ноября 2016

28 ноября 2016

Пришёл я к Артёму Жадину про радиатор спрашивать, а он спит. И ногой так во сне подрыгивает и похрапывает ритмично. Хотел его разбудить сначала, но вспомнил, как он двадцать часов подряд отработал, и не стал.

Думаю: «Может, хотя бы, из уазика на диван, который в ОПУ, перелёг бы», но решил не вмешиваться. Тем более Артёму как раз такой сон хороший приснился, как он бруснику в лесу собирал и нашёл сломанный экскаватор. Сдал его на металлолом, а на вырученные деньги велосипед сыну купил и две бутылки пива. Он как раз вторую бутылку допивал и на третью у жены просить собирался. Ну нельзя мешать человеку.

Ему вообще с тех самых пор мешать нельзя.

Он как двадцать часов отработал, спит всё время и дверь никому не открывает. И трубку телефона не берёт.

Я говорил Артёму, что по трудовому кодексу никто не может его заставить после двенадцати часов ещё работать, но Жадин ответил:

– Боюсь сильно, что меня, если откажусь, уволят. А я не могу так, потому что у меня два ребёнка, гараж на подстанции и ипотека.

– Так у меня то же самое, – ответил я. – Гаража только нет. И жена в декрете. И ребёнок младший больной.

– У тебя – это у тебя, – ответил Жадин.

И остался на вторую смену, хотя даже по инструкциям предприятия запрещено. А в четыре утра, после переключений на подстанции, домой уехал. А утром оказалось, что второй человек для всякой другой работы нужен, а у Артёма восемь часов как раз в графике в этот день стояли. Но добрые диспетчера простили ему восьмёрку и спать отправили. А как только отправили, позвонили Начальнику и говорят:

– Нам сегодня два человека нужно обязательно, а Жадин спит дома и даже не чешется.

– Пусть чешется, – ответил Начальник. – Мы, между прочим, чесались. Бывало, всю ночь в кабаке с девушками всякими проведёшь, а утром из того же кабака сразу на работу. И ничего, и хорошо.

– Но ведь человек не спал всю ночь. Поэтому и отпустили.

– Мы в кабаках тоже не по кроватям лежали. Мы, между прочим, плясали до утра и закусывали. И ничего, утром, как огурчики…

– С селёдочкой под шубой, – добавила робко диспетчер, Марьяна Викторовна Шугливая.

– И грибком маринованным на вилочке, – мечтательно сказал Начальник.

И Марьяна Викторовна, как только услышала, что он смягчился, встала быстро из-за стола и отдала трубку сменщику. А сменщик оказался совсем не тот, не районный, а городской. Но Марьяна Викторовна настолько торопилась уйти, что только шепнула Тиме Крошкину: «Начальник», и убежала. А Тима как взял трубку, задышал в неё сразу и сказал:

– Доброе утро, Всемогущ Всемогущевич. Диспетчер Тимофей Артамонович Крошкин смену принял. Замечаний нет, работа по плану. А на районе диспетчера пока нет, потому что он курит и смеётся в специально отведённом для курения месте специально отведённые для этого сигареты, рядом с огнетушителем, противопожарным ящиком и пожарной сигнализацией.

Начальник только услышал голос Крошкина, разозлился:

– Вы меня больше по таким вопросам не беспокойте.

И положил трубку.

А Тима посидел, подумал, по каким вопросам не беспокоить, и пошёл к папе своему, Шнобелевскому Георгину Валентиновичу.

На самом деле по паспорту папа у Тимы другой, и родила мама его от другого мужчины, но по крови, по взглядам на устройство мира, по убеждениям Георгин Валентинович – самый настоящий папа Тимы.

Пришёл к нему Тима в специально отведённое место для курения, стрельнул сигарету и говорит:

– Тут давеча Всемогущ Всемогущевич звонил. Просил его по «таким» вопросам не беспокоить.

Шнобелевский только услышал о вопросах, сразу засмеялся и на выдохе спросил:

– По каким «таким» вопросам?

– А вот по «таким». Неуютным, зябким, нехорошим вопросам не беспокоить начальника.

Шнобелевский снова засмеялся и снова на выдохе, продолжая смеяться, сказал:

– А мы вообще можем не беспокоить его, никогда-никогда.

Сказал и мизинчиком так пепел с сигаретки сбросил. Он всегда мизинец в сторону отставляет, когда курит, или когда ест что-нибудь вкусное вилочкой.

– Дурак ты, Тима, – говорит Георгин Валентинович. – Не понимаешь ничего ты в оперативных переговорах. Сейчас я всё решу.

И пошёл так уверенно в диспетчерскую, набрал номер начальника, заулыбался в трубку поначалу, подмигнул сыну и, усы подкручивая, что-то ласковое такое напевать стал. Это пока начальник трубку не взял. А как взял, загрустил вдруг Шнобелевский, улыбка сошла с лица, усы повисли, и на глаза набежала влажная такая пелена. Положил он молча трубку и сказал:

– Нет, Тимофей, это не ты дурак. Это мы все дураки, что отпустили невовремя человека домой. Он спать собрался, а производство подвига требует. Мы сейчас оденемся с тобой, сядем на трамвай и поедем домой к Жадину, будем просить на смену выйти.

Крошкин растерялся от неожиданности, растянул губы улыбочкой и спрашивает:

– А на кого мы диспетчерскую оставим?

– Старший диспетчер посидит. Он всё равно целый день в крестики-нолики с начальником участка играет. И в дурака подкидного.

– Это вы в дурака с Марьяной Викторовной играете. На раздевание.

– А это не твоё дело. Маловат ещё поперёк батьки слово в пекло лезть. Собирайся давай. Надевай валенки и пальтишко своё тёплое. Мороз на улице – простудиться можешь.

Поплакал Тима Крошкин, погоревал, но делать нечего: начальник сказал – исполнять надо. Надел валенки, ушанку, пальто с пришитыми к нему варежками. Георгин Валентинович шарфик сыну затянул на шее, и отправились они на трамвайную остановку.

– А почему на трамвае? У нас целых две оперативных машины есть.

– Начальник сказал машины не трогать. Нельзя использовать рабочий транспорт в личных целях.

– Каких личных? Мы же по работе.

– Уже личных. Начальник сказал: или мы поедем на трамвае, или пойдём в такое место, из которого точно не вернёмся. Можно, конечно, на такси.

– Ой, на такси дорого, – возразил Тима.

– То-то и оно.

– У меня денег нет на такси.

– Так и думал.

– И на трамвай нет.

Услышав о деньгах на трамвай, Шнобелевский сначала хохотнул, а потом зубы стиснул и молча пошёл вперёд. В лицо ему летел снег, ветрище раздувал полы его дублёнки, а он всё шёл и шёл, прокладывая путь к трамваю. А Тима шёл за папой, след в след, чтобы не лезть по сугробам.

Так они добрались до трамвайной остановки, Тима стрельнул у папы сигарету, закурил, прищурился, растянул губы в улыбке и сказал:

– Хорошо сегодня.

А Шнобелевский стал считать мелочь, чтобы хватило на проезд за двоих.

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒