Глава двенадцатая. Глава тринадцатая

Глава двенадцатая

– Постучали мы в дом и взошли в сени. Отворил сам священник, старый, приземковатый, одного зуба в переднем строю нет, и жена у него старушка старенькая – огонь вздула. Мы им оба в ноги кинулись.– Спасите, дайте обогреться и спрячьте до вечера.Батюшка спрашивает:– А что вы, светы мои, со сносом[54] или просто беглые?Аркадий говорит:– Ничего мы ни у кого не унесли, а бежим от лютости графа Каменского и хотим уйти в турецкий Хрущук, где уже немало наших людей живет. И нас не найдут, а с нами есть свои деньги, и мы вам дадим за одну ночь переночевать золотой червонец и перевенчаться три червонца. Перевенчать, если можете, а если нет, то мы там, в Хрущуке, окрутимся.Тот говорит:– Нет, отчего же не могу? я могу. Что там еще в Хрущук везть. Давай за все вместе пять золотых, – я вас здесь окручу.И Аркадий подал ему пять золотых, а я вынула из ушей камариновые серьги и отдала матушке.Священник взял и сказал:– Ох, светы мои, все бы это ничего – не таких, мне случалось, кручивал, но нехорошо, что вы графские. Хоть я и поп, а мне его лютости страшно. Ну, да уж пускай, что бог даст, то и будет, – прибавьте еще лобанчик[55] хоть обрезанный и прячьтесь.Аркадий дал ему шестой червонец, полный, а он тогда своей попадье говорит:– Что же ты, старуха, стоишь? Дай беглянке хоть свою юбчонку да шушунчик[56] какой-нибудь, а то на нее смотреть стыдно, – она вся как голая.А потом хотел нас в церковь свести и там в сундук с ризами спрятать. Но только что попадья стала меня за переборочкой одевать, как вдруг слышим, у двери кто-то звяк в кольцо.

Глава тринадцатая

У нас сердца у обоих и замерли. А батюшка шепнул Аркадию:– Ну, свет, в сундук с ризами вам теперь, видно, не попасть, а полезай-ка скорей под перину.А мне говорит:– А ты, свет, вот сюда.Взял да в часовой футляр меня и поставил, и запер, и ключ к себе в карман положил, и пошел приезжим двери открывать. А их, слышно, народу много, и кои у дверей стоят, а два человека уже снаружи в окна смотрят.Вошло семь человек погони, все из графских охотников, с кистенями и с арапниками, а за поясами своры веревочные, и с ними восьмой, графский дворецкий, в длинной волчьей шубе с высоким козырем[57].Футляр, в котором я была спрятана, во всю переднюю половинку был пропиленный, решатчатый, старой тонкой кисейкой затянут, и мне сквозь ту кисею глядеть можно.А старичок священник сробел, что ли, что дело плохо, – весь трясется перед дворецким, и крестится, и кричит скоренько:– Ох, светы мои, ой, светы ясные! Знаю, знаю, чего ищете, но только я тут перед светлейшим графом ни в чем не виноват, ей-право, не виноват, ей, не виноват!А сам как перекрестится, так пальцами через левое плечо на часовой футляр кажет, где я заперта.«Пропала я», – думаю, видя, как он это чудо делает.Дворецкий тоже это увидал и говорит:– Нам все известно. Подавай ключ вот от этих часов.А поп опять замахал рукой:– Ой, светы мои, ой, ясненькие! Простите, не взыскивайте: я позабыл, где ключ положил, ей, позабыл, ей, позабыл.А с этим все себя другою рукой по карману гладит.Дворецкий и это чудо опять заметил и ключ у него из кармана достал и меня отпер.– Вылезай, – говорит, – соколка, а сокол твой теперь нам сам скажется.А Аркаша уже и сказался: сбросил с себя поповскую постель на пол и стоит.– Да, – говорит, – видно, нечего делать, ваша взяла, – везите меня на терзание, но она ни в чем не повинна: я ее силой умчал.А к попу обернулся да только и сделал всего, что в лицо ему плюнул.Тот говорит:– Светы мои, видите, еще какое над саном моим и верностию поругание? Доложите про это пресветлому графу.Дворецкий ему отвечает:– Ничего, не беспокойся, все это ему причтется, – и велел нас с Аркадием выводить.Рассадились мы все на трое саней, на передние связанного Аркадия с охотниками, а меня под такою же охраною повезли на задних, а на середних залишние люди поехали.Народ, где нас встретит, все расступается, – думают, может быть, свадьба.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒