Большой праздник

Большой праздник

Курт Франц, 20 января 2020 г.

С вами Курт Франц.

Я хотел бы сделать одну маленькую заметку.

Сегодняшний день был не то, чтобы весел для всех, но праздничен для подавляющено большинства.

…Итак, она пришла.

Сразу села на меня – без этого у неё не обходится.

Когда мы насладились, мы пошли по лагерю.

“Скажи мне, Франц.

Я тебя сильно задеваю, когда трахаю сзади?”

“Не то чтобы.

Я понимаю, что это – части одного процесса.

Тем, сверху, не понять”.

(Эти вещи и правда были таинством, которое можно понять, только дойдя до самых глубин).

“Ну и хорошо тогда”.

“Только не особо увлекайся.

Это, мягко сказать, неприятно”.

“Я постараюсь, но как уж захочет мой организм. –

Она повернулась ко мне. –

И как ты лично будешь себя вести”.

Я развёл руками.

“У меня это вышло непроизвольно.

Ты хоть помнишь там, что было?”

“Не очень”.

“Я напомню.

Ты хотела откусить мне голову.

Вагиной”.

“Ну всё правильно!

Ты не имел права на меня нападать”.

“Почему?”

“Потому что королева – я.

И моё же право – отомстить тебе до того предела, пока ты не отдашь мне всё.

У тебя же права не было.

Поэтому я сильнее”.

“А дальше?”

“Посмотрим”.

Она отвернулась.

“Франц.

Я просто хочу любви”.

Я понял, что она плачет.

“Ну, ну”. – Я обнял её.

“Да ну”. – Она слабо вывернулась.

“Ты даже не представляешь, как всё будет хорошо”.

Она улыбнулась.

“Правда?”

“Но мне нужно время”.

“Я дам тебе его.

Но и ты уж, пожалуйста, запомни.

Ты не смеешь меня критиковать ни за какие не очень красиво выглядящие проявления в тех областях, где я ушла дальше тебя.

Единственная моя вина в этом – то, что до моего уровня ещё не развит ты.

И камерады”.

Я опустил голову, горько усмехнувшись.

“Какой же я всё-таки…”

“Дурак, дурак. – Она погладила меня. –

Пойдём лучше евреев погоняем”.

Мы пошли гонять евреев.

Это был всё тот же “спорт” со знаменитым пожиранием ею проигравших в конце. (Её живот не хотел упустить ни капли плоти там, где евреи бегали не на жизнь, а на смерть). Единственным отличием от предыдущих разов было то, что она встроила в свой кнут бритвенные лезвия, и теперь с удовольствием полосовала кожу тех, кто попадался под её удары.

“Кровавые вкуснее”, - засмеялась она.

Сожрав с удовольствием, распяливая кровавый рот, энное количество, она поменяла тактику.

“А теперь вы будете прыгать!”

Принесли бревно.

Бегая, еврей должен был перепрыгивать через него.

Кто падал, тот –

…Её живот был наполнен.

Она с удовольствием хлопала себя и томным, уже засыпающим взглядом смотрела на бегущих.

Я подхватил её.

“Королева!”

“А, что?

Усадите меня”.

Ей принесли кресло.

Она сидела, полуспя, уже там.

Состязание мне прервать не позволила – мол, “погоняй их, Франц”.

Наконец, поглотив очередного еврея, сыто икнула и сказала:

“Не могу больше.

Уводите их в барак”.

Я отбраковал ещё некоторых, уже точно негодных – чуть погрыз сам, остальных повёл на расстрел.

“А мне?” – тотчас вскочила Эльфрида.

“Сиди уж”.

“Дай пострелять”.

Я под руку повёл её в лазарет.

Войдя, мы обнаружили там Мите и клубящийся огонь.

“А, пришла”, - недовольно сказал он.

(Эльфриду он не жалует).

Она в ответ на это откусила ему нос, и, больше не обращая на него никакого внимания, вынула “люгер”.

Я посмеялся над остолбеневшим Мите, но быстро повернулся к ней – я тоже хотел пострелять, а, увлёкшись и никем не останавливаемая, она могла забрать всех.

Убивать – её страсть.

Пожалуй, хуже этого – только её страсть нажраться живой еврейской плоти так, что больше не влезает.

И всё же, она была красива.

Ещё не совсем сбросившая объём, образовавшийся в ней за счёт поступления такого количества пищи, - прекрасна.

Она рыгнула по-львиному, утробно, и посмотрела на меня.

(Мы тем временем уже расстреливали каждый своих).

“Нравлюсь, да?”

“Честно?

Да”.

“Вот сейчас достреляю своих, - голос её бы хриплым, - и ка-а-ак тебя…”

…Обещание частично выполнено не было – по физиологическим причинам, ей пришлось исторгнуть из себя груз дерьма.

После этого она стала тонкой.

Отгрузив привычно, я подошёл к ней и взял за талию.

“Ну, я тебя и так трахнуть могу!”

“Тогда я хочу тебя внутрь себя…”

Она урчала и всё ближе подбиралась, томно прикрывая горящие угли глаз.

“А кто же тебя тогда трахать будет?”

Она задумалась.

“Тогда привезти младенцев!”

Я вздохнул.

Я хотел, чтобы она побыла изящной.

“Не дождёшься. – Она споткнулась и чуть не потеряла равновесие. –

Я буду приучать тебя к себе толстой, Франц”…

…Она наелась так, что я аж испугался.

Но, пересилив страх, вошёл.

Я даже не видел её лица – настолько был велик живот.

Я спускал в неё, и мне казалось, что моя сперма утекает в какую-то дыру – я не мог нащупать почвы, я тонул…

Меня захлёстывала чернота…

Я рванулся в попытке выйти из её влагалища (здесь была настолько всеобъемлющая пустота, что, чтобы не быть поглощённым ею, я хотел переключиться в попу) – но не смог.

Я рванулся сильнее.

Внезапно понял, что не нащупываю ничего.

Я был в темноте.

***

Темнота пошла воем, словно бы сиреной.

Холодные, яркие фонари.

Прожектора.

Меня выкинуло…

“Аушвиц?” – невольно подумалось мне.

(Я знал, что я сейчас жертва).

…Нет, это была Треблинка.

Эльфрида подошла ко мне с кнутом в руке.

“Увести его”.

Меня посадили на кол.

Ну, знаете, как бывает – от анального отверстия протыкают колом тело, и кончик выходит изо рта.

Я смеялся.

Мне почему-то было то ли весело, то ли щекотно.

Беззаботно.

Я ещё видел, как Эльфрида бьёт меня кнутом.

Потом картинка потеряла звук.

Я вышел…

…Белый свет надвинулся.

Звуки обрушились.

Она стояла надо мной, щупая меня сапогом, и зубасто, кровожадно ухмылялась.

“А вот и я-а-а”.

“Ты и так там была”, - подумалось мне.

“Не порти картину!”

…Она всё-таки поимела меня ещё раз “членом”.

Удовлетворившись и поняв, что сопротивления я не оказываю, она приказала собирать большой пир.

“Сейчас будет праздник!”

Принесли много выпивки.

Блюда подавали, в основном, из евреев.

Мы все чувствовали себя хищниками.

Мы расселись за столом большой бандой, глаза наши горели.

“Эх, мальчики! – Эльфрида обняла за плечи ближайших к ней. –

Хорошо-то как!”

“Мальчики” немного вспомнили, кто тут главная, и начали отползать.

Она обиженно посмотрела на них.

“Ну вот.

Мои звери…”

“Они, - засмеялся я, - могут тебя только изнасиловать либо бояться.

Им неведомы истины, что знаю я…”

“Да ты тоже, - сказала она, - знаешь их максимум наполовину. –

Она повернулась к толпе. –

Ну, кто хочет меня изнасиловать?”

Желающих не нашлось.

Тогда она хлопнула в ладоши.

Привели еврейского мальчика.

Он должен был плясать на столе и петь.

…Наконец, в самый разгар танца, она вскочила – круглая грудь вздыбилась, треугольник между ног источает желание – и, схватив мальчика, распялила свою огромную чёрную пасть.

Парни оживились.

“А нам?”

Она обиделась и прижала мальчика к себе.

“Это моё”.

…Что ж, мы дали ей его проглотить.

По её горлу прокатился комок.

Она с наслаждением обхватила живот, и, испустив неторопливо струю оргазма, только тогда обернулась к нам.

Увидела недовольные лица парней.

Подумав, заказала им девочек.

…Что они делали с девочками, я пересказывать не стану.

Достаточно сказать, что закончилось всё большой кровью.

Я тем временем брал её прямо на столе.

Девочки меня уже не вставляли.

Для меня осталась единственная загадка, единственная тайна, в которую нельзя проникнуть, только в буквальном смысле не потеряв голову, – Эльфрида.

…Она приняла меня.

Она наслаждалась.

И, кажется, уже ничего больше не хотела.

…Потом поела ещё.

Я брал её тем временем в зад.

Подняв свирепую, прекрасную голову от стола, всю в чудесных длинных кудрях, она повелела:

“А теперь будут танцы!”

Мы танцевали.

Это продолжалось до рассвета.

Потом она коротко сказала, что “ей пора”, и, приняв меня в попу на прощание, вышла.

…Пишем здесь.

Комендант лагеря смерти Треблинка

Курт Франц.