Итого . . . 160.212.794 рублей.

Итого . . . 160.212.794 рублей.

Мало находилось в России семейств, которые в Отечественной войне не лишились бы отца, брата, сына, или родственника, павших в рядах храбрых. Об их вечном успокоении возносились молитвы к небу; погребальное пение панихид сливалось с молебнами о победах, оглашавшими всю Империю. Златоуст 1812-го года, Архиепископ Августин взывал: «Земля Отечественная! Храни в недрах своих любезные останки поборников и спасателей отечества; не тяготи собою праха их! Вместо росы и дождя, окропят тебя благодарные слезы сынов Российских. Зеленей и цвети до того великого и просвещенного дня, когда воссияет заря вечности, когда солнце правды оживотворит вся сущая во гробах!».

Правительство оказывало всякие пособия жителям, удалившимся во время войны из занятых неприятелем областей, и оставшимся без пристанища и средств к существованию. Прибывавшим из сих губерний чиновникам выдавалось жалованье; велено было помещать их преимущественно на открывавшиеся вакансии. Выходцев крестьян, из которых иные очутились под Гатчиною, а другие на низовьях Волги, размещали по казенным селениям, и определяли им денежное вспоможение, по примеру существующего положения о крестьянах, переселяющихся из малоземельных губерний в многоземельные, на взрослого по 15-ти, на малолетнего по 7½ копеек в сутки. Во всех губерниях были учреждены для попечения о выходцах Комиссии, под надзором губернаторов, вице-губернаторов, предводителей и прокуроров. Для каждой Комиссии открыли в Казенных Палатах кредит в 10.000 рублей и выставили при церквах кружки для добровольного подаяния. Комиссии обязаны были приводить в известность нуждавшихся в помощи скитальцев, изыскивать и употреблять все средства для поддержания их, размещая их по городам и селениям, и предлагая им, не пожелает ли кто вступить добровольно в военную службу на время войны, с тем, чтобы по окончании ее возвратиться в дома свои, а если помещики оставят крестьян на службе, то зачитать их за рекрутов. Притом подтверждено было: отнюдь ни кого не принуждать к службе. Епархиальным Архиереям велено было принимать в призрение монастырей выходцев, особенно престарелых, немощных и малолетних. В таком священном деле Русское радушие и гостеприимство обыкновенно предупреждали действия Правительства. В городах и селах давали выходцам пищу, одежду и пристанище. В пользу их были присылаемы значительные суммы из удаленных от театра войны губерний. Так, на пример, Костромское дворянство пожертвовало из сельских запасных магазинов 50.000 четвертей хлеба; вырученные за их продажу деньги, полмиллиона рублей, препровождены были для раздачи разоренным от неприятеля. Из сей суммы 50.000 рублей переданы в ведение Синода, на возобновление церквей, потерпевших во время нашествия. В Петербурге составились два общества. Женское Патриотическое, под покровительством Императрицы Елизаветы Алексеевны, и Сословие призрения разоренных от неприятеля. В положении о сем Сословии сказано: «Когда во всякое время благородному сердцу полезно и приятно помогать страждущему человечеству: то сколь наипаче оное нужно и достохвально в нынешние времена, когда рукою бесчеловечнейшего из врагов во многих губерниях селения и дома соотечественников наших истреблены огнем, и многие из них, лишившись всего что имели, и потеряв отцов, или мужей, или братьев, или сыновей своих, падших за Веру и спасение Отечества, остались в старости, или малолетстве, вдовами или сиротами, без всякой помощи и пропитания. Хотя правительство прилагает всевозможное попечение о сохранении их от глада и нищеты, однако же вражеская рука умела сделать число их так великим, что ни каким образом невозможно удовлетворить всем их нуждам. По сей причине, с дозволения Государя Императора, учреждается прием добровольного приношения в пользу пострадавших и разоренных от неприятеля городских и сельских жителей». В Петербурге начали издавать новую газету, под названием «Русского Инвалида», с целью обращать выручаемую за нее прибыль в пользу изувеченных в сражениях воинов и осиротевших семейств их[420]. Приношения в пользу Инвалида стекались отовсюду. Самые щедрые дары доставляемы были Императрицею МАРИЕЙ ФЕДОРОВНОЙ, и присылались обыкновенно с следующею припискою: «От счастливой Матери и Детей Ее». Когда через год потом, Великие Князья Николай Павлович и Михаил Павлович отправились в армию, в приписке сделано было изменение, и присылаемые по повелению Императрицы в пользу Инвалида суммы сопровождались словами: «От счастливой Матери иЕе дочери». Из множества приношений, беспрестанно увеличивавшись Инвалидный капитал, нельзя пройти в молчании 42.000 рублей, пожертвованных на призрение защитников Отечества – кем? Московскими жителями, едва оживавшими тогда от разразившейся над ними грозы.

Смоленские и Московские страдальцы были близки к сердцу Государя. В Смоленскую губернию отправлен Сенатор Каверин, с Высочайшим повелением: «войдя в рассмотрение необходимых надобностей разоренных от неприятеля жителей, принять немедленно все возможные меры к отвращению главнейших их недостатков, не останавливаясь, хотя бы на то потребны были и немалые суммы, лишь бы токмо доставлены им были необходимые пособия, сделав также положение и в рассуждении их облегчения в исполнении общих повинностей». О несчастнейших из Московских страдальцев повелел Государь доносить прямо Себе, и писал Графу Ростопчину:

«Обращая печальный взор Наш на пострадавшую от руки злобного неприятеля Москву, с крайним сожалением помышляем Мы об участи многих потерпевших и разоренных жителей ее. Богу так угодно было. Неисповедимы судьбы Его. Часто в бурях посылает Он нам спасение, и во гневе являет милость Свою. Сколь ни болезненно Русскому сердцу видеть древнюю столицу Нашу большею частью превращенную в пепел, сколь ни тяжко взирать на опаленные и поруганные храмы Божии, но не возгордится враг наш сими своими злодействами: пожар Москвы потушен кровью его. Под пеплом ее лежат гордость его и сила. Из оскорбленных нечестивою рукою его храмов Божиих изникла грозная и праведная месть. Уже руки, наносившие зло России, связаны; уже обращенный в бегство неприятель, предав на посечение тыл свой, льет кровавые токи по следам своим. Глад и смерть текут за ним. Быстрота стоп не помогает ему. Долгота пути приводит его в отчаяние. Россия видит сие, и вскоре с радостью увидит вся Европа. И так, хотя великолепную столицу Нашу пожрал несытый огонь, но огонь сей будет в роды родов освещать лютость врагов и Нашу славу. В нем сгорело чудовищное намерение всесветного обладания, приключившее только бедствий всему роду человеческому, и приготовлявшее столько же зол предбудущим родам. Россия вредом своим купила свое спокойствие и славу быть спасительницею Европы. Толь знаменитый и достойный храброго народа подвиг исцелит и не дает ей ран своих чувствовать. Между тем обращая попечительное внимание Наше на пострадавших жителей Московских, повелеваем вам немедленно приступить к призрению их и к поданию нуждающимся всевозможной помощи, возлагая на вас обязанность представлять Нам о тех, которые наиболее претерпели».

На пепелища городов возвращались и гражданские начальства. По прибытии своем на места, не скоро могли они заняться исполнением должностей своих, потому что здания присутственных мест, архивы и дела находили большею частью сожженными. Первоначальным действием губернских и уездных начальств препятствовало также разорение почтовых станций, от чего происходила медленность в пересылке предписаний и получении донесений. Во всем очищенном от неприятеля крае спешили учреждать почтовые сообщения. При оскудении обывателей лошадьми дело сие сопряжено было с большим трудом. Одною из первых забот Правительства было восстановление богослужения и возвращение церквам пастырей. Государь велел отправиться в Смоленскую и сопредельные ей губернии Члену Синода, Архиепископу Феофилакту, для употребления всех возможных усилий к приведению епархий, по всемих частям, в надлежащее устройство. О действиях своих Архиепископ обязан был доносить еженедельно Синоду. В Высочайшем,данном ему рескрипте между прочим сказано: «Молю Бога, да ниспошлет вам силы ко славе имени Его, к пользе служителей алтаря, к обрадованию сынов Православной Церкви».

Оживала и Москва, пораженная рукою извергов, стряхивала с себя пепел и прах, возносила поседевшую главу свою из развалин. Долго надобно было очищать ее от всяких мерзостей, которыми иноплеменные пришельцы ее наполнили. Для уборки хлама и нечистоты в церквах, общественных зданиях и улицах, кроме наемных людей, употребляли исправлявших во время занятия неприятелями Москвы полицейские и другие должности. Вокруг них ставили команды для охранения их от негодования народа. Немалого труда стоило очистить Москву от мертвых трупов, лежавших не только на поверхности земли, но в погребах, колодцах и потаенных местах. В уездах Московской губернии и в Москве человеческие трупы и падаль предаваемы были сожжению. Кроме зарытых в ямы и значительного количества отправленных на нашатырные заводы, сожжено в Москве зимою 1812-го года человеческих трупов 11.958, да конских 12.576[421]. По очищении города начали освящать одну часть за другою, при чем Викарий Московский Августин, окропляя крестообразно город и многочисленным народные толпы, произносил следующие слова: «Вседействующая благодать Божия кроплением воды сея освящает древний, благочестивый город сей, богоненавистным в нем пребыванием врага Бога и человеков оскверненный. Во имя Отца и Сына и Святого Духа!» К возвеличению торжества обновления Москвы особенно способствовали известия, почти ежедневно приходившие от Князя Кутузова о поражениях неприятеля. При служении благодарственных молебствий палили из Французских орудий, отправленных Фельдмаршалом в Москву, по данному ему повелению. Так жерла, привезенные Наполеоном для разгромления России, обращены были на возвещение и прославление побед ее. Когда приступили к освящению Кремлевских храмов, Августин, вступив в Успенский Собор, повергнулся на землю и в лице всей Христовой Церкви воскликнул: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!». Вообще при совершении освящения Москвы являла она зрелище, подобное тому, какого свидетелем был Иерусалим, когда при возобновлении храма Господня Зоровавелем народ и плакал и восклицал от радости, видя левитов своих, в украшении, с трубами и кимвалами, хвалящих Бога.

Между тем, как в пределах России водворялись святыни на местах нечестия, праздновалось искупление Отечества и Государь замышлял в Вильне великое предприятие освобождения Европы, не остались чуждыми Его благодушия жертвы Наполеонова славолюбия, еще недавно раздиравшие утробу России. Александр простер руку помощи врагам, жребием войны преданным Его власти. Еще в Августе месяце постановлены были правила о пленных, заключавшиеся в следующем: снабжать их одеждою и обувью, смотря по временам года, и отправлять с воинскими командами, или внутреннею стражею, в губернии Астраханскую, Пермскую, Оренбургскую, Саратовскую и Вятскую; Поляков в Георгиевск; Испанцев и Португальцев в Петербург; больных оставлять в городских госпиталях; подводы давать: на 12 человек одну, для больных на 2 человека одну, на двух офицеров одну пароконную; содержание производить: генералам по 3 рубля в сутки, полковникам и подполковникам по 1-му рублю 50-ти копеек, майорам и обер-офицерам по 50-ти, нижним чинам по 5-ти копеек и солдатский провиант; деньги и хлеб выдавать вперед на 7 дней; не делать никаких обид пленным, наблюдая за ними, чтобы они не позволяли себе шалостей. Пленные вообще вели себя смирно, но изредка случалось, что они отбивали пики у конвойных крестьян и ратников, и скрывались. За побег, или буйство одного отвечала вся партия пленных, что смиряло дерзость, оказываемую некоторыми из них, особенно в начале похода, когда они высоко носили голову, величаясь чести принадлежать армии Наполеона, убежденные в скором торжестве его и, следственно, кратковременности своего плена. Вскоре однако же уразумели они ничтожность своего кичения. Видя собственными глазами воспламенение Русского народа и неизмеримость нашего Государства, они удостоверялись в суете замыслов своего прежнего повелителя. Иные стали даже изъявлять желание вступить в Русскую службу. Таких отправляли в разные депо, где образовывали из них батальоны. На сей предмет, для природных Французов, Итальянцев и Голландцев назначили сборным местом Орел; в Петербурге составляли батальон из Испанцев и Португальцев, в Ревеле Российско-Германский легион, из пленных и переметчиков, принадлежавших войскам различных Немецких владетелей.

В Ноябре Государь писал Князю Кутузову. «Неоднократно доходили до Меня сведения о тягостном положении пленных, из армии посылаемых через губернское начальство, для дальнейшего препровождения. Последнее уведомление, полученное Мною от Генерал-Губернатора Новгородского, Тверского и Ярославского, в копии у сего прилагаемое, показывает, что состояние пленных взывает к себе человечество. Убеждаясь бедствием их, Я поручаю вам подтвердить кому следует, чтобы пленные из армии, предводительствуемой вами, отправляемы были в полном порядке, а о соблюдении оного в пути, равно о достаточном продовольствии и снабжении одеждою, приличною времени года, всякий раз предписывать губернатору той губернии, в которую с самого начала партия пленных вступает, требуя неотменно распоряжения его, чтобы люди сии не отправлялись иначе в путь, как по окопировке, которая сохранила бы их от дальней нужды, наипаче в теперешнее зимнее время»[422]. Исполнение сего человеколюбивого повеления было сопряжено с великими затруднениями, а иногда и невозможно. Предписанные на счет пленных правила соблюдались, пока была некоторая соразмерность в числе забираемых нами неприятелей. При бегстве Наполеона из Москвы брали пленных сперва сотнями, потом тысячами, наконец десятками тысяч, полунагих, босых, среди замы, в местах безлюдных, до конца выжженных, где и Русская армия с нуждою имела пропитание, а иногда бывала без хлеба. Следственно, исчезла возможность снабжать пленных тулупами, обувью, продовольствием и подводами. Доколе пленные оставалась близ наших лагерей, с ними делились чем могли, но бедствия их начинались при отправлении их внутрь Империи. Многие погибали по дорогам,прежде нежели могли дойти до мест не разоренных, но и тут не было для них по большей части другого крова, кроме сараев, погребов, нежилых, или недостроенных домов. Во время разгара войны, крестьяне боялись как греха, оказывать пленным помощь; больных и истомленных выкидывали с подвод на поля и в снег, но потом, когда повсюду распространилась весть о торжестве Отечества, победа укротила праведный гнев, сострадание взяло верх над ненавистью к врагам, и Русское добродушие спасло их от неминуемой смерти. На них стали смотреть более с любопытством, чем с яростью; однако вскоре необходимость заставила избегать всякого сближения с пленными, потому что они заносили в селения злокачественные и прилипчивые болезни, коими многие из них были заражены. Больные пленники гнили и пухли; живые, от всякой мерзости, которую употребляли в пищу, смердели как трупы. Горе бывало тому, кто прикасался даже к рубищу, покрывавшему воинов Наполеоновой армии! Для отвращения заразы предписаны были разные средства, кроме врачебных пособий, состоявшие в том, что пленных ставили на ночлеги в нежилых избах, и как можно далее от обывателей, запрещали им всякое сообщение с поселянами, окуривали их, сжигали трупы и одежду умерших. Наконец, когда зараза усилилась и распространилась, даже в губернии, где не было театра войны, как то: Новгородскую, Псковскую, Вологодскую, Костромскую и Орловскую, велено было остановить рассылку пленных и оставить их на тех местах, где застигнет предписание[423].

Самая Вильна, до нашествия Наполеона цветущая, веселая, представляла в Декабре месяце обитель смерти. Бродившие по улицам Французы походили более на мертвых, нежели на живых людей. Иные идя, вдруг падали и умирали, другие были в одурении, вытараща глаза хотели нечто сказать, но испускали только невнятные звуки. В одном месте находилась стена, составившаяся из смерзшихся вместе тел, накиданных одно на другое. Большого труда стоило убрать мертвых, привести в известность больных и пленных, наполнявших без изъятия все дома, и большею частью страдавших прилипчивыми болезнями, гнилыми горячками, злокачественными сыпями, кровавыми поносами. Более 800 артиллерийских и других казенных лошадей были наряжаемы несколько суток сряду для вывоза трупов; до 200 Русских и пленных лекарей, занимаясь целый день больными, не успевали осматривать всех порученных им страдальцев. Собирание трупов по полям, дорогам и лесам, сваливание их в большие кучи, предание земли, сжигание, должно было производиться особыми подрядами. 13.000 раненых и изнемогавших неприятелей собраны были в Католических монастырях, гдев темных коридорах, на крыльцах, и дворах навалены были костры умерших и издыхающих; заразительный воздух рассеивал семена болезней. В больницах так было тесно, что находившиеся в них, еще не совсем ослабевшие неприятели,для соделания себе большего простора, выбрасывали из окон умирающих, но еще живых товарищей своих. Государя не устрашили смрадные могилы. Он САМ посещал госпитали, или, лучше сказать, обширные кладбища, лично утешал и ободрял страдальцев, и извлекал слезы благодарности из глаз их. Он присутствовал при перевязке ран и раздаче пищи, говорил неприятелям об их отечестве, подавал им надежду возвратиться на родину, и попечениями Своими спас тысячи несчастных, обреченных на гибель неизбежную. Самые злонамеренные иностранные писатели о войне 1812-го года, самые злые клеветники России, побежденные великодушием Александра, превозносят Его самоотвержение, сознаваясь единогласно, что в полном сиянии славы, победоносный Самодержец России отваживал жизнь Свою дляспасения изнемогавших под бременем золнеприятелей.

Не только на врагов обратил Александр Свое милосердие, но и на тех жителей в возвращенных от Польши губерниях, которые во время нашествия забыли долг верноподданных, и соединились с пришельцем, мечтавшим поработить Россию. Через сутки после приезда Своего в Вильну, Государь объявил им прощение Манифестом. Исключались от помилования только те, которые после Манифеста коснели в своем преступлении: такие отвергались от недр России и теряли права на свои имения. «Надеемся», говорил Александр, что сие Наше чадолюбивое и по единому подвигу милосердия сделанное прощение приведет в чистосердечное раскаяние виновных, и всем вообще областей сих жителями докажет, что они, яко народ, издревле единоязычный и единоплеменный с Россиянами, нигде и никогда не могут быть столько счастливы и безопасны, как в совершенном во единое тело слиянии с могущественною и великодушною Россиею».

[420] Учредителем газеты, Русский Инвалид, послужившей основанием к составлению огромного Инвалидного капитала, был Коллежский Советник Пезаровиус.

[421] Донесение Московского Обер-Полицмейстера Главнокомандующему от 12-го Апреля 1813 года, № 1,355. В том же рапорте в каких частях города сколько сожжено человеческих и конских трупов, а именно:

	Людей	Лошадей		Людей	Лошадей
Бранд-Майором	4,364	-	Таганской
В частях:			Мещанской	1,136	1,365
Серпуховской		1,521	Сущевской
Рогожской			Покровской	2,649
Пресненской			Лефортовской	1,251
Хамовнической			Якиманской
Новинской	1,656	6,339	Яузской		-
Пречистенской
			ИТОГО	11,958	12,576

[422] Высочайший рескрипт, от 7-го Ноября, №502.

[423] Журнал Комитета Министров, от 17-го Декабря.

⇐ Предыдущая 12