ГЛАВА XXXII.

ГЛАВА XXXII.

ОТ БОРОДИНА ДО МОСКВЫ.

Наполеон обозревает поле сражения. – Наступление неприятеля. – Русский лагерь под Можайском. – Отступление от Можайска. – Причины отступления. – Приближение армии к Москве. – Письма Князя Кутузова к Графу Ростопчину. – Наполеон останавливается в Можайске. – Его распоряжения. – Опасения Князя Кутузова за правой крыло армии. – Действия отряда Барона Винцингероде. – Распоряжения Князя Кутузова на счет устройства армии.

Сумрачно было на Бородинском поле утро 27-го Августа. Скоро после полуночи тронулась артиллерия; за нею, часа через три, потянулись к Можайску пехота и конница. Когда рассвело, оставался на поле только арьергард, в тот день бывший, в последний раз, под начальством Платова. Неприятели стояли неподвижно. Часу в 8-м отделилась от их лагеря толпа всадников. Они въехали на высоты перед нашим арьергардом и остановились; потом, из этой толпы понеслись в разные стороны офицеры. Тут находился Наполеон; явственно видели мы его при помощи зрительной трубки Полковника Потемкина, содержавшего передовую цепь Платова. Наполеон делал обозрение лично. Ни одно из многочисленных полей сражений, в течение беспримерного военного поприща его, не представляло ему столь ужасного зрелища. Куда ни обращал он взор, везде лежали груды человеческих трупов и убитых лошадей, умирающие, раненые. Земля была смочена потоками крови, усеяна обломками оружия. Единственным признаком жизни являлись ползавшие раненые воины и подстеленные лошади, бродившие по юдоли смерти.

Когда Наполеон лично удостоверился, что Князь Кутузов не готовится к атаке, ожидаемой Французами, и что Русские отступают от Бородина, двинулся он вперед, около полудня 27-го Августа[363]. Мюрат пошел с авангардов столбовою дорогою к Можайску; за ним следовали в некотором расстоянии гвардия и корпуса Даву и Нея. Жюно оставлен был на поле сражения для уборки раненые и учреждения порядка в тылу армии. Вице-

Король переправился в селе Успенском через Москву реку и потянулся на Рузу; Понятовский пошел вправо на Борисов. Наполеоне хотел перенести к вечеру свою главную квартиру в Можайск и для того велел авангарду, пройдя город расположиться в 7-ми верстах за ним. Русские войска все утро отходили назад, и после полудня стали лагерем за Можайском. 1-я армия на правом крыле, 2-я армия на левом. Арьергард занял город, имея приказание держаться в нем, как можно долее для выигрыша времени к отправлению раненых, коими были наполнены дома и улицы, по недостатку подвод для перевоза их. По той же причине оставлено много раненых на поле сражения и на дороге от Бородина до Можайска. Гражданское начальство Московской губернии оправдывалось перед Кутузовым в недостатке подвод, тем, что ближние к театру войны уезды губернии Московской отошли в военное ведомство, а армейское управление находило мало жителей в селениях, ибо большая часть крестьян разбежалась по лесам, страшась нашествия кровожадных неприятелей. В самый день Бородинского сражения, громом своим оглашавшее великое пространство, жители выходили из деревень на поле, прислушивались к выстрелам, ложились на землю, стараясь слышать их внятнее. Другие становились на колени, моля Бога благословить Российское оружие. Священники совершали крестные ходы и увещевали прихожан переносить с смирением гнев Божий. Какое умилительное зрелище представлял великий народ Русский, целый век почитавший себя непобедимым, потому что всегда бывал торжествующим, а теперь в молитве ожидавший от Всемогущего Бога решения своей участи!

Часу в 4-м после полудня, Мюрат показался перед Можайском. Он повел атаку, но не мог сбить нашего арьергарда и выполнить данного ему поручения занять Можайск и расположиться за ним в 7-ми верстах. Обоз главной квартиры Наполеона, следовавший за авангардом Мюрата, должен был возвратиться к Бородину. Можайск остался за нами, и неприятель не делал никаких усиленных напряжений для овладения им. Наполеон провел ночь в селе Кривуше, в 6-ти верстах от Можайска. Во время арьергардного дела Князь Кутузов был на поле, и несколько раз посылал высматривать, в каком положении находятся Французские войска. Узнав, что некоторые кавалерийские колонны их, еще не оправившись после побоища, составлены были из сборных войск, то есть, что в одном и том же фронте гусар стоял возле улана, кирасир подле конного егеря, он сказал: «Каково мы их потрясли вчера?». Князь Кутузов не рассудил оставаться долее у Можайска, за неимением времени привести армию в устройство, и продолжал, 28-го Августа, отступление к Землину и Лутинскому. Неприятель напирал сильнее, нежели накануне. Платов отступил слишком поспешно, и подвел Мюрата версты за три к нашему лагерю. Недовольный Атаманом, Князь Кутузов назначил на его место Милорадовича в арьергард, усиленном свежими войсками[364], близкий гул выстрелов уже не беспокоил армии. Милорадович умел удерживать от нее неприятеля верстах в 30-ти, иногда и далее. Следуя за нашими войсками, Мюрат вступил в Можайск 28-го числа. За ним вскоре прибыл Наполеон из Кривуши. По выезде его из сего села, Французы сожгли бывший там господский дом. B следующий день, 29-го Августа, наша армия продолжала отступление до Крутицы. Натиск неприятеля становился сильнее. Мюрат подкрепленный корпусом Даву, стремительно атаковал Милорадовича. Завязалось самое жаркое дело, но Мюрат был отбит, после чего шел уже с большою осторожностью за нашим арьергардом, и до Москвы оставался вне пушечного выстрела. В сем деле ранен Принц Гессен-Филипстальский, только что прибывший в Россию с письмом своего дяди, Курфирста Гессен-Кассельского, которого Наполеон, после Иенского сражения, лишил престола. Курфирст писал Государю, что посылает своего племянника служить под знаменами того Монарха, на которого Германские владетели возлагали свое единственное упование. Последствия доказали, что надежды угнетенных, поруганных Наполеоном владетелей не были тщетны.

Причины, побуждавшие Князя Кутузова к отступлению, изложены в следующем донесении его Государю, от 29-го Августа. Оно было последнее, представленное Его Величеству до уступления Москвы.

«Баталия 26-го числа была самая кровопролитнейшая из всех тех, которые и новейших временах известны. Место баталии нами одержано совершенно, и неприятель ретировался тогда в ту позицию, из которой пришел нас атаковать. Но чрезвычайная потеря и с нашей стороны сделанная, особливо тем, что переранены самые нужные генералы, принудила меня отступить по Московской дороге. Сегодня нахожусь я в деревне Наре, и должен отступить еще, потому, что ни одно из тех войск, которые ко мне для подкрепления следуют, еще не сблизились, а именно: 3 полка в Москве, сформированные под ордером Клейнмихеля, и полки формирования Князя Лабанова-Ростовского, которые приближаются к Москве».

30-го Августа, когда в Петербурге праздновали отпор, данный неприятелю в Бородине, армия снялась с лагеря при Крутице и пошла к Вязьме. В следующий день продолжала она марш к Мамонову, в одном переходе от Москвы, сохраняя все еще твердую надежду на неминуемое, близкое сражени. В сем сладостном для нее уповании укрепил ее отданный Князем Кутузовым в Мамонове, 31-го Августа, приказ, начинавшийся так: «Не без известно каждому из начальников, что армия Российская должна иметь решительное сражение под стенами Москвы». Действительно, на всем пути от Бородина до Мамонова, Князь Кутузов не переставал помышлять о средствах вступить в бой. Доказательством тому служат следующие письма его к Графу Ростопчину. От 27-го Августа, из Жукова, Князь Кутузов писал Графу Ростопчину: «Намерение мое состоит в том, чтобы притянув к себе столько способов, сколько можно только получить, у Москвы выдержать решительную, может быть, битву. Помощи, которые требую я, различны, и потому отправляю Полковника Князя Кудашева оные вам представит лично, и просит, чтобы все то, что может дать Москва в рассуждении войск, прибавки артиллерии, снарядов и лошадей, и прочего имеемого ожидать от верных сынов Отечества, все бы то было приобщено к армии,ожидающей сразиться с неприятелем. И к кому же надежнее могу я во всех сих нуждах обратиться, как не к известному любовью и усердием достойному предводителю древней Столицы?» – От 28-го Августа, из Шелковки: «Вручителя сего, Ротмистра Графа Апраксина[365], отправил я к вам для повторения покорной моей просьбы о доставлении, если можно, сегодняшнего же числа, на курьерских лошадях, сколько можно более кирок и лопаток, в дополнение уже присланных в армию». – От 30-го Августа, из Вязьмы: «Мы приближаемся к генеральному сражению у Москвы, но мысль, что не буду иметь способов к отправлению раненых на подводах, устрашает меня. Бога ради прошу помощи скорейшей от вас!» – Другое от того же числа: «Отправляя нарочного с повторением прежних моих просьб, приношу еще следующую: вышлите с получения сего столько батарейных орудий, сколько есть в Московском арсенале, с ящиками и зарядами, на обывательских лошадях, с тем, чтобы они как можно скорее к армии прибыли. Да, прежде просил я выслать на 500 орудий комплект зарядов, то надобно скорее выслать в то число на 200 батарейных и на 200 легких орудий снарядов». – Третье, от того же числа: «Прошу вас приказать, сколь можно скорее, прислать в армию тысячу топоров и тысячу лопат, для делания засек, так же выслать из Москвы всех выздоровевших, устроив их в порядок, при офицерах». – Четвертое, тоже от 30-го Августа: «Я нахожусь при Вязьме, но так как здесь позиции никакой нет, то отправился Генерал Беннигсен назад приискать место, где бы удобнее еще дать баталию».

Не столько нужна была позиция, как нужны были свежие войска; но они ни откуда не приходили, а с 50.000 человек, выведенных из Бородина, как можно было решиться на сражение против 100.000, ведомых Наполеоном? Оставалось одно средство вступить в бой: высматривать, не разобщит ли Наполеон своих сил, и напасть на который либо из отдельных его корпусов, но Наполеон держал войска в совокупности, и не являлось случая покуситься на частное, или отдельное поражение их. Между тем Наполеон, изнемогая от простуды, остановился на три дня в Можайске. Здесь дал он отдохновение армии, велел привести ее в устройство, готовиться к новому сражению, полагая, что Князь Кутузова, будет упорствовать в защите Москвы, и ускорял подвоз артиллерийских снарядов, ныне в них недостаток, ибо в Бородине сделано было из неприятельских орудий 91.000 выстрелов[366].

Как перед выступлением из Смоленска, так и теперь, перед движением на Москву, Наполеон обращал особенное внимание на свой путь сообщений. Он велел корпусу Жюно оставаться в Можайске и прикрывать дорогу к Смоленску; Виктору, имевшему поручение охранять главные сообщения, Наполеон писал: «Кутузов хочет воспрепятствовать нам занятие Москвы и употребить все средства выгнать нас из нее, если мы туда войдем. Потому мне должно помышлять об усилении армии в Москве, по мере получаемых Русскими войсками подкреплений. Атакованный в сердце, неприятель не будет более защищаться на оконечностях. Теперь не время рассылать, направо и налево, в Витебск и Минск, подкрепления, маршевые батальоны и эскадроны, и людей, приходящих к вам по одиночке. Направляйте все на Смоленск, и оттуда, в случае нужды, посылайте на Москву; а вы с вашим корпусом будьте готовы следовать туда же для соединения со мною»[367]. 30-го Августа Наполеон выехал из Можайска в селение Татарки, от Можайска в 42-х верстах. Здесь провел он ночь, и на следующее утро велел только авангарду идти вперед, а прочим корпусам остановиться, возымев опасение: не двинулся ли Князь Кутузов против правого его крыла, или не пошел на его сообщения? Таким образом, чрез пять дней после Бородинского боя, Наполеон потерял из вида Русских – новое доказательство расстройства неприятелей в Бородине, замедлившее их движение и принудившее Наполеона, как говорил Князь Кутузов: «идти ощупью». Наконец, удостоверясь, что Русская армия не сходила с столбовой дороги, выехал Наполеон, 31-го Августа, из Татарок в Вязьму, и приказал войскам продолжать наступательное, мгновенно приостановленное движение.

И Князь Кутузов опасался за свое правое крыло, заметив слабость напора на Милорадовича, и узнав о появлении неприятеля в значительном числе около Рузы. «Подозреваю», писал Князь Кутузов Милорадовичу, «что Наполеон не преследуя живо нашего арьергарда, дает время войскам своим обойти его. Вам нужно сколько можно не выпускать из виду неприятеля и открывать силы его, ибо, если он отдалит от себя большие силы на правый наш фланг, а вас не горячо преследуя, дает возможность быть в некотором от нас отдалении, тогда, не подвергаясь опасности, чтобы он успел прибыть на помощь, можно будет атаковать боковой его корпус и истребить. Храбрость войск арьергарда, под искусным вашим командованием, отдаляет от армии беспокойствие. Теперь, приближающимся нам к Москве, где должно быть сражение, решающее успехи кампании и участь Государства, на некоторое время неприятеля удержать должно, сколь возможно. Армия произвести должна работы, распределить прибывающие на усиление ее войска: на все надобно время». Тогда же Князь Кутузов писал Ростопчину: «По сведениям, ко мне дошедшим, неприятель 28-го числа ночевал в Рузе, а о силах его утвердительно знать невозможно; иные полагают на сей дороге целый корпус в 20.000, другие менее. Неприятель, за отделением сих войск, находится в 15-ти верстах передо мною, в виду моего арьергарда, и сегодняшний день нe атакует. Сие может продолжить он и завтра, в том желании, чтобы армия моя оставалась здесь, а между тем, сделав форсированный марш на Звенигород и раздавив отряд Винцингероде, состоящий из 2.000 кавалерии, 500 пехоты и 2-х пушек, возыметь дерзкое намерение на Москву. «Войска мои, не смотря на кровопролитное, бывшее 26-го числа сражение, остались в таком почтенном числе, что не только в силах противиться неприятелю, но даже ожидать и поверхности над оным. По между тем неприятельский корпус находится ныне на Звенигородской дороге. Не ужели не найдет он гроба своего от дружины Московской, когда бы осмелился посягнуть на столицу Московскую по сей дороге, куда отступит и Винцингероде?».

Находясь с отрядом вправо от армии, и на одной с нею высоте, и прибыв в село Сорочнево, на дороге из Можайска в Волоколамск, Винцингероде узнал о Бородинском сражении от Французов, шатавшихся по деревням для отыскания пищи и захватываемых казаками. Он тотчас поехал за приказаниями к Князю Кутузову, и по возвращении в Сорочнево, повел отряд на Рузу, уже занятую неприятелями. Полагая их не в значительном числе, он велел атаковать их, но подойдя ближе, увидел по правую сторону города обширный неприятельский лагерь Вице-Короля. Французы, встревоженные появлением отряда Винцингероде в их тылу, стали в ружье, а наши дождавшись ночи, обошли Рузу, вступили в Велкине на дорогу, между Рузою и Звенигородом, и сим движением предупредили неприятеля на пути в Москву. Когда Вице-Король тронулся вперед, Винцингероде, замедляя сколько можно марш его, отступил к Звенигороду, перешел в Спаском через Москву реку и потянулся к Черепкову. Здесь получил он повеление явиться в главную квартиру, бывшую в Филях, сдав начальство над отрядом Полковнику Бенкендорфу. Во время движения Винцингероде проселками от Рузы к Черепкову, мрачные осенние ночи освещались пожарами. Крестьяне зажигали деревни, стога сена и скирды хлеба; отовсюду подымавшийся к небу пламень должен был возвестить Наполеону об участи, ожидавшей его в Москве; но завоеватель был увлечен роком!

В заключение остается упомянуть о мерах, касательно состава армии, принятых Князем Кутузовым во время движения от Бородина до Москвы. Милорадович был назначен командовать 2-ю армиею, на место Князя Багратиона; Князь Шаховской 3-ю дивизиею, вместо Коновницына, заменившего Тучкова 1-го в командовании 3-м корпусом; Чоглоков 11-ю дивизиею, вместо Бахметева 1-го; Лаптев 23-ю дивизиею, вместо Бахметева 2-го; Фок 24-ю дивизиею, вместо Лихачева. 2-й и 3-й кавалерийские корпуса составили один, под начальством Корфа. Кавалерийским полкам приказано образовать меньшее число эскадронов, но комплектных, а пехотным полкам, в которых осталось менее 300 человек, не делиться на 2 батальона, но сводить людей в один. Для замещения офицерских вакансий, Князь Кутузов дал на волю полкам и артиллерийским ротам выбрать достойнейших к производству протупей-прапорщиков, подпрапорщиков, даже унтер офицеров, и велел об удостоенных представить списки. 14.000 человек Московского ополчения расписаны по армейским полкам, для составления 3-й шеренги. Если бы, по числу старых рядовых, оказалось ратников больше, нежели на 3-ю шеренгу нужно, то велено было ставить ратников за дивизиями в резервах, колоннами, и употреблять их для командировок, а во время сражения для отвода раненых. Постигая всю важность, какую должны были иметь ополчения, если бы война долго продлилась, Князь Кутузов обращался с ними особенно благосклонно. Распределяя дружины по армейским полкам, он отдал в приказ: «Всем чинам и лицам принимать воинов ополчения не яко солдат, постоянно в сие звание определенных, но яко на время представившихся на защиту Отечества. Воины Московского ополчения одежд своих не переменяют, бород не бреют; одним словом: остаются в прежнем их состоянии, и по исполнении священной обязанности возвратятся в свои дома»[368].

[363] Карта действий от Бородина до Москвы, № 41.

[364] Кроме казаков, в состав арьергарда поступили: 1-й кавалерийский корпус Уварова, полки егерские: 4, 33, 30, 48, 11, и 36, и пехотные: Бутырский, Томский, Софийский и Любавский.

[365] Ныне Сенатор.

[366] Fain, Manuscrit de 1812, II, 86.

[367] Fain, Manuscrit de 1812.

[368] Приказ 30-го Августа №14.