ГЛАВА XXIV.

ГЛАВА XXIV.

ОТ СМОЛЕНСКА ДО СОЛОВЬЕВОЙ ПЕРЕПРАВЫ.

Вступление Наполеона в Смоленск. – Состояние жителей. – Неприятель занимает Петербургское предместье. – Коновницын выгоняет оттуда Французов. – Опасное положение 1-й армии. – Движение армии с Поречской дороги на Московскую. – Решимость Тучкова. – Причины медленного движения армии. – Распоряжения Наполеона. – Неожиданная встреча войск у Гедеонова. – Нападение на Тучкова. – Действия Графа Орлова-Денисова. – Плен Тучкова. – Важность его подвига. – Причина неудачи неприятелей. – Отступление армии к Соловьеву. – Действия отряда Винцингероде.

Едва начала заниматься заря в день Преображения Господня, неприятельские ведеты, не видя никого перед собою, ни вне стен, ни на вершине их, стали сближаться к Смоленску, прислушиваться, и мало помалу входить в город. За передовою цепью двинулся авангард; не замедлил прибыть и Наполеон. Он въехал в Никольские ворота, остановился в доме Каховского, ныне Красномилашевичей, и вскоре отправился глухими улицами в церковь над Днепровскими воротами. Из ее запертых стеклянных дверей смотрел он, как по ту сторону сожженного моста две Русские пушки отстреливались, и огнем своим по набережной к городу наносили вред Французам. Он приказал втащить в церковь Божией Матери два орудия, и поставя их в дверях балкона, сам наводил их по нашим пушкам. Потом вышел он из церкви, и приказал против наших стрелков, занимавших противоположный берег, поставить 4 орудия, на небольшом земляном валу. Окончив обозрение, он возвратился на свою квартиру и ехал посреди свирепствовавшего еще пожара, по обгорелым трупам наших храбрых защитников Отечества. Кое-где встречал он жителей, доведенных до истинного отчаяния от явлений кипевшего накануне сражения, повсеместного пламени и разбоя неприятелей, особенно Поляков. Лишенные крова, видя все связи семейной и гражданской жизни расторгнутыми, несчастные Смольяне, как исступленные, искали приюта и защиты; раненые, обгорелые, избитые, спасались они в храмах Божиих. В таком положении нашел Наполеон Смоленск. Он занял, а не взял его, потому что Дохтуров не был вытеснен из города, и оставил развалины его, получив повеление отступить.

Когда, 6-го Августа, Наполеон въезжал в Смоленск, наша первая армия вступала в позицию, избранную на Поречской дороге, верстах в 3-х от Смоленска[278]. Корф был послан командовать оставшимися в предместье войсками, на место Коновницына, который ночью начальствовал арьергардом, и потом, по очищении Смоленска, обратился с дивизиею к своему корпусу. Еще позиция не была совсем занята армиею, как огонь горевшего моста перешел в форштадт и произвел пожар в домах, откуда пехота нашего арьергарда должна была выйти, не находя места от огня. Одно убежище оставалось в садах, но и тут жар простирался до такой степени, что плоды на деревьях были испечены. Увидя отступление нашего арьергарда, неприятель переправился в брод у самого моста, оттеснил егерей, занял несколько улиц в форштадте и выступал из него на равнину по Поречской дороге. Тогда снова поручено Коновницыну возвратиться и очистить предместье. С егерскою бригадою Князя Шаховского и отступившим отрядом Kopфa Коновницын атаковал Французов и прогнал их за Днепр. Корф расположился в предместье; егеря рассыпались по Днепровскому берегу, и в продолжение всего дня перестреливались с неприятелем, находившимся на противной стороне. По временам посылались пушечные выстрелы. Лишь только войска нашего арьергарда собирались на каком-либо месте, или показывались кучками, тотчас осыпали их картечами. Во многих местах неприятель испытывал конницею броды, но во все утро не предпринимал ничего важного. После полудня замечено было движение Французов вверх по Днепру, от чего положение 1-й армии становилось опасным, ибо, заняв Московскую дорогу, Наполеон мог прервать сообщение 1-й армии со второю, находившеюся на марше к Соловьеву. Правда, по условию с Барклаем де-Толли, оставил Князь Багратион за собою арьергард, под командою Князя Горчакова, между Лубиным и Смоленском, но малочисленное войско сие не было в состоянии удержаться, если бы Наполеон атаковал его большими силами. Со всею армиею Барклай де-Толли не пошел тотчас из Смоленска по прямой дороге, ведущей в Москву, ибо она пролегает на 8 верст в столь близком расстоянии от Днепра, что Наполеон, поставя артиллерию на левом берегу, мог сильно беспокоить армию нашу, отступающую по сей дороге, и бить в нее, как в верную цель. Для избежания сего неудобства и сокрытия дальнейших своих намерений, Главнокомандующий отступил из Смоленска на Поречскую дорогу.

Хотя Барклаю де-Толли непременно надлежало выйти на дорогу Московскую, однако не безопасно было предпринять боковой марш днем, в виду всей Французской армии. Главнокомандующий вознамерился выжидать ночи, и простояв 6-го Августа подле Смоленска, приказал армии следовать при наступлении вечера, проселками, с Поречской дороги на столбовую Московскую, в двух колоннах: 1-й, Тучкова 1-го, из 2-го, 3-го и 4-го пехотных и 1-го кавалерийского корпусов, через Крохоткино, Жуково, Кошаево и Лубино к Бредихину; 2-й колонне Дохтурова, из 5-го и 6-го пехотных, 2-го и 3-го кавалерийских корпусов, через Зыколино и Сущево на Прудище. В следующий день должны были обе колонны продолжать марш к Соловьевой переправе: 1-я из Бредихина, 2-я из Прудища. Платову приказано отделить часть казачьих войск к арьергарду 1-й колонны, составить цепь отрядов от Смоленска к Поречью и Духовщине, и при сближении обеих колонн к переправе через Днепр, при Соловьеве, «все казачьи отряды совокупить вместе и составить массу, которую можно б было употреблять во все стороны»[279]. Арьергардом командовал Корф, имевший приказание отступать вслед за 1-ю колонною; в голове ее назначено идти особенному отряду, в виде авангарда, под начальством Генерал-Майора Тучкова 3-го, и также следовать прямо к Бредихину.

Боковое движение армии должно было исполнить под кровом ночи. Тучков 3-й[280] выступил с Поречской дороги 6-го Августа, в 8 часов вечера, и шел всю ночь перед колонною своего брата, на Полуево, Горбуново и Кошаево[281],проселками, лесами и болотами. На них были мосты, сделанные только для проезда крестьянских телег. По переходе первых орудий и конницы через мосты, принуждены были поправлять и перемащивать их, разбирая для того ближние избы; починка мостов замедляла марш передового отряда, следовательно и 1-й колонны. 7-го Августа, в 8 часов утра, Тучков 3-й прибыл на Московскую дорогу, откуда следовало ему, по предписанию, идти прямо на Бредихино. Однако Тучков 3-й, видя что Бредихиио, от места

соединения дорог, где он вышел на большую Московскую, отстоит несколько верст далее от Смоленска, расчел, что при точном выполнении данного ему повеления идти прямо к Бредихину, он откроет Московскую дорогу, посредством чего неприятель, став на нее, может отрезать всю ту часть наших войск и тяжестей, которые, следуя проселком, не успеют еще пройти Лубина. Он принял в соображение также другое обстоятельство. Арьергард, оставленный Князем Багратионом впереди Лубина, под командою Князя Горчакова, сходил с дороги и шел назади, в то самое время, когда на нее выходил Тучков. Причиною сего отступления было следующее: по утру, 5-го Августа, выступая из Смоленска к Дорогобужу, Князь Багратион велел Князю Горчакову оставаться верстах в 4-х от Смоленска, для наблюдения Московской дороги, пока не придут на его смену войска 1-й армии, а по прибытии их, как можно скорее поспешать на соединение с 2-ю армиею. Простояв на назначенном ему месте весь день сражения, также и 6-е число, Князь Горчаков не получал из 1-й армии приказаний. Настало 7-е число. Солнце взошло уже высоко, но не было известий из 1-й армии и не являлись войска ее. Между тем от Смоленска показался неприятель; у Прудищева Французы строили мост на Днепре, с явным намерением зайти арьергарду в тыл. Положение Князя Горчакова становилось поминутно затруднительнее. Наконец приехал из главной квартиры Барклая де-Толли посланный туда Князем Горчаковым адъютант, и донес, что 1-я армия уже на походе и отряд Тучкова 3-го приближается из Кошаева к столбовой дороге. Тогда, исполняя приказание Князя Багратиона «немедленно присоединиться к нему, как появятся войска 1-й армии», и посоветовавшись с Генералами Васильчиковым и Графом Воронцовым, Князь Горчаков приказал отряду своему идти назад к Соловьевой, и оставил впереди Смоленска три казачьи полка, под начальством Генерал-Майора Карпова.

В то время Тучков 3-й, совершив марш проселками, вышел на столбовую дорогу. Соображая важность обстоятельств и необходимость иметь в своей власти Смоленскую дорогу, вместо того, чтобы по назначению идти влево к Бредихину, он поворотил вправо к Смоленску, с намерением занять первое удобное место к обороне, какое найдет впереди и прикрыв соединение дорог, дать время колонне брата своего поспеть на большую дорогу. Пройдя версты две по направленно к Смоленску, он увидел у речки Страгани возвышенное местоположение, способное для защиты, и остановил на нем отряд свой, состоявший из бригады Князя Шаховского, 20-го и 21-го егерских, Ревельского пехотного и Елисаветградского гусарского полков. Потом поехал он для обозрения, и вскоре заметил пеших и конных неприятелей, подвигавшихся против него из Смоленска. Разъезды Карпова донесли, что неприятель продолжает строить мост у Прудищева. Привели Французского переметчика. Он подтвердил донесение разъездов, и присовокупил, что войска, устраивающие мост у Прудищева, составляют корпус Жюно. Возвратясь к отряду, Тучков 3-й поставил его в боевой порядок между деревнями Топоровщиною и Латышиною. Казаки пошли влево к Днепру, открывать движение Жюно. Все описанное происходило в совершенной тишине, а между тем часть колонны Тучкова 1-го: корпуса его, Уварова и Графа Остермана, одолев местные и другие препятствия, всегда сопровождающие ночной марш по окольным путям, вышла близ Лубина на столбовую Московскую дорогу, и продолжала следование к месту своего назначения, Бредихину. Только по просьбе Тучкова 3-го, брат его, Тучков 1-й, послал к нему в подкрепление, на всякий случай, шедшую в голове колонны бригаду Желтухина, полки Лейб-Гренадерский и Графа Аракчеева. Таким образом, доселе все шло благополучно; ожидали только у Лубина корпуса Багговута и арьергарда Корфа, находившихся еще на окольной дороге, где они были остановлены, сперва обстоятельствами, от них не зависевшими, а потом неприятелем. Багговуту назначено было следовать ночью за 4-м корпусом, который опоздал выступлением, а потому Багговут не мог тронуться с лагеря на Поречской дороге ранее двух часов утра 7-го Августа[282]. Узнав о промедлении, Главнокомандующий велел Багговуту, для выигрыша времени, идти не за 4-м корпусом, но вправо тропинкою по лесу, через деревню Гедеонову. Войска прибыли туда уже совсем на рассвете, и очутились не более, как в полутора версте от Петербургского предместья Смоленска.

Во время сих движений Наполеон был более зрителем, нежели действователем. Он оставался 6-го Августа в Смоленске, давая отдохновение армии, утомленной сражением и ничего решительного не предпринимал. Только приказал он приблизиться к Корытне Вице-Королю, во время Смоленского приступа отряженному для наблюдения на Красненскую дорогу. Вечером 6-го числа, Наполеон послал Жюно к Прудищеву, навести там мост на Днепре, выйти на Московскую дорогу и отрезать теРусские войска, которые могли еще находиться между Смоленском и Латышиным. Тогда же, по исправленному в Смоленске мосту, корпус Нея и вся конница Мюрата переправились 7-го Августа, в 3 часа поутру, в то самое время, когда Багговут был от них в полутора верст, у Гедеонова. Не догадываясь об истинном направлении нашей армии, Наполеон приказал Груши идти по Петербургской дороге на Стабну и Духовщину, Мюрату поворотить вправо на Московскую дорогу, Нею следовать проселком, находящимся между сею дорогою и Петербургскою. Здесь выходил Ней на тот путь, где должен был идти арьергард Корфа, следственно, Ней мог отрезать его, если бы пошел быстро вперед со всем своим корпусом. Он не сделал сего, боясь удалиться от Смоленска, и не зная, где наша армия и куда направляется. Без проводников, не находя в селениях ни одной живой души, Ней двигался ощупью. Увидев перед собою у Гедеонова небольшое число Русских из корпуса Багговута, выслал он против них стрелков, и потом, заметив, что наши тянулись вправо, дал о том знать Наполеону. Из его донесения Наполеон убедился в движении Русских к Московской дороге, и велел Нею идти туда.

Появление передовых войск Нея у Гедеонова, где он мог отрезать арьергард Корфа, встревожило Барклая де-Толли, стоявшего на высотах за Гедеоновым. Он приказал Принцу Евгению, следовавшему позади корпуса Багговута, возвратиться с дивизиею и удержать Гедеоново, а Корфу идти как можно скорее. Принц выполнил поручение успешно и остановил авангард Нея, напиравшего не сильно, потому что в то время получено уже было им повеление Наполеона обратиться на Московскую дорогу. Барклай де-Толли оставался у Гедеонова, пока лично не увидел прибытия Корфа. Тогда велел он ему и Принцу Евгению идти на соединение к другим корпусам, к Лубину, куда и сам отправился.

Здесь, до 11-го часа утра, тишина не прерывалась; но еще было слишком рано, и потому нельзя было надеяться, что весь день пройдет спокойно, тем более, что Лубино находилось близко от соединения обеих дорог, куда не пришли еще ни Багговут ни Корф. Следственно, должно было, до прибытия их, всеми средствами удерживать неприятеля. В 11 часов завязалась перестрелка на передовой цепи Тучкова 3-го, и огонь становился сильнее, по мере прибытия Нева корпуса, из окрестностей Гедеонова, на столбовую дорогу. Ней открыл пушечную пальбу, и послал конницу против нашей батареи. Тучков 3-й отступил за Страгань, разобрал на ней мост, и геройски решился держаться до крайности, видя, что отступлением он мог предавать во власть Французов места, где соединяются дороги и должны были выходить Багговут и Корф. Ней, с своей стороны, наблюдая движение нашей армии, и постигая, какой вред мог он нанести ей, если бы удалось ему оттеснить отряд Тучкова 3-го за точку соединения дорог, усиливал нападения. В 3 часа прибыл Барклай де-Толли ивелел Коновницыну идти с дивизиею на помощь Тучкову 3-му, а Графу Орлову-Денисову, с 1-м кавалерийским корпусом, спешить из Бредихина на рысях к Заболотью, на наш левый фланг, откуда ожидали атаки Жюно и Мюрата, тянувшегося туда с большим числом конницы, имея целью обойти нас слева. О сем намерении его известили нас два переметчика, присовокупив, что Мюрат, для нападения, ожидает только переправы Жюно.

На большой дороге и по сторонам ее кипел самый упорный бой. Ней покушался несколько раз овладеть поставленною на дороге батареею. Не имея успеха, он пускался в обход нашей колонны. Французы ожесточенно бросались вперед, но были опрокидываемы Тучковым 3-м, Коновницыным, и полками, подходившими из Бредихина. Тщетно истощая усилия против фронта позиции, неприятель вознамерился обратить конницу на левый фланг, где между тем Граф Орлов-Денисов окончил свои распоряжения. Ему было приказано, не переходя с 1-м кавалерийским корпусом через болото, поставить корпус позади их, на высотах, стараясь показать неприятелю, будто там находится большое количество конницы. Исполняя повеление, Граф Орлов-Денисов приказал 1-му корпусу и конной артиллерии сойти с лошадей и стать по опушке леса в одну шеренгу, а сам поехал к бывшим налево от большой дороги полкам Мариупольскому, Сумскому, Елисаветградскому, и двум эскадронам Изюмского гусарских и 5-ти казачьим, также отданным в его распоряжение. Предвидя с одной стороны близкую атаку Мюрата и переправу Жюно, а с другой безнадежность в случае неудачи отступать болотами, Граф Орлов-Денисов отправил из каждого эскадрона людей для осмотра мест, по которым можно было отходить назад. Сие сделал он с намерением, желая удостоверить самих солдат вневозможности отступления. Когда дознана была ими непроходимость болот, предложил он войску победить или честно умереть, поставил полки в 4 линии, и утвердил свой правый фланг к пригорку, отделявшему его от Московской дороги. На пригорок вывезли 4 орудия, для удержания покушений неприятельской пехоты на правый наш фланг. Пять полков казачьих и 2 эскадрона Изюмских гусаров составили левое крыло[283]. Главное состояло в воспрепятствовании Мюрату выстроить многочисленную его конницу на поляне, ибо если бы то удалось ему, поражение нашей кавалерии было бы неминуемо, после чего Мюрату уже легко было ударить в левый фланг пехоты, сражавшейся на большой дороге и по сторонам ее.

Два пехотные Французские полка стали выходить из кустарника и открыли огонь. Граф Орлов-Денисов приказал первой линии отступить на место второй, второй на место третьей, и так далее. Пехота неприятельская, завидя отступление, двигалась вперед. Граф Орлов-Денисов послал первую линию атаковать ее, с подтверждением: уничтожив пехоту, проскакать назад за 4-ю линию, а 2-й линии снова начинать атаку против

кавалерии, и опрокинув ее, возвращаться за 4-ю линию, стараясь беспрерывными атаками не дать Французам выстроиться на поляне. Первая атака Мариупольским гусарским полком и казаками была произведена с полным успехом, и пехота Французская изрублена на месте. Вторая линия, не дождавшись отступления первой, а первая, ободренная своею удачею, вместе пошли в атаку на показавшуюся из кустарников конницу. От сего смелого движения произошли на короткое время замешательство и уклонение от сделанных распоряжений. Обе линии опрокинули кавалерию, но тем задержали действие 3-й линии, доколе не были вызваны для занятия своих мест. Такого рода атаки производились около двух часов с неимоверным духом и быстротою. В то время третья неприятельская колонна, обойдя лес, открыла по левому нашему флангу пушечный огонь. Граф Орлов-Денисов приказал завернуть фланг назад. Сокращение позиции между двумя болотами дало возможность составить резервы, а между тем, по просьбе Графа Орлова-Денисова, прислали ему 12 орудий и два пехотные полка, Перновский и Полоцкий. Первый поставлен кареем в центре, второй на правом фланге, у пригорка, куда ввезли прибывшие 12 орудий. Разместив таким образом войска, Граф Орлов-Денисов ожидал новых нападений, ипослал уверить Главнокомандующего, что до ночи не уступать Мюрату ни шагу.

Неприятельские генералы несколько раз просили у Наполеона подкреплений, приказывая доложить ему, что сражение идет самое кровопролитное и к Русским беспрестанно подходят свежие войска. Мюрат также неоднократно посылал за Жюно, который, по переходе через Днепр у Прудищева, откуда мог ударить во фланг Графу Орлову-Денисову, остановил свой корпус и не подвигался вперед. Все убеждения Мюрата остались тщетны: Жюно не трогался, отзываясь, что в 200 шагах перед его фронтом топкое болото, которого нельзя перейти иначе, как по одному человеку, и то с подстилкою фашин. Ему предложили обойти болото и напасть на Русских с тыла. Жюно отвечал, что для такой отдельной атаки корпус его слишком малочислен, что для обхода требуется много времени, между тем, как до наступления ночи остается только четыре часа. Бездействие Жюно приписывают Французы помешательству в уме, которое начинало уже обнаруживаться в нем, и потом свело его в гроб[284].

В продолжение сего кавалерийского дела, Барклай де-Толли подкреплял центр свежими войсками, подходившими из Бредихина. Екатеринославский гренадерский полк усилил правое крыло; кавалерийская дивизия и гренадерские полки: Павловский, Таврический и С. Петербургский, стали в резерве за Лубиным. Наконец, часу в 7-м, Багговут совершил свое боковое движение. Обе дивизии его, 4-я, Принца Евгения, и 17-я, Олсуфьева, расположились за правым крылом; к вечеру подоспел и Корф. Следственно, цель, для достижения коей сражались, с нашей стороны была достигнута, однако кровопролитный бой не прекращался. Получив решительный отказ от Жюно участвовать в сражении, Мюрат сделал последнее покушение против Графа Орлова-Денисова, но был остановлен 16-ти пушечною батареею, батальным огнем Полоцкого и Перновского полков и атакою Сумских гусаров. На правом крыле, Ней получил в подкрепление пехоту, и упорствовал в нападениях, но без успеха. Около девяти часов вечера, только что пришедшая из корпуса Даву, дивизия Гюдена воспользовалась сумерками, прошла лощину и стремительно атаковала нас. Тучков 3-й, с Екатеринославскими гренадерами, ударил в штыки, но был опрокинут, пронзен штыком, упал с лошади и взят в плен. Гюден был убит. Огонь затих и место сражения осталось за нами. Коновницын расставил передовую цепь, отпустил артиллерию назад и снял войска с позиции.

Битвой под Лубиным кончились кровопролитный действия, происходившие несколько дней сряду в Смоленске и его окрестностях. Уступлено было врагам вековое достояние Российской Империи, но не победа предала его во временное обладание Наполеона. С невероятным мужеством сражаясь на старинных рубежах Отечества, Русские отходили назад не по принуждению к отступлению силою, но в исполнение воли Главнокомандующего, полагавшего, что еще не пробил час общей битвы. Император Александр уподоблял сражение под Лубиным Кульмскому, с которым оно имеет большое сходство. Тучков 3-й, точно так же, как год спустя Граф Остерман, без приказания, сам собою пошел совсем по другому направлению, нежели ему было назначено, и заградил неприятелю путь к Лубину, подобно Графу Остерману, совершившему такое же движение на дороге из Дрездена в Теплиц. Оба запечатлели кровью свой подвиг, но Тучков не был так счастлив, как Граф Остерман, мужество коего было в полной мере оценено признательностью Монарха, личного свидетеля Кульмского боя. Напротив, Тучкову не отдали должной справедливости, по незнанию, что он из собственного побуждения, выйдя на Московскую дорогу, поворотил к Смоленску, хотя в данной ему диспозиции приказано ему составлять только авангард первой колонны, шедшей в Бредихино, и отнюдь не упоминалось о повороте на Смоленск[285].

Когда Тучков, пробитый штыком, упал на землю, Французы начали рубить его саблями. Было темно, но вдруг просияла луна. Увидя на пленном звезду, неприятель остановил взнесенный и,вероятно, роковой удар. Тучков, облитый кровью, был представлен Мюрату, принят им ласково, и даже получил удовлетворение просьбы, заключавшейся в следующем: офицер, полонивший Тучкова, повел его к Мюрату, и убеждал его замолвить о нем хоть слово. Прощаясь с Мюратом, Тучков сказал: «Имею до Вашего Величества просьбу». – «Какую?», спросил Мюрат: «охотно сделаю все для вас». – «Не забудьте наградить офицера, который представил меня к вам; он действовал очень храбро против меня». – Мюрат улыбнулся; на другой день офицер получил орден Почетного Легиона.

У Французов, по словам их, выбыло из строя более 6.000 человек[286]. Потеря наша была не менее, но в точности неизвестна; донесений о ней нет. Впрочем, сколько не значительна была убыль, но она могла почесться маловажною в сравнении с теми выгодами, какие приобретал неприятель, если бы успел захватить точку соединения дорог и утвердиться на ней. Главная причина, почему Французы, имея все силы у Смоленска, в самой близости поля сражения, не успели прорваться, оттиснуть наши войска на две версты назад, и отрезать Багговута, Корфа и тяжести, состояла в том, что Наполеон не распоряжался лично не был на поле сражения. Рано поутру он выезжал на короткое время из Смоленска, и останавливался недалеко от Петербургского предместья, доколе не узнал о настоящем направлении Русской армии. Известясь о движении нашем с Поречской дороги на Московскую, Наполеон велел Нею идти туда, Даву стать в резерв, а сам возвратился в Смоленск и целый день не выезжал из города. Ней, Мюрат, Даву и Жюно были независимы друг от друга и каждый поступал, по своему разумению. Двое первых истощали все средства для одоления упорной защиты Русских, но не были вспомоществуемы. Жюно, который, переправясь у Прудищева через Днепр, не подался ни шагу вперед. Даву тоже простоял весь день в бездействии, в 10-ти верстах от поля сражения, и только под вечер одна из его дивизий, Гюдена, введена в огонь, а другая, Морана, послана в обход нашего правого крыла; но с половины дороги обращена назад, когда Даву, узнав о неудачных атаках Мюрата и Нея, возымел опасение, чтобы дивизия Морана не была отрезана. Такие упущения были следствием отсутствия Наполеона и недостатка в единоначалии, между тем как с нашей стороны распоряжался сам Главнокомандующий, прибывший на поле вскоре после начала сражения и остававшийся в деле до конца.

От возвратившегося после сражения адъютанта своего, посланного наблюдать действия войск, Наполеон узнал сколь убийственна была битва. Тотчас, ночью же, поехал он в карете на поле сражения, осмотрел окрестности, наградил войска, раздал знамена полкам, которые их не имели, и излил гнев на Жюно, поставляя ему в вину, что Русская армия не потерпела совершенного поражения. «Бесполезное пролитие крови до такой степени поразило Наполеона», говорит его секретарь, «что он решился не идти далее и остановиться в Смоленске»[287]. Наполеон уже раскаивался, зачем начинал войну, видя, что должен был, как мореходец в безбрежном океане, все более и более углубляться в необозримое пространство России, на коем наша армия, а с нею и мнимая победа, подобно призракам скрывались и исчезали от глаз его. В таком расположении духа возвратился он 8-го Августа с поля сражения на Смоленское пепелище, между тем, как Русская армия отступала к Соловьеву двумя колоннами, одною, Тучкова 1-го от Лубина, другою, Дохтурова, из Прудища. В Соловьеве назначено было переходить обеим колоннам через Днепр. В следующей главе опишем дальнейшее движение армии, а здесь расскажем, что происходило в отдельном отряде Винцингероде, когда битвы кипели вокруг Смоленска.

Прежде Смоленского сражения, Винцингероде отправлен был к Поречью и Велижу для поисков над неприятелем, извещения об его движениях и содержания сообщений с Графом Витгенштейном. Его отряд состоял из Казанского драгунского и 3-х казачьих полков. Прибыв к Велижу, он узнал, что два неприятельские батальона занимали город, и вознамерился ударить на нихврасплох. Нападение не удалось, потому, что неприятель, заблаговременно извещенный о нашем предприятии, взял меры осторожности. От Велижа пошел отряд к Усвяте, откуда Французы: с приближением наших, удалились без выстрела. Винцингерода расположился на несколько дней в Усвяте, и посылал в разные стороны партии, приводившие беспрестанно Французских бродяг. Потом он пошел к Витебску, послав Полковника Бенкендорфа к Полоцку. Неожиданное появление Русских произвело страх в неприятельских гарнизонах, занимавших Витебск и Полоцк, куда во множестве спасались находившиеся в окрестных селениях залоги и фуражиры, коих в сем поиске захвачено 1000 человек. К указанию мест, где шатались Французские бродяги и стояли их залоги, а также к доставлению сведений о неприятеле, много способствовали Евреи, оказавшие при всяком случае особенную преданность к России. Край в Витебской губернии, по коему проходил Винцингероде, был в безначалии. Французские залоги, по просьбе помещиков поставленные в деревнях, не прекращали своеволия команд и бродяг. По неимению средств к обузданию страстей, они были простыми зрителями опустошения, при чем и сами грабили.

По отступлении армии от Смоленска, Винцингероде должен был прекратить поиски в Витебской губернии и находиться на одной высоте с армиями. Он избрал путь через Поречье и Белой. Едва вступил он в пределы Смоленской губернии, к разъездам его, посланным на Поречье, присоединились жители, и вместе с казаками нападали на неприятелей. Одинаковое рвение встречал наш отряд во всех уездах Смоленской губернии, где, в тылу неприятельской армии, толпы отсталых Французов жгли, грабили и предавались всевозможным неистовствам. Помещики, духовенство, купцы, крестьяне, соединялись с отрядом Винцингероде, для поражения неприятеля. «Мы находили везде», говорит Бенкендорф, «самую возвышенную преданность, самое слепое повиновение и трогательные примеры привязанности крестьян к помещикам»[288]. Из Белого Винцингероде пошел через Покров и Воскресенск на Сычевку и Гжатск. Здесь раздражение народа достигало высшей степени. Женщины и дети удалялись в леса; мужчины вооруженною рукою нападали на Французов, защищали церкви, жгли свои дома и жестокою смертью казнили неприятелей, попадавшихся им в руки.

[278] Расположение войск 6-го августа, № 34-й.

[279] Донесение Барклая де-Толли Государю, от 9-го Августа.

[280] Ныне Член Государственного Совета.

[281] План действий перед Лубинским сражением, №35-й.

[282] Журнал Принца Евгения Виртембергского, находившегося в корпусе Багговута.

[283] План сражения при Лубине, №36-й.

[284] Флигель-Адъютант Наполеона, Гурго, посланный от Мюрата к Жюно, говорит: «Il paroit que Junot ressentoit deja les atteintes de la maladie, dont il est mort apres». – Gourgaud, Napoleon et la grande armee, 171.

[285] Диспозиция подписана Начальником Главного Штаба 1-й армии, Ермоловым.

[286] Chambray, Histoire de l'Expedition de Russie, I. 332.

[287] Fain Manuscrit de 1812, I.

[288] Из собственноручных Записок Графа Бенкендорфа.