Глава XIX

Глава XIX

Утром, после припадка Колина, послали за доктором Крэвеном. За ним обыкновенно всегда посылали в таких случаях, и он всегда заставал его бледным, расстроенным, очень угрюмым и готовым снова разрыдаться при первом слове. Доктор Крэвен боялся и не любил этих визитов. На этот раз он явился в Миссельтуэйт только после обеда.

— Ну, как он? — с раздражением спросил он миссис Медлок. — Когда-нибудь у него лопнет кровеносный сосуд во время такого припадка. Мальчик просто полусумасшедший оттого, что истеричен и страшно избалован.

— Вы своим глазам не поверите, сэр, когда увидите его, — ответила миссис Медлок. — Эта некрасивая кислая девочка, которая, пожалуй, так же избалована, как он, просто околдовала его! Как она это сделала — невозможно понять! Бог свидетель — просто посмотреть не на что, и говорит она очень мало, но она сделала то, чего никто из вас не осмелился сделать. Она накинулась на него, как рассерженный котенок, затопала ногами и п р и к а з а л а ему перестать вопить; он был так поражен, что и на самом деле перестал. А сегодня… вы только подите взгляните! Просто невероятно!

Картина, которую увидел доктор Крэвен, когда вошел в комнату пациента, действительно поразила его. Когда миссис Медлок отворила дверь, он услышал болтовню и смех. Колин в халате сидел на диване совершенно прямо, разглядывая рисунки в книге, и говорил с некрасивой девочкой, которую в этот момент едва ли можно было назвать некрасивой, потому что лицо ее сияло оживлением.

— Видишь, вот эти голубые, как стрелы! У нас их будет много! — заявил Колин. — Они называются…

— Дикон говорит, это живокость, только цветы крупнее! — воскликнула Мери. — Там их целые клумбы!

Они увидели доктора Крэвена и умолкли. Мери сразу присмирела, а лицо Колина стало капризным.

— Очень жаль, что ты вчера опять был болен, мой мальчик, — несколько взволнованно заявил доктор Крэвен.

— Мне теперь лучше, гораздо лучше, — ответил Колин тоном раджи. — А через день, два, если будет ясно, меня вывезут в кресле. Мне нужен свежий воздух.

Доктор сел возле него, пощупал его пульс и с любопытством посмотрел на него.

— День должен быть о ч е н ь ясный, — сказал он, — и ты должен быть очень осторожен, чтоб не устать.

— От свежего воздуха я не устану, — сказал маленький раджа.

Бывали времена, когда этот маленький джентльмен громко вопил от ярости и настаивал на том, что на свежем воздухе он простудится и умрет; поэтому-то не было ничего удивительного в том, что доктор был несколько озадачен.

— Я думал, что ты не любишь свежего воздуха, — сказал он.

— Не люблю, когда я один, — ответил раджа, — но теперь со мною будет моя двоюродная сестра.

— И сиделка, конечно? — подсказал доктор.

— Нет, сиделки не надо, — сказал он так высокомерно, что Мери невольно вспомнила о маленьком радже, с его брильянтами, изумрудами и жемчугами, которые «везде торчали на нем», о его маленькой смуглой руке, украшенной рубинами, которою он давал знак своим слугам приблизиться и выслушать его приказания.

— Моя двоюродная сестра умеет ухаживать за мной; мне всегда лучше, когда она со мной. Вчера ночью она меня успокоила. А кресло мое повезет сильный мальчик… которого я знаю.

Доктор Крэвен встревожился. Если этот надоедливый истеричный мальчик выздоровеет, то он, доктор, потеряет всякую возможность унаследовать Миссельтуэйт… Но он все-таки не был бесчестным человеком и не хотел позволить мальчику подвергнуться какой-нибудь опасности.

— Этот мальчик должен быть сильный и надежный, — сказал он. — Я должен знать его. Кто он? Как его зовут?

— Это Дикон! — вдруг сказала Мери. Ей казалось, что все в степи должны знать Дикона. И она не ошиблась, она увидела, как на озабоченном лице доктора Крэвена появилась улыбка облегчения.

— О, Дикон! — сказал он. — Если это Дикон, тогда вполне безопасно. Он силен, как степной пони.

— И он самый надежный мальчик во всем Йоркшире, — сказала Мери.

— А ты принял вчера брому, Колин? — спросил доктор.

— Нет, — ответил он. — Сначала я не хотел принимать его, а потом, когда Мери меня успокоила, она убаюкала меня… она говорила так тихо… про весну, которая идет… в сад…

— Гм… это очень успокаивает, — сказал доктор, совершенно сбитый с толку, взглянув мельком на Мери, которая сидела на табурете и молча глядела на ковер. — Тебе, очевидно, гораздо лучше, но ты должен помнить…

— Я не хочу помнить, — прервал Колин опять тоном раджи. — Когда я лежу один и вспоминаю, у меня все начинает болеть, и я думаю о таких вещах, что мне хочется кричать… потому что я боюсь… Если бы где-нибудь был такой доктор, который может заставить забыть о болезни, а не помнить, я бы велел привезти его сюда… Мери заставляет меня забыть, и поэтому мне лучше, когда она тут.

Доктору Крэвену никогда не доводилось делать такого короткого визита после припадков Колина; ему обыкновенно приходилось оставаться долго и делать очень многое. На этот же раз он не прописал никакого лекарства и не дал никаких указаний. Когда он сошел вниз, у него был очень задумчивый вид, и миссис Медлок, с которой он остановился поговорить в библиотеке, сразу поняла, что он был очень озадачен.

— Ну, что, поверили ли бы вы этому, сэр? — спросила она.

— Положение вещей теперь совсем иное, — сказал доктор, — и нельзя отрицать, что оно лучше прежнего.

…В эту ночь Колин спал, ни разу не проснувшись, и когда он открыл глаза утром, то остался лежать неподвижно и улыбался, сам не подозревая этого, улыбался, потому что ему было как-то удивительно хорошо. Он повернулся на бок и с наслаждением потянулся. Доктор Крэвен, вероятно, сказал бы, что его нервы отдохнули и успокоились. Вместо того чтобы лежать и глядеть на стены и сожалеть о том, что он проснулся, он думал о планах, которые они с Мери строили вчера, о саде, о Диконе и его зверях. Минут через десять он услышал, как кто-то бежит по коридору; через секунду Мери уже была в комнате и подбежала прямо к его постели, внеся с собою запах свежего, душистого утреннего воздуха.

— Ты уже выходила! Как хорошо от тебя пахнет листьями! — воскликнул он.

Она бежала, и волосы ее распустились, и вся она точно сияла.

— О, как хорошо! — сказала она, слегка запыхавшись. — Ты никогда ничего подобного не видел! О н а п р и ш л а! Я думала, что она уже давно пришла, но она пришла только сегодня! Весна пришла! Так говорит Дикон!

— Пришла? Правда? — крикнул Колин, и хотя он ровно ничего не знал о весне, у него забилось сердце. Он сел в кровати. — Открой окно! Может быть, мы услышим трубный глас! — добавил он, смеясь не то от волнения, не то своей выдумке.

Мери тут же очутилась около окна, широко открыла его, и в комнату ворвался свежий, душистый воздух и пение птиц.

— Это свежий воздух! — сказала она. — Ложись на спину и вдыхай глубоко! Дикон всегда так делает, когда лежит в степи. Он говорит, что поэтому он такой сильный, как будто будет жить всегда… во веки веков. Дыши же! — Она повторяла слова Дикона, и они почему-то особенно понравились Колину.

— «Во веки веков»! Неужели? — сказал он и стал глубоко вдыхать в себя воздух, и ему показалось, что с

ним происходит нечто новое и чудесное.

Мери опять подошла к его постели.

— Всякие растения так и спешат выглянуть из-под земли, — продолжала она, — везде распускаются цветы, везде почки, и зеленое покрывало уже почти закрыло все серое. А птицы так спешат вить гнезда, потому что боятся, что уже поздно, они даже дерутся за место в саду… А розовые кусты уже совсем ожили, и в лесу уже есть подснежники… Семена, которые мы посеяли, уже взошли, и Дикон принес с собою свою лису, и ворона, и белок, и маленького ягненка… — Она остановилась перевести дух.

Три дня тому назад Дикон нашел в степи крохотного ягненка, лежавшего подле своей мертвой матери между кустами терновника. Ему не раз случалось находить таких «сирот», и он знал, что надо делать. Завернув его в свою куртку, он принес его в коттедж, положил подле печи и напоил теплым молоком… Теперь же он всю дорогу нес его на руках; в кармане у него вместе с белкой была бутылка молока, из которой он поил ягненка; а когда Мери уселась под деревом и теплый, мягкий ягненок свернулся у нее на коленях, она не могла говорить от радости. Ягненок! Живой ягненок, который лежит на коленях, точно дитя!

Она с увлечением описывала все это Колину, а он лежал и слушал, глубоко дыша, когда вошла сиделка. При виде открытого окна она слегка вздрогнула. Не один жаркий день просидела она, задыхаясь, в этой комнате, только потому, что ее пациент был уверен, что люди простуживаются, если окна открыты.

— Вам не холодно, мистер Колин? — спросила она.

— Нет, — ответил он. — Видишь, как я глубоко вдыхаю свежий воздух. От него становишься сильным. Я буду завтракать на диване, и Мери будет завтракать со мной.

Сиделка ушла, едва скрывая улыбку, чтобы распорядиться относительно завтрака.

Когда Колин уже сидел на диване и на столе стоял завтрак для двоих, он заявил сиделке самым высокомерным тоном, как раджа:

— Сегодня утром ко мне в гости придет мальчик с лисицей, вороном, ягненком и двумя белками. Пусть их приведут наверх, как только они придут. Пусть никто не играет с животными внизу и не задерживает их там. Я хочу, чтобы они были здесь.

Сиделка тихо ахнула и закашлялась, чтобы скрыть это.

— Слушаю, сэр, — ответила она.

— Ты можешь сделать вот что, — добавил он. — Скажи Марте, чтобы она привела их сюда. Этот мальчик — брат Марты; его зовут Дикон, и он чародей: он привораживает животных.

— Надеюсь, что звери не будут кусаться, — сказала сиделка.

— Я тебе сказал, что он чародей, — строго проговорил Колин, — а звери чародеев не кусаются.

— В Индии есть заклинатели змей, — сказала Мери, — и они всовывают головы змей себе в рот!

Когда они позавтракали, Колин спросил Мери:

— Как ты думаешь, когда придет Дикон?

Он не заставил себя ждать. Минут через десять Мери подняла руку.

— Слушай! — сказала она. — Слышишь карканье? — Колин прислушался и услышал хриплое «карр-карр».

— Да, — ответил он.

— Это Сажа, — сказала Мери. — Слушай еще! Слышишь теперь блеяние… тихое такое?

— Да, да! — крикнул Колин, весь зардевшись.

— Это ягненок! — сказала Мери. — Дикон идет! — На Диконе были тяжелые, неуклюжие сапоги, и хотя он старался ступать тихо, они стучали, точно чурбаны, когда он шел по длинным коридорам. Колин и Мери слышали, как он шагал, до тех пор, пока он не миновал завешенную ковром дверь и не вошел в устланный мягким ковром коридор, ведший в комнату Колина.

— С вашего позволения, сэр, — доложила Марта, отворив дверь, — сюда пришел Дикон и его твари.

Дикон вошел, улыбаясь своей широкой, милой улыбкой. На руках у него был ягненок; вслед за ним шагала рыжая лисичка; Орех сидел у него на правом плече, Сажа — на левом, а из кармана куртки выглядывали голова и лапки Скорлупки.

Колин медленно приподнялся, сел и стал пристально глядеть на них, так же пристально, как глядел на Мери, когда впервые увидел ее, но взгляд его выражал восторг и удивление. Дело было в том, что, несмотря на все рассказы, которые он слышал, он все-таки не мог себе представить, что за мальчик Дикон; не мог представить, что его лиса, ворон, ягненок и белки держатся так близко к нему, что почти кажутся частью его самого. Колин никогда в жизни не говорил с другим мальчиком и был так поглощен любопытством и радостью, что ему и в голову не приходило сказать что-нибудь.

Дикон же не испытывал ни малейшей робости или неловкости. Он не испытывал никакого смущения, если, например, ворона, не зная его языка, не говорила с ним, а только смотрела, когда они впервые встретились: все живые создания делали то же самое, пока не узнавали друг друга. Он подошел к дивану и спокойно положил ягненка на колени Колина; маленькое животное сейчас же прижалось к теплому бархатному халату, тыча мордочку в его складки и нетерпеливо толкаясь курчавой головкой о бок Колина. Конечно, никто не мог бы удержаться, чтобы не заговорить!

— Что он делает?! — воскликнул Колин. — Чего ему надо?

— Ему надо свою мать, — сказал Дикон, улыбаясь еще шире. — Я принес его тебе голодным, потому что знал, что ты захочешь посмотреть, как его кормят.

Он стал на колени подле дивана и вынул из кармана бутылку молока.

— Иди-ка, малыш, — сказал он, осторожно поворачивая своей загорелой рукой маленькую белую головку, — ведь тебе этого хочется! — И он сунул резиновый наконечник бутылки ему в рот; ягненок стал жадно сосать.

После этого, конечно, нашлось о чем поговорить. Когда ягненок заснул, на Дикона так и посыпались вопросы, и он на все ответил. Потом он рассказал им, как нашел ягненка три дня тому назад на рассвете, когда стоял в степи, слушая пение жаворонка.

Пока он говорил, Сажа степенно вылетела и влетела в открытое окно. Орех и Скорлупка карабкались на деревья, стоявшие под окном, бегали вниз и вверх по их стволам, а Капитан свернулся клубком возле Дикона, сидевшего на ковре.

Потом они рассматривали рисунки в книгах по садоводству. Дикон знал «деревенские» названия всех цветов и знал, какие именно из них росли в таинственном саду.

— Я не могу выговорить вот этого имени, — сказал он, указывая на рисунок, под которым было написано «Aquilegia», — но у нас эти цветы называются голубки, а вот эти — жабрей, и растут они возле изгородей; только те, что в саду, — крупнее и красивее. В саду есть большие клумбы голубков; когда они распускаются, они похожи на стаи белых и голубых мотыльков.

— Я все это увижу! — крикнул Колин. — Я все это увижу!

— Конечно! Ты должен это видеть! — сказала Мери. — И не надо терять времени!

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒