О введении понятия «нарцизм» (1914)

О введении понятия «нарцизм» (1914)

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ ИЗДАТЕЛЕЙ

Идея написания данной статьи появилась в письмах Фрейда в июне 1913 года; первый ее вариант он завершил во второй половине сентября того же года, будучи в отпуске в Риме. Но только в конце февраля 1914 года он приступил к работе над окончательным вариантом статьи, который был завершен месяц спустя.

Хотя в заглавии статьи Фрейд говорит о «введении» понятия «нарцизм», к тому времени он уже употреблял этот термин в течение нескольких лет. Эрнест Джонс (1962я, 322) сообщает, что на собрании Венского психоаналитического объединения 10 ноября 1909 года Фрейд сказал, что нарцизм — это необходимая переходная стадия между аутоэротизмом и объектной любовью. Примерно в это же время Фрейд подготовил для печати второе издание своих «Трех очерков по теории сексуальности» (1905*/) (в предисловии указана дата «в декабре 1909 года»; так, например, в одно из этих изданий добавлена сноска (Studienausgahe, т. 5, с. 56, прим.) — пожалуй, самое раннее опубликованное упоминание этого нового термина, но при условии, что новое издание действительно появилось в первые месяцы 1910 года. Ибо в конце мая того же года вышла книга Фрейда, посвящённая Леонардо (1910с), в которой есть гораздо более обстоятельное примечание о нарцизме (Studienausgahe, т. 10, с. 125). Упомянутая Фрейдом в начале данного очерка работа Ранка на эту тему появилась в 1911 году; сам Фрейд несколько позже обсуждал нарцизм и в других сочинениях, например, в разделе III анализа Шребера (1911с), Studienausgahe, т. 7, с. 184-188, а также в работе «Тотем и табу» (1912— 1913), Studienausgahe, т. 9, с. 376—378.

Эта статья относится к важнейшим сочинениям Фрейда и может считаться поворотным пунктом в развитии его теорий. Фрейд подытоживает в ней свои прежние высказывания о нарцизме и обсуждает место нарцизма в сексуальном развитии; но помимо этого он также занимается более глубокими проблемами отношений между Я и внешними объектами и впервые проводит различие между «либидо Я» и «объектным либидо». Далее — и это, пожалуй, самый важный аспект — он вводит понятия «Я-идеала» и связанной с ним инстанции самонаблюдения, то есть закладывает основы того, что позднее им было описано в работе «Я и Оно» (19236) как «Сверх-Я». Наконец, в двух местах работы — в конце первого и в начале третьего разделов — он останавливается также на расхождениях с Адлером и Юнгом, которые представляют главную тему опубликованной примерно в это же время «Истории психоаналитического движения» (1914d), написанной в первые месяцы 1914 года. Возможно, одной из причин написания этой работы было желание Фрейда противопоставить понятие нарцизма в качестве альтернативы несексуальному «либидо» по Юнгу и «мужскому протесту» по Адлеру.

Но это далеко не все рассматриваемые в работе темы, и поэтому неудивительно, что она кажется необычайно насыщенной, а ее рамки чуть ли не разрываются обилием материала. Очевидно, и сам Фрейд чувствовал это; Эрнест Джонс (1962а, 360) сообщает, что Фрейд был очень недоволен достигнутым результатом; а в одном письме Абрахаму от 16 марта 1914 года Фрейд пишет: «Завтра я отошлю Вам “Нарцизм”, который родился в тяжких муках и обнаруживает все деформации, присущие таким родам» (Freud, 1965а, S. 163).

Как бы то ни было, эта работа требует и заслуживает интенсивного изучения; в ней содержатся наметки многих последующих идей Фрейда. Некоторые из них прослеживаются, например, в «Печали и меланхолии» (1917е), с. 209 и далее в этом томе, в главах VIII и IX «Психологии масс» (1921с). Следует также упомянуть, что тема нарцизма составляет основную часть 26-й лекции Фрейда по введению в психоанализ (1916—1917). Дальнейшее развитие этих новых представлений о структуре психики, наметки которых можно найти в данной работе, позднее побудило Фрейда пересмотреть некоторые изложенные здесь идеи; в частности, это относится к функционированию Я. В связи с этим следует отметить, что значение термина «Я» постепенно изменялось. Вначале Фрейд использовал это понятие без особых уточнений — сегодня мы бы говорили о «самости». Но в своих поздних работах он все же дал ему более точное, более узкое определение. В этом смысле настоящее сочинение занимает промежуточную позицию. Более подробно данная тема рассматривается в «Предисловии издателей» к работе «Я и Оно» (19236), с. 293 и далее в этом томе.

Термин «нарцизм» происходит из клинического описания: в 1899 году он был выбран П. Некке1 для обозначения такого поведения, при котором индивид обращается с собственным телом как с сексуальным объектом, то есть рассматривает его с сексуальным вожделением, поглаживает, ласкает до тех пор, пока благодаря таким действиям не достигает полного удовлетворения. В этой форме нарцизм имеет значение перверсии, поглотившей всю сексуальную жизнь человека, и поэтому к нему относятся также те ожидания, с которыми мы обычно приступаем к изучению всех перверсий.

Затем в ходе психоаналитических наблюдений обратил на себя внимание тот факт, что отдельные черты нарциссического поведения обнаруживаются у многих людей, страдающих другими расстройствами, например, согласно Задгеру, у гомосексуалистов; в конце концов возникло предположение, что распределение либидо, обозначаемое как нарцизм, наблюдается в гораздо большем: объеме и что, возможно, оно занимает определенное место в обычном сексуальном развитии человека2. К такому же предположению приходишь в связи с трудностями, возникающими во время психоаналитической работы с невротиками, ибо складывается впечатление, что такое нарциссическое поведение создает одно из препятствий для возможности влиять на них. Нарцизм в этом смысле можно считать не перверсией, а либидинозным дополнением: к эгоизму влечения к самосохранению, известную долю которого по праву приписывают каждому живому существу.

1 [В одном из добавленных в 1920 году примечаний к «Трем очеркам» (1905с/, Studienausgabe, т. 5, с. 122, прим. 3) Фрейд указывает, что в представленной здесь работе ошибочно назвал Некке создателем термина «нарцизм» и что, скорее, его авторство можно приписать Хэвлоку Эллису. Однако позднее сам Эллис в небольшой статье (1927) уточняет поправку Фрейда: на самом деле приоритет принадлежит им обоим — ему и Некке; им, Эллисом, выражение «narcissus-Нке» использовалось в 1898 году для описания определённой психической установки, тогда как Некке в 1899 году использовал термин «Narcismus» для описания сексуальной перверсии. В работе, посвящённой случаю Шребера (1911с), Studienausgabe, т. 7, с. 184, Фрейд объясняет свой выбор слова «нарцизм» вместо, возможно, более корректного, но менее благозвучного «нарциссизм».]

2 О. Rank (1911).

Настоятельная потребность заняться вопросом о первичном и нормальном нарцизме появилась после того, как была предпринята попытка соотнести представления о dementia рrаесох (Крепелин), или шизофрении (Блейлер), с положениями теории либидо. У больных, которых я предложил назвать парафрениками1, проявляются две фундаментальные особенности: мания величия и потеря интереса к внешнему миру (к людям и вещам). Вследствие последнего из названных изменений на них невозможно повлиять с помощью психоанализа, и наши старания не помогают им исцелиться. Однако отстранение парафреника от внешнего мира требует более точного обозначения. Истерик и человек, страдающий неврозом навязчивых состояний, в зависимости от тяжести своей болезни также утрачивают связь с реальностью. Однако анализ показывает, что эротическое отношение к людям и вещам у них отнюдь не исчезло. Оно сохраняется у них в фантазии, то есть, с одной стороны, они заменяют реальные объекты воображаемыми, взятыми из воспоминаний, или смешивают их; с другой стороны, они отказываются совершать моторные действия для достижения своих целей, касающихся этих объектов. Только к этому состоянию либидо следует отнести выражение «интроверсия либидо», которое Юнг употребляет без каких-либо отличий2. Иначе обстоит дело у парафреника. По всей видимости, он действительно отдалил свое либидо от людей и предметов внешнего мира, не заменив их другими в своей фантазии. Там, где затем такая замена происходит, она кажется чем-то вторичным и относящимся к попытке исцеления, благодаря которой либидо должно вернуться к объекту3.

Возникает вопрос: какова дальнейшая судьба либидо, лишенного объектов, при шизофрении? Здесь путь нам указывает мания величия при таких состояниях. Вероятно, она возникла за счет объектного либидо. Либидо, лишенное внешнего мира, стало обращенным на Я, в результате чего возникло поведение, которое мы можем назвать нарцизмом. Но сама мания величия — это не новое образование, а, как мы знаем, усиление и проявление состояния, которое уже существовало раньше. Тем самым мы приходим к пониманию нарцизма, существующего благодаря привлечению объектных катексисов, как вторичного, надстраивающегося над первичным, который завуалирован разного рода влияниями.

1 [Об употреблении Фрейдом этого термина см. примечание издателей в конце 3-го раздела анализа случая Шребера (1911с), Studienausgabe, т. 7, с. 198, прим. 1.]

2[Ср. примечание в начале работы «О динамике переноса» (1912*), Studienausgabe, дополнительный том, с. 161-162, прим. 3.]

3 Ср. в этой связи дискуссию о «конце света» в анализе председателя судебной коллегии Шребера (1911[с, Studienausgabe, т. 7, с. 191-195]). Далее: Abraham, 1908. [См. также ниже с. 53.J

Отмечу еще раз, что не хочу здесь разъяснять или углублять проблему шизофрении — я просто подытоживаю то, что уже было сказано в других работах1, чтобы обосновать введение понятия нарцизма.

Третий источник такого, как мне кажется, законного развития теории либидо — это наши наблюдения за душевной жизнью! детей и примитивных народов. У последних мы обнаруживаем черты, которые, будь они единичными, можно было отнести к мании величия: переоценку силы своих желаний и психических актов, «всемогущество мыслей», веру в волшебную силу слов, приемы воздействия на внешний мир, «магию», которая предстает как последовательное использование этих напоминающих манию величия предпосылок2. Совершенно аналогичное отношение к внешнему миру мы ожидаем встретить и у современного ребенка, развитие которого нам гораздо менее ясно3. Таким образом, мы создаем представление об исходном либидинозном катексисе Я, который затем передается объектам. Но, в сущности, он сохраняется и относится к объектным катексисам как тело протоплазматического организма к выпущенным им псевдоподиям4. В нашем исследовании, исходившем из невротических симптомов, эта часть распределения либидо вначале оставалась скрытой. Нам бросались в глаза лишь эманации этого либидо, объектные катексисы, которые могут посылаться и снова отводиться обратно.

11См. прежде всего труды, указанные в предыдущем примечании. Ниже, на с. 56, Фрейд действительно весьма обстоятельно освещает эту проблему.]

2 См. соответствующие разделы в моей книге «Тотем и табу» (1912- 1913). [Прежде всего они содержатся в третьей статье, Studienausgabe, т. 9, с. 371 и далее.]

3 См. Ferenczi, 1913a.

4 [Это и подобные сравнения Фрейд также использовал позднее во многих местах, например, в 26-й лекции по введению в психоанализ (1916- 1917), Studienausgabe, т. 1, с. 402. — Некоторые из вышеизложенных представлений Фрейд в дальнейшем скорректировал. См. выше (с. 42) заключительную часть «Предварительных замечаний издателей».]

В общем-то мы видим также противоречие между либидо Я и объектным либидо1. Чем больше потребляется одно, тем больше скудеет другое. Высшей фазой развития, до которой доходит последнее, нам представляется состояние влюбленности, которое, по нашему мнению, представляет собой отказ от собственной личности в пользу объектного катексиса и находит свою противоположность в фантазии (или самовосприятии) параноиков о конце света2. И, наконец, относительно разделения психических энергий мы заключаем, что вначале, в состоянии нарциссизма, они слиты и не различимы для нашего предварительного анализа; и только с катексисом объекта появляется возможность отделить сексуальную энергию, либидо, от энергии влечений Я3.

Прежде чем продолжить, я должен затронуть два вопроса, которые ведут нас в самую сердцевину проблем, связанных с этой темой. Во-первых: как относится нарцизм, о котором мы здесь говорим, к аутоэротизму, описанному нами как раннее состояние либидо4? Во-вторых: если мы приписываем Я первичный катексис либидо, то зачем вообще нужно отделять сексуальное либидо от несексуальной энергии влечений Я? Нельзя ли было бы избежать всех трудностей, вытекающих из разделения на энергию влечений Я и либидо Я, либидо Я и объектное либидо, если бы мы приняли за основу единую психическую энергию5? По поводу первого вопроса замечу: то, что изначально у индивида нет единства, сравнимого с Я, — это неизбежное предположение; Я должно развиться. Аутоэротические же влечения изначальны; следовательно, к аутоэротизму должно добавиться нечто, новое психическое действие, чтобы сформировать нарцизм.

1 [Этого различия Фрейд здесь касается впервые.]

2 [См. прим. 3 на с. 44.] Существует два механизма такого конца света: когда весь катексис либидо устремляется на объект любви и когда он весь возвращается в Я.

5 [О развитии представлений Фрейда о влечениях см. ниже, на с. 81-83, «Предварительные замечания издателей» к работе «Влечения и их судьбы» (1915с).]

4 [См. второй из трех очерков Фрейда по теории сексуальности (1905с/), Studienausgabe, т. 5, с. 88 -89.]

5 [По поводу этого пассажа см. ниже, на с. 83, «Предварительные замечания издателей» к работе «Влечения и их судьбы» (1915с).]

Требование дать определенный ответ на второй вопрос должно вызвать у любого психоаналитика явное неудовольствие. Он защищается от чувства того, что заменяет наблюдение бесплодными теоретическими спорами, но не вправе уклониться от попытки дать объяснение. Разумеется, такие представления, как либидо Я, энергия влечений Я и так далее, не отличаются ни особой ясностью, ни богатством содержания; в качестве основы умозрительной теории таких отношений хотелось бы прежде всего иметь некое строго очерченное понятие. Но, на мой взгляд, в этом и состоит различие между умозрительной теорией и наукой, которая строится на толковании эмпирических данных. Последняя не будет завидовать преимуществам умозрительных рассуждений — их гладким, логически безупречным обоснованиям, — а охотно удовлетворится неясными, словно исчезающими в тумане, непредставимыми основными идеями, которые она надеется яснее понять в ходе своего развития и, возможно, готова даже заменить другими. То есть эти идеи не составляю! фундамент науки, на котором все зиждется; такой фундамент скорее дает наблюдение. Они находятся не внизу, а на самом верху всего строения, и их можно заменить или вообще убрать без какого-либо ущерба. В наше время мы видим подобное в физике, основные воззрения которой о материи, центрах силы, притяжении и т.д. вряд ли: внушают меньше сомнений, чем соответствующие воззрения в пси-хоанализе1.

Ценность понятий «либидо Я», «объектное либидо» заключается в том, что они возникли в результате анализа интимных особенностей невротических и психотических процессов. Разделение либидо на либидо, присущее Я, и либидо, которое привязывается к объектам, — это естественное продолжение первой гипотезы, разграничивающей сексуальные влечения и влечения Я. К такому разграничению меня побудил анализ чистых неврозов переноса (истерии и невроза навязчивых состояний), и я знаю только, что все попытки объяснить эти феномены с помощью других средств потерпели полную неудачу.

1 [Эту же мысль Фрейд высказывает в самом начале своей работы «Влечения и их судьбы» (1915с), см. ниже с. 85.]

При полном отсутствии теории влечений, задающей некие ориентиры, позволительно или, лучше сказать, необходимо вначале проверить какое-нибудь предположение, последовательно развивая его до тех пор, пока оно не окажется несостоятельным или не оправдается. В пользу гипотезы об исходном разделении на сексуальные влечения и влечения Я — наряду с ее пригодностью для анализа неврозов переноса — говорит очень многое. Я признаю, что сам по себе этот момент не был бы однозначным, ибо речь могла бы идти об индифферентной психической энергии1, которая становится либидо только благодаря катексису объекта. Но такое разделение понятий, во-первых, соответствует общепринятому разделению на голод и любовь. Во-вторых, в его пользу говорят биологические соображения. Индивид действительно ведет двойное существование — как самоцель и как звено в цепи, которой он служит вопреки или, во всяком случае, помимо собственной воли. Даже сексуальность он принимает за одно из своих намерений, тогда как, если смотреть с другой позиции, она представляет собой лишь придаток к его зародышевой плазме, которому он предоставляет свои силы в награду за удовольствие, будучи смертным носителем, возможно, бессмертной субстанции, подобно тому, как старший в роду — лишь временный владелец сохраняющегося и после его смерти имущества. Отделение сексуальных влечений от влечений Я отражало бы только эту двойную функцию индивида2. В-третьих, необходимо помнить о том, что все наши временные психологические данности когда-нибудь нужно будет соотнести с их органическими носителями. Вполне вероятно, что особые вещества и химические процессы оказывают влияние на сексуальность и содействуют тому, что индивидуальная жизнь продолжается в жизни рода3. Мы считаемся с такой вероятностью, заменяя особые химические вещества особыми психическими силами.

1 (Эта идея вновь появляется в работе «Я и Оно» (1923*), см. ниже с. 85.]

2 [Психологическое значение теории Вейсмана о зародышевой плазме Фрейд гораздо подробнее рассматривает в главе VI работы «По ту сторону принципа удовольствия» (192Og), см. ниже с. 270 и далее.]

3 [См. ниже на с. 94, прим. 3 к работе «Влечения и их судьбы» (1915с).]

Именно потому, что обычно я стараюсь оградить психологию от всего чуждого ей, в том числе и от биологического мышления, я хочу здесь открыто признать, что гипотеза об отдельных влечениях Я и сексуальных влечениях, то есть теория либидо, обоснована, по существу, биологически и лишь отчасти покоится на психологической почве. Поэтому я буду также вполне последовательным и откажусь от этой гипотезы, если в результате психоаналитической работы как таковой появится другое, более пригодное пред-положение, касающееся влечений. Но этого до сих пор не про-изошло. Вполне возможно, что сексуальная энергия, либидо — в глубочайшей основе и в конечном счете — лишь дифференцированный продукт общей энергии, которая действует в психике. Но такое утверждение большого значения не имеет. Оно относится к вещам, которые столь далеки от проблем, связанных с нашими наблюдениями, и в нем так мало познавательного содержания, что совершенно бессмысленно пытаться его оспаривать или использовать. Пожалуй, это первичное тождество имеет столь же мало общего с нашими аналитическими интересами, как первичное род-ство всех человеческих рас — с доказательством родства с завещателем, которое требует ведомство по делам о наследии. С помощью всех этих умозрительных рассуждений мы ни к чему не приходим; поскольку не можем ждать, пока какая-нибудь другая наука одарит нас выводами, касающимися теории влечений; го-раздо целесообразнее попытаться узнать, как можно разгадать эту фундаментальную биологическую загадку благодаря синтезу психологических феноменов. Мы будем иметь в виду возможность ошибки, но это не должно нас удерживать от последовательного прослеживания выбранной первой1 гипотезы о противоположности влечений Я и сексуальных влечений, которая возникла у нас в результате анализа «неврозов переноса», с точки зрения возможности ее непротиворечивого и плодотворного развития, а также применения к другим поражениям, например к шизофрении.

1 [В изданиях до 1924 года: «выбранной первой». В последующих изданиях: «упомянутой первой», что не совсем понятно и, возможно, является опечаткой.]

Разумеется, дело обстояло бы иначе, если бы было приведено доказательство того, что при объяснении последнего заболевания: теория либидо уже потерпела фиаско. К. Г. Юнг (1912) высказал: это утверждение, вынудив меня этим к данным рассуждениям, без которых я мог бы вполне обойтись. Я предпочел бы пройти до кон-ца путь, проторенный в анализе случая Щребера, ничего не говоря о своих предположениях. Но утверждение Юнга, по меньшей мере, поспешно. Его доводы не очень убедительны. Сначала он ссылает-ся на мое собственное свидетельство, что я сам из-за трудностей при анализе Шребера чувствовал себя вынужденным расширить понятие либидо, то есть отказаться от его сексуального значения и отождествить либидо с психическим интересом в целом. Все, что необходимо сказать для исправления такого неверного истолкования моих слов, уже привел Ференци в обстоятельной критической статье, посвященной работе Юнга (19136). Я могу только согласиться с критиком и повторить, что нигде не заявлял о подобном отказе от теории либидо. Второй аргумент Юнга: нельзя полагать, что потеря нормальной функции реальности1 может вызываться только отво-дом либидо, — это не аргументация, а декретирование; it begs the question2, решение предопределено и дискуссия становится излиш-ней, ибо возможно ли это вообще и, если да, то каким образом, как раз и должно быть исследовано. В следующей своей крупной работе (1913 [339-340]) Юнг вплотную подошел к давно уже обозначенному мною решению; «При этом, однако, нам нужно еще учитывать — на что, впрочем, указывает Фрейд в своей работе о случае Шребера [1911с], — что интроверсия libido sexualis ведет к катекси- су “Я”, в результате чего, возможно, и проявляется тот эффект потери реальности. Это и в самом деле заманчивая возможность объяснить таким образом психологию потери реальности». Но только Юнг не останавливается долго на этой возможности. Несколькими строками3 ниже он отмахивается от нее замечанием, что при таких условиях «возникла бы психология аскетического анахорета, но не dementia ргаесох». Насколько мало такое непригодное сравнение позволяет решить вопрос, становится ясным из замечания, что у такого анахорета, который «стремится искоренить всякий след сексуального интереса» (но только в общепринятом значении слова «сексуальный»), совершенно не обязательно проявится патогенное распределение либидо. Он может полностью потерять сексуальный интерес к людям, но сублимировать его в повышенный интерес к божественному, к природе, к животному миру, не допуская интроверсии либидо к своим фантазиям или его возвращения к своему Я. В этом сравнении, по-видимому, исходно игнорируется возможное различие интересов, проистекающих из эротических и других источников. Кроме того, вспомним о том, что исследования швейцарской школы при всех их достоинствах дали объяснение только двум моментам в картине dementia ргаесох — существованию определенных комплексов, встречающихся как у здоровых людей, так и у невротиков, и сходству фантазий больных с народными мифами. Но они не смогли пролить свет на механизм заболевания, и поэтому мы можем отвергнуть утверждение Юнга, что теория либидо потерпела фиаско при объяснении dementia ргаесох и, следовательно, исчерпала себя в отношении и других неврозов.

1 [Эта формулировка принадлежит Жане (1909): «а fonction du rial». См.

выше, на с. 19, вводные замечания к работе «Положения о двух принципах психического события» (19Ш>).]

3 [Спорный вопрос считается решенным (англ,).)

3 [Во всех предыдущих немецких изданиях здесь опечатка — вместо пра-вильного слова «строками» стоит слово «страницами».]

Непосредственное изучение нарцизма, как мне кажется, невозможно из-за особых сложностей. Главным подходом к нему останется, пожалуй, анализ парафрений. Подобно тому, как неврозы переноса позволили нам проследить либидинозные импульсы влечений, точно так же изучение dementia ргаесох и паранойи позволит нам понять психологию Я. И опять мы должны будем разгадать кажущуюся простоту нормального человека на основе искажений и огрубений в патологии. И тем не менее, чтобы приблизиться к пониманию нарцизма, у нас остаются открытыми некоторые другие пути, которые я хочу теперь описать по порядку: рассмотрение органической болезни, ипохондрии и любовной жизни полов.

В оценке влияния органической болезни на распределение либидо я следую идеям, высказанным Ш. Ференци. Всем нам из-вестно и кажется совершенно естественным, что человек, которого мучают органическая боль и неприятные ощущения, теряет интерес к предметам внешнего мира, если они не касаются его страданий. Более точное наблюдение показывает, что у него пропадает также и либидинозный интерес к объектам любви, он перестает любить, пока страдает. И пусть нас не смущает банальность этого факта, когда мы хотим дать его перевод в термины теории либидо. В таком случае мы бы сказали: больной возвращает катексисы либидо к своему Я, чтобы после выздоровления излучать их снова. «Лишь в тесном дупле коренного зуба пребывает душа», — говорит В. Буш о поэте, страдающем зубной болью1. Либидо и интересы Я постигает при этом одна и та же судьба, и их снова нельзя отделить друг от друга. Известный эгоизм больных покрывает и то, и другое. Мы считаем его совершенно естественным, ибо не сомневаемся, что в такой ситуации будем вести себя точно так же. Исчезновение по-прежнему весьма интенсивной готовности любить вследствие физических расстройств, внезапная ее замена полным равнодушием находят соответствующее отображение в комедиях.

“Как и болезнь, состояние сна также означает нарциссический отвод позиций либидо к собственной персоне, точнее, к желанию спать. Эгоизм сновидений вполне соответствует этим взаимосвязям1. В обоих случаях мы имеем дело не с чем иным, как с изменениями распределения либидо вследствие изменения Я.

1 [«Balduin Bahlamm», глава VIII.]

Ипохондрия, как и органическая болезнь, выражается в мучительных и болезненных физических ощущениях и точно так же влияет на распределение либидо. Ипохондрик не обнаруживает интереса к объектам внешнего мира и не направляет на них либидо (последнее проявляется особенно отчетливо), а сосредоточивает и то, и другое на занимающем его органе. Здесь становится очевидным различие между ипохондрией и органической болезнью:

в последнем случае неприятные ощущения объясняются [органическими] изменениями, которые можно выявить, а в первом случае таких изменений нет. Но если бы мы решились сказать, что ипохондрия в чем-то права и органические изменения должны быть и в этом случае, то это отвечало бы другим нашим представлениям о невротических процессах. В чем же тогда состояли бы эти изменения?

Мы будем здесь руководствоваться наблюдением, что неприятные телесные ощущения, сходные с ипохондрическими, при-сутствуют и при других неврозах. Однажды я уже высказывал свое желание представить ипохондрию как третий актуальный невроз наряду с неврастенией и неврозом тревоги2. Наверное, не будет преувеличением сказать, что, как правило, и при других неврозах отчасти формируется ипохондрия. Нагляднее всего это проявляется, пожалуй, при неврозе тревоги и надстраивающейся на нем истерии. Хорошо известный нам пример болезненно-чувствительного, в некотором смысле измененного, но не больного в обычном: понимании органа — возбужденные гениталии. К ним притекает кровь, они разбухают, увлажняются и становятся источником раз-нообразных ощущений.

1 [См. ниже на с. 192, работу «Метапсихологическое дополнение к теории сновидений» (19174).]

2 [Пожалуй, самое первое указание на это содержится в сноске в конце раздела II анализа Шребера (1911с), Studienausgabe, т. 7, с. 181, прим. 2. Следующее короткое, но более определенное упоминание содержится в заключительных замечаниях Фрейда к дискуссии об онанизме в Венском психоаналитическом объединении (1912/). Позднее, в 24-й лекции по введению в психоанализ (1916 1917), Studienausgabe, т. 1, с. 378, он еще раз возвращается к этой теме. Однако в еще более ранний период своего творчества Фрейд ставил вопрос об отношении между ипохондрией и другими «актуальными неврозами». См. раздел I (2) его первой работы, посвященной неврозу тревоги (1895А), Studienausgabe, т. 6, с. 29.)

Если мы назовем деятельность части тела, состоящую в том, чтобы посылать в психику сексуально возбуж-дающие раздражители, эрогенностью и если мы вспомним о том, что в соответствии с положениями теории сексуальности определенные части тела — эрогенные зоны — могут заменять гениталии и вести себя аналогично им1, то мы должны отважиться сделать здесь еще один шаг. Мы можем решиться рассматривать эрогенность как общее свойство всех органов, и тогда мы будем вправе говорить о ее повышении или снижении в определенной части тела. Каждое такое изменение эрогенности в органах может со-провождаться изменением либидинозного катексиса в Я. В таких моментах нам следовало бы искать то, что нами положено в основу ипохондрии и что может оказывать такое же воздействие на рас-пределение либидо, как и материальное заболевание органов.

Продолжая этот ход мыслей, мы заметим, что сталкиваемся: с проблемой не только ипохондрии, но и других актуальных неврозов, неврастении и невроза тревоги. Поэтому давайте здесь ос-тановимся; в намерения нашего чисто психологического исследования не входит переступать границы и так далеко вдаваться в область физиологического исследования. Следует только упомянуть вытекающую из этого гипотезу, что ипохондрия находится с парафренией в таких же отношениях, в каких другие актуальные неврозы находятся с истерией и неврозом навязчивых состояний, то есть она зависит от либидо Я, как те зависят от объектного либидо. С точки зрения либидо Я ипохондрическая тревога представляет собой противоположность невротической тревоги. Далее, если мы уже знакомы с представлением, что механизм заболевания и симптомообразования при неврозах переноса, то есть шаг вперед от интроверсии к регрессии, следует связать с застоем объектного либидо1, то мы должны также ближе познакомиться с представлением о застое либидо Я и связать его с феноменами ипохондрии и парафрении.

1 [Ср. «Три очерка по теории сексуальности» (1905d), Studienausgabe, т. 5, с. 90.]

Разумеется, здесь наша любознательность заставляет нас за-дать вопрос: почему подобный застой либидо в Я должен ощущаться как неприятный? Я хотел бы ограничиться ответом, что неудовольствие в целом является выражением более высокого напряжения, то есть представляет собой некоторое количество материального события, которое здесь, как и везде, превращается в психическое качество неудовольствия; тем не менее решающим моментом в развитии чувства неудовольствия является не абсолютная величина этого материального процесса, а, скорее, определенная функция этой абсолютной величины1 1 2. С этих по-зиций можно решиться подойти к вопросу о том, откуда вообще берется необходимость в душевной жизни выходить за границы нарцизма и направлять либидо на объекты3. Ответ, вытекающий из наших рассуждений, следующий: эта необходимость возникает тогда, когда либидинозный катексис Я достиг определённых пределов. Выраженный эгоизм защищает от заболевания, но в конце концов человек должен начать любить для того, чтобы не заболеть, и будет больным, если не может любить из-за отказа. Это похоже на то, как Г. Гейне изображает психогенез сотворения мира:

Моих всех творческих порывов Болезнь — последняя причина; Творя сумел я исцелиться, Творя я стал здоров4.

1 Ср. [первые страницы работы] «О типах невротического заболевания» (1912с) [Studienausgabe, т. 6, с. 219 и далее.]

2 [Этот комплекс вопросов гораздо подробнее обсуждается в работе «Влечения и их судьбы» (1915с), см. ниже с. 82 и далее. Относительно употребления термина «количество» в первой части данного предложения см. «Проект», написанный Фрейдом в 1895 году (1950а, часть I, первый раздел, «Первый главный тезис: количественный подход».]

3 [Гораздо более подробное обсуждение этой проблемы также можно найти в работе «Влечения и их судьбы» (1915с), см. ниже с. 104 и далее.]

4 [Эти слова поэт вкладывает в уста Бога. Н. Heine, Neue Gedichte, «SchOp- fungslieder», VII.]

В нашем душевном аппарате мы прежде всего обнаружили одно средство, позволяющее справляться с возбуждениями, кото-рые в противном случае воспринимались бы как мучительные или оказывали бы патогенное воздействие. Психическая переработка имеет необычайное значение для внутреннего отведения возбуждений, которые неспособны к непосредственному внешнему от-воду или для которых такой отвод в данный момент был бы нежелателен. Но дчя такой внутренней переработки вначале не важно, с какими объектами — реальными или воображаемыми — она со-вершается. Различие проявляется только позднее, когда обращение либидо на нереальные объекты (интроверсия) привело к его застою. Аналогичная внутренняя переработка вернувшегося к Я ли-бидо приводит при парафрении к возникновению мании величия; возможно, только после ряда разочарований застой либидо в Я становится патогенным и стимулирует процесс исцеления, ко- даоый производит впечатление болезни.

Здесь я попытаюсь несколько углубиться в механизм парафре- ний и сопоставлю точки зрения, которые, на мой взгляд, уже сегодня заслуживают внимания. Отличие этих заболеваний от неврозов переноса я отношу к тому обстоятельству, что либидо, ставшее свободным в результате фрустрации, не остается фиксированным на объектах фантазии, авозвращается к Я; в таком случае мания величия соответствует психическому преодолению этих количеств либидо, то есть интроверсии на продукты фантазии при неврозах переноса; вследствие осечки этой психической деятельности возникает ипохондрия при парафрении, гомологичная тревоге при неврозах переноса. Мы знаем, что эта тревога может смениться дальнейшей психической переработкой, то есть конверсией, реактивными образованиями, защитными образованиями (фобией). При парафрении вместо этого совершается попытка реституции, которой мы и обязаны бросающимися в глаза болезненными явлениями. Поскольку парафрения часто — если не в большинстве случаев — со-провождается лишь частичным отделением либидо от объектов, то в ее картине можно выделить три группы явлений: 1) сохранивши-еся нормальные или невротические явления (остаточные явления); 2) проявления болезненного процесса (отделение либидо от объек-тов, кроме того, мания величия, ипохондрия, аффективные нару-шения, все виды регрессии); 3) явления реституции, в результате которой по схеме при истерии (dementia ргаесох, истинной пара-френии) или по схеме невроза навязчивых состояний (паранойи) либидо снова устремляется на объекты. Этот новый либидинозный катексис происходит с другого уровня и при других условиях по сравнению с первичным1. Различие между возникшими в данном случае неврозами переноса и соответствующими образованиями нормального Я, по-видимому, позволит нам получить самое глубо-кое понимание структуры нашего душевного аппарата.

P|J Третий подход к изучению нарцизма открывает нам .щфйб» ЧМ ffgiW-TTWft н ее различной дифференциации у мужчины и женщины. Подобно тому, как в наших наблюдениях объектное либидо вначале было закрытым либидо Я, точно так же при выборе объекта ребенком (и подростком) мы сначала заметили, что свои сексуальные объекты он выбирает в соответствии со своими пере-живаниями удовлетворения. Первое аутоэротическое сексуальное удовлетворение переживается в связи с жизненно важными функциями, служащими самосохранению. Сексуальные влечения сна-чала примыкают к удовлетворению влечений Я и только позднее становятся независимыми от последних; но это примыкание про-является также и в том, что люди, имеющие дело с кормлением, охраной ребенка и уходом за ним, то есть в первую очередь мать или тот, кто ее заменяет, становятся его первыми сексуальными объектами. Наряду с этим типом и этим источником выбора объекта, который можно назвать примыкающим1, аналитическое иссле-дование познакомило нас со вторым типом, встретить который мы никак не ожидали. Мы обнаружили — особенно четко у лиц, либидинозное развитие которых было нарушено, например, у из-вращенцев и гомосексуалистов, — что позднее они выбирают объект любви не по прообразу матери, а по прототипу собственной персоны. В ка