ворота наглухо, завалить их землею, и поставить на них по одной пушке; для входа оставить боковые ворота, и против них соорудить батарею. В церкви Иоанна Предтечи, близ Новодевичьего монастыря, велел он сены подбить и потом церковь взорвать, что и было исполнено[73]. Стараясь поддержать в войсках бодрость, Наполеон приказал рассеивать слухи о мнимых успехах, одерживаемых его боковыми корпусами, об осаде Петербурга, разбитии Графа Витгенштейна, приближении к Москве больших подкреплений и обильных запасов, и наконец, о намерении своем зазимовать в Москве. Устроили два театра, один в доме Познякова, другой в Кремле, и собрали остатки находившейся в Москве Французской труппы. «Когда нам велели играть комедию», пишет одна из тогдашних актрис, «мы подумали, что над нами шутят. У нас не было ни платья, ни башмаков; однако ленты и цветы были скоро найдены в солдатских казармах; поставили декорации, зажгли лампы и мы начали представление на дымящихся развалинах города»[74]. Оркестр состоял из музыкантов одного Лифляндского помещика, который переселился из Риги в Москву, и при нашествии неприятеля уехал, оставив там музыкантов. Когда припасы начали скудеть, проголодавшимся Французами пришлось не до музыки, и они с хлеба долой выслали оркестр за Тверскую заставу, откуда он пришел к отряду Генерала Винцингероде.

Театры, смотры, разводы, декреты о внутреннем устройства Франции не утоляли кипучей деятельности Наполеона, не удовлетворяли замыслам, исполнявшим его душу при вторжении в Россию. He за тем пришел он в Москву, чтобы в Кремле смотреть на комедии, слушать концерты, любоваться церемониальным маршем своей гвардии. Скука одолела его, а презрительное молчание Александра разъярило новым мщением. Он приказал отыскивать в уцелевших от пожара архивах и книгах все, относившееся до Пугачевского бунта. Этого мало. Государственный Секретарь Дарю изготовил возмутительное воззвание против нашего Правительства. Нелепость сия осталась в проекте, о существовании которого нет официальных документов, но сохранилось письменное показание одного добросовестного Московского жителя. Он находился тогда в Москве, часто был призван к Дарю на совещание, потом явился к Князю Кутузову и был отправлен им в Петербург[75]. Душевные свойства Наполеона, его намерение раздробить Россию, поступки его в Вильне, где Литву, Волынию, Подолию и Белоруссию торжественно приглашал он к отторжению от Империи, присяга, к коей старались приводить жителей в занятых неприятелем губерниях, печатное провозглашение Наполеона в Москве, призывавшее Русских соединиться с ним, словом все обстоятельства не дозволяют усомниться в справедливости показания на счет проекта сумасбродной прокламации, изобличавшей также величайшее невежество в нашей истории. Наполеону были известны манифесты Государя, воззвания Синода, печатные объявления Правительства об ополчении и вооружениях. Все сии акты, как видно из отбитых у неприятеля бумаг, были переводимы для Наполеона[76]. Из них удостоверился он, что Император Александр, подвигал на брань все силы России, физические и нравственные, хотел, чтобы война была почитаема войною за Веру, за Церковь, войною религиозною, следственно самою губительною. Тогда злоба Наполеона против Государя дошла до исступления, и для поколебания России он прибегнул к средствам, изложенным в воззвании, которые показывают, что разум его был омрачен страстями, и вместе с тем служат доказательством, что он решительно не имел понятия о России, и на счет ее был в таком же заблуждении, в каком и поныне коснеет западная Европа.

Когда Наполеон предавался в Москве порывам бешенства против Императора Александра, и войска его разбойничали, авангард Мюрата бедствовал. Лагерь его, с 20-го Сентября по 6-е Октября, стоял вдоль Чернишни, на дороге из Тарутина в Москву. По сторонам его, иногда и в тылу, вооруженные крестьяне и летучиеотряды нападали на Французов. Мюрат приказал наконец сопровождать фуражиров пехоте с артиллериею[77]. Час от часу менее привозили с фуражировок. Рожь, ячмень и гречу варили сырыми, кипятя в воде до тех пор, пока зерна лопались. Тогда снимали с зерен шелуху и употребляли их в похлебки. За недостатком мельниц, офицеры исолдаты мололи руками на жерновых каменьях не сушеные и не провеянные зерна, ипоили из них хлеб, или мякину, смешанную с соломою и шелухою. Редко удавалось фуражирам пригонять рогатый скот и овец; войско принуждено было питаться конским падалищем, валявшимся по полям и в лагере. Всего более нуждались в соли, и вместо ее употребляли порох, но от такого соления происходили неутолимая жажда и поносы, заставившие отказаться от пороха. Масла и сала вовсе не было; клали в пищу сальные свечи, предварительно вынимая из них светильни. Голод достиг до такой степени, что и с сею отвратительною приправою находили кушанья вкусными[78]. В дровах тоже был недостаток. Сначала топили хлевами, амбарами и омшниками соседних селений, а потом принялись ломать крестьянские дома; в ближних окрестностях осталось только малое число изб, занятых генералами и больными. Особенно страдали неприятели зубною болью, кашлем, поносом, рожею, следствием несварения пищи и простуды, коейi подвергались люди,едва имевшие небольшое количество соломы. Стараясь согреться в холодные ночи, обкладывали себя соломою, но не находили теплоты. Заморозки становились уже столь сильны, что по утрам солома обыкновенно покрывалась ледяною корою. Тощие лошади, без корма и по ночам замундштученные, стояли возле биваков, под открытым небом, и заносились инеем.

Сообщение авангарда неприятельского с Москвою почтя прекратилось. Нельзя было ездить из Винкова в Москву иначе, как всопровождении сильного конвоя. Без того, отправлявшиеся из Мюратова лагеря в столицу, подвергались нападениям казаков и поселян[79]. Таким образом, авангард Наполеона стал, как будто отрезанным от главной его армии. Офицеры и солдаты, одинаково терпевшие от голода, болезней и осенней погоды, собирались вокруг бледных бивачных огней укорачивать разговорами бессонные ночи. Горевали о своем положении, судили о жребии, ожидавшем их в неизмеримом Отечестве нашем, но не колебались однако же в веровании в счастье и военное искусство Наполеона. Многолетние успехи его были для войск ручательством, что он выведет их из России невредимыми, торжествующими, что труды и изнурение скоро вознаградятся блистательным миром. В неприятельской армии знали о сделанных Императору Александру предложениях и посылке Лористона в Тарутино, а потому временное бездействие воюющих сторон неприятели почитали перемирием, заключенным до получения ответа из Петербурга. В скором подписании мира тем менее сомневались в войсках Мюрата, что на передовых цепях совсем не завязывали перестрелки и стояли спокойно. На наших аванпостах ежедневно разъезжал Милорадович, рисуясь на статном коне. Вдоль своей цепи тоже самое делал Мюрат. Иногда, съезжаясь на близкое расстояние, они раскланивались и один другого приветствовали, но не вступали между собою в продолжительные разговоры, как писали о том в современных газетах. Мюрат несколько раз посылал уведомлять Наполеона о лишениях, претерпеваемых войсками, и опасности авангарда, стоявшего в виду Русской армии, говоря, что она могла с часа на час атаковать его. От Мюрата не могло быть и то сокрыто, что в Тарутине не помышляли о мире. Ежедневно слышал он, как производились у нас ученья с пальбою, и беспрестанно получал донесения фуражиров о восстании народном. Переговорщики его, приезжавшие к Милорадовичу для осведомления о пленных, или для доставления к ним писем и денег, возвращаясь к своим, говорили, что Русские визобилии, веселы, бодры, убеждены, что война не только не близка к окончанию, но едва начинается. В самом деле, мысль сия становилась у нас все более и более общею и была одним из великих последствий оставления Москвы. Слова: «Москвы нет!» пресекли разом все связи с нею, и разрушили заблуждение, видевшее в ней всю Россию. Падение Москвы открыло Русскими высший предмет для их усилий: оторвало их от Столицы и обратило к защите Государства.

Сколь ни были справедливы опасения Мюрата, но он не получал удовлетворительного ответа от Наполеона. Наконец отправил он к нему адъютанта, для подробного донесения о своем положении. Выслушав посланного, Наполеон отвечал: «Имея легкую конницу, можно найти продовольствие везде, и селения вокруг авангарда еще не вовсе разорены». Потом, рассматривая на карте позицию авангарда, он спросил: «Что за странная мысль пришла Мюрату стать в лощине? Ему следовало расположиться на Наре». – «Он xoтел стать на берегах ее», отвечал адъютант, «но неприятель не допустил». Наполеон возразил: «Русские не будут атаковать нас; им покой нужнее, чем вам. Моя армия теперь в лучшем положении, нежели когда-либо; несколько недель стоянки принесли ей великую пользу. Скажите Неаполитанскому Королю, что завтра пришлю ему муки, и приказываю непременно держаться на занятой им позиции. Он не будет атакован, но если последует на него нападение, пусть остановится при Воронове и укрепит там дефилеи»[80]. Разговор сей происходил 30-го Сентября, накануне того дня, когда отчаявшись получить из Петербурга ответ на мирные предложения, Наполеон начал готовиться к выступлению из Москвы.

[52] Генерал-Интендант Наполеоновой армии пишет: «Les ressources qu'offroit le pillage des ruines de Moscou, furent promptement epuisees; les fourrage devinrent rares et quand il fallut les chercher dans un rayon au dela de deux lieues, les partis de cosaques rendirent ce fourragement de jour en jour plus difficille et plus perilleux». Souvenir du lieutenant general Dumas, III, 453.

[53] Слова очевидца: «Les soldats se nourrissoient de la chair des corbeaux et des chats. A Moscou meme, les troupes de ligne se livroient par necessite a cette espece de chasse. La viande de cheval n'etoit pas mangeable; on en faisoit cependant cuir de tems en tems faute de mieux». Histoire de la destruction de Moscou, par de В.... Ch.... 150.

[54] «C'est au milieu de la foule de moujiks que je reponds a la hate a votre aimable billet. Je suis l'intendant le plus miserable du monde, et vous en jugerez, lorsque vous saurez du'en vous envoyant ce que je pus, et ce dont je rougis je partage avec vous, j'ose dire, en frere. Je n'ai ni pain, ni farine, a pins forte raison des poules et des moutons, mais on m'a fait cadeau hier de quelquos oeufs; j'ai pu acheter 4 bouteilles de vin, et je m'empresse de vous en offrir la moitie, trop heureux si cette faible preuve de mа bonne volonte vous est le garant de mon desir de vous etre agreable».

[55] Донесение Императрице Марии Начальника Павловской больницы Доктора Оппеля, от 13-го Октября.

[56] «La partie de mon arrondissement continue a etre en proie au pillage des soldats du 3 corps, qui, non contens d'arracher aux malheureux, refugies dans des souterrains, le peu qui leur reste ont meme la ferocite de les blesser a coups de sabre, comme j'en ai vu plusieurs exemples. Le 2 octobre». Подписано: Lalance.

[57] «Le pretre que j'avois decouvert et invite a recommencer a dire la messe, a nettoye et ferme l'eglise. «Cette nuit on est venn de nouveau enfoncer les portes, casser les cadenas, dechirer les livres et commettre d'autres desordres, le 5 octobre».

[58] «Rien de nouveau, outre que les soldats se permettent de voler et de piller, le 9 octobre». Подписано: Droz.

[59] «Le vol et le pillage continuent. Il у a une bande de voleurs dans notre district qu'il faudra faire arreter par de fortes gardes. Le 11 octobre». В донесениях Приставов счисление по новому стилю.

[60] Донесение Тутолмина ИМПЕРАТРИЦЕ МАРИИ ФЕДОРОВНЕ, от 11-го Ноября 1812.

[61] Подробности таковых посылок находятся в книге, изданной Ждановым, под заглавием: Памятник Французам, или приключения Московского жителя П. Ж. С. Петербург 1813.

[62] Донесение Главного Доктора Оппеля ИМПЕРАТРИЦЕ МАРИИ ФЕДОРОВНЕ, от 15-го Октября.

[63] Донесение Тутолмииа ИМПЕРАТРИЦЕ МАРИИ ФЕДОРОВНЕ от 11-го Ноября.

[64] «L'enthousiasme des Parisiens, en apprenant l'entree de l'Empereur a Moscou, n'est temperee que par la crainte de l’en voir sortir triomphant pour marcher sur l'Inde». Fain, Manuscrit de 1812, II, III.

[65] Повеление от 11 го Сентября.

[66] Повеление от 17-го Сентября.

[67] «De miner notre armee».

[68] «Non seulement je desire que de toutes parts on m'envoye des renforts, mais je desire aussi qn'on exagere les envois, et meme que les souverains fassent mettre dans les gazettes le grand nombre de troupes qui partent, en doublant le nombre».

[69] Повеление Виктору, от 6-го Октября, нового стиля.

[70] «A la fatigue des fourrages se reunissoit le danger des cosaques, qui se niontroient quelquefois jusqu'aux portes de Moscou». Chambray, Histoire de l'Expedition de Russie II, 203. – «On a vu de cosaques pousser la hardiesse jusqu'a penetrer dans l'enciente meme de Moscou». Histoire de la destruction de Moscou, par F. de B... Ch. 148.

[71] Подлинные приказы хранятся в Императорской Публичной Библиотеке.

[72] «Demolir tous les batimens qui encombrent les ouvrages exterieurs et notamment la Mosquee». Повеление Наполеона начальнику артиллерии Ларибоассьеру, от 19-го Сентября.

[73] Записки Московской Духовной Консистории.

[74] Madame Fusil, L'incendie de Moscou, 23.

[75] Отношение Князя Кутузова Графу Аракчееву, от 23-го Октября, из Быкова, близ Вязьмы.

[76] Переводы были делаемы Секретарем его Лелорнь-Дидевиллем.

[77] Вот слова очевидца: «Quelques fourrages decouverts a une lieue, sur les derrieres, suffirent pendant les premiers jours a la nourriture des chevaux, mais ensuite il fallut aller plus loin. On у etoit entoure par les cosaques. On fut oblige de se former en troupe, el bientot de prendre des cannons». Faure, Souvenir de Nord ou la guerre de Russie, 62.

[78] Слова очевидца: «Der mit Talglichter gekochte Brey oder Mehlsuppe schmeckte bei unserm Hunger gut». V. Roos, ein Jahr in meinem Leben, 147.

[79] «Les communications avec Moscou etoient a peu pres interceptees par les cosaques. On nepouvoit у aller qu'en force. C'etoit un voyage au moins de 5 ou 6 jours pour aller et venir, et puis, etoit-on sur d'y trouver des vivres? On entendoit dire que des domestiques et des soldats, qui etoient alles depuis deux ou trois jours dans les environs pour chercher quelques subsistances, n'etoient pas revenus. Quelquefois il en arrivoit un ou deux qui racontoieut comment ils avoient eu a se battre contre des cosaques ou des paysans reunis dans les bois; comment ils avoient ete separes de leurs camarades qui avoient ete pris ou tues; souvent eux memes ne rapportoient rien. Chaque regiment se mit sur le pied de fournir un detachement qui se reunissoit a d'autres, et tous ensemble alloient sous la conduite d'un capitaine ou d'un chef d'escadron. On esperait de ces expeditions et de quelques convois envoyes a Moscou; mais toutes ces tentatives echouoient successivement, et chaque jour, au lieu de combler nos esperances, venoit les detruire». Faure, Souvenir du Nord, ou la guerre de Russie, 64.

[80] Chambray, Histoire de l'Expedition de Russie, II, 206.