ГЛАВА XXIX.

ГЛАВА XXIX.

БОРОДИНСКОЕ СРАЖЕНИЕ.

Прибытие Князя Кутузова на поле сражения. – Приезд Наполеона к войскам. – Атака Бородина. – Нападение на левое крыло. – Вторичное нападение. – Князь Багратион сосредоточивает все свои силы. – Третье нападение. – Действия на старой Смоленской дороге. – Жестокий бой на левом крыле. – Атака курганной батареи. – Смерть Кутайсова. – Четвертое нападение на Князя Багратиона. – Рана его. – Кавалерийские атаки. – Русская конница атакует левое неприятельское крыло. – Следствие атаки. – Новое размещение войск. – Действие против нашего центра. – Кавалерийские атаки. – Действия на оконечности левого крыла. – Окончание битвы.

Глубокая тишина лежала на Бородинском поле в ночь с 25-го на 26-е Августа. Перед рассветом, 26-го, первый выстрел был пущен из Русского тяжелого орудия, с батареи впереди Семеновского, когда во мраке показалось, что неприятель приближается. Но враги еще не двигались и после первого выстрела все смолкло. Услышав гул пушки, Князь Кутузов, уже давно бодрствовавший, не предупредив своей главной квартиры, только что пробуждавшейся от сна, поехал один на батарею, за деревнею Горками. Остановившись на возвышении, он обозревал, при свете догоравших бивачных огней, бранное поле и армию, становившуюся в ружье. Вскоре собрались вокруг него адъютанты, офицеры его штаба и несколько генералов, начальствовавших войсками, стоявшими вблизи. Так же рано, как Князь Кутузов, когда еще свет не боролся со тьмою, вышел из своей палатки Наполеон и поехал к Шевардину. Войско строилось в боевой порядок. Пробили сбор; ротные и эскадронные командиры, собрав вокруг себя солдат, читала им следующий приказ, накануне сочиненный самим Наполеоном: «Настало желанное вами сражение! Победа зависит от вас; она нам нужна и доставит изобилие, спокойные квартиры и скорое возвращение в отечество! Действуйте такт, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске, Смоленске, и самое позднее потомство с гордостью будет говорить о подвигах ваших; да скажут о вас: и он был в великой битве под стенами Москвы!» Заря занялась, туман рассеялся, блеснул первый луч солнца. «Вот солнце Аустерлица!», сказал Наполеон. – «Приемлем предвещание!», воскликнули клевреты его. Заколебались густые неприятельские колонны. У Семеновского загремела канонада и в Бородине закипала ружейная пальба. Наше левое крыло и центр были атакованы единовременно[317].

В Бородине стоял гвардейский егерский полк, с 24-го Августа, для способствовала в то время переправы арьергарда через Колочу. Ему велено было удерживать Бородино, как можно долее. В селе находились 2 батальона; 3-й содержал передовую цепь[318] и был вдруг атакован со всех сторон дивизиею Дельзона, из корпуса Вице-Короля. Пользуясь туманом, дивизия скрытно подошла к Бородину. Завидев, с батареи у Горок, превосходство сил неприятельских, Барклай де-Толли велел егерям отступить. Только что его адъютант проскакал небольшое пространство между Горками и Бородиным, и подъехал к полку, град пуль посыпался на егерей. 3-й батальон ударил в штыки, но был обращен к первым двум, стоявшим в боевом порядке, и построился за ними. Неприятель, остановленный на несколько мгновений, продолжал наступать. Егеря очистили Бородино, отошли за мост и начали ломать его, но теснимые целою дивизиею, не успели его истребить вовсе.

Французские стрелки появились на правом берегу Колочи и покушались атаковать 12-ти пушечную батарею, защищавшую мост. Нападение было отбито, но батарею велено отвести назад. Для удержания неприятеля, начинавшего в силах переходить через Колочу, посланы Полковник Карпенков с 1-м и Полковник Вуич с 19-м егерскими полками. Карпенков построил батальоны в колонны, за бугром, скрытно, на пистолетный выстрел от неприятеля, и когда гвардейские егеря отходили назад, быстро выдвинул полк на гребень бугра и дал меткий залп. Дым выстрелов клубился еще перед лицом ошеломленных нечаянным залпом Французов, когда наши ударили в штыки. Неприятель бросился к мосту, но не мог перейти через него всею колонною, потому что гвардейские егеря, при отступлении своем сняли более десятка мостовин. Оставшихся на нашем берегу Французов приперли к реке и истребили до последнего. Потом Карпенков послал стрелков за Колочу, но получил приказание возвратить их и истребить мост до тла; он исполнил повеление под сильным огнем.

Нападение на Бородино было только ложное, предпринятое Наполеоном с целью скрыть его настоящее намерение обрушиться на левое крыло Русской армии. Здесь атака поручена была Даву, Нею и Жюно, подкрепляемые тремя кавалерийскими корпусами, под главным начальством Мюрата. Впереди шли три дивизии Даву: одна, Компана, следовала по опушке леса; другая Дезе, проходила через самый лес и кустарники; 3-я, Фриана, была в резерве. Местоположение препятствовало быстрому наступлению. Неприятелю надлежало пробираться через лес, где не было дорог. Миновав лес, Французы начали строиться в колонны к атаке. Построение совершалось под нашими картечными выстрелами, и головы колонн, показывавшиеся перед нашими укреплениями, были останавливаемы выстрелами артиллерии и егерей, рассыпанных в лесу. Несколько главных начальников неприятельских нашлись принужденными удалиться с поля сражения. При начале дела, ударило Компана осколком гранаты. Он сдал команду Дезе, который вскоре был опасно ранен. Его место заступил присланный от Наполеона Генерал-Адъютант Рапп, но и его не пощадил Русский свинец. В тоже время, сам корпусной командир, Даву, упал с лошади, пробитой ядром, и получил сильную контузию. Он скоро оправился, но не мог заменить своих раненых дивизионных генералов. От убыли начальников произошло в его корпусе колебание, и атаки его были не совсем успешны[319].

Так уничтожено первое покушение Наполеона в главном пункте предположенного им нападения. В 7 часов, он велел возобновить атаку с гораздо большею силою. Ней вступил на левый фланг Даву; корпус Жюно, отданный в распоряжение Нея, стал во вторую линию; Мюрат двинул три кавалерийские корпуса; Нансути должен был подкреплять Даву, Монбрен Нея, Латур Мобур следовать в резерве. Видя невозможность дивизиям Графа Воронцова и Неверовского устоять против столь великих сил, какие развертывались в его глазах, Князь Багратион послал за 3-ю дивизиею, Коновницына, находившеюся с Тучковым на старой Смоленской дороге, взял, несколько батальонов из 2-й линии Раевского, бывшего правее от него, подвинул из резерва 2-ю гренадерскую дивизию, Принца Мекленбурского, и поставил ее влево от Семеновского, придвинул 2-ю кирасирскую дивизию, Дуки, к левому флангу Принца. Словом, Князь Багратион стянул к угрожаемому месту все войска, бывшие у него под рукою, и послал просить Князя Кутузова о немедленном подкреплении. Кутузов отправил к нему Генерал-Майора Бороздина, с тремя полками 1-й кирасирской дивизии, Его и Ее Величества иАстраханским, Полковника Храповицкого, с полками лейб-гвардии Измайловским и Литовским, батарейные роты Его Высочества и Графа Аракчеева, и Полковника Козена, с 8-ю орудиями гвардейской конной артиллерии. Тогда же Князь Кутузов велел 2-му корпусу, Багговута, идти с правого крыла к центру и на левый фланг, и до прибытия 2-го корпуса двинул из резерва несколько батарей к Семеновскому.

Между тем Ней, Даву, Жюно и Мюрат повели атаку, подкрепляемую 130-ми орудиями, с которых, с самого начала сражения, не умолкала пальба, большею частью из гаубиц. Русская артиллерия и пехота, выждав Французов, первая на картечный, вторая на ружейный выстрел, поразили их убийственным огнем, но не остановили их стремление. Граф Воронцов, занимавший редуты, должен был первый выдержать весь натиск неприятеля. Его сопротивление не могло быть продолжительно, судя по великому числу нападавших; он сражался до тех пор, пока его дивизия не была истреблена[320]. Во время борьбы с Графом Воронцовым, Французы бросались между батареями, стараясь взять их втыл. Стоявшая во 2-й линии дивизия Неверовского пошла в штыки; кирасиры Дуки, несколько полков драгунов и уланов вспомоществовали пехоте, и сражение сделалось тут общим. Даву и Ней несколько раз посылали к Наполеону просить подкрепление. Наполеон отвечал, что еще слишком рано вводить в дело свежие войска, Он велел усилить огонь с батарей своего левого крыла, в центре около Бородина и на всем протяжении боевой линии. По превосходству позиции, Русские батареи отвечали успешно.

На оконечность нашего левого крыла двинулся Понятовский, рано поутру, по старой Смоленской дороге, вытеснил наших стрелков из Утицы, занял сию деревню и атаковал 1-ю гренадерскую дивизию. Нападение было отбито. Неприятель возобновил атаку и заставил Тучкова отступить к высотам за Утицею. Понятовский последовал за ним, атаковал высоту и овладел ею. Здесь кончились успехи неприятеля. Уже заблаговременно, при первом нападении Понятовского, Тучков просил о подкреплении, имея только одну дивизию, ибо другая, Коновницына, была отправлена на помощь второй армии,к Семеновскому. Князь Кутузов отрядил к 'Гучкову 17-ю дивизию, Олсуфьева, из корпуса Багговута, только что переведенного с левого крыла в центр армии. Когда 17-я дивизия пришла к месту своего назначения, Тучков решился прогнать неприятеля с кургана. Граф Строгонов, с четырьмя гренадерскими полками, с одной стороны, Олсуфьев, с Вильманстрандским иБелозерским, с другой, и сам Тучков, с Павловским гренадерским, ударили в штыки. Уступленная нами высота была отнята у неприятеля, но Тучков заплатил за успех жизнью. Простреленный насквозь пулею, он скончался через три недели. После него принял начальство Багговут. Понятовский отступил, и несколько часов ограничивался канонадою, опасаясь быть завлеченным в засаду и не имея сообщений с главною армиею Наполеона.

Происходившее на старой Смоленской дороге составляет отдельное действие Бородинского сражения. Обратимся к Князю Багратиону, стоявшему в кровопролитном бою. Войска обеих сторон и подходившее к ним подкрепление конницы и пехоты, бросались на батареи; взаимные усилия Русских и неприятелей возобновлялись яростно. Сколько ни отбивали неприятелей, но они, смыкаясь, валили вперед и овладели укреплениями. Подоспел Коновницын. Не дав Французам утвердиться, он кинулся на них с своею дивизию. «Презирая всю жестокость неприятельского огня», говорит он в донесении, «полки пошли на штыки, и с словом: ура! опрокинули Французов, привели в крайнее замешательство их колонны, и заняли высоту, с самого начала сражения упорно защищаемую»[321]. Трупы убитых и раненых тысячами покрывали оспариваемые батареи и окрестности. Из наших Генералов, были ранены, первый Граф Воронцов, потом Князь Горчаков и Принц Мекленбургский. Командир сводной гренадерской бригады, Князь Кантакузин, исхитивший из рук неприятельских несколько орудий, убит. Командир Астраханского гренадерского полка, Буксиенден, истекая кровью от полученных трех ран, пошел вперед и пал на батарее. Полковник Монахтин, исполненный высоких дарований, указывая колонне на батарею, сказал: «Ребята! представьте себе что это Россия, и отстаивайте ее грудью богатырскою!». Картечь повергла его полумертвым на землю. Генерал-Майор Тучков 4-й, соединявший с прекрасною наружностью душу пламенную, ум, обогащенный всеми плодами просвещения, с знаменем в руке, повел свой Ревельский полк на неприятеля, но едва ступил он несколько шагов, пуля поразила его в грудь. Не знаю, найдется ли пример случившегося с Тучковыми. Три родные брата, достигнув до генеральских чинов, пройдя безвредно многие войны, почти в одно время кончили свое поприще: один, израненный, полонен близ Смоленска; двое пали под Бородиным. Мать их лишилась зрения от слез, а юная прекрасная супруга одного из падших братьев соорудила на Бородинском поле обитель и удалилась в нее от света.

При начале боя на нашем левом крыле, Вице-Король стоял в наблюдательном положении близ Бородина, но когда Даву, Ней и Жюно, завязали бой на наших укреплениях, получил от Наполеона повеление прорвать наш центр. Он поручил защиту Бородина дивизии Дельзона, послал кавалерийскую дивизию Ориано на правый берег Войны, для наблюдения за правым крылом Русской армии, а с остальными тремя дивизиями своего корпуса и кавалерию Груши стал переходить через Колочу, направляясь против курганной батареи, защищаемой Раевским. Ее прикрывали четыре пехотные полка 26-й дивизии, Паскевича; впереди два полка 12-й дивизии, находившейся, по болезни Колюбякина, под начальством Васильчикова, занимали кустарник; три егерские полка стояли в резерве. Раевский расположил войска таким образом, что при появлении неприятеля к кургану, мог взять Французские колонны с обоих флангов[322]. К распоряжениям Раевского, Паскевич присовокупил приказание Начальнику артиллерий своей дивизии, Шульману, не свозить орудий с батареи, а только, при сближении неприятеля, отослать назад лошадей и зарядные ящики[323]. На левом фланге Раевского стоял 3-й кавалерийский корпус, под командою Барона Крейца.

Когда войска Вице-Короля стали подходить к батарее, с ними завязалась перестрелка в кустарниках. Оттеснив наших стрелков, Французы двинулись на батарею; 18 орудий ее и стоявшие по сторонам артиллерийские роты поражали их сильным огнем. Неприятель не колебался. Выстрелы по нем ежеминутно становились чаще, заряды, истощались, наконец дым закрыл неприятелей: нельзя было видеть ни успехов, ни расстройства их, и «вдруг головы Французских колонн, без выстрела, перелезли через бруствер»[324]. Неприятель не мог употребить захваченных им 18-ти орудий, ибо при них не было зарядов, но по обеим сторонам взятой ими батареи французы стали подвозить орудия, для поражения отступавших войск Раевского. Еще несколько минут промедления, и неприятель успел бы утвердиться в середине нашей боевой черты. Задние колонны его спешили, удваивали шаг, но не могли придти в настоящую пору. Ермолов и Граф Кутайсов, незадолго перед тем посланные Князем Кутузовым с разными поручениями на левый фланг, поравнялись с батареею, когда она только что перешла во власть Французов. «Высота», говорит Ермолов, «повелевающая всем пространством, где устроены были обе армии, и 18 орудий, доставшихся неприятелю, были слишком важным обстоятельством, чтобы не испытать возвращения сделанной потери. Я предпринял это. Нужна была дерзость и мое счастье, и я успел. Взяв только батальон Уфимского пехотного полка[325], я остановил бегущих, и толпою, в образе колонны, повел их на курган и ударил в штыки»[326]. В то самое время Паскевич пошел на штыки в левый фланг неприятеля, находившегося за редутом, а Васильчиков в правый. «Во мгновение ока», пишет Раевский, «опрокинули они неприятельские колонны и гнали их до кустарников, столь сильно, что едва ли кто из Французов спасся»[327]. Пока Маскевич и Васильчиков атаковали и кололи неприятеля по сторонам батареи, Ермолов устилал вершину кургана вражескими трупами. «Французы», замечает Раевский, «были сами причиною своей неудачи, не устроя резерва для подкрепления колонны, шедшей на приступ»[328]. На батарее полонили исколотого штыками Генерала Бонами. Желая спастись от смерти, он назвался Неаполитанским Королем, и в первую минуту поверили ему. Прискакавший со взятой батареи Адъютант доложил Князю Кутузову о взятии Мюрата в плен. Все вокруг Главнокомандующего закричали: «Ура!» Умеряя общую радость, он сказал: «Подождем подтверждения». Вскоре привели пленного и обнаружилась истина.

Возвращением батареи, краткое время бывшей во власти Французов, восстановили дело в центре, но урон, понесенный нами в людях, был весьма велик. Вице-Король осыпал выстрелами батарею и окрестность. Невознаградимою потерею была смерть Графа Кутайсова. Во время общей атаки наших на курган, он отделился вправо, пожал руку Паскевичу, повел пехоту в штыки и более не возвращался. Вскоре прибежала его лошадь; по окровавленному на ней седлу заключили о смерти Кутайсова. Ему было только 28 лет, но Отечество уже веселилось его быстрыми шагами на поприще славы. Общим голосом признаваемы были в нем способности необыкновенные. Его смерть имела важные последствия на весь ход сражения, лишив 1-ю армию начальника артиллерии, в такой битве, где преимущественно действовали орудия. От неизвестности сделанных Кутайсовым распоряжений, многие роты, расстреляв заряды, не знали откуда их пополнить, и против батарейных Французских орудий действовали у нас, в иных местах, легкие. Когда в последствии заходила речь о Бородинском сражении, Князь Кутузов обыкновенно говаривал, что если не одержан полный успех, на какой, по своим соображениям, мог он надеяться, тому причиною была смерть Кутайсова. От великой убыли в людях, два раза переменяли орудия на отбитой батарее. Для прислуги брали солдат из пехотных полков. Еще полтора часа продолжал неприятель покушение на батарею. На ней распоряжался Ермолов; Раевский командовал прикрывавшими ее войскам, «и», по словам его, держался «до тех пор против повторенных атак, пока убитыми и ранеными не приведен был в совершенное ничтожество»[329]. «Тогда отвели назад расстроенный корпус Раевского. Место его заступила 24-я дивизия, Лихачева[330]. Ермолов сдал ему батарею, отправился на левый фланг и былранен[331]. Во все продолжение повторенных нападений на батарею, Крейц, с 3-м кавалерийским корпусом, несколько раз ходил в атаку на пехоту иконницу, то успешно, то неудачно. Он получил три раны, но оставался во фронте, пока в рубке не был сброшен с лошади. На сем месте войска наши были усилены 4-ю пехотною дивизиею Принца Евгения Виртембергского корпуса Багговута, передвинутого с правого крыла к левому. При переходе туда, 4-ядивизия поравнялась с курганною батареею в то время, когда неприятель овладел высотою, и была назначена отбить батарею. Сего подвига ей не удалось совершить, ибо наши вырвали уже высоту из рук неприятельских, дивизию подвинули влево; она отбила несколько кавалерийских атак и через два часа разделилась: с одною частью Принц Евгений пошел на левый фланг, а другая осталась в центре.

Немного прежде атаки Вице-Короля на Раевского, Наполеон поставил более 400 орудий. Под их защитою густые колонны пехоты и конницы возобновили напор на Князя Багратиона. Более 300 соединенных с нашей стороны орудийи сближенный резерв приготовились принять неприятеля, дали ему подойти и открыли жесточайший огонь; но Французы смело стремились вперед, отвагою своею вынуждая похвалы у самого Князя Багратиона. Когда один Французский полк, осыпаемый картечами, продолжал идти без выстрела, неся ружья под курок, Князь Багратион воскликнул: «Браво!» Видя невозможность остановить неприятеля ружейным и пушечным огнем, он приказал выступить к ним на встречу. Все наши колонны левого крыла двинулись в штыки. Завязался кровопролитнейший ручной бой: истощились все усилия храбрости нельзя былоразличить Французов от своих. Конный, пехотинец, артиллерист в пылу сражения все перемешались; бились штыками, прикладами, тесаками, банниками; попирая ногами задних, громоздились на телах убитых и раненых, неприятельские всадники, увлеченные запальчивостью, были захвачены даже в наших гвардейских полках. Только резервы оставались с обеих сторон в отдалении, неподвижны. Черепок чиненого ядра ударил Князя Багратиона в правую ногу и пробил переднюю часть берцовой кости. Боготворимый войсками, он хотел утаить от них боль и превозмочь ее, но течение крови изменило ему. Зрение его помрачилось; он едва не упал с лошади. Удаляясь с поля славы, Князь Багратион беспрестанно обращал взор на место сражения. Коновницын, оставшись, после него старшим, послал к Раевскому, пригласить его в Семеновское для принятия команды. Раевский отвечал невозможностью отлучится, пока не отразит направленной на него атаки Вице-Короля, и просил Коновницына действовать сообразно с обстоятельствами, обещая приехать к нему скоро[332]. Между тем, Князь Багратион, не успев еще выехать из-под неприятельских выстрелов, заботился о распоряжениях, посылал к Коновницыну узнавать о происходившем и останавливался в ожиданий ответа.

Следствием ужасного боя на левом крыле было уступление неприятелю укреплений, защищенных Русскими несколько часов с геройским мужеством. Успеху Французов способствовали превосходство их в числе и рана Князя Багратиона, лучшего из наших боевых Генералов. Его львиная храбрость, величавое спокойствие, быстрые соображения, получали полное развитие в пылу сечи, составлявшей стихию Багратиона. С удалением главного начальника прекратилась общая, необходимая связь в действиях, не направляемых более одною мыслью, одною волею. Коновницын отвел войско за Семеновский овраг и занял ближние высоты. На них в один миг ввезли батареи, и на самое короткое время удержали наступление Французов, Прибыл Герцог Александр Виртембергский, до тех пор находившийся подле Князя Кутузова, и посланный им на левый фланг при первом известии о ране Князя Багратиона. Вскоре потом поручено начальство над 2-ю армиею бесстрашному защитнику Смоленска, Дохтурову.

Овладев укреплениями впереди Семеновского, Наполеон распространил свои успехи далее. Он приказал Мюрату, с кавалерийскими корпусами Нансути и Латур-Мобура, атаковать наше левое крыло,обойти его, отрезать от войск, стоявших на старой Смоленской дороге, и таким образом утвердить за собой победу. Громимая Русскими батареями, неприятельская конница стройно подвигалась вперед. Успех ее казался Наполеону несомненным. Любуясь порядком, с каким кавалерийские корпуса шли на пролом, сперва шагом, потом рысью, наконец понеслись во весь опор, захлопал он в ладоши, восклицая: «Ils у vont! I1s у vont!». Французы шли прямо на полки лейб-гвардии Измайловский и Литовский, примыкавшие к левому флангу дивизии Коновницына. Полки построились в карей, и допустив Французских кирасиров на ближайший выстрел, открыли батальный огонь. Латы, не придавая мужества Французам, были слабою защитою. Враги показали тыл. Конные гренадеры покусились исправить неудачу кирасиров, но, принятые одинаковым образом, имели равную участь: их опрокинули. Несколько конных гренадеров, осмелившись доскакать до кареев, за дерзость свою наказаны штыками. Третья атака была так же безуспешна, как и первые две. Если бы в Русских рядах хотя на самое короткое время водворился беспорядок, или наши оробели, сражение было бы проиграно. Громады неприятельской конницы только и ждали поры броситься опрометью и обрушиться на нас всею своею тяжестью. В промежутки атак, ядра и картечи сыпались на гвардейские полки, почитавшие нападения кавалерий настоящим отдохновением,ибо, хотя на время, избавлялись от выстрелов артиллерии. Полковник Кутузов, командовавший Измайловским полком, за ранами старших, Храповицкого, Козлянинова и Мусина-Пушкина, доносил: «Истребляя ряды наши, неприятельский огонь не производил в них никакого беспорядка. Ряды смыкались и были поверяемы с таким хладнокровием, как бы находились вне выстрелов»[333]. Командир Литовского полка, Удом, выстрелив батальным огнем, закричал: ура! пошел на штыки и гнал неприятеля до ближней высоты. «По ожесточению солдат», говорит Удом, «в плен никого не взяли»[334]. Такие подвиги не могли совершаться без больших потерь. В Литовском полку, из 1.733-х человек, убито, ранено и без вести пропало 953.

Во время атак, Дохтуров и Коновницын были в гвардейских кареях. Первый из них говорит в донесении Князю Кутузову: «Измайловский и Литовский полки оказали достойную Русских храбрость. Необыкновенным своим мужеством, они удерживали стремление неприятелей и поражали их повсюду штыками». Вот слова Коновницына: «Не могу с довольною похвалою отозваться Вашей Светлости о примерной неустрашимости, оказанной в сей день полками лейб-гвардии Литовским и Измайловским. Прибывши на левый фланг, непоколебимо выдерживали они наисильнейший огонь неприятельской артиллерии; осыпаемые картечами ряды их, не смотря на потерю, пребыли в наилучшем устройстве, и все чины, от первого до последнего, один перед другим, являли рвение свое умерять, прежде нежели уступить неприятелю. Три большие кавалерийские атаки неприятельских кирасиров и конных гренадеров на оба полка сии отражены были с невероятным успехом; не смотря на то, что кареи были совсем окружены, неприятель с крайним уроном прогнан огнем и штыками. Одним словом, полки Измайловский и Литовский, покрыли себя в виду всей армии неоспоримою славою. Ставлю себе за счастье, что мне предоставлено свидетельствовать о подвигах их перед Вашею Светлостью».

Французские кирасиры и конные гренадеры все еще носились вокруг кареев, гвардии 3-й дивизии и остатков от дивизии Принца Мекленбургского, Графа Воронцова и Неверовского. Несколько эскадронов доскакивали даже до бывших в резерве полков Преображенского и Семеновского. Едва приближались неприятели, командовавший сими полками Барон Розен, с барабанным боем, вел их вперед, встречая кавалерию штыками[335], и она, не отваживаясь идти против штыков, возвращалась. Поражение неприятеля было довершено кирасирскими полками Его и ЕЕ ВЕличества, Екатеринославским, Орденским и Астраханским. Они ходили неоднократно в атаку, врезывались в пехоту, при чем полк Его Величества отбил 2 орудия[336]. Действовали и другие полки кавалерийских дивизий: Дуки, Графа Сиверса, Дорохова. В суматохе каждый полковой командир распоряжался как умел, как внушало ему усердие. Но сила войск наших, при всем их мужестве, начинала истощаться. Наше ослабление не скрылось от Наполеона. В подкрепление кавалерийских атак Мюрата послал он молодую гвардию. Назначенная решить участь сражения, гвардия тронулась, но едва прошла небольшое расстояние, Наполеон неожиданно заметил на своем левом фланге появление Русской конницы, отступление колонн Вице-Короля, беготню и тревогу в обозах и в тылу армии. Остановив молодую гвардию, Наполеон сам отправился к Вице-Королю, желая узнать о причине замечаемого у него смятения. Оно произошло следующим образом.

Незадолго до начатия атаки, в которой ранен Князь Багратион, и нападения на батарею Раевского, Князь Кутузов беспрестанно получал донесения о покушений неприятелей против нашего левого крыла. Он был подле батареи на Горках, немного левее столбовой дороги. Желая лично удостовериться в справедливости донесений, Князь Кутузов въехал на пригорок, осыпаемый обломками гранат, летавшими во все направления. На волоске была жизнь того, на ком лежала надежда России. Тщетно уговаривали его спуститься с пригорка, и когда никакие убеждения не действовали на Кутузова, адъютанты взяли его лошадь за узду и вывели его из-под выстрелов. Следствием сего личного обозрения были два отданные Кутузовым приказания: 1), Милорадовичу, с стоявшим на правом крыле 4-м пехотным корпусом, Графа Остермана, и 2-м кавалерийским, Корфа, сблизиться к центру; 2) Платову, с казаками, и Уварову, с 1-м кавалерийским корпусом, переправиться в брод через Колочу, выше Бородина, и атаковать левое крыло неприятеля. Сим движением Князь Кутузов надеялся развлечь внимание Наполеона и оттянуть часть сил его от нашего левого крыла.

Местоположение для действий 1-го кавалерийского корпуса, Уварова, было невыгодно. Надлежало переходить через овраг и речку, и потом подниматься на другой берег. Деревня на левой стороне, и лес, на правой, были заняты неприятельскою пехотою. Переправясь через Колочу, Уваров возложил первую атаку на Графа Орлова-Денисова, с полками Лейб-гусарским, лейб-казачьим и Елисаветградским гусарским. Граф Орлов-Денисов должен был спуститься в ров и выстроить полки на противолежащем высоком берегу, под огнем неприятельской артиллерии. Он одолел все препятствия, и пустился в атаку на стоявшую вблизи Французскую пехоту. Отстреливаясь, пехота поспешно отошла назад. Находившаяся при ней батарея едва успела отступить. Елисаветградский гусарский полк отбил два орудия, но не мог увезти их. Уваров предпринял вторичную атаку. Она не удалась, потому, что неприятель успел усилить пехоту, построившуюся в кареи. В одном из них принужден был искать спасения сам Вице-Король, прискакавший из центра, где он велел прекратить нападения, и откуда послал часть войск на левый берег Колочи. Князь Кутузов, смотря на действия Уварова с Горской батареи, приказал ему отступить, заметив, что цель, для которой послана кавалерия, была достигнута, то есть, что войска неприятельские стали подаваться на левое крыло их. Не взирая на повеление, Уваров не отходил еще несколько времени, и разными движениями давал вид, будто намерен возобновить атаку. Он отошел обратно на позиции, когда получил вторичное приказание. Платов находился правее Уварова. Казаки перешли в брод через Войну, рассыпались в тылу неприятельском, и произвели такую тревогу, что бывшие там обозы, в величайшем беспорядке, обратились в бегство[337]. По отступлении Уварова, отошел назад и Платов.

Действия Платова и Уварова имели чрезвычайно важное влияние на участь сражения и вполне оправдали ожидания Князя Кутузова. Левый фланг наш был оттеснен, укрепления впереди Семеновского взяты, Наполеон уже отдал повеление молодой гвардии двинуться для подкрепления кавалерийских корпусов, возобновлявших с бешенством одну атаку за другою, и приказал Вице-Королю атаковать курганную батарею. Вдруг изменился вид дел. Наполеон велел гвардии остановиться и Вице-Королю не идти в атаку на батарею Раевского. Этого мало. Вице–Король и сам Наполеон завидев кавалерию Платова и Уварова, и произведенную ими тревогу на левом крыле и в тылу, понеслись к берегам Войны, желая удостовериться в силах, какие Князь Кутузов отрядил для обхода их и нападения. Тем, кто находился в Бородинском сражении, конечно, памятна та минута, когда по всей линии неприятеля уменьшилось упорство атак, огонь видимо стал слабее, и нам, как тогда кто-то справедливо заметил, «можно было свободнее вздохнуть». Здесь одна из главных причин, лишивших Наполеона возможности воспользоваться победою, уже склонявшеюся на его сторону. Столь счастливый оборот был непосредственным следствием превосходного маневра Князя Кутузова – маневра, до сих пор не оценненого достойным образом.

Был третий час по полудни, когда Наполеон возвратился с берегов Войны к Шевардину, где стоял он от раннего утра. Он приказал ограничиться пальбою из орудий против нашего левого крыла, и обратился против центра, в намерении овладеть курганною батареею. Но центр наш был уже обеспечен прибытием корпусов Графа Остермана и Корфа, переведенных туда с правого Фланга. Граф Остерман стал в первой линии, между курганом и Семеновским, где сначала сражения находился корпус Раевского. Позади расположились полки Преображенский и Семеновский; за ними 2-й и 3-й кавалеристские корпуса; в последней линии Кавалергардский и Лейб-Гвардии Конные полки. Дохтуров, с остатками второй армии, и войсками, в течение утра отправленными к ней на подкрепление, примыкал правым флангом к Графу Остерману, левым стоя косвенно по направлению к старой Смоленской дороге. Дивизии, составлявшие собственно корпус Дохтурова: 24-я, Лихачева, занимала курганную батарею, 7-я, Капцевича, стояла правее от нее.

В таком положении были Русские войска, обставленные артиллериею, когда началось второе действие сражения. С правой стороны и по протяжению всей нашей линии,были Французские орудия, действовавшие против центра и курганной батареи, с левой артиллерия, размещенная Наполеоном на позиции, отнятой у Князя Багратиона. «Этого неудобства», говорит Барклай де-Толли в донесении Князю Кутузову, «нельзя было избежать, от того, что надлежало сделать преграду неприятельским успехам и удерживать остальные, занимаемые нами места. В противном случае, должны бы мы были оставить кутанную батарею. В сем положении», присовокупляет Барклай де-Толли, «наши храбрые войска выдержали страшный огонь с удивительным мужеством»[338]. Самое пылкое воображение не в состоянии представить сокрушительного действия происходившей здесь канонады. Гранаты лопались в воздухе и на земле, ядра гудели, сыпались со всех сторон, бороздили землю рикошетами, ломали в щепы и дребезги все встречаемое ими в своем полете. Выстрелы были так часты, что не оставалось промежутка между ударами; они продолжались беспрерывно, подобно неумолкающему раскату грома. Некоторые артиллерийские роты наши, прибывшие из резерва, простояв короткое время на одном месте теряли прислугу и ящики; приходилось вывозить орудия из дела на двух лошадях. С небольшим в час убито в конной роте Никитина 90 человек и 113 лошадей. Недоставало людей для поднятия орудий на передки. Из пехоты брали солдат для прислуги; ратников ополчения сажали верхом на артиллерийских лошадях. Чугун дробил, но не колебал груди Русских, лично оживляемых присутствием Барклая де-Толли, Милорадовича и Графа Остермана. Наперерыв друг перед другом становились они на местах, где преимущественно пировала смерть. Завидев Барклая де-Толли там, где ложилось множество ядер, Милорадович сказал: «Барклай хочет меня удивить!», поехал еще далее, под перекрестные выстрелы Французских батарей, и велел подать себе завтрак. Граф Остерман, сильно контуженный, должен был удалиться с поля сражения; оба дивизионные начальника его корпуса, два брата Бахметевы, ранены; одному из них оторвало ногу.

В намерении воспользоваться губительным действием артиллерии, Наполеон повел кавалерийские атаки. Кирасиры и уланы понеслись на корпус Графа Остсрмана. «Наша пехота», говорит Баклай де-Толли, «встретила их с удивительною твердостью, подпустила на 60 шагов и открыла такой деятельный огонь, что неприятель был опрокинут и искал спасение в бегстве. Особенно отличились 34-й егерский и Перновский полки[339]. Последний сам пошел па неприятельскую кавалерию, опрокинул ее и побежал за нею; гренадеры первой шеренги бросали в догонку Французов ружья со штыками. Это было в 4часа но полудни. Полки 2-го кавалерийского корпуса, Сумской и Мариупольский гусарские, за ними Иркутский u Сибирский драгунские, преследовали и гнали неприятеля до самых его резервов, и только принятые пушечным и ружейным огнем, обращены назад. Неприятельская конница преследовала нашу, прорвалась сквозь интервалы пехотных кареев и зашла в тыл 7-й и 11-й пехотных дивизий; но «эта бесподобная пехота», как Барклай де-Толли называетее в своем донесении, «нимало не расстраиваясь, встретила Французов батальным огнем». Между тем конные полки 2-го корпуса вновь собрались, пошли в атаку, опрокинули неприятеля, и принудили его отступить за пехоту. Французы скрылись на время из вида. Табуны лошадей без всадников, разметав гривы, ржали, бегали посреди мертвых и раненых; по полю разбросаны были подбитые орудия, остовы ящиков.

Вскоре замечены у Французов новые приготовления к атаке. Конница их опять показалась впереди пехоты, в колоннах. Тут необходимы были последние с нашей стороны усилия. Барклай де-Толли послал за полками Кавалергардским и Конно-Гвардейским; они, из всей Русской кавалерии, одни не были еще введены в дело. Услышав привезенное к командовавшему сими полками Генерал-Майору Шевичу приказание идти вперед, отборные латники огласили воздух радостными восклицаньями. Пока они подвигались, неприятельская конница, предводимая Коленкуром, заступившем место Монбрена, убитого при атаке редутов нашего левого крыла, врубилась в пехоту 24-й дивизии, прикрывавшую курганную батарею, а пехотные колонны Вице-Короля подошли под самый курган. Бывшие на нем орудия, после окончательного залпа, умолкли. неприятельская пехота взбиралась на вал со всех сторон; ее опрокидывали штыками в ров, наполнившейся трупами убитых; свежие колонны заступали места и с новою яростью лезли умирать; наши встречали их с равным ожесточением и сами падали вместе с врагами. Наконец, бывшая в голове Французов, Саксонская конница, Тпльмана, ворвалась в редут с тыла. За Саксонцами мчался весь корпус Коленкура. Груды тел лежали внутри и вне окопа; почти все храбрые его защитники пали. Одним из последних выстрелов, пущенных с нашей батареи, убит Коленкур. Начальник 24-й дивизии, Лихачев, не смотря на полученные им раны, искал смерти в рядах неприятеля. Заметя в нем генерала, Французы уважили его мужес