Логический позитивизм

Логический позитивизм

Существенно новые идеи в философии науки XX в. были порождены позитивизмом 1930-х годов (неопозитивизмом) и постпозитивимом, 1960-х – 70-х годов. Оба течения связаны, в первую очередь, с проблемой осмысления революции в физике начала XX в. Представитель постпозитивизма И. Лакатос в конце 1960-х писал, что в XIX в. скептицизм Юма отступил перед триумфом ньютоновской физики, представлявшейся незыблемым основанием и образцом научного знания, но «Эйнштейн опять все перевернул вверх дном, и теперь лишь немногие философы или ученые все еще верят, что научное знание является доказательно обоснованным или по крайней мере может быть таковым» [Лакатос, 273]. Квантовая механика усилила это ощущение.

Ведущим направлением неопозитивизма стал родившийся в рамках Венского кружка логический позитивизм. Поскольку основными составляющими этого подхода являются позитивизм, эмпиризм и применение аппарата логики, то наравне с этим термином в литературе используется термин «логический эмпиризм».

Согласно известному философу науки Ф.Суппе "логический позитивизм – немецкое движение" (в широком смысле, включая Австрию). В немецком научном сообществе до него господствовали три философских позиции: механистический материализм (механицизм), неокантианство (см. гл. 2 п.2), и маховский позитивизм (т.е. второй позитивизм (см. гл.3, п. 3). Однако возникшие в начале XX в. теория относительности и квантовая механика осознавались как несовместимые со всеми этими тремя течениями философии науки. За построение философии науки, совместимой с новой физикой, а также новой математикой (неэвклидовой геометрией) и бурно развивашейся в начале XX в. логикой и лингвистикой, взялись симпатизирующие махизму группы в Вене и Берлине, лидерами в которых выступили Морис Шлик и Ганс Рейхенбах. Наиболее четко программа логического позитивизма была сформулирована в "Венском кружке" [Suppe, p. 7–12].

«Венский кружок» возник из дискуссий группы интересующихся философией ученых-специалистов (математиков, физиков, социологов), которые собрались вместе в 1923 г. и с 1925 по 1936 г. встречались регулярно раз в неделю в Венском университете. Эти собрания проводились Морисом Шликом (1882–1936)– физиком и философом, который был профессором и заведующим кафедрой философии индук тивных наук, созданной в 1895 г. для Эрнста Маха, которой последний заведовал до 1901 г., а после него кафедру занимал Людвиг Больцман (с 1902 по 1906 г.). Как и его предшественники, Мориц Шлик пришел в философию из физики. Он непосредственно общался с ведущими представителями точных наук – М. Планком, А. Эйнштейном, Д. Гильбертом. В 1917 г. он первым дал философскую оценку теории относительности. Важную роль в этом движении играли интересующиеся философией математики. "Участие математиков усиливало стремление к логической строгости и аккуратности" в философском обсуждении рассматриваемых ими проблем [Крафт, с. 39–40]. Наиболее крупными представителями Венского кружка и логического позитивизма в целом являются Рудольф Карнап (1891–1970), Отто Нейрат (1882–1945), Карл Гемпель (1905–1997) Ганс Рейхенбах (1891–1953). Програмные идеи логического позитивизма были сформулированы в 1929–30 годах[1]. Они интенсивно развивались в Вене, Варшаве, Берлине. "Венский кружок" стал быстро приобретать все более широкую известность, его идеи завоевывали умы философов и ученых, но сам кружок после переезда в США Карнапа и трагической гибели Шлика в 1936 г. перестал собираться и "после насильственного присоединения Австрии к Германии в 1938 г. вообще прекратил свое существование. «Члены кружка рассеялись по всем странам… Однако заданное им направление получило широкое распространение за рубежом, прежде всего в Соединенных Штатах" [Крафт, с. 44].

Для логического позитивизма, как и всего позитивизма, начиная с Конта, было характерно "стремление сделать философию научной. Строгие требования научного мышления должны выполняться философией. Однозначная ясность, логическая строгость и обоснованность в философии необходимы так же, как и в других науках" [Neurath , p. V–VI].

Средства для этого неопозитивисты видели в "новейшей логике". "Новый образ логики нашел завершенное выражение в фундаментальном труде "Principia Mathematica" Рассела и Уайтхеда (1910–1913)" [Крафт, с. 53], в котором была реализована логицистская программа развития оснований математики, сформулированная еще Лейбницем, – "доказательство того, что вся чистая математика следует из чисто логических предпосылок и пользуется только теми понятиями, которые определимы в логических терминах" [Рассел, с. 20]. Логические позитивисты были вдохновлены успехами Бертрана Рассела (1872–1970) в области оснований математики. Новая логика существенно расширяла область логики. Вместе с символикой она обрела такую форму выражения, которая с математической точностью позволила представлять понятия, высказывания и правила их связи[2].

Развивая идеи своего учителя Б.Рассела, Л. Витгенштейн (1889 – 1951) в своем знаменитом "Логико-философском трактате" постулирует "модель" знания "Princpia Matyhematiса" на всю совокупность знания о мире. Эта модель основана на принципах логического атомизма: 1) экстенсиональности (логические связи между предложениями понимаются исключительно как связи по функциям истинности) и 2) атомарности (в основе знания лежат взаимонезависимые атомарные предложения).

К этой логической модели логические эмпиристы добавили эмпиризм. В рамках модели логического атомизма значение истинности элементарных высказываний может быть задано только каким-то внелогическим способом. Витгенштейн указывает на логический атом как на логический предел, о содержании которого ничего нельзя сказать (см. гл. 4). Логические позитивисты приняли другую, родственную махизму эмпиристскую трактовку элементарных высказываний, которую они заимствовали у раннего Рассела: "Если атомарные факты должны быть познаваемы вообще, то, по крайней мере, некоторые из них должны быть познаваемы без обращения к выводу. Атомарные факты, которые мы познаем таким путем, являются фактами чувственного восприятия" [ Цит. по: Швырев, с.18]. Все знание, в конечном счете, сводится к совокупности элементарных чувственно проверяемых утверждений, которые у неопозитивистов фигурировали под именами "эмпирического базиса", "предложений наблюдения", "протокольных предложений".

В логическом позитивизме утверждение имеет значение тогда и только тогда, когда оно может быть проверено на истинность или ложность, по крайней мере в принципе, посредством опыта. "Акт верификации, к которому в конце концов приводит путь решения, всегда одинаков, – говорит Шлик: это некий определенный факт, который подтвержден наблюдением и непосредственным опытом. Т.о. определяется истинность (или ложность) каждого утверждения - в обыденной жизни или науке - и не существует других способов проверки и подтверждения истин, кроме наблюдения и эмпирической науки. Всякая наука (если и поскольку мы понимаем под этим словом содержание, а не человеческие приспособления для его открытия) есть система познавательных предложений, т.е. истинных утверждений опыта..." [АФ, с. 29-30]. Это центральное положение логического позитивизма называется «принципом верификации». Этот принцип утверждал, что все те теоретические утверждения, которые не могут быть посредством логической цепочки рассуждений сведены к эмпирическим утверждениям (т.е. верифицированы), должны выбрасываться из науки как бессмысленные (т.е. кроме значений «истинно» и «ложно» было введено еще одно значение – «бессмысленно». В результате все метафизические вопросы попадали в категорию бессмысленных и отбрасывались. Реализация этой программы пошла по пути замены философской теории познания и гносеологических вопросов о соотношении теории и "реальности" логическими проблемами и проблемами языка[3].

Шлик вторит Витгенштейну – ««мир» – это не «вещь сама по себе», а мир нашего языка»: "Всякое познание есть выражение, или репрезентация (в первую очередь в языке – А.Л.), – говорит Шлик. –... Так что Все знание является знанием в силу его формы (т.е. языка – А.Л.). Именно через форму оно репрезентирует познанный факт... Исследования, касающиеся человеческой "способности к познанию"... заменяются тогда соображениями, касающимися природы выражения, или репрезентации, т.е. всякого возможного "языка" в самом общем смысле... Вопросы об "истинности и границах познания" исчезают. Познаваемо все, что может быть выражено... То, что принималось раньше за такие вопросы («метафизические» вопросы об "истинности и границах познания" – А.Л.)... – бессмысленные цепочки слов... Акт верификации, к которому в конце концов приводит путь решения, всегда одинаков: это некий определенный факт, который подтвержден наблюдением и непосредственным опытом. Таким образрм определяется истинность (или ложность) каждого утверждения – в обыденной жизни или науке – и не существует других способов проверки и подтверждения истин, кроме наблюдения и эмпирической науки. Всякая наука (если и поскольку мы понимаем под этим словом содержание, а не человеческие приспособления для его открытия (как у Маха – А.Л.)) есть система познавательных предложений, т.е. истинных утверждений опыта..." [АФ, с. 29–30]. «Подтвержденные наблюдением и непосредственным опытом факты», о которых говорит Шлик – описываются "протокольными предложениями", на которые переносится центр тяжести всей концепции. «Проблема "протокольных предложений", их структуры и функций есть новейшая форма, в которой философия, или скорее решительный эмпиризм наших дней, облекает поиски последнего основания познания (каковыми для Локка был опыт, а для Декарта – «врожденные идеи» (см. гл. 1.1) – А.Л.)... – писал Шлик. – Поэтому, если нам удастся выразить факты в "протокольных предложениях", без какого-либо искажения, то они станут, наверное, абсолютно несомненными отправными точками знания..., образуют твердый базис, которому все наши познания обязаны присущей им степенью правильности" (выделено А.Л.) [АФ, с. 33–34]. «Очищающая» науку от метафизики процедура верификации (от нем. Verifikation – свидетельство в подлинности, подтверждение правильности) с помощью «протокольных предложений» эмпирического характера лежит в основе всей программы логического позитивизма.

Выдвинутая логическими позитивистами программа была проникнута оптимизмом. "Я убежден, – писал в 1930 г. в статье "Поворот в философии" М. Шлик, – что мы сейчас переживаем решительный поворот в философии, и наше мнение о том, что бесплодному конфликту систем пришел конец, можно оправдать вполне объективными соображениями. Уже сейчас мы обладаем методами, которые делают подобные конфликты в принципе ненужными" [АФ, с.29].

Вот как этот «конфликт систем» разрешался в рамках концепции «языковых каркасов» Карнапа в его статье «Эмпиризм, семантика и онтология». «Языковый каркас» Карнапа – это логически более изощренная форма «языка» Витгенштейна, представляющая науку (скажем физику) как язык. Сходным было и их отношение к вопросу о науке и реальности «самой по себе» – это философский, а не научный вопрос. Науку и реальность Карнап разводит, предлагая «различить два вида вопросов о существовании: первый — вопросы о существовании определенных объектов нового вида в данном каркасе; мы называем их внутренними вопросами; и второй — вопросы, касающиеся существования или реальности системы объектов в целом, называемые внешними вопросами. Внутренние вопросы и возможные ответы на них формулируются с помощью новых форм выражений. Ответы могут быть найдены или чисто логическими методами, или эмпирическими методами в зависимости от того, является ли каркас логическим или фактическим… «Действительно ли жил король Артур?», «Являются ли единороги и кентавры реальными или только воображаемыми существами?» и т. д. На эти вопросы нужно отвечать эмпирическими исследованиями… Понятие реальности, встречающееся в этих внутренних вопросах, является эмпирическим, научным, неметафизическим понятием. Признать что-либо реальной вещью или событием — значит суметь включить эту вещь в систему вещей в определенном пространственно-временном положении среди других вещей, признанных реальными, в соответствии с правилами каркаса… От этих вопросов мы должны отличать внешний вопрос о реальности самого мира вещей. В противоположность вопросам первого рода этот вопрос поднимается не рядовым человеком и не учеными, а только философами… Этот вопрос и нельзя разрешить, потому что он поставлен неправильно. Быть реальным в научном смысле значит быть элементом системы; следовательно, это понятие не может осмысленно применяться к самой системе… Принять мир вещей значит лишь принять определенную форму языка, другими словами, принять правила образования предложений и проверки, принятия или отвержения их… Но тезиса о реальности мира вещей не может быть среди этих предложений, потому что он не может быть сформулирован на вещном языке и, по-видимому, ни на каком другом теоретическом языке» (выделено А.Л.) [Карнап 1959].

Такова центральная концепция одного из ведущих представителей Логического позитивизма Р.Карнапа. Но все варианты логического позитивизма опирались на концепцию протокольных предложений, с которыми, как оказалось, было не все гладко. "В основе развиваемых в рамках логического позитивизма концепций (подробно они изложены в работах Э.Нагеля, Р.Карнапа, К. Гемпеля) лежало предположение о том, что в структуре языка науки можно выделить язык, который состоит только из терминов и предложений наблюдения – так называемый "язык наблюдения". Считалось, что эти предложения обладают следующими особенностями: а) они выражают «чистый» чувственный опыт субъекта; б) они абсолютно достоверны, в их истинности нельзя сомневаться; в) протокольные предложения нейтральны по отношению ко всему остальному знанию; г) они гносеологически первичны — именно с установления протокольных предложений начинается процесс познания" [СЗФ, с. 252].

Но по мере того как осознавались трудности описания с помощью этого языка не только теоретической, но и экспериментальной работы в области физики и других естественных наук, концепция "протокольных предложений" проходила через ряд стадий.

Первая стадия – это стадия "протокольных предложений" "феноменалистического языка", которые мыслились как выражающие "чистый опыт" без какого-либо его понятийного истолкования" (типа "Я теперь гневен" или «Сейчас я вижу зеленое»).

Вторая стадия – понятие "протокольных предложений", выраженных в так называемом "физикалистском языке", фиксирующем пространственно-временные связи (типа "Карл был гневен вчера в полдень"). Последняя, третья, стадия – понятие "предложений наблюдения" "вещного языка", предложения и термины которого обозначают чувственно воспринимаемые вещи и их свойства (типа "Эта точка выше и правее той") [Швырев,1987, с.105–106].

На всех этих стадиях «твердый, несомненный эмпирический базис науки сохраняется. Термины наблюдения заимствуют свои значения из чувственного опыта; этот опыт, в свою очередь, определяется работой органов чувств, а поскольку органы чувств у людей не изменяются, постольку эмпирические термины и состоящие из них протокольные предложения оказываются нейтральными по отношению к теоретическому знанию и его изменению. Как для Аристотеля, так и для Ньютона, и для Эйнштейна листья деревьев были зелеными, а небо — голубым. Протокольный язык этих мыслителей был одним и тем же, несмотря на различие их теоретических представлений. Сохраняется и гносеологическая первичность языка наблюдения: процесс познания начинается с констатации фактов, с установления протоколов наблюдения; затем наступает очередь обобщения результатов наблюдения" [СЗФ, с.252].

Но и на этой стадии не удалось закрепиться. В многочисленных исследованиях к середине ХХ в. было показано, что такого языка в научном познании просто не существует. "Тот слой знания (... тот язык), который выполняет в науке функцию описания эмпирических данных... всегда теоретически нагружен" [Мамчур, с.70], ибо, на что указывал еще Дюгем, большинство измерений в естественной науке, например, такие как сила, масса, электрический заряд в физике, осмысленны только внутри соответствующих теоретических систем (механики, электродинамики), а многие измерительные приборы устроены достаточно сложно и используют различные физические принципы.

Поппер видит основание концепции "протокольных предложений", имеющих чисто эмпирическое происхождение, в сенсуализме локковского типа. Он называет эту концепцию "бадейной теорией сознания", он подвергает сокрушительной критике. "Бадейную теорию сознания" он описывает так: "Наше сознание — это бадья, поначалу более или менее пустая, и в эту бадью через наши органы чувств… проникает материал, который в ней собирается и переваривается… В философском мире эта теория лучше известна под более благородным названием теории сознания как tabula rasa: наше сознание — чистая доска, на которой чувства вырезают свои послания (позиция Локка. – А.Л.)… Существенный тезис бадейной теории состоит в том, что мы узнаём большую часть, если не все, из того, что мы узнаём, благодаря входу опыта через отверстия наших органов чувств; таким образом, все знание состоит из информации, полученной через наши органы чувств , то есть в опыте … В такой форме[4] эта насквозь ошибочная теория еще очень жива" – утверждает Поппер [Поппер, 2002, с. 67]. Это для него позиция "классической эпистемологии" (т.е. эпистемологии логических позитивистов). Поппер противопоставляет ей характерный для постпозитивистов тезис о неизбежной «теоретической нагруженности» «протокольных предложений».

"Классическая эпистемология рассматривающая наши чувственные восприятия как «данные», как «факты», из которых должны быть сконструированы наши теории посредством некоторого процесса индукции…, – говорит Поппер, – не способна учитывать то, что так называемые данные на самом деле являются … интерпретациями, включающими теории и предрассудки и, подобно теориям, пронизаны (are impregnated) гипотетическими ожиданиями (которые, по Попперу, "подобны теориям" – А.Л.). Классическая эпистемология не осознает, что не может быть чистого восприятия, чистых данных, точно так же, как не может быть чистого языка наблюдения, так как все языки пронизаны теориями и мифами. Точно так же, как наши глаза слепы к непредвиденному или неожиданному[5] , так и наши языки неспособны описать непредвиденное или неожиданное (хотя наши языки могут расти подобно нашим органам чувств)…

Высказанное соображение — о том, что теории или ожидания встроены в наши органы чувств — показывает, что эпистемология индукции терпит неудачу даже прежде, чем она делает свой первый шаг. Она не может начинаться с чувственных данных или восприятий и строить наши теории на них, так как не существует таких вещей, как чувственные данные или восприятия, которые не построены на теориях (или ожиданиях, то есть биологических предшественниках сформулированных на некотором языке теорий). Таким образом, «факты» не являются ни основой теорий, ни их гарантией: они не более надежны, чем любые наши теории или «предрассудки»; они даже менее надежны, если вообще можно говорить об этом. Органы чувств включают в себя эквивалент примитивных и некритически принятых теорий, проверенных менее основательно, чем научные теории, и не существует языка для описания данных, свободного от теорий, потому что мифы (то есть примитивные теории) возникают вместе с языком" [Поппер 2002, с. 145].

"В постпозитивистский период, – говорит В. Ньютон-Смит, –... философы крикнули хором: все наблюдения теоретически нагружены. Иными словами, нет никакого нейтрального в отношении теорий языка наблюдения" [СФН, с. 171].

Теперь обратимся к другому слою идей (понятий) логического позитивизма, определяющего его взгляд на структуру теориив эмпирической науке.

В качестве образца науки неопозитивисты приняли математику. Поэтому они исходят из предположения о "дедуктивной природе научных теорий" и «научное знание, согласно логическим позитивистам, строится «через системы гипотез и аксиом». Физический (естественнонаучный) смысл в возникающую таким образом теорию вносит «добавление дополнительных определений, а именно "правил соответствия", которые устанавливают, какие реальные объекты должны рассматриваться как элементы системы аксиом» Только через них исходная «система аксиом получает значение утверждения о реальности». Соответственно, изменения, навязанные новым опытом могут быть произведены или в аксиомах, или в правилах соответствия» [Neurath, p. 311–312]. Т.е. дедуктивно развиваемая теория представляет собой систему логико-математических выражений, включающих теоретические термины, которые посредством «правил соответствия» связаны с «протокольными предложениями» опыта.

Эта концепция структуры научных теорий является была провозглашена Рейхенбахом и Карнапом и стала основой “общепринятого (стандартного) взгляда» (Received View) на теории. "Небольшим преувеличением будет сказать, что фактически каждый значительный результат, полученный в философии науки между 1920-ми и 1950 или использовал, или неявно предполагал этот общепринятый взгляд”, – говорил известный философ науки Ф. Суппе. Согласно этому подходу “научная теория должна быть аксиоматизирована на языке математической логики ... Термины логической аксиоматизации должны быть разделены на три сорта: (1) логические и математические; (2) теоретические; (3) наблюдения» [Suppe p. 10–12]. При этом, согласно данной концепции, «теоретические термины являются лишь сокращениями для феноменальных описаний», а аксиомы «устанавливают отношения между теоретическими терминами» и являются «формулировкой научных законов».

Этот взгляд приводит к резкому разведению (дихотомии) между двумя видами терминов, входящих в теорию, – терминами наблюдения и теоретическими терминами. «Термины наблюдения [6] обозначают объекты или свойства, которые могут быть непосредственно наблюдаемы или измерены, в то время как теоретические термины обозначают объекты или свойства, которые мы не можем наблюдать или измерять, но которые выводятся из непосредственно наблюдаемых».

В 1950-х годах, общепринятый взгляд «стал объектом критических атак... Эти атаки были столь успешны, что к концу 1960-х был достигнут общий консенсус среди философов науки, что “общепринятый взгляд" неадекватен как анализ научных теорий... Сегодня в философии науки сложилась следующая ситуация: “общепринятый взгляд” отвергнут, но ни одна из предложенных альтернатив анализа теорий не получила широкого признания" (в результате “общепринятый взгляд” остался жить, хотя породивший его логический позитивизм к 1960-м сошел на нет) [Suppe, p. 3–4]. Это писалось в 1969 г., но во многом верно и сегодня[7].

С «общепринятым взглядом» на структуру теории сочетается представление, что "конструирование понятий проходит несколько ступеней: сначала на базе исходных понятий конструируются понятия первой ступни, затем на основе первых конструируются понятия более высокой ступени, затем – еще более высокой и т.д…. Таким образом, ряд ступеней, конструируемых этим способом понятий, упорядочен согласно познавательным связям" [Крафт, с. 113–114]. В такой упорядоченности Карнап, подобно Дюгему, выделяет три качественно разных уровня утверждений: 1)эмпирические факты(«наука начинает с непосредственных наблюдений отдельных фактов. Ничто, кроме этого, не является наблюдаемым»); 2) простые обобщения, которые мы можем непосредственно проверить – эмпирические законы, они объясняют[8] факты и используются для предсказания фактов («Наблюдения … обнаруживают в мире определенную повторяемость или регулярность… Законы науки представляют не что иное, как утверждения, выражающие эти регулярности настолько точно, насколько это возможно» [Карнап 1971, с. 43, 39]); 3) общие принципы, которые мы можем использовать, чтобы объяснять эмпирические законы: теоретические законы («Так же как отдельные, единичные факты должны занять свое место в упорядоченной схеме, когда они обобщаются в эмпирический закон, – говорит Карнап, – так и единичные и обособленные эмпирические законы приспосабливаются к упорядоченной схеме теоретического закона» [Карнап 1971, с. 306–307]).

Качественное отличие теоретических законов заключается в том, что они используют теоретические термины, в то время как эмпирические законы включают лишь термины наблюдения. Ответ на вопросы о том, как могут быть получены и обоснованы теоретические законы, Карнап считает «одной из основных проблем методологии науки » [Карнап 1971, с. 306–307]. Процесс их создания ему видится следующим образом.

«Теоретические законы являются, конечно, более общими, чем эмпирические. Важно понять, однако, – говорит Карнап, – что к теоретическим законам нельзя прийти, если просто взять эмпирические законы, а затем обобщить их на несколько ступеней дальше» [Карнап 1971, с. 305]. “Теоретические законы отличаются от эмпирических… тем, что содержат термины другого рода. Термины теоретических законов не относятся к наблюдаемым величинам…. Они являются законами о таких объектах, как молекулы, атомы, электроны, протоны, электромагнитные поля и др.[9], которые не могут быть измерены простым, непосредственным способом” [Карнап, 1971, с. 303–304]. «Как физик приходит к эмпирическому закону? Он наблюдает некоторые события в природе, подмечает определенную регулярность в их протекании, описывает эту регулярность с помощью индуктивного обобщения… Как могут быть открыты теоретические законы? – продолжает Карнап. – Мы можем сказать: «Будем собирать все больше и больше данных, затем обобщим их за пределы эмпирических законов, пока не придем к теоретическим законам». Однако никакой теоретический закон не был когда-либо основан таким образом. Мы наблюдаем камни, и деревья,… замечаем различные регулярности и описываем их с помощью эмпирических законов. Но независимо от того, как долго и тщательно мы наблюдаем такие вещи, мы никогда не достигнем пункта, когда мы сможем наблюдать молекулу. Термин «молекула» никогда не возникнет как результат наблюдений. По этой причине никакое количество обобщений из наблюдений не может дать теории молекулярных процессов.

Такая теория должна возникнуть иным путем (т.е. не методом индукции. – А.Л.). Она выдвигается не в качестве обобщения фактов, а как гипотеза… Из гипотезы выводятся некоторые эмпирические законы, и эти законы в свою очередь проверяются путем наблюдения фактов… Подтверждение таких выводных законов обеспечивает косвенное подтверждение теоретическому закону… Некоторые из этих выводных законов могли быть известны раньше (тогда теория служит их «объяснением». – А.Л.), но теория может также сделать возможным выведение новых эмпирических законов… Если это имеет место, тогда можно будет сказать, что теория обеспечивает возможность предсказания новых эмпирических законов (это Карнап считает «самым важным значением новой теории» – А.Л.)» [Карнап 1971, с. 305–308]. Таким образом, поздний Карнап, Карнап 1970-х гг. четко осознает, что связь между теоретическим и эмпирическим более сложна, чем полагали логические позитивисты второй четверти XX в., теории не выводятся непосредственно из опыта. В качестве решения этой «одной из основных проблем методологии науки», которая явно не решается методом «эмпирической индукции» в духе Ф.Бэкона, он, как и другие поздние неопозитивисты, выдвигает гипотетико-дедуктивный метод[10] (см. п. 1.3.3).

Теперь рассмотрим взгляд логических позитивистов на формы организации полученных знаний. Доминирующим здесь является представление о кумулятивном характере (типе) развития науки. Кумулятивизм как общее понятие отвечает "методологической установке философии науки , согласно которой развитие знания происходит путем постепенного добавления новых положений к накопленной сумме истинных знаний… Эмпиристская версия кумулятивизма отождествляет рост знания с увеличением его эмпирического содержания… Рационалистическая — трактует развитие знания как такую последовательность абстрактных принципов и теоретических объяснений, каждый последующий элемент которой включает в себя предыдущий (в частности, новая теория, включает старую. – А.Л.)» [СЗФ, с. 146]. Деятельность ученого, согласно логическому позитивизму, состоит: "1) в установлении новых протокольных предложений; 2) в изобретении способов объединения и обобщения этих предложений. Наука только добавляет новые факты и законы" [Никифоров, с. 24–25].

Интересным вариантом кумулятивизма, популярным среди логических позитивистов, был «энциклопедизм». В соответствие с описанным выше «стандартным взглядом» «научная теория мыслилась (ими) в виде пирамиды, в вершине которой находятся основные понятия, определения и постулаты (аксиомы – А.Л.); ниже располагаются предложения, выводимые из аксиом; вся пирамида опирается на совокупность протокольных предложений " [Никифоров, с. 24–25]. Наилучшей формой собирания таких теорий-пирамидок им представлялась энциклопедия . Этот термин О. Нейрат «предложил … в противовес термину "система", под которой подразумевается вид тотальной науки, основанной на аксиомах…" [Neurath, p.48, 168], имелось в виду наличие некоей единой, по возможности небольшой, системы аксиом, из которых дедуктивным путем можно вывести все знания (современная родственная программа называется «теорией всего»). Примером системы являлась программа М.Бунге: "Любая историческая последовательность научных теорий (с позиций кумулятивизма – Е.М.) является возрастающей в том смысле, что каждая новая теория включает... предшествующие теории. И в этом процессе ничто и никогда не теряется; по существу, указанная точка зрения предполагает непрерывный рост в виде аддитивной последовательности теорий, сходящихся к некоторому пределу, объединяющему все теории в единое целое" [Цит. по: Мамчур, с. 81]. В противовес такого типа позиции Нейрат, от имени логических позитивистов утверждает: "Наша научная практика базируется на локальной систематизации, а не на чрезмерном преклонении перед дедукцией" [Neurath, p. 232]. "Для защитников эмпирицистской позиции, – говорит он, – абсурдно говорить о единственной и тотальной системе науки… То, что мы называем "энциклопедией"… не что иное как предварительное собрание знаний, не чего-то еще неполного, а тотальность научного материала, имеющегося в распоряжении на данный момент. Марш науки прогрессирует от энциклопедий к энциклопедиям. Эту концепцию мы называем энциклопедизмом" [Neurath, p. 146]. Этот энциклопедизм является формой создания и развития "объединенной науки" путем "кооперации (ученых) в плодотворной дискуссии" (выделено А.Л.) [Neurath, p. 230].Образец такой интеграции они видели в кооперации французских энциклопедистов XVIII в.

Форма организации знаний в виде энциклопедии позволяет ввести более утонченную процедуру «верификации», которая учитывает «тезис Дюгема» о невозможности эмпирически верифицировать отдельную теорию или утверждение (см. гл. 3). Нейрат наряду со старой процедурой верификации, основанной на протокольных предложениях вводит новую процедуру «обоснования». «Если теперь мы найдем, что данное утверждение оказывается в используемой нами энциклопедии или может быть выведено из утверждений этой энциклопедии, – говорит он, – то мы можем сказать, что это утверждение обосновано (valid) для нас. Однако, как уже было показано Дюгемом, Пуанкаре и др. мы не можем сказать об изолированном позитивном утверждению, что оно "обосновано"; это можно сказать только в связи с массой утверждений, к которым это позитивное утверждение принадлежит" [Neurath, p. 160–161]. При этом "истинным" (т.е. положительно верифицированным) является "обоснованное" утверждение, а "ложным" – противоречащее энциклопедии. Кроме того, есть бессмысленные "изолированные" утверждения, которые не могут быть помещены в энциклопедию. "Если мы исключим такие "изолированные" утверждения, – продолжает Нейрат, – мы можем построить энциклопедию, которая содержит только утверждения, которые могут быть взаимно связаны…" [Neurath, p. 161].

Проект энциклопедии как формы восстановления единства познания, создания объединенной науки дополнялся проектомунификации терминологии на базе "физикализма" , понимающего "физику в ее максимально широком смысле, как сеть законов, выражающих пространственно-временные связи" [Neurath, p. 49]. "Нельзя было примириться с тем, что понятийные системы физики, биологии, психологии, социологии, исторических наук не имеют точек соприкосновения, что каждая из этих наук говорит на своем собственном языке… – писал Крафт. – Законы и понятия конкретных наук должны принадлежать к одной системе и находиться во взаимной связи. Они должны быть объединены в некоторую единую науку с общей системой понятий (с общим языком). Отдельные науки являются лишь членами этой общей системы, а языки этих наук – частями общего языка… В качестве такого языка и такой системы понятий Нейрат и Карнап рассматривали прежде всего физику" [Крафт, с. 176–177][11]. То есть под «общей системой» имелся в виду общий язык, а не общая теория в смысле Бунге.

Итак, логический позитивизм (эмпиризм), возникший на пересечении позитивизма, эмпиризма, новой логики и проблем осмысления новой физики и математики, представлял собой весьма сложное явление. В 1960–70-х годах его теснитпостпозитивизм , который подвергает концепции логического позитивизма критике логической (К.Поппер и др.) и исторической (И.Лакатос, Т.Кун, П.Фейерабенд и др.). Изложение основ логического позитивизма (эмпиризма), часто называемого просто «позитивизмом», в этой постпозитивистской критике было сильно упрощено. Основные черты хрестоматийного неопозитивизма: метод верификации, опирающийся на чисто эмпирические протокольные предложения, простые эмпирические критерии истинности отдельных утверждений (то, что у Лакатоса будет подпадать под «джастификационизм») и простая кумулятивная модель развития науки. Усложненные варианты типа «языковых каркасов» Карнапа и «энциклопедии» Нейрата оказываются при этом вытесненными на периферию. Впрочем, ибо они тоже предполагали «протокольные предложения», индуктивные законы и прогрессивное накопление знаний.

Источики

АФ: Аналитическая философия. Избранные тексты. М., МГУ, 1993.

Карнап Р. Философские основания физики. М.: Прогресс, 1971

Карнап Р. Значение и необходимость. М., 1959

*Крафт В. Венский кружок. Возникновение неопозитивизма М., 2003

Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. Б) История науки и ее рациональные реконструкции. В кн.: Кун Т. Структура научных революций. М.: АСТ, 2001; б)М.Ж Прогресс, 1975.

Мамчур Е.А. Проблемы социально-культурной детерминации научного знания. М.: Наука, 1987.

*Никифоров А.Л. Философия науки. История и методология. М., 1999.

ПН: Позитивизм и наука. М.: Наука, 1975.

*СЗФ: Современная западная философия. Словарь. М.: Политич. лит-ра, 1991.

СФН: Современная философия науки. Хрестоматия. (Составление, перевод, вступ. статья и комм. А.А.Печенкина). М.: Наука, 1994.

Тарский А. Введение в логику и методологию дедуктивных наук. М., 2000.

Швырев В.С. Научное познание как деятельность. М.: Политиздат, 1984.

Швырев В.С. Теоретическое и эмпирическое в научном познании. М.: Наука, 1977.

Feigl H. Inquiries and Provocations. Dordrecht, Boston, London. 1981.

LP//IEP: Logical P