ГЛАВА XXIX.

ГЛАВА XXIX.

ИЗГНАНИЕ ИЗ РОССИИ ГЛАВНОЙ НЕПРИЯТЕЛЬСКОЙ APMИИ.

Граф Платов преследует Мюрата. – Донесение Бертье Наполеону о положении армии. – Выступление Французов из Ковно. – Ужасное состояние неприятельской армии. – Русские занимают Ковно. – Остатки главной армии Наполеона спасаются в Пруссию. – Заслуги Донского войска. – Серебро, принесенное им в дар Казанскому Собору. – Письма Князя Кутузова Графу Платову, С.-Петербургскому Митрополиту и Протоирею Казанского Собора.

После занятия Вильны театр войны разделился на три части: 1), по дороге от Вильны до Ковно, вслед за остатками главной неприятельской армии, под начальством Мюрата; 2), левее, против Князя Шварценберга и Ренье, и 3), правее Вильны, против Макдональда.

Погоня Графа Платова за Мюратом представляла зрелище невиданное. Армия, за 5 месяцев состоявшая более чем из полумиллиона людей, во всей воинской силе и красоте, озаряемая блеском славы, одушевленная воспоминаниями чудесных успехов, бежала без оглядки, преследуемая горстью казаков. Донцы напирали, сколько позволяли силы людей и лошадей, и настигая Французов, ударяли в дротики, или били в них из пушек, везомых на полозьях. Все желания Мюрата, Маршалов и скопищ их, состояли в поспешном достижении пределов России, все их военный соображения сосредоточились в быстроте ног. В первый день бегства Мюрата из Вильны, 28-го Ноября, главная квартира его была в Еве; Ней остановился с арьергардом в Рыконтах; 29-го Мюрат был в Румшишках. Ней в Жижморах; 30-го Мюрат прибыл ночью в Ковно, где надеялся сколько-нибудь собрать людей под зашитою еще летом сделанных Французами укреплений, между тем вывезти из города часть запасов, а прочее сжечь. «Но», доносил Бертье, «Наполеону, едва пришла гвардия и с нею безоружные толпы, как все меры, принятые для сохранения порядка, оказались тщетными. Гвардия вместе с толпами начала грабить, в городе вспыхнули пожары и люди предались всякого рода насильствам[385]. Я должен доложить Вашему Величеству, «что армия совершенно рассеяна и распалась[386], даже ваша гвардия; в ней под ружьем от 400 до 500 человек. Генералы и офицеры потеряли все свое имущество. Почти у каждого отморожены руки, или ноги, или уши, или нос. Дороги покрыты трупами; корчмы идома ими завалены. Армия составляет одну длинную колонну в несколько лье; в беспорядке выступает она поутру, и в беспорядке приходит на ночлег. Маршалы идут с Королем и гвардиею. Нельзя удержаться в Ковно, потому что армия более не существует[387]. Король переходит с главною квартирою на левый берег Немана»[388].

Для выступления из Ковно Мюрат ожидал Нея, с так называемым арьергардом, то есть, горстью людей, до половины замерзших, но сохранявших оружие и некоторую возможность действовать им. Ружейные стволы и курки были покрыты льдом; при поднятии шомпола для опущения его в дуло, замерзали у людей пальцы. С каждым часом состав арьергарда разрушался; число людей уменьшалось с такою невероятною быстротою, что имевший при отступлении из Вильны 3.000, Ней привел в Ковно только 60 человек. Остальные погибли на дороге, или были взяты Донцами. Казаки не переставали гнать перед собою Французский арьергард, как беспорядочную кучу одуревших, замерзавших людей, не помышлявших более об обязанностях службы, оживляемых только чувством самосохранения. Ней достиг до Ковно ночью 1-го Декабря. Найдя там гарнизон, он составил из него новый арьергард, занял им укрепления, и поставил на них пушки, находившиеся в Ковно. Безоружные начали переходить в разных метах по льду через Неман. Генералы и солдаты, офицеры и слуги, покрытые тряпьем, бледные, с потухшими глазами, небритою бородою, ускоряли бегство, толкая друг друга и торопясь выбраться скорее из России, осыпаемой ими всеми возможными проклятиями. Мюрат хотел знать: сколько могло быть людей в строю? Для получения сих сведений не было другого средства, как созвать всех Маршалов, и от каждого по одиночке отбирать показания. В следствие расспросов оказалось, что в гвардейской коннице состояло от 500 до 600, в пешей гвардии от 900 до 1.000 человек, в арьергарде Нея, вместе с присоединившимся к нему Ковенским гарнизоном могло набраться до 1.500 человек, что во всех прочих корпусах не было ни одного солдата, а при небольшом числе оставшихся знамен брели только но нескольку офицеров и унтер-офицеров. «Les corps etoient representes par leurs aigles», пишет Бертье, в донесении, откуда заимствованы сии подробности. В Баварских войсках, состоявших при начале войны из 30.000, оставалось 20 человек вооруженных[389]. Корпус Вице-Короля, имевший в июне до 60.000 человек, был до такой степени уничтожен, что по прибытии на Неман, все годные в строй поместились – в одной комнате![390] Мюрат решился отвести сии бедные толпы в крепости на Висле и прикрыть старую Пруссию корпусом Макдональда, приказав Нею держаться в Ковно сутки, или долее, для вывоза и сожжения казенных запасов.

Декабря 1-го вышел Мюрат из Ковно, и расположился биваками, на тех самых высотах левой стороны Немана, откуда Наполеон, среди бесчисленных колонн своей непобедимой армии, 11-го июня, долго смотрел на Русский берег, и вперяя хищный взор в неизмеримость России, мысленно делил и дробил ее, назначал в ней своим клевретам обширные поместья и уделы, и на ее развалинах основывал свое мировладычество. Вступив на левый берег Немана, Мюрат, Маршалы, все чины от первого до последнего почитали себя вырвавшимися из ада, и полагая преследование за ними конченным, впервые после бегства своего из Москвы вздохнули свободно. Перед их глазами горел, зажженный ими в разных местах, город Ковно, последнее позорище самого неистового буйства. Французы разбивали и грабили там винные магазины, кидались на обывательские дома, падали мертвые от опьянения. «Иных нельзя было выгнать из домов», доносил Бертье Наполеону. «Кажется, холод приводит человека в такое онемение, что отнимается у него всякое чувство. Надобно сказать всю правду: у четырех пятых частей армии отморожены руки, ноги, или лица. Ваше Величество не можете вообразить, до каких страданий и беспорядков стужа довела армию; не буду распространяться о плачевных подробностях грабежа, неповиновения: расстройство достигло высочайшей степени»[391]. В заключение Бертье скорбит о потере последней своей коляски: в ней были самые тайные бумаги, и найдено нами очевидное доказательство мошенничества Наполеона – доска для делания фальшивых сторублевых Русских ассигнаций.

Донося своему повелителю об уничтожении армии, Бертье умолчал о последнем ее издыхании. Оно было страшно, как гнев Божий, наказующий злодеяния и святотатство. На пути из Вильны до Ковно, метели, мороз, голод, казаки гнали войско иноплеменное в челюсти неслыханной смерти. Люди являлись тут лежащие на ободранной падали, сосали из нее кровь, рвали из нее сырое мясо, умирали в мучениях, стиснув зубами собственную свою руку, или ком земли, смешанный с снегом, или оледеневший кусок конского кала. Они тащились к огням и погибали в пламени, или на каленых углях; у иного горели ноги, у другого голова. Полунагие зарывались в горячий пепел, обжигали все тело и за минутную теплоту платили жизнью; устремлялись к огню, торопились отогревать лица, но головы их обнимались пламенем, волоса загорались, трещали, и враги с бессильными воплями оканчивали земное страдание. «Однажды», говорит очевидец, «встретили мы Французов, вырезывавших для пищи легкие части тела умершего товарища своего, и тут же за них поссорившись, закололи один другого»[392]. От голода кусали они лежавших на земли людей, в которых иногда тлела еще искра жизни, не давали им времени испустить дух, и с видом осклабляющегося удовольствия резали умиравших, пожирали соратника, друга, может быть брата, и вскоре в свою очередь соделывались добычею до исступления доведенных товарищей. Иной хриплым голосом жаловался, что он весь хладеет, мерзнет, уже не чувствует ни ног, ни рук. И вдруг, среди вздохов, визга и скрежета зубов раздавался дикий хохот. Иной обезумевший, воображая армию Наполеона в прежней силе, сзывал товарищей бить Русских, мечтал, что он в пылу сражения, произносил победные клики. Другой сумасшедший испускал самый горестный плач, или полагая себя в родительском доме, обращался с речами к матери, отцу, детям. За мгновенным перелетом мысли к прежним семейным радостям следовало предмогильное оледенение от яростной стужи, борение души с гробовым хладом. Стоны страдальцев раздавались на всех Европейских языках, и пришлецы засыпали на Русской земле с такими мучениями, что, казалось, смерть не мирила Творца с творением. Встречались также неприятели, у дверей гроба, без жалоб покорявшиеся судьбе и равнодушно взиравшие на приближение последнего часа; другие, попрыгивая, подувая в руки, спрашивали: скоро ли будет весна? или, садясь вокруг огней, с диким равнодушием жарили на тесаках и шомполах конину и мясо товарищей. «Что ты здесь делаешь?», спросили мы одного Французского офицера, сидевшего на снегу. «Жду смерти», отвечал он и закрыл плащом свое истощенное лицо. Так погибали приведенные Наполеоном в Россию полчища. Сколько древних родов угасло, сколько великих имуществ осталось без наследников, жен без супругов, родителей без детей, невест без женихов. Многие просили о вступлении в Русскую службу, об определенииих в повара, музыканты, лекаря, друзья дома[393], особенно в учители. Один Француз, взламывая череп давно убитого своего товарища и жадно глотая горячий ещемозг его, говорил: «Возьмите меня; я могу быть полезен России, могу воспитывать детей!».

Идя юдолью смерти, Граф Платов приблизился к Ковно, 2-го Декабря, в 10-ть часов поутру, и был встречен пальбою 20-ти, стоявших на укреплениях орудий. С нашей стороны отвечали из 8-ми пушек, бывших при отряде Графа Платова. Желая принудить неприятеля к отступлению, Платов послал казаков по льду через Неман, выше и ниже Ковно. Французы бросили пушки ипобежали из города. Настигнутый казаками за рекою, Ней хотел сделать последнее усилие и ударить в штыки, стараясь сколько-нибудь остановить преследование, но солдаты отказались идти против страшных для них казаков и рассыпались. Одна часть их была исколота и взята в плен; другая, рассеянная Донцами, сбилась с пути и впотьмах побежала двумя направлениями: к Тильзиту и Вильковиску. По обеим дорогам пошли за неприятелем доброконные, из всего отряда выбранные казаки. Ней был ранен, и, пользуясь темнотою ночи, ускакал Пильвишским лесом в то самое местечко Вильковиски, откуда 10-го июня Наполеон высокопарным приказом возвещал вселенной о пробитии для России последнего часа. Весь арьергард разбежался по лесам, и Ней остался без войск. Генерал-Интендант Французской армии описывает следующим образом свое свидание с ним. «Вырвавшись из окаянной России», говорит он, «я сидел в своей горнице в Вильковиске, как вдруг увидел вошедшего ко мне человека, в коричневом сюртуке, с длинною бородою, загорелым лицом, красными и сверкающими глазами». – «Вы меня не узнали?», спросил он. – «Нет! Кто вы?» – «Я – арьергард Великой Армии, Маршал Ней. Сделав последний выстрел на Ковенском мосту, бросил я в Неман последнее Французское ружье и спасся сюда лесами»[394]. Мюрат, Маршалы и все остатки главной армии Наполеона рассеялись по Восточной Пруссии. Смотря на сих живых мертвецов, едва веривших своему избавлению, Прусские местные начальства почитали их сперва за квартиргеров, посланных вперед для заготовления помещений для армии.

Во время четырехдневного преследования неприятелей от Вильны до Ковно, и при поражении их за Ковно, на левом берегу Немана, 2-го Декабря, полонено до 5.000 человек и взято 21 орудие; самая большая часть их досталась нам в Ковно. «С Нашей стороны», доносил Граф Платов, «урон не велик, и ему в Войске Донском ведется домашний счет»[395]. По занятии Ковно начали в нем тушить пожары и нашли богатую добычу: до 30.000 ружей с штыками, новых, совсем не бывших в употреблении, такое же число сожженных ружей, 779 ящиков с пушечными зарядами, 528 ящиков и 1.384 бочонка с ружейными патронами, 1.510 пушечных зарядов, без ящиков, и значительное количество хлеба. В 8-мь часов поутру, 3-го Декабря, въехал Платов в Ковно. Городские жители и обыватели соседних селений вышли на встречу победителям, с распущенными регалиями и радостными восклицаниями. В искренности чувств их нельзя было сомневаться, ибо в 5-ти месячное пленение, несчастные жители Ковно и окрестных сел изнемогали под бременем войны и буйства своих мнимых избавителей.Платов собрал войска на площади, и велел служить благодарственный молебен, с коленопреклонением и пушечной пальбою; при окончании молебствия троекратно провозгласили «ура!» Государю и «уpa!» Князю Смоленскому.

В остатках главной армии Наполеона, выброшенной из наших границ, было строевых до 1.500 человек и 9 пушек, то есть, сотая доля орудий, находившихся при сей армии, когда она вломилась в Россию. Безоружным, ушедшим с Мюратом, счета никто не вел; их полагают примерно до 13.000 человек. К сим выморозкам должно присовокупить тысячи полторы Поляков бывшего корпуса Понятовского. Они выступили двумя днями ранее Мюрата из Молодечно и успели прежде него с несколькими пушками перейти через Неман. Когда Мюрат добрался до крепостей на Висле, у него оставалось всего, с безоружными, 13.859 человек[396]; вскоре большая часть сей горсти людей погибла от изнеможения иболезней. Следовательно, из всей армии Наполеона, за исключением корпусов Князя Шварценберга, Ренье и Макдональда, спаслось только тысяч 16, но должно было приписать чуду, что и те могли перенести бедствия, постигавшие их во время отступления. Донесения Князя Кутузова об очищении России от обломков главной неприятельской армии заключается следующими достопамятными выражениями: «Исполнились слова Вашего Императорского Величества: усеяна дорога костями неприятельскими! Да вознесет всякий Россиянин благодарственные молитвы ко Всевышнему, а я почитаю себя счастливейшим из подданных, быв избран благодетельною Судьбою исполнителем Высочайшей воли Вашего Императорского Величества»[397].

Самою блистательною страницею в летописях Донского войска на всегда пребудет его преследование неприятелей, совершенное под начальством Графа Платова, безостановочно, в позднее время года, от Малоярославца до Ковно. На сем пути, полки, лично предводимые знаменитым Атаманом, взяли более 500 орудий, несметные обозы, полонили 50.000 человек, в том числе 8 генералов, 13 полковников и слишком, 1.000 штаб и обер-офицеров. Смело можно утверждать, что никакое другое войско, кроме Донского, не в состоянии было исполнить такого подвига, не имевши в полуторамесячное преследование ни одного дня роздыха, и не получая продовольствия, которое казаки должны были находить сами для себя. С справедливым самодовольством обращая мысленно взор на пройденный им путь, Граф Платов писал из Ковно: «На тысячеверстном расстоянии от Малоярославца до Немана и за Неманом, лежат дерзкие Французы, мало сказать на каждой версте, но на всяком шагу, как стервы. Да познают Европа и целый свет, с каким ревностнейшим и верноподданническим усердием к Всемилостивейшему Государю Императору и любезнейшему Отечеству действовало войско Донское. Остатки Европейцев, кои были в нечестивой армии коварного и злого неприятеля, возвестят соотчичам своим, каково ходить на Русь, больно и дерзостно задевать Россию. Познают и Донских казаков, да и все пленные, коих у нас в России, по моему исчислению, более 50.000 от меня доставлявшихся, подтвердят: кто поражал их нещадно, кто не давал спать и наималейшего роздыху, кто не допущал их фуражировать от дороги ни на сто сажен, и кто взял у них при сражениях, кроме Красненского, где я не был, более 500 пушек. Богомерзкий их грабеж церковной святыни не досталось им увезти с собою весь, разве малое число, бывшее при остатках бежавшей и расстроенной злодейской его гвардии, а вся добыча их досталась большею частью в руки победителей»[398].

Приближаясь к концу описания Отечественной войны, богатой доблестями Донского войска, мы не будем уже более иметь случая говорить о сынах тихого Дона. Изобразим последний их подвиг в 1812-м году – подвиг не кровавый. Приказом предписал Граф Платов о доставлении к нему всего отбитого у неприятеля церковного имущества, утварей, сосудов, окладов, ободранных Французами с образов. Донцы добросовестно исполнили волю Атамана. Кроме казачьих полков, находившихся в разных армиях, корпусах и отрядах внесено было от состоявших под личным начальством Атамана казаков 40 пудов церковного серебра. Оно было отправлено к Князю Кутузову, с просьбою: сделать из него изваяния 12-ти Апостолов для Казанского Собора в Петербурге, с следующею надписью: «От усердного приношения войска Донского». Поблагодарив Графа Платова за драгоценный дар, фельдмаршал писал ему: «Мне сладостно думать, что ваши воины, бросаясь в опасность, не щадя жизни для исторжения сокровищ из рук похитителей, имели в виду не корысть, но Бога отцов своих и мщение за оскорбленную Его Святыню. Принадлежащее Божеству возвращаете вы к подножию Божества, и мне поручено от вас исполнить желание столь благочестивое. С удовольствием и благодарностью принимаю на себя сию обязанность, тем более, что она совершенно согласна с моими собственными намерениями, ибо, в то время, когда Монарх благословлял меня мечем военачальника на защиту Отечества, пришел я во храм Казанской Божией Матери, дабы молить Ее о даровании мне сил для истребления иноплеменника, и обет «мой перед алтарем Всемогущего был тот, что первая добыча, исторгнутая мною из когтей хищника, будет украшением того храма, в котором приносил я мольбы о победе, храма чудесного, зачатого благочестием Павла и ныне славно воздвигнутого Его Августейшим Сыном на удивление современников и потомства. Ваше мужество дает мне способ исполнить мою клятву: пускай победа украсит святыню и святыня возвеличит победу! Но позвольте мне сделать в распоряжении вашем некоторую перемену. Вы желаете, чтобы из присланного вами серебра вылиты были священные лики 12-ти Апостолов для украшения церкви Казанской Божьей Матери. Я полагаю, что сии 12 ликов в столь высоком храме будут мало заметны, и что они должны исчезнуть между великолепными его украшениями. Гораздо было бы приличнее, когда бы все серебро было употреблено на изваяние только 4-х Евангелистов, которых величественная огромность соответствовала бы тогда огромности самого храма, а потому и производила бы большее благоговение в душе молящегося; при входе его в храм, изваяния сии первые поражали бы его взоры, и вместе с благоговением пробуждалась бы в душе его мысль о делах великих. Так, говорю с сладостным восхищением, сему памятнику, сооруженному вашими храбрыми воинами, не будет подобного в свете. Во храме Бога, источника милосердия, увидим изваяния проповедников мира и братского согласия, поставленные окровавленною рукою победителей, и при взоре на них в нашей душе необходимо, с мыслью о благости Божества, будет соединяться воспоминание о мужестве Русских героев, о грозном их мщении и о страшной погибели иноплеменника, посягнувшего на Русскую землю».

С согласия Графа Платова на свое предложение, Князь Кутузов отправил отбитое серебро при следующих письмах к С. Петербургскому Митрополиту и Протоиерею Казанского Собора.

1), Митрополиту:

«Благословите сей дар, приносимый воинами подателю победы. Храбрые Донские казаки возвращают Богу похищенное из храмов Его сокровище. На меня возложили они обязанность доставить Вашему Высокопреосвященству серебро, бывшее некогда украшением святых ликов, потом доставшееся в добычу нечестивых хищников, и наконец храбрыми Донцами из когтей их исторгнутое.

Предводитель войска Донских казаков, Граф Матвей Иванович Платов, и вместе с ним все его воины и я желаем, чтоб сии слитки, составляющие сорок пудов серебра, были обращены в изображение четырех Евангелистов, и служили украшением церкви Казанской Божьей Матери в Санкт-Петербурге. Все издержки, потребные на изваяние сих священных ликов, принимаем мы на свой счет.

Прошу Ваше Высокопреосвященство взять на себя труд приказать найти искусных художников, которые могли бы удовлетворить нашим благочестивым победителям, изваяв лики святых Евангелистов из серебра, усердием их Божьемухраму приносимого. Не замедлите также уведомить меня о том, что может стоить сия работа, дабы я в скорейшем времени доставил вам всю потребную на издержки сумму. По моему мнению, сим ликам было бы весьма прилично стоять близ Царских дверей перед иконостасом: таково было мое завещание, дабы они поражали взоры входящего в храм богомольца. На подножии каждого изваяния должна быть вырезана следующая надпись: «Усердное приношение войска Донского». Я уверен, что сия возлагаемая на вас забота будет приятна вашему сердцу. Служитель и проповедник мира! Спешите воздвигнуть памятник брани и мщения в Божьем храме, но воздвигая его, скажите с благодарностью к Промыслу: «Врагов России уже не стало; мщение Божье постигло их на земле Русской, и путь, ими пройденный, усыпан костями их, на устрашение хищного буйства и гордого властолюбия».

2). Протоиерею Казанского Собора:

«Спешу доставить вам приношение наших воинов. Да украсит оно тот храм, в котором совершаете вы священные жертвы Богу наших прародителей. Сии сокровища суть дар победивших врага; своею кровью искупили они достояние Божье, а хищники потеряли добычу свою вместе с жизнью. Когда обожаемый Монарх сказал мне; «Иди спасать Россию!», тогда поспешил я во храм Святой Казанской Божьей Матери, дабы испросить у Всемогущего победу. В сию минуту в чувствах моих запечатлел я клятву, что первая добыча, отнятая у врага, будет украшением сего храма: твердая утешительная вера была мой спутник. Когда я пошел к храбрым моим ополчениям, я видел над ними непобедимого Бога, защитника правых, я слышал за собою ваши молитвы, и уповал на спасение и победу. Все исполнилось! Провидение явилось во всем своем могущества. Оно истребило Русским мечом ополчение беззаконников. Разорители святых храмов пали под бременем своего нечестия; ничто похищенное у Божества не осталось в их власти, и победители с смирением кладут на алтарь Бога святыню, Ему принадлежащую. Так, преподобный отец! мужество моих воинов дает мне теперь способ исполнить мою клятву: серебро, 40 пудов, доставляемое мною к Его Высокопреосвященству, есть дар неустрашимых Донских казаков вашему храму. Лики четырех Евангелистов, из него изваянные, будут оного украшением. А вы обратите свои молитвы в торжественную песнь благодарности. Воскрес Бог и расточились враги Его! Всемогущий оказал себя союзником благости и правоты, царствующих над нами в образе Александра, и гордая злоба исчезла, как тень перед лицом Его гнева. Прославьте подателя победы; но вместе с гимнами радости соедините благословение падших в славной битве за Отчизну. Их гибель наше спасение.

Слава погибших да воспламеняет оставшихся на поприще брани и готовых, подобно им, отдать свою жизнь за Веру, Царя и Отчизну».

[385] Донесение из Вирбилева, от 4-го Декабря.

[386] «Que l’armee est totalement debandee».

[387] «Parcequ'il n'y a plus d'armee», собственное выражение Бертье.

[388] Донесение Бертье из Ковно, от 30-го Ноября.

[389] Volderndorff, Kriegsgeschichte der Bayern, III, 312.

[390] «Tout le 4-e corps etoit renferme dans une chambre». Labaums, Relation dе la campagne de 1812, 414.

[391] «Je n'entretiendrai pas Votre Majeste des details affligeans de pillage, d’insubordination, de disorganisation, Tout est a son comble».

[392] Иззаписок Генерал-Лейтенанта Арнольди.

[393] Amis de la maison.

[394] Souvenirs du lieutenant general Dumas, III,484.

[395] Донесение Князю Кутузову, от 3-го Декабря, № 229.

[396] Chambray, Histoire de l'Expedition de Russie, III, 163.

[397] Донесение от 7-го Декабря, №689.

[398] Отношение Графа Платова к Военному Министру Князю Горчакову, от 8-го Декабря, из Ковно.