Глава вторая

Глава вторая

Соджун теперь служил при дворе. У него были новые обязанности, новые подчиненные. Он быстро обрастал знакомыми, даже водил капитанов других отделений и своего начальника Син Мёна, сына министра Палаты Церемониала, в квартал красных фонарей, где в обществе кисэн[1]за знакомство и вступление в новую должность было выпито море рисового вина. Его любили и уважали за честность, прямолинейность, немногословность и твердость духа. Все эти качества он проявил в первый же день, когда проводил тренировку стражников, не жалея собственных знаний, делясь своими опытом и умением.

Через несколько дней Син Мён пригласил его на тренировку. Спустя несколько минут начальник разозлился и сказал, чтоб Соджун перестал поддаваться и бился в полную силу.

Приятно наблюдать за учебным боем. В нем есть своя красота, гармония, музыка. Как красиво взмывают вверх клинки, ловя блики солнца на своих остриях! Как один из них, словно танцуя, уворачивается от другого. А уж если сходятся, то звук чистый, хлесткий. Движения тела — сильные, чарующие, магические…

Син Мён долго старался наступать, так как подчиненный не желал нападать. Но после своей просьбы ему пришлось крепче сжать рукоять, ибо меч, такой верный в любой схватке, норовил вылететь из рук. За боем наблюдали несколько десятков любопытных глаз. В конце концов, начальник решил обмануть своего капитана. Зашел так, что солнце оказалось за спиной, поймал солнечный блик на лезвие меча и, бросив его Соджуну, рубанул сверху вниз по диагонали. Но клинок со свистом лишь прошил воздух. Справа мелькнула отточенная сталь — не увернуться — и остановилась в нескольких сантиметрах от живота начальника стражи. Тот успел лишь шагнуть назад — для прыжка не хватило манёвренности. Лезвие тут же убралось в свои ножны, и Син Мён посмотрел восхищенно на подчиненного.

— У вас превосходные навыки, капитан, — похвалил он.

Соджун поклонился учтиво и промолчал.

Начальник рассмеялся.

— Я только сейчас понял, почему вы настаивали на тренировочных мечах! — усмехнулся он. — Ведь с таким успехом вы могли бы во мне отверстий всяких наделать, природой не задуманных, не так ли?

Подчиненный вновь склонился перед ним и еще раз извинился. Больше его никто ни ради шутки, ни ради хвастовства не вызывал на бой.

Время шло. Вот уже месяц минул, как Соджун прибыл в Хансон. Он, несмотря на запрет отца, так же был вхож в дом чиновника Пака, который к тому времени был явно не в выигрышной позиции при дворе. Но о политике они при встрече не говорили. Чжонку тоже иной раз приходил вместе с отцом в хлебосольный дом, но отец-то понимал причины сына и посмеивался про себя.

С чиновником Пак Шиу было приятно говорить. Он был начитан, часто путешествовал в молодости, имел в запасе много диковинных историй. Свободно говорил на японском, китайском и даже на монгольском языках. Елень встречала Соджуна с улыбкой. Тому даже стало казаться, что он смирился и готов идти дальше, и жить дальше.

Однажды, провожая его, чиновник Пак Шиу вдруг поинтересовался, что думает об их встречах отец Соджуна. Капитан не сказал правды, ответил весьма уклончиво, дескать, у отца свои друзья, а у него — свои. Бывший советник вздохнул тяжело и тихо сказал:

— Власть обладает самой страшной силой на свете. Ей нипочем ни дружба, ни любовь, ни привязанность. Вы видите мое положение при дворе, не хочу сгущать краски и тем более как-то обидеть вас, но если дружба со мной станет вам в тягость или, не дай бог, камнем, тянущим вниз — не общайтесь с моей семьей.

Молодой мужчина посмотрел на Пак Шиу. Тот, и правда, последнее время был весьма задумчив. И причин своей задумчивости не объяснял. Соджуну было приятно общество бывшего советника. И если в первый день он пришел из любопытства — какой же стала госпожа Елень, — то теперь он посещал дом советника, чтоб хорошо провести время. Поэтому он заверил, что дружба со столь замечательной семьей ему льстит. Пак Шиу улыбнулся в ответ. На том они и попрощались.

Это была их последняя встреча.

Когда Соджун проснулся, отца уже не было дома.

«Куда это его в такую рань понесло, — думал он, одеваясь в новую форму, — еще даже не рассвело».

От слуг он узнал, что министр финансов уже давно покинул дом.

Капитану Королевской стражи некогда было размышлять о причинах поступков своего родителя. Он наскоро позавтракал и отправился к месту службы. Сегодня ему предстояло сопровождать молодого короля в поместье его сестры, принцессы Гёнхе, которая после замужества жила вне дворца. Опаздывать было непозволительно.

Сопровождать короля — какая высокая честь! Какая ответственность! Соджун знал и умел выполнять свою работу: до этого ему не раз приходилось сопровождать губернатора. Еще задолго до выезда торжественной процессии капитан по приказу начальника проехал по улицам, где должен был пройти кортеж короля. Он не вспоминал о вчерашнем ужине и встрече с чиновником Пак Шиу, он не думал о планах отца. Сейчас его голова была занята одним — безопасностью Его Величества короля Танджона.

Потом, шествуя рядом с паланкином короля и глядя по сторонам, он оглянулся на царственную особу и подумал, что король очень молод, немногим старше его Чжонку. Наверняка, груз, лежащий на этих, по сути детских, плечах, был тяжек. Да и после смерти отца и замужества сестры ему, наверняка, одиноко… Капитан только подумал на секунду так, и тут же одернул себя. Король не просто человек. О нем нельзя думать как о простом человеке. Он — избранник Небес! А значит ему все по силам!

Принцесса Гёнхе с радостью и слезами на глазах встретила своего венценосного брата, и тогда маленький король вновь показался Соджуну обычным ребенком, тоскующим по сестре. Капитан с досады на себя за такие мысли даже поправил ножны.

К удивлению, Син Мён отослал его к отцу, сославшись на особо важное поручение, которое нельзя доверить кому-либо со стороны. В дальнейшем капитан Королевской стражи должен был выполнять приказы своего отца, министра финансов.

— Дело государственно важности, — проговорил глава Королевской стражи, — полагаюсь на вас, капитан Ким.

Соджун сам не знал, что содержал в себе свиток, но приказ есть приказ. Придерживая коня, он в считанные минуты домчал до дома.

Министр финансов был не один. Он сидел в окружении чиновников ниже его рангом и о чем-то оживленно с ними беседовал. Когда в комнату вошел сын, старик тут же замолчал. Соджун поприветствовал всех поклоном и передал донесение отцу. Тот сразу сорвал печать и стал жадно вчитываться. Его лицо порозовело, на губах заиграла улыбка, а глаза радостно заблестели.

— Все идет по плану, — сказал он своим гостям, и те облегченно загомонили, и только сейчас Соджун понял, насколько напряженной до этого была обстановка.

«Что-то случилось, что-то произошло», — подумал капитан и посмотрел на отца.

— Ты останешься здесь. Вечером нам предстоит одно дело, — ласково проговорил, улыбаясь, отец.

— Его величество…, — проговорил Соджун.

— Его Величеству мы и должны послужить, и здесь ты останешься как раз из-за этой службы, — твердо заявил отец, и сын с поклоном вышел из комнаты.

Когда солнце село и на Хансон опустилась ночь, отец вновь призвал сына.

— Против Его Величества зреет заговор, и ты, сын, должен будешь сослужить службу нашему королю! — заявил старик.

Соджун опешил и, по привычке, сжал рукоять меча.

— Заговор? Против Его Величества? Какой заговор? — едва смог выговорить мужчина. — И вы молчали? Его нужно спасти!

Он вскочил на ноги, чтоб бежать на выручку монарху, но отец его остановил.

— Его величество охраняет Син Мён, и у него там вся королевская стража, — заявил министр финансов твердо. — Твоя задача, как капитана Палаты Наказаний, покарать изменников страны! Пока они спят в своих норах, нужно наказать их всех!

Соджун никогда не видел своего отца в таком возбуждении. Глаза горели. Сжатый кулак, казалось, демонстрировал всю силу, на которую был способен старик. И вся его поза говорила о правоте, о чести, о любви к родине. И Соджун уверовал в эту правоту! Отец всегда был на стороне короля Сечжона. И сейчас он свято поддерживает малолетнего внука великого правителя.

— Тебе, сын, предстоит доказать свою преданность его величеству, и отстоять имя лучшего мечника Чосона, — напутствовал отец, — не забывай, чей ты сын!

Услышав эти слова, Соджун поклонился и вышел. Во дворе его уже ждали вооруженные люди. Капитан вскочил в седло, его примеру последовали остальные, и небольшой отряд покинул двор министра финансов.

У него был свиток, где значились имена изменников. В окружении стражников он вламывался в чужие дома, где мирно спали люди, и выхватывал предателей из теплых постелей. Большинство тут же хватались за меч, и тогда Соджун, свято верящий в свое правое дело, выдергивал верный клинок из ножен и разил им врагов…

Ему не было равных. Никто не смог противостоять — отцы семейств падали, подкошенные ударом. Брызги крови орошали светлые одежды домочадцев, и как же белый тогда слепил глаза! Соджун никогда не думал, что цвет может быть таким ярким. Ярким его делала кровь — алая на ослепительно-белом. Слуги, вооружившись кто чем, оказывали сопротивление. Мотыги и вилы против луков со стрелами и закаленной стали клинков — безумцы!

Нигде не обошлось без крови. Крики женщин и умирающих резали слух. Сам Соджун весь — с головы до пят — был забрызган чужой кровью. Он напутствовал своих людей, что изменников нужно схватить живыми, дабы те предстали перед королем и всем Чосоном, но кровь лилась рекой. На защиту мужей и детей вставали женщины. В одном из домов Соджун перехватил своей сталью клинок солдата, занесенного над оглушенной ударом матерью семейства.

— Не убивать! — гаркнул командир. — Связать и бросить в хлев вместе с детьми.

— Эта жена изменника мне шпильку в бок воткнула! — скрипнул с досады подчиненный и вновь занес меч.

Соджун рукоятью клинка отбросил назад разъяренного солдата.

— С этой секунды она — раба государя! Если ты готов заплатить деньги за ее голову, то можешь вновь поднять свой меч! — зашипел на него капитан. — Вот только боюсь, у тебя денег на нее не хватит.

Это был третий дом, где кружила кровавая карусель. Соджун стоял во дворе и пытался рукавом стереть кровь с лица. Боли он не чувствовал, значит, это была чужая кровь. Здесь дело было закончено. Отец семейства, оглушенный и связанный, лежал перед крыльцом собственного дома. В нескольких метрах от него, распластавшись по земле, лежало окровавленное тело юноши. Когда солдат забирал меч, мертвые пальцы так и не разжались, не желая отдавать оружие врагу. Пришлось по пальцу разжимать, чтоб выудить из цепкого плена драгоценную рукоять. Пока подчиненный Соджуна выдирал меч из мертвой ладони, мать юноши, связанная по рукам и ногам, рыдая, билась головой о жесткое бедро стражника, в бессилье пытаясь защитить своего ребенка. Солдат отпихивал ее коленом и снова принимался за дело, а мать выла, уткнувшись головой в окровавленный живот сына.

Соджун еще раз посмотрел на тело мальчика. Ощерившись, тот вылетел из-за угла дома с отцовским мечом над головой, от гнева и ярости не видя ничего вокруг. Капитан не успел перехватить мальчишку. Один из его людей поднырнул под меч подростка. Паренек даже не успел ничего понять, а окровавленная сталь в руках умелого воина наискосок прошлась по его груди, разрывая кожу, сухожилия и кости. От боли, объявшей все его существо, он ослеп и оглох, падая на колени под отчаянный крик матери. Второй удар, проткнувший его со спины, он, скорее всего, не почувствовал.

«Ровесник Чжонку, — почему-то подумал с горечью капитан. — Мальчишка совсем».

Он подошел к телу, отпихнул возившегося около него солдата, закрыл детские глаза, которые смотрели невидящим взглядом в ночное небо.

И тут относительное затишье разорвал отчаянный крик. Одновременно с ним неподалеку ввысь взметнулось яркое пламя. Соджун вскинул глаза. Он прикидывал, где же вспыхнул пожар, как тот самый солдат, убивший мальчика, хмыкнул:

— Добрались и до него. Так ему и надо.

У Соджуна почему-то защемило сердце.

— А где это? — спросил он, не отводя взгляда от столба густого черного дыма.

— Так у бывшего советника, у Пак Шиу, жена у него ве…, — но тут горло сжала железная рука командира, а разъяренные глаза загнали все слова обратно в глотку.

— А ну повтори, что ты сказал? — зашипел, теряя рассудок Соджун.

— Пак Шиу…. Жена у него… из Мин…, — кое-как просипел солдат.

Соджун еще не дослушал до конца, а пальцы уже сами разжались, а ноги понесли вон со двора. Его окликнули, но он не оглянулся. Он вскочил в седло своего жеребца и хлестнул его плетью, чего не делал отродясь. Сердце клокотало в горле, голова горела, и руки, сжимая поводья, охаживали верного коня по бокам. Скакун итак летел, не чуя под собой ног, а Соджун боялся одного — не успеть. Какая-то кучка людей попалась ему по пути, но они брызнули в стороны, уворачиваясь из-под копыт лошади.

Чем ближе был дом бывшего советника, тем сильнее пахло гарью. Соджун, едва не зацепившись макушкой шляпы-чжонрипа[2]за поперечную балку, влетел в раскрытые ворота поместья и соскочил на землю, освобождая клинок из ножен. Во дворе почти никого не было. Лишь несколько неприбранных тел на земле. Около одного из них сидел мальчик лет восьми и плакал, зовя мать. Соджун в два прыжка подлетел к ней. Женщина в белом лежала ничком, только по спине черной лентой змеилась коса. У капитана стражи на миг замерло сердце. Он наклонился и осторожно перевернул тело. Черные мертвые глаза его даже немного напугали. Рабыня была молода, но попала под горячую руку, может как раз во время того, как спасалась с малолетним сыном от стражников. Ни капли крови на светлой одежде, лишь в волосах кровь блестела, точно смола.

Соджун выпустил холодное плечо и еще раз окинул двор взглядом. Потом, схватив мальчишку за плечи и, как следует встряхнув, спросил:

— Где все? Где госпожа?

Мальчик мычал, давясь слезами.

— Говори! — заорал капитан.

Мальчонка так и не смог вымолвить и слова, лишь указал куда-то рукой.

Соджун бросился бежать. У бывшего советника было огромное поместье. Этот участок за особые заслуги перед Отечеством его деду подарил еще Ли Сон Ге[3], основоположник династии Чосон, король Тхэджо. И на что на что, а на подарки и наделы он не скупился. У Пак Шиу даже свой пруд был. Сейчас, обегая все это богатство, Соджун готов был проклясть и деда Пак Шиу, и даже короля Тхэджо. И тут ему наперерез из других ворот выскочили вооруженные луками и самострелами стражники.

«Точно, здесь же двое ворот», — вспомнил Соджун и прибавил шаг.

Видимо, он влетел в задние ворота, те, что были ближе к той улице, по которой прискакал капитан. Там были в основном домики для рабов, хлев, конюшня и прочие хозяйственные постройки. А господский дом находился перед парадными воротами, от которых сейчас бежали солдаты и уже накладывали стрелы в налучи. И вот тут-то Соджун услышал и крики, и плач. И тел было вокруг больше.

— Не подойти к ней, где лучники? — орали в помещении.

Соджун еще не видел всей картины, но уже знал одно — она жива. Поэтому, понимая, что не успевает, опережая всего на волосок стражников, он выбросил верный клинок вперед и ударил по первому самострелу снизу вверх. Стрела, сорвавшись с затвора, с визгом влетела в потолочные стропила… как раз над головой Елень.

Тогда Соджун ее и увидел.

Она, растрепанная, словно ей пытались оторвать голову, стояла в оборванном нижнем ханбоке. Чья-то безжалостная твердая рука оставила на оголенном белоснежном плече свой черный отпечаток. Правый рукав был пропитан кровью, но то, как она твердо сжимала в пальцах рукоять меча, наводило на мысль, что кровь на рукаве, как и на белоснежной юбке, принадлежала другому. В левой руке она сжимала серп. И клинок, и серп — в крови. Соджун опустил на секунду глаза и тут же понял, почему она не смогла уйти.

В разгромленной комнате супругов, пропитанной запахом крови и вывороченных потрохов, было все семейство.

Один из близнецов ухмылялся, пытаясь вытащить торчащее из груди древко копья, держась обеими руками за скользкий черенок. Копье было боевым, не рассчитанным на беззащитного человека. Его наконечник вонзился в тяжелый огромный сундук, да так там и застрял. Лишь мертвые руки продолжали держаться за черное от крови древко. С другой стороны, в двух метрах от брата, слева от матери, в луже крови лежал второй старший сын бывшего советника. Его пальцы судорожно сжимали рукоять меча, но сил подняться не было. Прямо за спиной Елень стояла напуганная Сонъи, а малыш Хванге обозлено смотрел на стражников единственным не подбитым глазом. В маленькой ладони он сжимал самый обычный нож.

Соджун еще раз обвел взглядом остатки этой прекрасной семьи, задержал взор на старшем сыне советника, которому не удавалось подняться.

«Не жилец», — подумал он и вздохнул.

Он даже не шагнул навстречу к ней. Он даже не шевельнулся. Он просто вздохнул, как вдруг отточенная сталь клинка в мгновение ока рассекла воздух, остановившись в считанных сантиметрах от его лица — тяжелые стеклянные бусины гыткыма[4] его чжонрипа рассыпались со стуком по полу. Капли холодной чужой крови с острия упали на лицо Соджуна. Сбоку в то же мгновение скрипнула тетива взведенного лука.

— Не стрелять! — заорал капитан стражи. Он опять ударил клинком по луку, и стрела ушла в бок, прошив насквозь бумажную перегородку между комнатами.

— Я сказал не стрелять! — твердо повторил он.

— Капитан, нам не взять ее живой! Она одна здесь всех положила! — закричал какой-то солдат, чье имя Соджун не знал.

— Она моего брата убила! Тварь такая! — заорал солдат справа и бросился было на женщину.

— Я сказал не стрелять! — глухо повторил Соджун.

Тут к нему подошел капитан Сон, командующий отрядом этих солдат. У него была перевязана рука, которая, судя по перекошенной роже, изрядно болела.

— Капитан Ким, что вы здесь делаете? — спросил он.

— То же, что и вы, капитан.

— Насколько мне известно, вы в данный момент должны быть в поместье другого предателя, — прошипел он прямо в ухо нежданному визитеру.

— А вы, я вижу, тут решили порубить всю семью. Не щадя никого? — в тон ему прошептал тот.

— Так и ступайте себе!

— Я не дам вам убить беззащитную женщину с детьми, — сказал, как отрезал Соджун.

— Беззащитную? Беззащитную? Беззащитную?! Да ты верно умом тронулся, капитан Ким! — загоготал капитан Сон, обводя рукой вокруг. — Ее предателя-мужа мы убили сразу, а здесь… Вот здесь! ЗДЕСЬ! На этом самом месте всех положила она! Она ведьма! Женщина не может так биться на мечах. Три человека ее не смогли сдержать! Она вырвалась, отобрала у одного из солдат меч, серп этот… откуда-то взяла и все! Никто подойти не может! Ты видишь, сколько здесь трупов, а, капитан? Сколько? Пятеро, шестеро, семеро и там восьмой! И все от ее руки пали.

Соджун оглянулся на Елень. Она молчала, будто воды в рот набрала, лишь темно-зеленые глаза казались почти черными и зло блестели исподлобья. Молчали и дети.

— Как бы там ни было, я все равно не дам тебе ее убить, — между тем проговорил Соджун, и, подобравшись чуть ближе к капитану, шепнул. — Сколько времени твой отец занимает должность при дворе? А долго ли он просидит на этом месте, если ты сейчас не отступишь? Я ведь единственный сын семьи, неужто отец откажет мне в маленькой просьбе?

Капитан Сон отшатнулся от Соджуна, буравя его тяжелым взглядом.

Соджун, уже зная, что одержал эту победу, обернулся к Елень.

— Госпожа…, — начал, было, он.

— Ты! — тяжелый клинок вновь взмыл вверх и, загудев, остановилось прямо перед лицом Соджуна. — Ты! Собака! Мой супруг так уважал тебя! В этом доме тебя встречали как самого дорого гостя, и вот она — твоя плата! Ты сгоришь в аду! Проклинаю тебя!

Такой он ее никогда не видел. От ее слов, словно отхлеставших его по щекам, ему было и горько, и больно. Он опустил глаза. Смотреть на ее разъяренное лицо, по которому градом текли слезы — по его вине пролитые!!! — сил не было.

— Таких как она не приручить! — подытожил капитан Сон.– Таких убивают на месте!

— Я сам разберусь с этим, — тихо сказал Соджун в ответ и вновь посмотрел на нее.

Она лишь движениями локтей заводила детей себе за спину.

— Госпожа, — начал было Соджун.

— Она рабыня! — закричал капитан Сон, взвыв от боли. — Отгосподствовала!

— Госпожа, — в третий раз начал Соджун, — сейчас самое главное спасти жизнь вам и вашим детям. Бросьте оружие и сдайтесь. Я клянусь, вам сохранят жизни. Если же вы будете стоять на своем, то вы все погибните. Ваши оба старших сына уже мертвы.

Елень бросила взгляд назад, где в луже крови лежал один из близнецов. Пальцы больше не сжимали рукоять меча.

— Хвансу, — кое-как проговорила она. Сонъи заплакала, уткнувшись ей в плечо.

— Я прошу вас, — сказал Соджун, делая шаг ей навстречу. Он чувствовал, как за его спиной напряглись спины и руки солдат, сжимая оружие. — Я клянусь вам, ваши дети будут жить!

— Какова цена словам предателя? — глухо произнесла Елень.

Соджуну пришлось проглотить этот упрек.

— Я клянусь вам, я сделаю все, чтоб вы попали в мой дом, под мою защиту.

— Защиту? — усмехнулась Елень.– О какой защите вы говорите, капитан Палаты Наказаний?

— Вашу дочь не продадут в дом кисэн, а сына не сгноят на черной работе, — твердо заявил Соджун, — клянусь именем моего единственного сына.

В этот миг что-то дрогнуло в темно-зеленых глазах, и напряженные плечи опустились, как и луки, и самострелы за спиной Соджуна.

— А если… вы не сможете… сдержать данное слово? — тихо спросила женщина.

— Моя жизнь в ваших руках, — так же тихо ответил Соджун, а потом усмехнулся: — Смерть мы всегда найти успеем.

Она обвела тяжелым взглядом стоящих вокруг нее солдат, посмотрела на две макушки самых дорогих для нее людей и, разжав сведенные пальцы, выпустила серп. Тот с глухим стуком упал к ее ногам. А потом стала отвязывать рукоять меча от правой руки. Соджун о таком только слышал. Слышал о воинах, которые привязывают к ладони рукоять клинка, чтоб она не выскользнула из мокрых пальцев. Женщин-воительниц он никогда не видел. Когда меч так же упал на пол, перед ней расступились солдаты, и она, прижав две детские головки к своим плечам, покинула дом.

Но как только когда они вышли на улицу, Соджун увидел тело бывшего советника.

— Мой господин! — закричала Елень.

— Отец! — хором заголосили дети, и все трое бросились к телу.

Соджуну пришлось вновь вытащить клинок и вновь остановить солдат.

— Дайте им проститься, — тихо сказал он.

Елень гладила любимое лицо, обливая его горячими слезами, и не было в мире человека несчастней ее. Соджун смотрел на нее, и ему самому было горько и больно, а позади нее, в разрушенном саду горел чайный домик, где совсем недавно так ласково принимали капитана Палаты Наказаний Ким Соджуна…

[1] Куртизанки

[2] Шляпа стражника. В отличие от обычных имеет непрозрачные твердые поля.

[3]Тхэджо (27 октября 1335 — 18 июня 1408) — основатель и 1-й ван (король) корейской династии Чосон, правивший в 1392—1398 годах. Фамилия и имя при рождении — Ли Сонге, изменённое имя — Ли Дан. Монгольское имя — Агибатор. Происходил из провинциальных дворян, был главной фигурой в свержении династии Корё. Отрёкся от престола в 1398 году во время раздора между сыновьями и умер в 1408 году.

[4] Нить крупных бусин. Гыткым крепился лишь к шляпам в форме кат и чжонрипу (шляпа служащего магистрата). По форме и ценности гыткыма можно было узнать достаток дворянина.