Хороший день

Хороший день

Курт Франц, 16 января 2021 г.

С вами Курт Франц.

Кнутом она работает, как профессионал – я думаю, сказывается тренировка в лагере (она отражается на физическом теле, кто не понял, почему – потом поймёте).

Я рад за неё.

А рассказ пойдёт о другом.

Итак, спустилась она.

“Курт!”

(Вчера она поняла, что возбуждается, похоже, только на меня.

К Хакенхольту и остальным у неё больше любовь.

Она это поняла, просмотрев видео, где я, страшно сказать, дедушка.

Теперь я лучше понимаю её дикость).

Так вот.

Высказав всё это мне в лицо, она оседлала меня нетерпеливо.

“Какие там другие мужчины, - сказала она. –

Они лишь бледные тени”.

Я согласился.

Кроме треблинских, она вообще никого не трахает.

Разве что, членом – эта штука у неё очень работает на мужчин-жертв.

Женщины, по понятной причине, больше пристали мне.

Так вот.

Она сидит на мне, и словно не верит, что весь, целый я оказался под ней.

Неторопливо перебирает вагиной, сжимая её волнами.

(Не помню, как называется упражнение, но она умеет).

Гладит меня, словно не видела целую вечность.

Я подмигнул.

“А помнишь, как ты меня вчера?..”

“Забудь.

Хочу того Курта Франца, в которого влюбилась”.

“Я стану таким”.

“Да ты уже.

Ты чем дальше, тем становишься более классным.

Это просто у меня потребности огромные…”

Я согласился, что она неординарна.

Сунул два пальца ей в зад.

Долго трахал.

Она согласно стонала и получала наслаждение.

“Послушай, - сказал я, перемещаясь к спине. –

Вот ты меня презирала.

За что это было?”

“Единственное, за что тебя стоило презирать – это за твоё малодушие с Эрикой”.

“Не за слабость?”

“Я тоже её проявляла”.

Я вздохнул.

Картина начала проясняться.

“А вот твоя любовь, за мои ощущения?..”

“Да.

Внешность я полюбила позднее”.

“Но она ведь привлекательна?”

“Не то слово.

Но, понимаешь, Франц.

Если бы я любила людей за внешность, мне было бы достаточно любой тупой куклы.

Вроде того, из чата”.

Я посмеялся.

“Но ты выбрала меня”.

“На то были причины”.

Я задумался.

Мой внутренний мир действительно был неординарен.

“Не думай. – Она приложила палец к моим губам. –

Плыви.

Отпусти себя, и пусть твой нефритовый жезл сам наполнит во мне то, что должен наполнить…”

Я расслабился.

Она была прекрасна.

Она села на меня, и я, не напрягаясь, не сопротивляясь, просто позволил своему члену лить так, как он хочет.

…Наконец, она наелась.

Остановила меня несколькими пальцами.

“Теперь в попу”.

Я продолжил.

Она бешено задёргалась, захрипела и – кончила.

Я почувствовал себя прижатым к земле раскалённым паровозом.

Её сила внезапно возросла.

Она вжала меня в землю так, что чуть не сломала мне тазовые кости.

…Когда её конвульсии утихли, она обернулась.

“Как, не больно?”

“Немного”.

Она горячо, взасос, поцеловала меня.

“Вот тебе вознаграждение”.

Коснулась грудями.

Я взял их.

“Ты есть не хочешь?” – спросил я.

(Наступало время её обеда).

“А… - она обернулась, задумавшись. –

Да”.

Мы пошли на перрон.

Я обеспечил ей первоклассные эшелоны с младенцами.

Когда она поела, мы снова слились.

Прямо в луже крови.

“Знаешь, - говорил я, - я теперь знаю, для кого я работаю.

Этот чудесный зверь заслуживает того, чтобы её живот набивали теми младенцами, что идут к нам каждый день.

Прекрасно и туго.

Моя работа вновь имеет смысл”.

Она что-то невнятно промычала и подняла голову.

Из её рта, словно ноги лягушки, свешивалась окровавленная нижняя часть младенца.

Я поцеловал её.

Даже попробовал полизать кровь.

Она быстро втянула младенца.

“Моё”.

Я не спорил.

Я разглядывал её – увиденную мною с новой стороны.

“Ты тоже хорош, - сказала она. –

Пожалуй, я перестану настолько много делать для других.

Стану твоим смыслом.

Тогда картина мира обретёт правильность”.

Я кивнул.

Я долго не понимал её неуместный альтруизм.

Она хотела сделать мир счастливым – что ж, это надо было делать другим способом.

И она его осознала.

“Пойдём на платформу?” – предложил я.

Я снова был в плаще и сапогах.

Она дочавкала очередного младенца и поднялась.

Взяла с собой ещё нескольких.

…На платформе было пустынно.

Я шёл впереди.

Она шла за мной и на ходу ела.

У меня была собака.

“Хочешь развлечься?” – предложил я.

“Покормим Барри? – переспросила она. –

Прекрасно.

А то всё меня, да меня.

Бедный пёсик изголодался”.

…Я спустил Барри с поводка.

(Кто не помнит, это такой большой сенбернар).

Повинуясь моему приказу, он кинулся на еврея.

Эльфрида смотрела на это хищно, и я видел, что она сама готова кинуться на еврея, аки пёс.

“Нет, всё-таки ты реально животное”, - сказал я.

(Это был комплимент).

“Ну уж не человек!”

“Слава всем богам”.

Она поцеловала меня, возбудившись от зрелища, жадно обхватила руками и коленями.

Я отозвал Барри.

Еврея убрали.

…Она бы взяла меня прямо здесь, но я её остановил – хотел более “человеческих” развлечений.

Мы ещё немного поразвлекались с псом.

Наконец, устав терпеть мои отказы, она легла под собаку – мол, “он не откажет”.

Барри удивлённо на меня посмотрел, но дело своё сделал.

(Ей иногда необходимо трахать все элементы лагеря – кроме персонала, это животные и машины.

Как она трахалась с экскаватором, я не забуду).

Потом она прижалась ко мне.

“А теперь я хочу хозяина”.

Мне было странно входить поверх собачьей спермы, но выхода у меня не было.

Она вцепилась в меня мёртвой хваткой.

“Надо было трахать первым, - сказала она. –

Ты прощёлкал”.

Я отымел её в обе дыры прямо на платформе, и, закурив, задумался.

Вообще обо всём.

Барри тем временем ластился к ней, гладя головой.

Она задумчиво запустила пальцы ему в шерсть и почёсывала.

…Если моего пса вытянуть в высоту, он как раз будет ростом с человека – или чуть побольше.

“Послушай, - сказал я. –

Вот ты с ними со всеми.

Но любишь меня.

Как это выходит?”

“Это просто секс, - сказала она. –

И, конечно, я люблю камерадов – за исключением вредин типа Мите.

И собак, и лошадей.

И экскаваторы, и машины.

Вы все – разные элементы моего лагеря.

Но что мешает мне больше всех любить моего герра Коменданта?”

Я заглянул ей в глаза.

Она говорила правду.

“Получается, - сказал я, - мы все для тебя – разные элементы”.

“Разве этого мало?”

…Она любила наш лагерь.

Теперь я могу сказать это так же чётко, как вижу в зеркале своё отражение.

Я засмеялся.

“Проехали”.

“Дурашка ты, - сказала она, тая в моих объятиях. –

Ну как может сам комендант того лагеря, который я люблю больше всего в жизни, сомневаться в своём первенстве?”

Против такой ультимативности даже я растерялся.

“А как же Собибор?”

“Что Собибор?

Не любят там меня.

Говорят - жестокая”.

“Так ты с ними мало общалась”.

“Не особо хотелось.

Впрочем…”

“Что?”

“Собирайся”.

…Она взяла с собой огнемёт.

Спорить я не стал – экипировался так же.

Она поначалу хотела взять с собой ещё пару украинцев – но, оглядев их, плюнула.

“Я потом вас научу”.

(Последующие тренировки были жестокими).

Она взяла одного меня.

Мы заявились в Собибор.

Долго беседовали с Ниманном – он исполняет обязанности коменданта.

Её основной претензией было – “почему вы ещё не победили этих советских ублюдков, когда я вам дала все условия” и “какого хрена вы такие мягкие”.

Огнемёт применять не пришлось – Ниманн очень понимающий человек.

Ушла оттуда она с чувством полного удовлетворения.

“Вагнера надо комендантом поставить”, - сказала она.

“Вспомни это в своём мире”.

“Ок”.

(Она вспомнила).

…Вагнер хоть и суровый малый, но будет для Собибора чем-то вроде меня для Треблинки.

Итак, мы ушли.

Она расслабилась.

“Хочу сжечь кого-нибудь”, - говорит.

“Что, в Освенцим?”

“Зачем в Освенцим?

(Она уже жгла какого-то случайного еврея).

Ирма там без меня, в попытке превзойти Треблинку, и так превосходно работает.

Пусть пока покуражится.

Обломаю потом”.

Я кивнул.

Грезе действительно зарвалась.

Эльфриде было по барабану – она была уверена в нашем превосходстве.

Треблинка относительно Освенцима устроена так, что всегда “ниже по частотам”.

Потому превзойти её в итоге просто невозможно.

“Но ты ведь её превзойдёшь?”

“Я тебя превзошла, Курт”.

…Этим было всё сказано.

Я настолько силён, что согну любого.

И то, что Эльфрида меня победила, является лишь её заслугой – её одной.

И следствием кучи принесённых ею жертв.

…Я склонился.

Сказать мне было нечего.

Она разогнула меня, и, повалив, села.

Её кнут был у моего горла – она держала его обеими руками, чуть меня придушив.

…Я кончил.

Поверьте, секс неразрывно связан с насилием.

Если вы слабее меня (а вы слабее), я вас повалю.

Но и под ней я ощущал счастье.

Я обхватывал её за бёдра и просто кончал.

Она, слегка изогнутая, вздымалась надо мной, и я просто любовался её точёной фигурой.

В Треблинке она бывает разной.

От невероятной красоты до жуткого уродства.

Впрочем, её страшное пузо после 54-х эшелонов я даже уродством назвать не могу – оно возбуждает по-особенному.

Я просто должен стать сильнее.

…Ещё у неё полосы, как у зебры.

И – о, эти глаза.

…Она трахала меня, и я кончал.

Всё быстрее.

Горло мне передавили, похоже, всмятку.

Ей нравился мой раздутый член, образовавшийся в результате этого.

Возбудившись, она уже меня не щадила.

Просто дёргалась на нём, словно её подключили к току.

И я был согласен с ней.

Я был счастлив.

***

Потом она меня отпаивала.

“Ты как?”

Я закашлялся.

“Что это?”

“Ромашка”.

“Какая, нахрен, ромашка…”

“А что?

Противовоспалительное”.

Я бы сейчас не отказался от глотка хорошего бренди.

“Пьяница”, - ласково сказала она.

(Она сама недавно бросила).

“Имею право”.

“Да тьфу на тебя…”

(Мол, “можно”).

Принесла мне бренди.

Почему-то я его тоже пить не мог.

“Крови хочу”.

“Вот это православно”.

Мы вышли.

Долго ели на двоих какого-то еврея (чтобы Эльфрида осталась в стороне – надо умудриться).

Останки кинули на сжигание.

“Ни фига не заросло”.

“Да потом выздоровеешь”…

Я бы не отказался от помощи Эберля, но покидать такой чудесный закат не хотелось.

Мы ещё погуляли.

Послушали птиц.

Наконец, хорошо трахнув меня напоследок (ей нужно было удовлетворение на весь последующий день), она стала выходить к себе.

Пишем здесь.

Кнут замечательный, королева.

Комендант лагеря смерти Треблинка

Курт Франц.

P. S. Ну вот, а то вам надоело уже, наверное, читать, как меня имеют.