Женщина-зебра

Женщина-зебра

Курт Франц, 28 ноября 2020 г.

Ещё один сон.

На этот раз всё было мирно.

“Ну что, Эрику переварила?”

“Эрику?

Ах, да.

Почти”.

“Будем?”

“Да”.

Я вошёл в неё.

Она была какой-то тёплой и уютной.

Словно девочка, ещё не вышедшая из приятного сна.

“Ты чего такая?”

Она размялась.

“Хорошо…”

…Я входил в неё долго, плотно.

Потом повернул её на спину.

Она уставилась стеклянными, совершенно голубыми глазами в высокое небо.

“Небо у вас не синее”…

“Да”.

Я напомнил ей про препарат Эберля.

“Ох уж этот Эберль…

Любит делать из людей сумасшедших”.

“И не только из людей”.

“Жопу я ему надеру”.

Она попыталась сойти с меня, чтобы пойти искать Эберля.

“Ну кис!” – запротестовал я.

“Любишь меня?”

Я задумался.

Безусловно, где-то я ею восхищаюсь.

Ещё у меня есть куда сливать сексуальную энергию.

“Любовь – это…”

“Забыл?”

Я вспомнил.

Я чувствовал её мальчиком.

“Но ведь это, как бы…

Маньякам не положено”.

“Ох уж эти стереотипы, - проворчала она. –

К тому же, я предлагаю тебе любить не кого-то, а меня”.

Она красиво выгнулась.

“Ну как?”

“Ну, я тебя хочу”.

“Начнём с этого.

Франц.

Ты ведь единственный, кто меня не кинул, когда я вырвалась и всех вас перепугала.

Именно из-за секса”.

“Да у меня выбора не было”.

“Ну вообще-то был”… - она задумалась.

“Нет, королева.

Я хочу существовать”.

“Вот именно.”

“Ну а Хакенхольт с Оберхаузером?”

“И Ирманн”.

“Ты вспомни, как Оберхаузер перепугался, когда ты уехал в ГУЛАГ, а я поставила его И.О. коменданта”, - она засмеялась.

“Не смешно”.

“Ладно”.

“Ты его чуть задницей не сожрала”.

“Подумаешь, ну и сожрала бы”.

“Он этого не ожидал”.

“Да, наверное… - Она снова улыбалась. –

Хочешь, тебя задницей сожру?”

“Не особо”.

“Да брось.

Смотри, какая она”.

Она просунула руки в анус и вновь расширила его до размеров бочки.

“Фу, королева. – Я отвернулся. –

Когда уже ты кончишь свою порнографию?”

“Тебе же нравится”.

“Но не это”.

“Какие мы щепетильные, - она обиженно отвернулась. –

Буду тебя учить”.

Я тронул её за плечо.

“Ладно, хочу”.

“Правда? – Она оживлённо обернулась. –

Я нежно”.

…Она и правда взяла меня очень нежно.

Поместила внутрь.

И стала наслаждаться.

…Она получает особое удовольствие, когда в её кишке целиком находится кто-то из нас.

Пока она кайфовала, я размышлял о смысле жизни.

Мне не совсем нравилось то, что со мной происходит.

Она обещала, что “всё будет лучше, когда я стану сильнее”.

Сама она постоянно работает над собой.

Я не знаю, какая нужна сила духа, чтобы всё это проворачивать.

Уничтожение Башни Смерти вообще было жутким.

Она справилась с этим одна.

Я не знаю, как.

***

Итак, она меня выпустила.

И говорит:

“Давно я с Барри не была”.

(Барри – это моя собака).

“Он не хочет”.

“Там надо заглубить”.

(Технические детали строительства лагеря).

“Со звериной составляющей у нас в лагере всё в порядке”.

“Только за счёт меня”.

…Ей удалось его возбудить.

Он встал над ней, и очень корректно сделал своё дело.

“Прости меня, Барри, - с улыбкой сказала она. –

Наверное, я дала повод думать, что я злюсь на тебя”.

Пёс вопросительно посмотрел на меня.

“Она не злится”, - сказал я.

…Мне удалось объяснить псу, что она злилась на всё, потому что ей было плохо.

Потом я вернулся к ней.

“Как ты?”

Она лежала на земле кверху животом, как маленькая игривая собачка.

“Гав”.

“Только в это ещё не превратись”, - вздохнул я.

Она посерьёзнела и вскочила с земли, нависнув надо мной.

“Хочешь меня в облике волчицы?”

“?”

“Ну той, трёхголовой”.

“А.

Да делай, что хочешь”.

…Она повалила меня.

Отрастила три волчьих головы.

Долго трахала в таком виде.

Волчьи пасти захотели есть, и, за неимением другого, она вырвала узкие куски из меня.

Проглотила с удовольствием.

“Да хорош меня есть!

Закажи евреев”.

“Пойдём”.

Она потянула меня на Ревиртсплатц.

Там она с удовольствием ела своих жертв, параллельно трахая меня.

“Сегодня ты не пойдёшь к Хакенхольту?”

“Как же ты меня достал.

Как мне доказать, что самый любимый у меня – ты?

Ещё и ерепенится, мол, любовь ему не пристала.

А что ты будешь любить в своей жизни, кишки под бензопилой?”

Меня вдруг пронзило.

Да, я испытывал это чувство.

Я испытывал его к лагерю.

“Ну вот, уже лучше”.

Она распахнула свои внутренности, демонстрируя мне, что она – и есть лагерь.

“Не совсем верю.

Ты так много мне внутри себя показывала”.

“Я – весь мир, Франц.

И ты должен его осеменить.

Ты же хочешь, чтобы Треблинка встала, как монолит?”

“Хочу.

Но ведь тебя оплодотворяю не только я”.

“Ты заметил, что они все треблинские?

Даже собака, конь и экскаваторы”.

“Заметил.

Всё равно я ревную.

Вдруг ты предпочтёшь кого-то?”

“После Эберля – вряд ли”.

Она поёрзала.

“Пойми, Франц.

Ты – комендант.

Всего этого бедлама.

Ты так или иначе первый. –

Она помолчала и буркнула:

－ А ещё ерепенишься”.

“Я не ерепе…” –

В моей голове пронеслись картинки.

Отчётливые.

Как я трахал Дыру.

“Но ведь ты – женщина?!”

“Это я по виду - женщина”.

“Ты почти в это поверила”.

“Мне пришлось…”

“Возвращайся в форму Дыры”.

“Я всё же очень хочу быть рыжей красоткой”.

“Я не привык…”

“Придётся”.

Она изогнулась.

“Разве я не красива?

Я так старалась”.

Она выгнулась, снова став женщиной-зеброй с безупречным телом.

“Ладно, Дыра.

Только, прошу, брось изображать из себя любящую мать и порядочную женщину, как представляют это евреи.

Не идёт тебе это”.

“Да это остатки.

Выветрятся”.

“Дай бог”.

После этого я задумался.

“Покажи мне Дыру, как она есть”.

“Самое развратное?”

“Да”.

Она встала в позу.

Прекрасная статуя.

Волосы развеваются по ветру.

Это была просто красивая, почти фотографическая поза.

Но от неё вдруг стало исходить что-то настолько вывернутое, концентрированное, тошнотворное, что я от страха забился под стол.

Я не мог выдерживать эту тошнотворную жуть.

Не мог смотреть на это золотистое голое тело, в некоторых местах испещрённое чёрными полосками.

Оно пробуждало во мне слишком жуткие воспоминания.

Внутриутробные.

“Что это, Бездна?”

“Я познала Абаддона”.

Она выгнулась ещё, но эффект уже потерялся.

Её образ искажённо оплывал.

“Будь пока женщиной, я тебя умоляю”.

Она разом стёрла с себя облик проститутки, вернувшись ко вполне приличному (для неё) виду.

“Теперь － только вперёд”, － сказала она.

“Похоже”.

“А портрет с пуговицами вышивать?

Или смысла нет?”

(Это она о моём отсутствии любви).

“Да как хочешь”.

“Я посмотрю, как будет вдохновение”.

“Хорошо”.

…Я попытался полюбить её в виде женщины.

Когда я познал её, я был удивлён.

Все её чувства резко отличались от чувств человеческих женщин.

“Как же ты их вообще имитировала?”

“Да неудобно мне среди них”.

“Такое я смогу полюбить.

Это очень похоже на меня”.

“Правда?”

“Только не притворяйся…” － я не договорил.

Из тени опять стала выплывать “ипритная красотка”.

“Нет, нет, － замахал руками я. –

Я не хочу”.

“Всё равно придётся впоследствии её воспринимать”.

Она стала яркой дамой с очень накрашенными, тёмными губами.

Только шляпы с перьями не хватало.

“Так лучше?”

“О, да.

Почему ты у себя дома не красишься?”

“Я и так красивая”.

“А поменять образ?”

“Лень”.

…Ладно.

Я забыл, что там она очень устаёт.

“Зато ты здесь красивая”.

“Я везде красивая, Франц.

Во мне твоя генетика.

Ты вот не красишься”.

“У мужчин не принято”…

…Мы немного поговорили об этом.

Затем она стала выходить к себе.

Пишем оттуда.

Комендант лагеря смерти Треблинка

Курт Франц.