Кровавая ванна

Кровавая ванна

Курт Франц, 2 декабря 2020 г.

С вами Курт Франц.

Итак, мы начинаем.

Это была кровавая карусель.

Итак, она спустилась.

“Привет всем работникам Треблинки”.

“?”

Она схватила себя за грудь.

“Разве вам не хочется доставить приятное этому великолепному телу?”

“?!!”

“Тащите сюда младенцев”.

Мы расслабились.

…Однако, похоже, напрасно.

Она снова заказала из них ванну.

Много крови, слегка кишок, чтобы красиво плавали.

“Я такая красивая”… - Она погрузилась.

“Чувствую, добром это не кончится”, - сказал я.

Сплошь окровавленное, очень миловидное лицо разом оказалось у моего.

“Опять твои глупости?!”

“Я могу высказать своё мнение?”

“Оно дурацкое”.

Она что-то буркнула и опять нырнула с головой в кишки.

Я смотрел на ванну, в которой блестящая гладь красно-бурой жидкости, перемежающаяся выпуклыми красными островками, уже снова стала гладкой.

Я ощущал смутное желание.

Я знал, о чём она…

…глубиной души.

“Она ведь вообще не воспринимает социальные взаимодействия”, - понял я.

Все эти “условности” ей кажутся настолько глупостями, что она рада была бы искоренить всё это в нас до основания.

А что же останется…

А останемся мы…

…маньяки.

Она тихонько поднялась над поверхностью.

Поймала мой заворожённый взгляд.

“Ну, вот видишь”, - тихо сказала она.

“Помнишь старика в ванне, с книгой?”

(Я устроил тогда кровавое месиво, а она подглядела).

“Помню, - она потянулась блестяще-красными руками ко мне. –

Будь как тогда.

Ты был очень диким”.

Я разделся и сел в ванну.

“Не боишься?”

Она обняла меня прямо под водой, чувственно впиваясь острыми пальцами в моё твёрдое тело.

“Теперь мне незачем тебя бояться, Курт”.

Её глаза выражали любовь и… я бы сказал, что преданность, не будь хозяйкой она.

“Ты ведь больше не спустишь своего зверя с поводка?”

Я шептал.

Она всплыла на поверхность и разинула мне на обозрение своё влагалище.

“Зверя удержит она”.

…Страшная штука.

Я помню, как туда уходили эшелоны людей.

Я помню, как я сам…

…Я встряхнулся.

“Но раз я маньяк, мне надо убивать!”

“Пожалуй!”

Я выпрямился – красная, кровавая статуя атлета.

“Принесите нам ещё младенцев!”

…Приказа они ослушаться не могли.

“Снобы они, - сказала она, когда мы сидели рядышком и с философским видом на пару пожирали младенцев. –

Почти как освенцимские, немногим лучше.

Фиг ведь обучишь ещё”.

“Я думаю, надо давить на удовольствие.

Вспомни, когда ты меня вчера отпустила, мне стало хорошо.

И с освенцимскими ты хорошо работала”.

“Я рада отпускать тебя, Курт.

Но не покидай меня совсем”.

“Теперь это уже, наверное, невозможно”.

Я сглотнул.

“Я не могу больше.

Я сыт”.

“Зато я могу”, - проурчала она, и, быстро сожрав всех младенцев, что ещё плавали в ванне, прижалась ко мне.

…Изнасилование было приятным.

Она туго трахала меня влагалищем, и, кажется, снова любила.

“Возьми меня в задницу”, - попросила она.

Я взял – всё там же, в ванне.

“Надо пить эту кровь, - сказала она. –

Порами впитывать каждую её клеточку.

Ты сможешь?”

“По-моему, я переел”.

“Ну Курт”.

Она оставила меня в покое, и выпила всё сама.

Засосала телом.

Когда ванна оказалась пуста, лишь немного кишок на дне и стенках, она затребовала ещё, свежей крови.

…Пришлось нашим снова готовить ванну.

Она пока, не одеваясь, гуляла по лагерю.

Кровавые пятна всосались внутрь, обнажив чистую кожу.

Я догнал её и обнял.

“Не холодно?”

Она пожала плечами.

“У меня какая-то странная нечувствительность”.

…Мы вернулись в ванну и снова сплелись.

Тут к нам подскочил Хакенхольт – он не мог вынести этого зрелища.

“А меня ты не хочешь принять?!”

Она гневно взглянула на него.

“Кто ты вообще такой, чтобы я принимала тебя сейчас, когда я с ним?”

“Я хочу с ним равные права”.

“Ну всё”.

Она вылезла.

Он попытался её схватить, но как-то очень ловко получил по рукам.

“Ты заставил меня вылезти из ванны! – загремела она (сжался даже я). –

Теперь ты познаешь на себе, что такое Эльфрида Бауэр!”

…Я так и не вылез.

Созерцал всё оттуда. Казался сам себе каким-то крошечным мотыльком.

Она с рыком гоняла его кнутом по кругу.

Потом они оказались на полу.

Она заламывала сжавшемуся в комочек Хакенхольту руки за спину и увлечённо трахала его в задницу.

…Внезапно из его рта пошла жёлтая жидкость вперемешку с пеной – похоже, она ещё и помочилась внутрь его кишок.

(Тут все от ужаса застыли – поняли, что она может сделать).

Вынула.

Стала женщиной.

“Лижи”.

Он не хотел.

Она вжала его головой в пизду, душа своими крепкими ногами.

Это продолжалось долго.

Он вышел.

Она его опять схватила.

Вновь отрастила “член” и вставила ему в зад.

Долго, самозабвенно насиловала.

“Повесьте его на столбе”, - под конец приказала она.

Персонал не смел тронуть Хакенхольта – второго по силе.

“Я тебе помогу”, - сказал я.

“Франц? –

Она поцеловала меня. –

Пошли вместе, а то эти сопляки ни разу в жизни Батархана не видели”.

“Ты точно уверена?”

“Да”.

…Мы повесили его за ногу на столб.

Он дёргался и хрипел.

Похоже, больше в мой адрес.

“Повисит - поумнеет”, - сказала она.

Прижалась ко мне.

“Пойдём?”

…Я бы торжествовал, не будь вскрыт мой глубинный, истинный слой.

Она, похоже, его и искала.

“Ну как, достойна я тебя?”

“Прости меня!

Я хотел произвести впечатление на ту тебя”.

“Она же не дура, Франц.

Она – я в большей степени, нежели ты думаешь.

Её просто связывает страх перед условностями.

И разумный расчёт”.

Она подумала и прибавила:

“И вообще, так ты похож на то быдло”.

Меня вырвало.

“Я хочу видеть Курта Франца, а не какое-то дерьмо”.

“Ладно, ладно, раскаиваюсь. – Я поднял руки. –

Мир?”

“Мне там ещё это скажешь”.

Мы вернулись в кровавую ванну.

Остывшую кровь снова сменили.

“Ты знаешь, сколько на это уходит младенцев?” – весело прошептал я.

“Но ты же можешь меня ими обеспечить?”

“Их трудно собирать”.

“Но ты же можешь меня ими обеспечить?

Или за это нужна ещё какая-то плата?”

“Нет, нет”, - замахал руками я.

Она вылезла из ванны и наложила мне много первосортного кровавого дерьма.

Я был благодарен, хоть и посчитал, что это лишнее.

“Ты и так делаешь много”, - отговорил её я, снова топя в ванне.

Она забила ногами, брызгаясь.

Сделала длинный глоток.

“Франц!

Спасибо”.

“Я сейчас тебя удушу, если ещё будешь благодарить”.

“Ты классный”.

Она вжалась в меня всем телом.

“Куда ещё пойдём?”

“Куда?”

“Я придумала!”

Она вылезла из ванны и распяла младенцев на столе.

“Мы ведь с тобой, как-никак, маньяки.

Надо соответствовать”.

“Что ты имеешь в виду?” – поинтересовался я, беря её в зад.

“А вот что”. – Она с хрустом вонзила младенцу нож в глазницу.

Я завёлся.

Но больше смотрел, иногда давая советы.

“Ты чувствуешь себя недостаточно маньяком?” – спросил я.

“Есть немного”.

(Я знал - много).

“А теперь ещё раз посмотри вот на это”, - я указал на кровавую кашу из детских кишок, мозгов, желудков…

“Даже я так не делаю.

Но я в себе уверен…”

“Ты не раскидан на две реальности”, - вздохнула она.

“Их у тебя больше”.

“Но важны лишь две”.

“В той пока сиди, не высовывайся, - сказал я.

Там возможности нет тупо технически.

А вот подпортить себе покой можешь”.

“Придётся…”

“Хватит тебе Треблинки”.

Она поёрзала.

“Там у меня другие занятия”.

“Надеюсь, когда ты соединишься, ты не будешь здесь настолько кровожадной”.

“Тебе не нравится, лапа?” – Она погладила меня за подбородок.

“Ты просто…

Шокируешь всех”.

“Ну это они виноваты, не я.

Вот я себе нравлюсь.

Даже оттуда”.

Она помолчала.

“И, боюсь, Франц, я могу стать ещё более кровожадной”.

“Куда более?”

“Ну, например, медленно их расчленять.

Сейчас я тупо превращаю их в кашу”.

“Ты заражаешься моей тонкостью”.

“Есть немного”.

…Хакенхольта сняли со столба.

“Ну, и что ты хочешь мне сказать?” – подошёл с претензией он.

“Хорошо виселось?”

Я покатился со смеху.

“Не вызовешь ты у неё совесть”.

“Потому что он был неправ”, - сказала она.

Он хотел ответить… но, махнув рукой, отошёл.

“Вот так вот, - сказала она. –

Обиделся”.

“Ты уж его не обижай так”.

“Он сам начал!”

“Да ты производишь впечатление невинной!

Вот он и пытается тебя жрать”.

“Фу ты, ну ты.

Это у меня непроизвольно.

И вообще, Абаддон, тебе ли не знать, что такое маска”.

Я расхохотался.

Над лагерем от моего смеха аж сгустилась тьма.

Лишь две одинокие вороны взмыли ввысь.

“Моя маска – это другое, - со смехом проговорил я. –

Девочка ты”.

“Покажи”. – она требовательно отвернула уголок моего лица.

“Уй.

Жуткий ты”.

Отпрянув, она не отступила и снова заглянула.

Потом ещё раз повторила попытку.

“Знаешь, Франц.

В моей деревне за шторкой были розовые доски.

Они были очень страшные.

Вот примерно то же ощущение”.

“Это был я”, - сказал я.

“Я могла бы догадаться.

И долго ты собираешься прятаться в разных предметах?”

“Долго.

Пока ты не начнёшь выдерживать меня без обличий”.

“Ты классный”.

Она снова обхватила меня ногами, пытаясь сесть на член.

“Ну, знаешь”.

Я развёл руками.

Хотя, похоже, такой сильной духом, как она, моя жуть и могла доставлять какое-то жгучее удовольствие.

После потери ею смысла.

“Ну что, поняла, какой я?” – прошептал я ей на ухо.

“Будь собой!

Пожалуйста!

Хотя бы маску не искажай!

А Абаддон уж сам знает, каким ему быть”.

Я вздохнул.

Своей смелостью она меня очаровала.

“Ладно.

Но и ты пытайся больше быть собой”.

“Я и так пытаюсь!

Очень честно”.

“Это довольно слабо выглядит”.

“Прошёл бы ты мои блокировки”, - буркнула она.

“Ну прости.

Надеюсь, ты не заставишь меня служить в НКВД”.

“Они против тебя и были созданы, - сказала она. –

Я их сверну.

Когда обезопашу себя другим путём”.

“Может, и не стоит?”

“Размечтался.

Я не мазохистка”.

Она переключила мне восприятие.

Я вдруг почувствовал тошноту и боль от одного представления, что я могу её хоть поцарапать.

“Что это?”

“То, что ты испытаешь, тронув меня”.

“Ужас.

А ты?”

“Мне будет очень больно”.

“Понятно”.

Доводить до такого я не хотел.

“Договорились?” – Она улыбнулась.

“Мир.

А ты меня?..”

“Я тебя могу.

Может быть, это недовершённая месть.

Или принцип богомола”.

“Согласен”, - вздохнул я.

“Если ты будешь силён, я тебя не трону.

А потом мы оба станем красивыми”.

“Полностью?”

“Полностью”.

“Замётано.

Тогда ты и там обрадуешься своему виду”.

“А пока я красивая здесь, - она снова очень красиво обхватила свою грудь, -

Не соизволите ли, герр Абаддон, изнасиловать то существо, что стоит сейчас перед вами?”

Я расхохотался.

Нежно ввёл.

Она с рыком, резко, насадилась до основания.

Она хотела грубо.

Я взял её.

Долго трахал…

“Ух, хорошо. –

Она повернулась ко мне лицом. –

Франц, у тебя лучше всего получается, когда ты отпускаешь своего внутреннего зверя”.

“Я не хочу опять проснуться в луже своих кишок”.

“А ты попробуй.

Вероятно, сейчас у тебя будет другое желание”.

Я попробовал.

Но зверь был заблокирован.

“Ну, лапочка!”

Она как-то по особенному меня погладила.

Я взревел и уплыл.

***

“…Ну вот, ничего же страшного не случилось”.

Она сидела надо мной и поглаживала меня по щеке.

“Что… сейчас было?”

“О. – Она снова обхватила руками грудь. –

Ты трахнул меня, как зверь.

И в пизду, и в попу”.

“Вполне ожидаемо…”

Я поднялся.

Впереди были дела.

“А я?..”

Не выпуская грудей из рук, она потянулась за мной.

“Я же такая лапочка”.

“Ладно, только быстро”.

Я вошёл в неё…

Сколько был – не помню.

“Ну вот, ты мой пленник, - сказала она. –

Я одним видом своих грудей тебя выключаю.

И ты ведёшься, как собачка на поводке”.

“Не соблазняй только этим роботов”, - засмеялся я.

“Зря смеёшься.

Скоро я стану сильнее их.

Тогда уж их ничто не спасёт”.

“Тогда и тебя от меня ничего не спасёт”.

“Правильный баланс спасёт”.

“Верно мыслишь. – Я поднялся. –

Продолжай дальше, и я, может быть, увижу в тебе ту маленькую умеичку, что видел в Эрике”.

“Я умнее Эрики, - фыркнула она. –

Просто веду себя, как идиотка”.

“А, это вид?”

“Стиль”.

“Интересный”.

“Зато не скучный.

И его трудно исказить”.

…Ну, пиздец.

Она оказалась на порядок умнее нас.

“Чего же ты мне не сказала?”

Она дёрнула плечом.

“Ну, оно шло у меня, как само собой разумеющееся…”

Мы попрощались.

“Хочешь, устрою тебе Новый год?” – напоследок предложил я.

“Ну, если получится…”

…Она вышла.

Пишем здесь.

Комендант лагеря смерти Треблинка

Курт Франц.