ВЕЧНОСТЬ. ПИРАМИДА КРИТА-ЙОГИ

ВЕЧНОСТЬ

В состав этой книги /7 а. л./ вошли следующие эссе: Преисподняя, Призрак, Новый человек, Новая экология. Вечность, Альтернативные воплощения, Самосожжение, Этика любви, Этика ответственности, Этика альтруизма.

ПИРАМИДА КРИТА-ЙОГИ

В продаже имеются следующие выпуски серии: Майя, Христоцентризм, Жизнь-волна, О природе совести, Под знаком Овна, Психея, Диалог, Архитектор созвездий, Жертва России, Ген альтруизма, Посмертное странствие, Икона Софии, Записки будетлянина, У древа познания, Жизнетворчество, Прана, Одержание.

Сострадаю - следовательно, существую.

Георгий Орионский

Вам больно, больно!

Несмотря на барьер пространства, я чувствую вашу боль — и не нахожу себе места.

Какова толщина барьера?

Это не важно. Быть может, миллионы парсеков - быть может, всего лишь полметра. Для проникающей силы сочувствия нет никаких преград. И я знаю, что могу помочь вам на любом расстоянии. Это взаимно: вы тоже можете помочь мне.

Репе Декарт сказал: «Мыслю — следовательно, существую».

Николай Бердяев поправил французского философа: «Страдаю — следовательно, существую».

Крита-Йога дает свой вариант знаменитого афоризма: «Сострадаю — следовательно, существую».

Человек сострадающий!

Быть может, именно в этом определении находит свое наиболее глубокое выражение паша суть.

Сострадая, мы принимаем в себя, ассимилируем боль другого человека — и этим помогаем ей рассосаться, ослабнуть, уйти. Удивительная способность! В эпоху всеобщего отчуждения, разделения только она и может обнадеживать.

Чувствуя враждебность мира, мы облекаемся в непроницаемую броню. Это самозащита — ничего не поделать. Но страшно, когда броня навсегда прикипает к нам! И когда мольба ближнего не доходит до нашего сердца.

Мириады перегородок отделяют нас друг от друга. Когда-то все было иначе: открытость, искренность в этих качествах не было никакого риска для человека. Теперь не так: раскроешься, доверишься и будешь обманут.

Увы, такова реальность.

Вот почему в человеке убывает чудесный дар сочувствия; вот почему сходит на нет святая способность к состраданию.

Это горьчайшая из потерь!

Это и есть невидимый Апокалипсис: крушение в человеке его священных устоев — самого качества человечности.

Современный социум предельно атомизирован. Каждый сам по себе — каждый в своем мирке. И не пробуй пересечь границу такого мирка! Как током ударит тебя затаенная враждебность. Человеческое сообщество теперь держится на внешних механических связях. Оно перестало быть сообществом-организмом, главный закон для которого — начало взаимности.

Философы конца XIX — начала XX века много размышляли о втором законе термодинамики, из которого вытекает возможность бесконечного роста энтропии. Следствие этого процесса — тепловая смерть Вселенной. Если таковая случится, то начнется она с остывания сердец: растущий холод человеческих отношений - верный эсхатологический признак (Эсхатология — учение о конце мира). Теряя себя, человек теряет и мир: чем не конец света? Обесчеловечивание человека — космическая катастрофа. Право, она страшнее всех других потрясений, имеющих зримое выражение, будь то землетрясения или потоп.

Замечательны достижения анестезии, которая умеряет боль человеческую. Но не всякое обезболивание полезно. Так, если в нас исчезает боль за другого, то это свидетельствует о черствости нашей души. Прекрасны такие русские слова, как сопереживание или соболезнование. Соболезнуя, мы сопереживаем с человеком его потерю, — и чем глубже сопереживание, тем легче человеку. Для боли за другого не нужна никакая анестезия, — эта боль священна и спасительна для души.

Но откуда боль в мире?

И было ли такое время, когда не было страдания?

Крита-Йога имеет свою философию боли. Она говорит: восприняв в себя совершенство Создателя, тварный мир — и все живое в нем раньше не знали никаких мук. Дух гармонии и соучастия царил во всех обитаемых пределах Вселенной. Мир вторил Святой Троице. А она есть Любовь, — лад ее ипостасей является высшим примером для нас.

Люди и ангелы получили свободу от Бога.

И злоупотребили ею!

Первая боль в мире — это боль отпадения. Ветвящейся трещиной она прошла по всему миру, продолжая свой неостановимый рост и в наших днях.

Всякая боль является в конечном итоге последствием и результатом той начальной боли. У всех форм человеческого страдания — общие корни. И уходят они к тому печальному мигу, когда нарушилась целостность мира: Люцифер отпал от Бога, увлекая за собой многих ангелов, а потом и людей.

Это падение длилось долго-долго!

Но пропасть, в которую Люцифер вверг и себя, и соблазненных, оказалась все же не бездонной. Крита-Йогой дается добрая весть: падение достигло своего предела. Многие из падших уже прозрели. И теперь вступают па путь искупления. Это будет долгий, мучительный, противоречивый путь. Христианский долг повелевает нам помогать падшим, — хотя порой приходится ради этого превозмогать отвращение и неприязнь.

И милость к падшим призывал...

В этой строке Александра Пушкина содержится один из императивов христианской этики. Естественно, что и Люцифер, и его окружение, и порочные люди вызывают у нас чувство отталкива- ния. Как же иначе? Ведь перед нами носители зла. И тем не менее мы должны относиться к ним как к тяжелобольным. Скверные это болезни: гордыня, вражда, злоба. Но все же болезни! И нельзя их врачевать без качества сострадания.

Сострадать Люциферу?

Конечно, это очень и очень трудно, — Князь тьмы отвращает каждую чистую душу. Да, его надо анафемствовать. Да, он достоин проклятий. Однако будем помнить, что нет более несчастного существа. Когда бы у Люцифера не было терзаний совести! Они есть. Хоть дьявол и скрывает их. Ведь Божья искра негасима даже в нем. Превозмогая себя, посочувствуем чудовищу. Иначе оно никогда не вернется к Богу. А ведь это самый верный путь к победе над злом: его трансформация, преображение — и высветление до последней клеточки. Такое преображение невозможно без врачующей силы сочувствия.

Итак, Люцифер дошел до дна падения. И зло в мире достигло своего максимума! соответствие здесь как в сообщающихся сосудах. Двадцатый век — экстремум истории: человеку в утрате своего богоподобного облика идти дальше некуда. Однако в пределе есть и положительный смысл: достигнув его, быстрее сознаешь весь ужас падения. Так сбросим в гиблую пропасть спасательный трап сочувствия! Тогда оттуда будет меньше подниматься миазмов, отравляющих жизнь всей космической Ойкумены. Только любовью побеждается зло. Но подчас так труден подвиг любви...

Однако вернемся к вопросу о том, как боль вошла в молодой и здоровый мир...

Отпадение ангелов и людей от Бога вызвало рост энтропии во Вселенной. Семантически это близкие друг другу понятия: энтропия и падение. Что такое энтропия как не падение уровня организованности? Обесценивание энергии, деградация системы: это все формы падения.

В процессе своей жизни мы накапливаем энтропию, — и ее максимумом становится смерть. Болезнь является разновидностью энтропии: в организме что-то ломается, подвергается деструкции. Душевная боль тоже вызывается тем или иным энтропийным фактором — будь то разрыв связей между людьми; или свершение несправедливости; или ложь.

Энтропия — это обессмысливание жизни.

Энтропия — это дух тления.

Энтропии — это тоска.

Когда-то мир был един. И удивительно целостен! И гармоничен.

Отпадение Люцифера нарушило это единство — раскололо эту целостность — поколебало эту гармонию!

Отпадение Люцифера есть отрыв — разрыв — разъединение. Здесь и коренится главная причина боли, — она всегда связана с каким-то разладом, рассогласованием. Резким диссонансом вошла боль в симфонию космической жизни. И не утихает со временем, а растет! Больно жить в этом мире. Больно думать о его судьбе.

Двое были как одно целое. Но разлука рассекла их на части, — и жгучая боль вошла в мир.

Народ жил в согласии и ладе, — но рознь вспыхнула среди него, и брат пошел войной на брата. Новый раскол, новая боль!

Пращуры наши ладили с матерью-землей, — но мы оскорбили ее равнодушием и корыстью. Потому ли эрозия терзает наши пашни? И не хотят, не могут они больше рождать хлеб.

Сострадаю тем, кто в разлуке.

Сострадаю народу, утратившему единство.

Сострадаю земле кормилице, переставшей понимать своих сыновей.

Куда ни глянь, а всюду одно и то же: неделимое—разрубается, связное — разрывается. Органическое переходит в механическое; целостное становится мозаичным. Хаос наступает на космос, — и победы его все ощутимее.

Распыл — распря — распад — разлад — разрыв — разрушение!

Как противопоставить им начала согласия— сочувствия— сострадания— сопонимания —соратничества — сотрудничества?

Центробежное «раз-» и центростремительное «со-». Мир сделался ареной их борьбы после того, как энтропия вошла в его ткань. И стала съедать ее; и принесла с собой тление.

Нигде в мире нет так много боли, как на Земле, — она просто исходит, клубится болью. Но нигде мы не встретим и такой поэзии, такой музыки! Значит ли это, что прекрасное должно обретаться ценой боли? Нет, конечно. Однако земляне научились превращать боль в шедевры искусства, — и этот их опыт имеет великое значение для всего космоса. В удивительном превращении заложена возможность другой метаморфозы: зло, пронизанное светом любви, может стать добром. Ведь боль — тоже зло. И тем не менее нам дано претворять ее в божественную красоту.

И было мукою для них,

Что людям музыкой казалось.

Это строки Иннокентия Анненского. Претворение муки в музыку! Искусство Земли здесь нашло свое призвание. И потому ему нет равных в космосе. Энергию горючего страдания оно преобразует в кристаллы чистейшей духовности. Именно боль открыла землянам высшие экзистенциальные истины мира.

Земля— средоточие боли.

Ее сгущение, ее концентрация!

Для снятия этой боли пришел на Землю Христос. Искупление чужой вины немыслимо без сострадания — надо вжиться в беду другого, принять ее как свою. Иисус Христос — весь сострадание. В нем явлена нам полнота сопереживания, абсолютность сопонимания. Каждого он принимал в свое сердце. И лучи этого сердца высветляли болящую душу.

Сострадательность Христа максималистична. Она распространяется на всех, она касается каждого. Когда сострадание избирательно, то его сила резко снижается. Нельзя так рассуждать: этого мне жаль, а этого нисколько. Христос болел за всех. И всех вмещал в своей душе.

В сострадании Христа началось воссоединение человечества. Внутренне разрозненное и рассеянное после грехопадения, оно снова собирается, сближается в пространстве Христовой церкви. Конечно, этот процесс, находится в самом своем начале. Но он обнадеживает.

Сострадание является экзистенциальной основой соборности. Это очень важное положение Крита-Йоги! Хорошо, когда людей соединяет радость — но чаще всего их сближает страдание. Почему гак? Потому что людям нужна экстремальная ситуация для выявления своих сущностных свойств. Вот где-то случилась катастрофа — и словно слетела с них всякая накипь: они полны участия они хотят помочь ближним. Но доброжелательность и сочувственность должны стать нормой! Это, конечно, идеал. Пока же мы видим, что для пробуждения человечности часто нужен критический момент - скажем, стихийное бедствие или трагический случай. Тут-то и выявляются резервы человечности. Слава Богу, что они есть.

Голгофа стала экзистенциальным полюсом Вселенной. Боль здесь достигла своего предела! До сих пор трудно осознать весь ужас случившегося: к людям пришел Бог — и люди его распяли. Это однократное, неповторимое: воплощение Бога в человеческом геле— его предельное сближение с нами, малыми мира сего. Что может сравниться с этим величайшим событием?

Ересиархи первых веков христианства утверждали: совершенный Бог не может страдать — крестные муки Христа были мнимыми, иллюзорными. Нет, они не видимость. Нет, они не фикция. Богочеловек познал всю полноту страдания. Или вы считаете, что кровь его была ненастоящей? И уксусная губка не жгла его уст?

Все было настоящим.

Все было безусловно подлинным.

Богу чужда любая фальшь, любая наигранность. Он не мимикрировал под человека — он был человеком со всей его уязвимостью. Да, Христос в свой крестный час мог бы призвать легионы небесных воинов. Но он не сделал этого, ибо считал своим долгом испить всю чашу человеческих страданий. И он испил ее.

Бог един в трех лицах.

Напомнив о том, что Христос является второй ипостасью Троицы, зададимся вопросом: отозвалась ли в других ипостасях боль распятого Бога—Слова? Кто-то скажет: в Бога-Отца не может войти человеческое страдание — он слишком высок для этого. И Дух Святой пребывает в автаркии: пронизая все, не проникается болью людских paн.

Но это величайшее заблуждение!

Ипостаси неслиянны, но и нераздельны: то, что переживает одна, непременно чувствует другая. И чувствует глубоко, полно: не как эхо, а как нечто первичное, всей своей сущностью воспринятое. Ведь ипостаси единосущны.

Боль Христа целокупно наполнила всю Троицу. Голгофа тогда стала осью мира! Ведь это через нее укрепился контакт земного и надземного, тленного и нетленного. Два уровня бытия, удаленных друг от друга на бесконечность, теснейше сблизились. И невыносимая боль человека вошла в недра Божества!

Какое чувство полнило тогда Троицу? Конечно же, сострадание. Две ипостаси сострадали третьей. Поэтому можно сказать так; на Голгофе мучилась, претерпевала величайшую боль вся Троица.

Философы русского религиозного ренессанса учили: в Троице нам дана модель для гармонического устроения жизни здесь, на плане материального бытия. Люди, народы, ноосферы — пусть они будут как ипостаси: индивидуальные в своей неслиянности — единые в своей нераздельности.

Крита-Йога обращает внимание на то, что Святая Троица дает нам еще и великий урок сострадания! Этот экзистенциальный момент обычно упускается из виду. В инопланетных святилищах Крита-Йоги мы часто видим икону Троицы рядом с иконой распятия, — надо совместить в своем сердце два эти образа, чтобы осознать их глубинное единство.

Не нужно мыслить Святую Троицу как нечто отрешенное, замкнутое в себе. Она открыта для нас. Входя в нее, мы ощущаем всю нежность ее любви, — и всю силу ее сострадания. Диалектика Святой Троицы такова, что часть в ней равна целому. Это значит, что в каждой ипостаси присутствуют все другие, - вопреки логике здравого смысла, единица здесь равна трем. Эта удивительная диалектика без всякого умаления или изъятия действовала и па Голгофе. Значит, на кресте была распята вся Троица! Всмотритесь в икону распятия — и почувствуйте сердцем: здесь присутствуют и Бог Отец, и Бог Святой Дух — им тоже больно, им тоже страшно.

Христос на третий день восстал из гроба. Чудесное, невыразимое мое в своей парадоксальной красоте событие! Какая энергия вошла в его мертвую плоть? Конечно же, энергия божественного сострадания — спасающая энергия любви. Не могло быть так, чтобы Бог- Слово покинул свое человеческое тело, оставив его в удел тлению и энтропии. Христос вернулся в горние сферы весь как есть: в своей человеческой — но уже преображенной, ставшей нетленной плоти. Здесь как бы предварено и наше грядущее воскрешение. Это значит, что божественное сострадание всецело распространилось и на нас: мы спасены через Христово искупление.

Ипостаси Троицы прозрачны для сострадания.

Это особая — абсолютная — прозрачность. И радость, и любовь, и боль переходят от ипостаси к ипостаси без всякого ослабления. Тут не может быть утечки — ведь Троица безэнтропийна. Все частичное, неполное чуждо Троице. Она — всеполнота любви, она — всеполнота сочувствия. Троица являет пример нравственного максимализма.

Доступен ли нам такой максимализм? В перспективе эволюции — да. И сейчас уже есть святые люди, так полно входящие в душу другого, что ее боль становится их болью. Как порой не хватает нам такой полноты понимания! Это культура духа: способность к соинтуиции — расположенность к сотворчеству — готовность к сораспятию. Каждый из нас ипостась многоединого человечества. Так повторим в себе диалектику Святой Троицы! И станем прозрачными для взаимности, для сочувствия. Пусть пока это возможно лишь частично. Но сделаем шаг навстречу друг другу, растапливая своим дыханием ледяные барьеры отчуждения.

Сегодня будет реалистичным говорить о той или иной степени сочувствия, доступной нам, — тут есть свои градации, свои меры. Сочувствие может быть вполне искренним, но все же поверхностным, не задевающим глубин души. Нам жалко человека, — но жалко скорее разумом, чем сердцем: оно остается холодным, бесчувственным — чужая боль не проникает в него. Это как бы скользящее, не достающее до сердца сочувствие. Быть может, оно лучше, чем равнодушие, — и все же мы вправе увидеть в нем опасный симптом: остывает, коченеет душа человеческая.

Верно говорят о душевной теплоте. Разве лишь только она может спасти мир от энтропии! Это сказано не ради метафоры, не для красного словца. Спасение мира — в его вочеловечивании. Возможно ли оно без душевного тепла? И без света несказанного?

Вот мы присутствуем на похоронах...

Кого-то чужое горе не задевает совсем; в кого-то оно проникло чуть-чуть; а кто-то принимает ого как свое. Разные люди — разная реакция — разная мера сочувствия.

Все мы равны перед Богом. И все же ближе к нему те, кто способен сострадать по-настоящему: всем своим существом — сполна, до остатка. Таких людей немного — воистину, они бесценны. Ведь для них словно не существует всех тех барьеров и перегородок, которые возвела между нами бездуховная цивилизация. Сердца их обнажены. А потому и ранимы. Другие, обжегшись один раз на доверчивости и открытости, спрятались бы в свою скорлупу. А они — нет. Это люди абсолютной искренности, абсолютной отзывчивости. Они-то и становятся святыми, освещая для нас путь к Богу.

Это ведь от Бога, от гармонии его ипостасей: способность бережно и деликатно входить в душевный мир другого. И отождествляться с ним, ничего ему, однако, не навязывая. Мы воспитываем в себе качество терпимости, когда учимся понимать изнутри души людей. Возможность такого понимания — точнее, со-понимания — заложена в каждом человеке. И заложена Богом! Пресс отчуждения не дает ей раскрыться, реализоваться. Но стоит только сбросить его совместными усилиями — и мир снова станет прозрачным: души поднимут свои забрала. Понятно, что для этого всем нам надо много сделать: жизнь порой принуждает к замкнутости, к недоверию.

Будем учиться у святых людей.

Они отдадут последнее, желая помочь ближнему. Впрочем, понятие ближнего предполагает какую-то степень отдаленности пусть самую малую — одного человека от другого. Тогда как святой всех страждущих принимает в себя, отождествляется с ними. Для него пространственные границы как бы исчезают вовсе. И потому каждый ближний — это он сам: полнота сомыслия и сочувствия тут абсолютная. Святой входит в нашу растерзанную душу. И вносит в нее благодать. И умиряет ее. Изумительное свойство Святой Троицы — взаимодоступность, взаимопрозрачность ее ипостасей — повторяется на уровне дольнего мира.

Высшая форма сострадания — сораспятие нашему Спасителю. Тут есть симметрия взаимности: Христос принял в себя нашу боль — ты должен подставить плечо под его крест. Это задача не для каждого смертного. В полном своем объеме она доступна лишь людям аскетического опыта. Помните потрясающее явление стигматов? Так называются кровоточащие сквозные раны, появляющиеся у монахов-аскетов, которые сопереживают распятие Христа. Одно ли самовнушение лежит в основе этого феномена? Ведь Голгофа находится не только во времени, но и в вечности — там и сейчас длится миг крестной смерти Христа. Крита-Йога утверждает: экстаз может переносить человека из мира времени в мир вечности — и тогда он оказывается, как бы современником евангельских событий. Нет, монах вовсе не рисует в своем воображении сцену распятия — он воочию видит ее, присутствует при ней. Такого аскета мы можем слушать как свидетеля голгофской трагедии. Вот наглядное свидетельство того, что его опыт реален: плоть, пробитая гвоздями креста Христова.

Сораспятие Христу может принимать разные — не обязательно аскетические формы. Молитвенно обращаясь к Спасителю, мы в сердце своем повторяем весь его крестный путь. И чем полнее мы сопереживаем голгофскую муку Спасителя, тем радостнее для нас торжественный миг его воскрешения.

Как и почему возможно сострадание?

Почему панцирь отчуждения, так плотно одевающий нас, временами совсем исчезает? И тогда мы чувствуем боль другого человека. И стремимся умерить, снять эту боль.

Крита-Йога учит: существует единая душа человечества. Довольно условной аналогией для нее может быть понятие непрерывного поля. Развивая пашу аналогию, можно сказать так: после грехопадения напряженность этого поля резко упала. И оно подверглось своеобразному квантованию: души дискретно отделились друг от друга замкнулись в себе. Началась атомизация ноосферы! Росло отчуждение между людьми. Но возрастала и ценность личности — это позитивная сторона процесса. Однако к чему приведет индивидуализация, если параллельно ей не будет развиваться качество солидарности? Люди тогда обособятся окончательно, полностью. И будет забыта культура диалога. И не станет молчаливого упреждения. И самость утвердится на Земле.

Крита-Йоге бесконечно дорог идеал соборности. В этом понятии находит свой гармонический синтез противоречие прерывного и непрерывного, дискретного и континуального, множественного и единого. В ментальном соборе каждый из нас безусловно сохраняет свою индивидуальность, — и вместе с тем ощущает благодатную, чудодейственно обогащающую его связь с другими людьми.

Возведение духовного собора только-только начинается на Земле. Если его удастся построить, то это будет означать: душа человечества снова обрела единство. Однако не следует думать, что оно было утрачено полностью, — в какой-то слабой реликтовой форме поле взаимности все же продолжало существовать. История знает случаи, когда происходила активизация этого поля, — тогда люди проявляли удивительное единодушие. И совершали великое. Обычно это происходило в кризисные или экстремальные моменты.

Единая душа — или поле взаимности — связует нас всех. Более того: это поле простирается в бесконечность к нему подключены сонмы цивилизаций. Откуда приходят к нам волшебные сны? Не только с дальних планет Метагалактики, но порой даже из параллельных пространств! Поле взаимности соединяет все очаги жизни в Универсуме. Именно вдоль его силовых линий движутся волны сочувствия. Иногда мы ощущаем: к нам пришла помощь. И пришла очень кстати — наше отчаянье достигло предела. Но откуда это веянье доброты? Быть может, с планеты в созвездии Волопаса. Быть может, из других неведомых измерений.

Можно и должно говорить о континууме сочувствия в Универсуме. Принцип всесвязи — не просто абстракция: прежде всего это неисповедимое ощущение своей слиянности со всем сущим. Бесконечность причастна тебе — ты причастен бесконечности. Как ни далеки ночные миры, но ты чувствуешь сердцем, что они принимают участие в земных делах. И это доброе, благожелательное участие.

Для поля взаимности расстояния не имеют значения. А равно и любые; барьеры, преграды, — будь то черные дыры или искривления пространства. Его проникающая способность огромна, скорость его распространения бесконечна. Цивилизация в созвездии Ориона выдвинула гипотезу: кванты поля взаимности — это сверх световой частицы-тахионы. Быть может, именно они излучаются сострадающим сердцем?

Строго говоря, в этом мире нельзя быть одиноким — тайная поддержка есть везде и всегда. Конечно, она может не улавливаться — для этого нужна особая чуткость души. Однако Крита-Йога утверждает со всей определенностью: не может быть так, чтобы волны сочувствия совсем не доставали до вашего сердца. Вам трудно и больно? Вам совсем одиноко? Но прислушайтесь к ночному пространству. И вы почувствуете: кто-то сейчас находится рядом и утешает вас. Не важно, что физически он находится в другом городе или даже в ином пространстве-времени. Ментально ваш утешитель здесь — поле взаимности соединило ваши сердца.

Вы успокоились?

И мысль об уходе из жизни оставила вас?

Крита-Йога найдет для вас собеседника даже тогда, когда вы окажетесь на оторвавшейся льдине или на безлюдном астероиде. Всмотритесь в себя — и вы увидите: мириады нитей тянутся к вам из дальних миров. И по этим нитям движутся токи сочувствия.

Крита-Йога учит о доброте мироздания. Конечно, многое в нем сильно искажено отчуждением, — но поле взаимности все же охватывает весь Универсум. На некоторых планетах у него низкая напряженность, — совсем слабо оно ощущается на Земле, где слишком много вражды, розни. Но ведь все-таки ощущается! Это поле принципиально неуничтожимо. Его можно деформировать, сделать мозаично-дробным но совсем свести на нет нельзя. Отсюда наша надежда, наше упование: Земля может подняться из пучины зла.

В акте сострадания поле взаимности возвращается к своему нормальному уровню. Вот опять встрепенулась единая душа человечества! Она находилась как бы в беспамятстве, — но жертвенный порыв к другому пробудил ее. Сострадание возвращает нам чувство родства со всеми людьми. И больше: со всем живым! Ведь поле взаимности объединяет не только ноосферы, но и биосферы — каждая травинка связана с ним. Когда бы падение стало трагедией только для ангелов и людей! Нет, оно отозвалось болью во всей природе — энтропия сделалась всеобщей бедой.

Разъединение, рассогласование — это орудия энтропии. Она разделила людей. И она отделила нас от природы! Мы не чувствуем ее боли; мы разучились сострадать ей. В наших глазах природа бездушна. Но это не так: всей материи присуще чувство боли — не только людям и высшим животным. Жестокие друг к другу, мы стали жестокими и к природе.

Что такое жестокость? Это полное выпадение из поля взаимности — когда для мучителя не существует боли другого. Жестокость является естественным результатом разделения, обособления. Чем больше люди забывают о своем единстве, тем жесточе они друг к другу: чужая жизнь для многих из них ничто. Почему садизм — этот пик жестокости — ныне получил столь широкое распространение? Потому что отключился фактор сострадания: поле взаимности сходит на нет в земной ноосфере.

Так было раньше: рыцарь, наступая на грудь поверженного, все же милосердно останавливал свой меч — сострадание не давало ему нанести последний удар. Даже в самой суровой борьбе можно оставаться верным идеалам гуманности. И поле взаимности содействовало этому! Что же мы видим теперь? Способность к состраданию убывает — и кривая жестокости резко растет вверх.

Сострадайте друг другу! В сострадании вы восстанавливаете былую взаимопрозрачность человеческих душ. Разве нет родства между всеми нами? И мы не будем жить по заветам Христа?

Страшно думать о том, что сострадание является реликтовым признаком, — что это всего лишь память об умирающей единой душе человечества. Или эта душа бессмертна? И сейчас она просто ранена? Дай Вог воспрянуть ей в полной силе!

Поле взаимности бесконечно не только в пространстве, но и во времени; оно охватывает как прошлое, так и будущее. Вы можете удивиться: разве можно сострадать уже не живущим и еще не родившимся? Можно и должно! Таков категорический императив христианства, которое адаптирует нас к жизни в вечности, не знающей различия между прошлым, настоящим и будущим.

Глубинной основой «Философии общего дела» Н. Ф. Федорова является сострадание к смертному человеку. Мыслитель не хочет мириться с бренностью нашего бытия. Как и у Иоанна Дамаскина, автора, изумительных прощальных стихир, вид человека на смертном одре вызывает у Н. Ф. Федорова чувство острой жалости и сострадания. Но это чувство у него распространяется и на тех, кто уже давно лежит в могилах, — философ ставит перед человечеством небывалую задачу: воскресить всех умерших.

Вечность как цель практического действия? Невероятный поворот мысли! Мы привыкли считать, что вечность есть нечто трансцендентное, запредельное, — тогда как Н. Ф. Федоров предлагает людям утвердить ее в своем конкретном деянии.

Сострадание становится воскресающей силой! Конечно, мы можем назвать мысль Федорова утопической, — однако не будем торопиться с поспешными оценками. Ведь мы так мало знаем о вечности. И о грядущем воскрешении. Возможно ли оно без нашего участия? Бог и в этом непостижимом деле отведет нам совсем не пассивную роль. Энергия любви поднимет умерших из праха. Наши сердца тоже должны вырабатывать эту энергию.

Человек ответственен перед будущим.

Уже сегодня ясно, что наша деятельность внесла возмущения в строй будущего, — там будут рождаться мутанты; там усугубится экологический кризис. Как не сострадать грядущим поколениям? Наша цивилизация отравила жизнь землян на много десятилетий вперед. Горько и стыдно сознавать это.

Чувство сострадания должно охватывать всю космическую бес предельность. В его доброй сфере — и прошлое, и будущее. И все же прежде всего пусть оно будет обращено на настоящее! И на тех, кто сейчас нуждается в нашем живом участии.

Жизнь все больше ожесточает нас. Действительно, в этой жизни много унизительного, недостойного человека. Но да избегнем ожесточения! Ведь оно таит в себе возможность ужасной метаморфозы: человек ожесточенный станет человеком жестоким. Ибо это генетически связано: сегодня ожесточение — завтра жестокость.

Трудно сохранить человечность в атмосфере бесчеловечности. Но иначе нельзя! Иначе — гибель. В том и призвание культуры, чтобы помогать человеку быть добрым даже тогда, когда вокруг торжествует зло. Это непросто: остаться доброжелательным и упредительным среди тотальной враждебности. Но пусть примером для нас будет Иисус Христос. Он и в окружении озлобленной толпы оставался добрым, милосердным, сострадательным. Нежность победила силу. И так будет во веки веков.

Понятие культуры неотъемлемо от понятия гуманности. Ведь культура — это не только блеск форм, а прежде всего благородство человеческого духа. Свое наиболее полное выражение гуманность находит в даре сострадания. Культура предполагает особую отзывчивость человека на все окружающее: и на красоту бытия, и на боль человеческого существования. Такая отзывчивость связана с тонкостью душевного состава. Нот мы говорим осуждающе: это толстокожий человек — до его сердца не достает мольба ближнего. Конечно же кожа у такого человека самая обычная, — но поверх нее легла невидимая наледь отчуждения. Не пробиться в душу такого человека! Все оставляет его равнодушным: и радости, и печали жизни.

Культура - это сердечность. Культура — это искренность. Культура — это открытость.

Утончая человеческую душу, культура делает ее более восприимчивой к чужому страданию. Впрочем, само деление на «свое» и «чужое» здесь исчезает — культура преодолевает замкнутость и изолированность человеческих «я». Это ее миссия: связывать соединять — гармонизировать. Всем своим существом культура противоположна духу отчуждения. Соединяя людей, она выступает как условие соборности, — без нее нельзя осуществить гармоническое единство в разнообразии.

Культура укрепила в человеке качества, которые природа наметила лишь эскизно: милосердие — жертвенность — сострадательность. Легко стереть хрупкие завоевания. Однако приобретенное через воспитание может стать врожденным, — и тогда мы видим, к примеру, такое: человек безотчетно, инстинктивно бросается в пожар на крик о помощи. Реакция сострадания включается молниеносно. Человек действует, не раздумывая — аналитическая сфера полностью отключена. Зато предельно активизировано поле взаимности! И оно работает сейчас как мозг природы: направляет, корректирует движения человека, сообщая им удивительную точность.

Безотчетное сострадание...

Жертвенный порыв, не контролируемый рассудком...

Акт милосердия, совершаемый в силу глубокой внутренней потребности...

Все это — апофеоз культуры: торжество истинной человечности.

Сострадание должно быть чем-то само собой разумеющимся, непроизвольным, естественным. То есть врожденной нормой поведения. Культура призвана помочь этому. Но как мы далеки от подобного идеала! Согласитесь: равнодушие — этот самый страшный вид энтропии — все прочнее утверждается в наших сердцах. Печальная тенденция!

Качество сострадания тонко коррелирует с качеством бескорыстия. Сострадательный человек обычно щедр — он готов поделиться с ближним всем, что имеет. Сама сострадательность есть особый вид душевной щедрости. Сострадая, человек как бы жертвует частью своей психической энергии: она будет затрачена на то, чтоб изжить — растворить — боль другого. При полноте сострадания к нам переходит не какая-то толика, а вся мука ближнего — без послабления, без умаления. Но то, с чем не мог он справиться один, отступает при сопереживании; не будет преувеличением сказать, что сострадание удесятеряет наши психические силы. Вот где с особой наглядностью выявляется социальная сущность человека!

Корпи бескорыстия уходят в онтологические глубины бытия. Уже в природу звезд заложено начало самоотдачи: они светят, ничего не требуя взамен. Вы скажете с улыбкой: это поэтический взгляд на звезды! Но такова реальная физика нашего мира: процессы излучения в нем явно преобладают над процессами поглощения. Крита-Йога утверждает: эта особенность нашего мира опосредованно отражается в лучших этических постулатах человечества — как бы является их праосновой. В этике Евангелия глагол «дать» явно доминирует над глаголом «взять». Прекрасна эта асимметрия.

Конечно, проще поберечь себя: зачем думать о чужой боли? Зачем принимать ее в себя? Многие из нас озабочены такой экономией психических сил. Отсюда новые загородки, новые слои изоляции. Крита-Йога увещевает: предосудительна душевная скупость! Она никогда не принесет счастья человеку. Наоборот: счастлив тот, кто способен к самоотдаче — будь то жертвенная любовь, помощь ближнему, сострадание.

Скаредность в материальном плане обычно коррелирует с душевной черствостью. Мы явно забываем уроки звезд: надо излучать, а не поглощать. Вспомним, что христианство вошло в мир необыкновенно яркой Вифлеемской звездой, — Спаситель всего себя отдавал людям, не ставя никаких условий.

Подчеркивая относительность всех земных богатств, Крита-Йога вместе с тем далека от того, чтобы призывать людей к аскезе и отказу от материальных благ. Нет, надо жить богато, — и трудовая частная собственность тут будет надежным гарантом. Однако самым замечательным свойством богатства Крита-Йога считает заложенную в нем возможность филантропии. Необходимо пристально исследовать феномен филантропической деятельности. Быть может, именно с ним связан образ человека будущего, — это рачительный хозяин, мощный накопитель, но вместе с тем добрый и сострадательный человек. Смысл и радость своей жизни он видит в том, чтобы подвергать накопленное волшебной метаморфозе: превращать его во что-то прекрасное и значительное, нужное людям. В основе филантропии часто лежат начала милосердия и сострадания. Да не убудут они вовеки!

Этика Крита-Йоги — это этика солидаризма: она приветствует все соединяющее — и осуждает все разделяющее. Способность к сочувствию и состраданию является замечательной основой для развития солидарности.

Способность к состраданию — от Бога.

Готовность к солидарности — от мудрого воспитания.

Устремление к соборности — от понимания высших целей.

Сострадание — солидарность — соборность: связывая три этих понятия, Крита-Йога высвечивает сквозное единство психического, этического и социального ур

⇐ Предыдущая 12