НИКОЛАЙ КОЛЯДА. АЛКАШИДРА

НИКОЛАЙ КОЛЯДА

АЛКАШИДРА

Рассказ

Ольга пришла к матери Андрея Ирине Ивановне и с порога заявила:

- Два суда будет сразу, Ырына Ывановна. Один на развод, другой – на раздел квартиры. Третьего суда, на раздел ымущества, не будет. Ымущество моё, потому что у меня – дочкА …

Ольга вместо «и» почти во всех словах говорила «ы». Почему она так разговаривала – Бог знает. Что-то у нее там во рту будто западало. К тому же она, как дефективная, говорила всегда всё сквозь зубы. Будто зубы сжала и выдавливает из себя каждое слово.

Это бесило Ирину Ивановну.

Нет, не так. Всякий раз, когда сноха начинала с ней говорить, Ирина Ивановна отворачивалась в сторону и кривилась, как будто у нее резко зубы заболели. Она, эта Ольга, и правда: своей манерой говорить просто сверлила мозг, идиотка такая.

Национальности Ольга была, вроде, русской, но вот такой был у нее в речи быдляческий сбой. Может, профессия наложила отпечаток: всю жизнь Ольга работала официанткой. Носила подносы много лет, при всех сменах власти – и при Ельцине, и при Путине. То в кафе задрипанном, то в каком ресторане, а если не официанткой, то на раздаче в заводской столовой. Но всегда – на кухне и при продуктах, чем и привлекала мужиков. А чем еще она могла привлечь? Красотой своей, что ли? Ну да.

Вот потому и говорила она: «Ырына Ывановна».

А еще она говорила «сУда» и «дочкА», делая неправильно ударения. А еще она была старше сына Ирины Ивановны, Андрея, на 15 лет. А еще …

И где он ее нашел и подобрал?

А еще – она была просто дура набитая.

Не любила ее Ирина Ивановна за глупость. Такая редкая и лютая дура была эта Ольга – слов нет.

А вот сын Ирины Ивановны, муж Ольги, был просто умница. Ну, просто умнее умного. Всегда Ирина Ивановна им хвасталась:

- Какого я сына вырастила! Ой, какой у меня сыночек золотой! Просто самородок какой-то уральский! Бриллиант! Малахит!

А то, что «малахит» этот сидел в тюрьме два раза, то, что он пил-запивался многие годы, вымогал у нее деньги, дрался, был бандит и вообще, надо сказать, не ангелом был он для всех, а Змеем Горынычем – ну, вот это Ирина Ивановна считала наговорами, ошибками судебного производства, сплетнями завистников и прочее, прочее.

Вот, пришла Ольга, встала у порога квартиры и стала орать. Развонялась, раздухарилась, стала громыхать, и своими «и» и «ы», своими неправильными ударениями, своей старостью, неухоженностью, своим пухлым телом, своими запахами заполнила всю квартиру.

Ирина Ивановна сидела в кресле, в своей уютной, хорошо обставленной квартире. Ей так хорошо было до прихода Ольги. Квартира у нее была с балконом, старенькая «сталинка» с высокими потолками, с лепниной на потолке: широкая и просторная была у Ирины Ивановны квартира. Всю жизнь прожила она в этой двухкомнатной квартире в «Дворянском гнезде» - так назывался этот дом в центре города. Тут всю жизнь селились только самые высокопоставленные люди, только элита города.

Сейчас, правда, в доме остались только внуки и правнуки секретарей горкома и администрации, ну, тех, кто был той самой советской элитой, а еще родственники писателей и поэтов, которых всегда не так много в Дощатове было и потому селились они (точнее – получали квартиры от администрации) именно в этом шестиэтажном, крепко сколоченном доме - строили дом на совесть и в испуге еще немецкие военнопленные, сразу после войны.

Дом всегда считался буржуйским, а сейчас и подавно: квартиры в нем стоили, как вертолет или шикарная яхта. На первом этаже сидела злая собачка, консьержка. Посторонних и вообще никаких наркоманов в подъезд она не пускала, никто тут не гадил по углам у лифта, все тут было чинно и благородно во все времена. Как говорили в советское время: «Тут жила номенклатура».

Ну, вот. Ирина Ивановна сидела в старинном кресле и боялась пошевелиться, а Ольга бубнила и бубнила, кричала что-то там, в коридоре, то тихо, то громко кричала, но без остановки, как советское кухонное радио.

С утра Ирина Ивановна уже побывала в парикмахерской. Там ей сделали прическу, маникюр, массаж лица, вообще - привели её в порядок в полный. Макияж был незаметный, но был, а как без него? Всё-таки, шел Ирине Ивановне 55 годик, как не крути, и потому чуть-чуть себя каждое утро надо было «ремонтировать». Она только-только вышла на пенсию, успела до повышения возраста выскочить: «Вот ведь повезло, заразе!» - так говорила про нее Ольга своим подружкам-официанткам.

До пенсии Ирина Ивановна работала стоматологом. Зарабатывала очень приличные деньги во все времена, была три раза замужем и всех мужей схоронила. Почему-то они не очень долго жили на свете. Первый был инженер, еще в советские времена, потом заместитель начальника райздравотдела, в перестройку, и последний - директор овощебазы, это уже ближе к нулевым. И теперь она была одинока, а точнее – совершенно свободна для начала серьезных отношений.

А отношений страстно хотелось.

Все ее подруги как-то давно уже обабились, превратились в старух, в таких вот гнусных бабок у подъезда. А Ирине Ивановне всё было мало. Ей так хотелось жаркого, молодого мужа, с которым вовсе не обязательно выходить на улицу и показывать его – вот, мол, полюбуйтесь, какого я подцепила.

Нет. Зачем мужика показывать всем? А ведь так делали и делают все бабы, дуры: будто строевого коня на выставке продают, выводят в театр, на тусовки. Зачем ей это? Еще сглазят. Народ у нас такой завистливый и глазливый – жуть.

Нет.

Ей хватило бы прекрасного тихого и спокойно мира с этим молодым и сильным мужем в своей квартире. На этих ста квадратных метрах они бы прекрасно ладили и чудесно бы жили. Весело, задорно, совсем по молодежному. Как в кино бывает.

А что? Сколько там осталось? Да ну, что говорить. Огня надо было ей прибавить в жизнь, огня. Так хотелось огня – безумно. Безумно хотелось горячих, жарких ночей, а не быта вонючего вдвоем, не горячих щей на обед, не штопки и стирки носков, а хотелось романтического счастья при свечах.

И вот, наконец, теперь её бессонные ночи в интернете вылились во что-то осязаемое и значимое, во что-то основательное, во что-то интересное до невозможности.

Она нашла.

Она нашла на сайте знакомств то, что искала.

Ирина Ивановна сегодня ждала гостя, а совсем не эту идиотку грязную Ольгу. Какого черта приперлась? Вот ведь, глупая, и зачем она открыла ей дверь? Ну, потому что подумала, что это он пришел, он. А должен был прийти молодой и симпатичный парень, абхазец, ему 28 лет, его зовут Бенар.

Боже.

Имя-то даже какое-то изумительное, сексуальное, жаркое.

Ирина Ивановна уже несколько раз разговаривала с ним по телефону и каждый раз, слыша в трубке этот молодой, чуть со взрослой хрипотцой, голос, таяла, а еще она с ним по скайпу связалась – ну, надо же было всё проверить, а не просто так сразу, сходу звать в гости кого-то. Надо всегда осторожным быть – этому научила жизнь Ирину Ивановну. Кругом полно нищебродов, готовых обмануть и кинуть на бабки.

Именно к его приходу, к приходу Бенара, Ирина Ивановна прибрала квартиру – впрочем, не сама, у нее была домработница, приходящая дурочка с Украины Галя. Она и варила что-то, и убирала. Ну, Ирина Ивановна могла себе домработницу позволить: и пенсия у нее была приличная, да и кое-что было закопано в загашниках на черный день жизни. Спасибо надо сказать и инженеру, и замрайздравотделу, а еще и директору овощебазы – уходя в могилу, не унесли они всё с собой, нет, не смогли. Кое-что Ирине Ивановне оставили и на жизнь светлую, и на черный день. Молодцы. Светлая память. Каждый родительский день Ирина Ивановна на такси с цветами ездила к ним на могилы. Плакала там.

Да, черные дни её пока не пришли. Все бриллианты и золото были хорошо спрятаны в квартире, в книгах. Там, за зеленым тридцатитомным собранием сочинений Диккенса, стояли шкатулки (эти тридцать томов были в каждом уважающем себя советском семействе – для мебели; никто это не читал, но они стояли). А еще в восемнадцати томах коричневого Горького было засунуто несколько сотен долларов и евро – тоже на черный день. Потому что Ирина Ивановна не любила играть с государством в азартные игры, не доверяла Сбербанку. И потому всё хранила дома.

Иногда Ирина Ивановна забывала, в каком именно томе буревестника великой революции спрятаны западные деньги, и ей приходилось листать книги, рыться в них, натыкаясь на знакомые со школы картинки и названия произведений: «Старуха Изергиль», «Сказки об Италии», ну и, конечно, великий «Буревестник»; все герои со своих страниц звали прочитать их, снова и снова, как в детстве. Но не до того было Ирине Ивановне.

Листать Горького в последнее время приходилось часто и был он очень нужен, но не как писатель: курс доллара и евро неизменно росли, и потребности Ирины Ивановны тоже не падали. Надо было укладку, надо было в Таиланд отдохнуть, надо было подтяжечку … Да мало ли чего надо молодой, в самом соку, бабёшке?!

А она была в соку. Она была неотразима. Такой она себя видела.

Стоя посреди квартиры, как памятник, в китайском халате с райскими птицами, она рукой, перстом указующим, приказывала Ганне-Гале, девушке с окраины России:

- Там пыль! Вы что, не видите? Там уберите! Там порядок нужен!

Она никогда не тыкала прислуге. Во все времена она была с этими уродами обходительной и вежливой. Но строгой, конечно. А как без этого? Без этого с ними, утырками, никак.

Да что говорить: Ирина Ивановна всегда была ухоженной, красивой, молодой. А сегодня особенно. Она сегодня ждала гостя. Она так долго выбирала и подбирала этого чудесного, красивого, изумительного гостя.

Это было то самое, что ей давно надо было. Сын гор Кавказа. Или как там это у классиков? Да не важно. Берон, короче. То есть, Бенар.

Он был не очень образованный, но ему нужен был старший друг, который покажет ему жизнь, научит его ориентироваться в мире, отличать добро и зло, белое и черное. Она могла бы это сделать.

Да что говорить! Она сделает это с удовольствием. На правах старшего товарища, да. И что тут скрывать? Да, она старше. Но как нужна подмога этим молодым, как им нужен какой-то костыль, на который они могли бы опереться в трудную минуту в большом и страшном городе, когда ты спускаешься с горы и ничего, кроме стада овец, не видел, а тут – асфальт, дома, туалет с унитазом в квартире … Ему же все надо показать, бедному, этому Бенару, Бенарчику ... Показать всё. Научить, да!

Ну да, она понимала, что всё это будет стоить денег – и что? И куда их копить, куда откладывать? Ведь всю жизнь откладывала – и вот, пришло время (нет, нет, не черные дни!), а просто пришло время, чтобы потратить эти деньги.

Ну, не Ольге же этой придурошной их отдавать.

А Ольга всё стояла в коридоре, и всё орала и орала, ругалась и рыгала эти грязные какие-то свои слова – о, деревня!

Какое село все эти Ольги.

И что в ней нашел сыночка? Не понятно.

Но Ирина Ивановна никогда ничего сыну не указывала – живи, как хочешь.

Сына Ирина Ивановна родила между мужьями.

Когда умер инженер, Ирина Ивановна какое-то время (недолго) была одна, и там получился роман с одним зуботехником в клинике, где она работала – ай, чего вспоминать? Роман был мимолетный, зуботехник вскоре уехал за счастьем в Москве и там спился, и вряд ли знал, что у него в каком-то Дощатове есть сын. Смешно вспоминать, но зачали сына они после смены, в зубоврачебном кресле, спонтанно, бегом-бегом - как-то так … Ну, не могла она Андрею про это, про биологического папу, рассказать, но всегда улыбалась, вспоминая тот вечер после смены, когда в клинике никого не было и когда они – это самое, ну, понятно, да или нет? Как мы смелые были по молодости, ужас!

Ольга замолкла на минуту и стояла, ожидая каких-то действий от Ирины Ивановны.

А Ирина Ивановна представляла: вот, вот, по лестнице идет Бенар и сейчас он позвонит в дверь, а тут такое. Ну, совсем не к месту, что называется, припёрлась эта любимая и дорогая сноха.

- Олечка, - сказала Ирина Ивановна. – А что произошло? Вы не могли бы не частить так словами, я ничего не понимаю … Для меня весь ваш монолог, и вообще всё - превращается в какой-то белый шум …

- Белый шум, да?! – взвилась Ольга. Она уже вошла дальше в квартиру, не разуваясь, и встала в комнате грязными своими дешевыми сапогами на дорогой ковер на полу, и всё теребила ручку своей тоже дешевой сумки. Она вся была какая-то дешевая, всё у нее было куплено на Кировском рынке или в магазине «Экономаркет». – А вы не знаете ничего, да? Он пьет, запивается ваш алкашидра!

- Кто пьет? Кто алкашидра? Олечка, вы такие слова непонятные говорите, что я …

- Ваш сыночек – алкашидра! Вот кто пьет! Он пьет неделями, месяцами, он дошел до того, что уже работает вон, у драмтеатра на аллейке в костюме жирафа! Ходит, с людями фотографируется!

- Какого жирафа? Какого драмтеатра? Что вы несёте, Олечка?

- Такого жирафа, такого драмтеатра! – кричала Ольга. – Он дошел уже, уже ходит, у людей рубли сшибает, детей в костюме жирафа пугает!

- Олечка, перестаньте кричать …

- Перестаньте кричать?! Я перестану! Только у меня дочкА, - снова ударяя на «а» в этом слове, закричала Ольга. – Мне ее кормить надо, ей в школу в этом году, мне ей надо форму, одежду какую-то в школу, ранец и учебники купить! И пенал еще!

- И пенал, да? – спросила задумчиво Ирина Ивановна, вспомнив, что у нее в детстве была такая деревянная коробочка с цветными карандашами.

- Да, и пенал! – прокричала Ольга и тоже вспомнила, что у нее была такая коробочка желтенькая, светло-желтенькая, с карандашами «Кохинор». Правда, сейчас детям не надо пеналов покупать, надо купить лучше некий «гаджет», но для красного словца Ольга сказала про пенал. – А он ходит, в жирафа наделся!

- Оделся, - поправила ее Ирина Ивановна и слегка сморщилась: она так не любила, когда люди неправильно употребляли слова. – Олечка, я ничего не понимаю. Вы ступайте, а? Ко мне сейчас серьезные гости должны прийти, а я тут с вами …

- Да вы воздействовать на него должны! Вот что вы должны сделать, Ырына Ывановна! Воспитать его должны, вот что, а не гости! – Ольга кричала и кричала, и махала в воздухе - и руками, и сумочкой, сильно махала сумочкой, будто хотела ударить тёщу.

- Ну, что же его воспитывать? Ему 30 лет, миленькая моя, - мягко, но твердо сказала Ирина Ивановна. – А вам за 40. Как я его, по-вашему, должна воспитывать? Чем? Может, вы сами разберетесь между собой, зачем меня впутывать? У вас своя жизнь, у вас своя семья, у меня своя, - Ирина Ивановна перешла на банальности, чтобы как-то этой дуре объяснить, что вот-вот гости должны к ней прийти и ей совсем не с руки с ней разговаривать.

- Хорошо, я разобралась уже, - Ольга сбавила тон, перестала кричать, стала говорить тише, думая, что так более угрожающе звучат её слова. – Всё. Развод. Квартира не пополам будет. И вещи мои. И мебель. И стиралка. И всё.

- Ну, как это? - возразила Ирина Ивановна. – Квартира моя, вообще-то. Я ведь ее Андрею покупала. Да и всё остальное – тоже. Вы же к нам в семью, Олечка, с узелком пришли, забыли?

- Не забыла. Не забыли! У меня ребенок, а значит – и посуду он мне всю и всё отдаст!

- А он где будет жить?

- У вас, мама! - Ольга снова заплакала, снова переложила сумку из руки в руку, будто для замаха.

Если бы Ирина Ивановна сейчас прошла к собранию сочинений Горького и вынула бы застрявшие там тысячу евро, которые между «Жизнью Фомы Гордеева» и «Сказками об Италии» лежали и отдала бы Ольге, то Ольга бы замолчала и ушла. Уже не раз это было проверено.

Но не сегодня.

Когда началась, начиналась новая жизнь у Ирины Ивановны, когда приличные, надо полагать, расходы будут с Бенаром – тут ходить к Горькому нельзя было. Ведь надо же Бенару пыль в глаза пустить. Подарки сделать. Отмыть его, постричь, нарядить в красивую одежду. Это всё расходы, это всё денежек стоит.

Ирина Ивановна уже видела, она видела под корочкой грязи по скайпу, как можно этого прекрасного мальчика привести в порядок, как и что с ним можно сделать, как причесать, как приодеть ...

Нет, не сделала она шаг к книжной полке в этот раз. Твердо стояла она и ждала, чтобы Ольга ушла – всем видом своим она показывала: катись-ка ты колбаской по Малой Спасской, крути педали, пока не дали, вали отсюда, пока асфальт не нагрелся, по холодку - не выгорит у тебя в этот раз ни-че-го.

И когда Ольга поняла, что не выгорит, когда поняла она про асфальт и про педали, когда повисла пауза и когда Ирина Ивановна посмотрела с улыбкой на Ольгу – мол, ступай, - тут Ольга принялась оскорблять тёщу по-настоящему. Слов не подбимрала, потому что девушка она была простая: и как на ней Андрей женился – непонятно. Ну, по пьяни, поди. А простые люди помнят свое деревенское воспитание, вот его Ольга и выдала:

- Это всё ты, старая сука, виновата! Да, ты! Больше никто! Ты ему деньги суешь на пропой, чтоб он только отстал от тебя и сюда не приходил!

- Так, полегче, милая, - попыталась урезонить ретивую сноху Ирина Ивановна. – Полегче, прошу. Вы не на базаре и не на конюшне, а в приличном доме …

- Да! Я видела в его телефоне, что ему от тебя, идиотка старая, приходят деньги!

- Олечка, - всё пыталась интеллигентно закончить разговор Ирина Ивановна. – Милая Олечка, ну, полегче, прошу …

Но Ольга уже сорвалась с катушек, прошла еще дальше в комнату и принялась кидать в Ирину Ивановну подушки, книги с полки хватала, всё, что ей под руку попадало, летело в Ирину Ивановну, и той пришлось ойкнуть и забаррикадироваться за дверью на кухне.

- Он еще и блядует от меня, жирафа проклятая! – кричала Ольга, кидая всякое в стеклянную дверь, за которой стояла Ирина Ивановна. – Я видела в его телефоне! Я всё там увидела! Ладно бы пил только, он еще и заразу мне какую принесет от своих проституток! Вот он в кого! Весь в мамуську в свою! Она такая же старая сука! И никто меня не пожалеет! А ей, старой козе, насрать на внучку!

И тут, как водится в хороших пьесах, в дверь позвонили. Ни раньше, ни позже.

Ольга замерла. А Ирина Ивановна выскользнула в коридор и быстро стала говорить:

- Олечка, давайте перенесем наши разговоры на потом, а? Я вас очень прошу. У меня очень, очень важная встреча назначена. Просто жизненно важная встреча, понимаете? Нет, вы не понимаете, Олечка, что такое важная встреча …

- Какая встреча?!

- Такая встреча. Ступайте уже, - Ирина Ивановна прошла ко входной двери, начала щелкать замками и подумала: «Вот ведь дура, зачем я ей сразу дверь распахнула, надо было в глазок посмотреть, а я – дура. Ну, я ведь думала, что это Бенар пришел …»

Открывая дверь, Ирина Ивановна представляла: вот, вот, стоит у порога хачик ее красивый, абрек сексуальный, молодой, стоит с цветами в руках, он хоть и дурачок необразованный, но, поди, догадался, идя на свидание, букетик заморенных тюльпанчиков хотя бы прикупить, да и к тому же она женщина, ей не пристало встречать гостей, которые без цветов в ее дом приходят …

Она представила Бенара с цветами и вдруг ей стало всё равно: пусть эта сучка Ольга устраивает тут, что хочет, пусть орет, визжит, беснуется, главное сейчас было – чтобы у дверей засияло бы солнце. Да. Абхазское горячее солнце.

- Да будьте вы прокляты! – продолжала орать Ольга. – Только я вам сказала, я предупредила, я тебе сказала, Ырына Ывановна, два сУда сразу будет, и пусть живет у тебя твоя алкашидра!

- Хорошо, хорошо! – щелкая замками, соглашалась Ирина Ивановна: только бы она заткнулась, эта милая гнида сношенька.

Она распахнула дверь.

И правда.

Да.

На пороге стоял Бенар.

У него были крепкие, но дешевые духи, и они сразу ударили в нос Ирине Ивановне – и это еще более подогрело ее, она еще более влюбилась в него, а она была уже влюблена после тех многих телефонных звонков с хихиканьем и шуточками, после того сеанса по скайпу – она спать не могла, думала о нем, и все скатывалась к краю постели, поглаживая простынь, представляя, что тут лежит он – волосатый, сильный, жилистый, красивый …

Он пах. Дёшево, но пах.

Цветов у него в руках не было.

Ну и что? Зато пришел.

- Добрый дэнь, - сказал Бенар.

У него был легкий акцент и такие, ну прям такие блядские глаза, он просто раздевал этими глазами и щупал, это с первой секунды поняла Ирина Ивановна, почувствовала даже, как от его глаз пуговка на бюстгалтере у нее отстегивается. Вот ведь собака какая кавказская. Какая собака, а? Милый …

Глаза у Бенара шарили не только по пухлой фигуре Ирины Ивановны. За тётей у порога его глазки кавказские сразу всё увидели, всю обстановку в квартире, а нос его горбатый сразу почувствовал запах освежителя, которым всю квартиру провоняла перед его приходом Ирина Ивановна, и он до сих пор не выветрился, несмотря на то, что пришла эта гадина Ольга и своей вонью всю квартиру сразу заполнила.

Цветов в руках у Бенара не было. У него ничего в руках не было. Тортика тоже не было.

И не надо.

Главное – сам пришел.

А всё остальное - не важно.

Так думала Ирина Ивановна.

- Ну, вот, я же говорила, - сказала Ольга громко. – Пришел к ней ебаришка штабной, как и водится. А чё вы хочете? Яблочко от яблони недалеко падает. Я же говорила?! – всё так же вместо «и» произнося «ы», кричала Ольга, расхаживая по комнате и разыскивая свою сумку, которой она запулила недавно в Ирину Ивановну и теперь - потеряла.

- Оля, выйдите отсюда вон, наконец, - строго сказала Ирина Ивановна, пропуская в коридор Бенара. – Извините, Бенар, у нас тут недоразумение, она сейчас уйдет, это соседка зашла с верхнего этажа, скандалистка …

- Нет, не с верхнего, а с нижнего, Ырына Ывановна, - захохотала Ольга. Тут она нашла свою сумку и двинула в коридор, потому что поняла, что: всё – ловить нечего. А пар она уже выпустила и чего уж теперь орать или требовать – бессмысленно это.

К тому же Ольга сразу поняла, увидав чернявого малыша в дверях, что тут такое Ирина Ивановна затеяла. Ольга тоже была женщиной, хоть за корочкой грязных забот и забыла уже о том, как клеить и принимать мужиков. Но тут ей сразу стал ясен расклад: кто кого кадрит и как.

- Шта? – спросил Бенар, улыбаясь белозубой улыбкой. Он смотрел то на Ольгу, то на Ирину Ивановну, словно выбирая – а с кого начать?

- Да чтоб вы все сдохли, - сказала Ольга просто.

Теперь они все втроем стояли в узком коридоре, лицом к лицу, сбились в кучку, словно места им не хватало в огромной квартире.

– Да чтоб вы все провалились, - продолжала Ольга уже беззлобно и стала похожа на эту хохлушку Ганну-Галю. Глядя то на Бенара, то на Ирину Ивановну теперь, когда она близко встала, когда она улыбалась, стало видно, что у нее справа и слева не было по одному верхнему зубу. – Да чтоб вас всех разорвало, - продолжала без крика свои проклятия Ольга. – Да чтоб вы все провалились, вместе со своим сыном чтобы ты провалилась и чтоб вся ваша квартира, и ваша жизнь, и этот чурка тоже – чтоб провалились! А я буду стоять и смотреть, и радоваться на вас у края пропасти у вашей!

« - Какую-то пропасть Ольга придумала … Какая пропасть? Прям поэт, писательница, идиотка», – думала Ирина Ивановна, не глядя на сноху.

Но для Ольги так сказать - было красивее, а не просто кричать проклятия. И тут она поменяла ударение в слове. Вместо «разорвало», сказала «разОрвало»

«Ну, что за бред?» - подумала Ирина Ивановна, продолжая улыбаться.

Тут Ольга Бенара толкнула, не убоясь, вышла из квартиры и дверью входной хлопнула.

- Не обращайте, - обрадовавшись, закудахтала Ирина Ивановна. – не обращайте ... Проходите в комнату, Бенар. Нет, нет, разуваться не надо, проходите, сюда, сюда садитесь, у меня немного, ну, совсем немножко - бардак, но вы не обращайте ...

- А тапочки нету? – спросил Бенар. Опустив голову, он посмотрел на свои туфли с загнутыми носками и на белые носки – на улице было слякотно, была весна.

- Умоляю, ради Бога, не утруждайтесь, Бенар! – Ирина Ивановна порхала бабочкой по квартире, подхватывая разбросанные Ольгой подушки, книги, и устанавливая их на место, или заталкивая ногой под диван. – Прошу вас, проходите, садитесь, Бенар, сейчас будет чай и всё остальное …

Про чай она только что придумала, а про «всё остальное» она надеялась, что оно сразу же будет, на первом свидании – а чего тянуть? «Мы взрослые люди», - думала она.

Бенар прошел в комнату, огляделся, всё так же сохраняя на лице полуулыбку идиота, которая была не наиграна, не придумана, а просто была, потому что Бенар и был идиотом.

Ирина Ивановна указала ему на диван жестом королевы – мол, садитесь, то есть, ложитесь, то есть, располагайтесь.

Бенар сел, и она села рядом, полубоком, чтобы покрасивше, поинтеллигентнее было бы, села, бесконечно поправляя рукой прическу то одной рукой, то другой, и Бенар сразу увидел все ее кольца, а еще сережки, да и вообще – ему сразу в этой огромной квартире понравилось.

- Это соседка, грубая очень, ну, знаете ведь – такая вот, работяжка, - начала светский раут Ирина Ивановна, прям – салон Анны Павловны Шерер. – Ну, они все грубые, эти люди, работающие на стройках, которые подметают дворы, которые подъезды моют – ну, вы знаете их, да?

- Знаете, да, - ответил Бенар с улыбкой, и вспомнил всех своих родственников, которые этим и занимались – и стройками, и дворами, и подъездами.

Бенар работал в шаурмячной вот уже два месяца, как приехал сюда после того, как его брат зазвал на вольные хлеба и красивую жизнь из Абхазии в Россию. Но красивая жизнь в киоске на углу ему не понравилась, и он решил попытать счастья на сайте знакомств. Да так удачно всё вышло: с первого же захода ему попалась Ирина Ивановна. Были и другие сикухи, которые залипли на его фотографию и писали ему письма, присылали смайлики и котиков, но ведь понятно ежу, что от них, от сикух, никакого толку, кроме визга, Бенар не видел, не ждал. Ну, это же ясно ему, да и любому, сразу было.

- Ну да, соседка, - продолжала светскую беседу Ирина Ивановна. – Я её – да? – затопила … Она внизу, правильно, живет, а я перепутала и сказала вам, что вверху. Кран прохудился на кухне, она и нервничает. Не обращайте. Ну? Как вы, Бенар?

- Кран? – спросил Бенар.

- Кран, Бенар, - ответила всё с той же улыбкой Ирина Ивановна.

- Я могу сдэлать, - сразу предложил Бенар.

- Да что вы! – расхохоталась Ирина Ивановна. – Прекратите! Вы ведь – да? – в гости пришли, а не краны тут мне ремонтировать! Да?

Ирина Ивановна любила эту присказку, у кого-то научилась, от кого-то пристало говорить после каждых трех слов «да?» с вопросом. Словно всё время поддержки этим «да?» с вопросом спрашивала, вымаливала, угождала: «Я ведь правильно говорю? Да? Да? Да?».

- Да, - сказал Бенар и сел, широко раскинув, раздвинув ноги.

Так всегда сидят те, кому хочется показать своё, как бы это помягче сказать, хозяйство. Да. Не ножку на ногу, эдак в уголочек дивана, зажав свое достоинство между ног, а именно так, широко разведя колени в стороны, чтобы показать и ляжки, и лытки свои, туго обтянутые турецкими джинсами, и всё своё.

- Ну как вы, Бенар? – снова переспросила Ирина Ивановна и снова поправила лихую прядку волос, которая вроде бы как невзначай падала и падала на лоб. Но падала она не случайно. На деле Ирина Ивановна так задумала вместе с парикмахершей Ириной – чтобы была некая игривость в лице, эта вот на лбу прядочка падающая.

- В смысле? – переспросил Бенар, непрестанно вертя головой – ему всё больше и больше нравилась эта квартира, которая совсем не походила на его саклю в ауле.

- В смысле – как вы дошли до меня?

- Дошел вот. Ага. Хороший квартира у тебя, ага …

- О, да! Хороший! – рассмеялась Ирина Ивановна.

Ей так нравилось, что он, малыш, пацанчик эдакий, не мог говорить правильно по-русски. Ну да, она его научит, а зачем еще она нужна?! Конечно, научит.

Ирина Ивановна смеялась, нога на ногу сидела, и не боясь, открывала рот при смехе.

Она не боялась зубы показывать, потому что в отличие от всех русских, у Ирины Ивановны все зубы были не свои, а вставные, фаянсовые, фарфоровые, белые. Кто-то про такие говорит: «Как крышка унитаза». Но это от зависти. А она, смеясь, не боялась показывать все тридцать три своих-не-своих вставных.

Она на зубы Бенара давно обратила внимание. Еще по скайпу. Вот ведь зараза, вырос на навозной куче, а зубки были – потрясающе чистые и красивые.

В силу профессии своей бывшей, Ирина Ивановна всегда в человеке прежде всего оценивала зубы.

- О, у него зубки ровненькие! – говорила она о ком-нибудь и это означало: он хороший человек. Выбор на Бенара пал по многим причинам, но и в связи с зубами тоже.

Она смотрела, насмотреться не могла.

Какой красивенький, собака. Какая лапа, а? Ну надо же, какая лапа попала ей в лапы, а?!

- Хотите чая, чаю, чайку? - спросила Ирина Ивановна, все так же хлопая глазами, показывая зубы в улыбке, поднимая со лба прядку и делая всякие сложные манипуляции с телом – то дрожала, то живот в себе вжимала.

- А что он говорил – син? Какой син? Ты не говорил про син? – кивнув в сторону входной двери, спросил Бенар и потер рукой щетину – перспектива с кем-то там еще встречаться ему не нравилась: что еще за сын какой-то?!

Бенар не то чтобы интересовался семейством и семейный положением бабушки, к которой он пришел в гости, но так, на всякий случай, в силу природной хитрости, не приобретенной, решил узнать – с кем придется делить жилплощадь, если вдруг придется.

А ему уже так понравилось тут, что он и бабкин рот рассматривал, и тело ее, раздумывая о всяком и думал, что, в общем-то, ничего сложного с ней не будет, стерпеть можно – такая квартира, люстра, полки, стол, ковер …

- Да какой сын, что вы, Бенар?! Она бредит! Что вы! Мне еще рано – да? – об этом думать! Никакой сын нет! – Ирина Ивановна расхохоталась от того, что вдруг стала говорить слова неправильно по-русски, чтобы быть ближе и понятнее Бенару.

Тяжко и неумно скокетничав про свой возраст, она и забыла, что ей пятьдесят шесть скоро будет, забыла еще и потому, что сама всем говорила, что ей 35 недавно исполнилось, и сама свято верила, что ей 35, и она выглядит как раз на эти годы: «Блажен, кто верует, тепло ему на свете!».

Тут вдруг в дверь снова позвонили.

Совсем некстати. Только-только Ирина Ивановна приподняла попу, чтобы на кухню сходить, принести красивый гэдээровский сервиз и напоить долгожданного гостя крепким цейлонский чаем (на пачке был слоник нарисован, на желтой пачке), только она приподнялась и тут – звонок.

- Минуточку посидите, да, Бенар? – сказала она чуть озабоченно и пошла к двери, уверенная, что это эта язва явилась продолжать разборки.

Она, проходя в коридор, проскользнула мимо стола и дивана, хотя можно было и с другой стороны обойти, но она проскользнула лицом к Бенару, как в театре после второго звонка опаздывающие зрители пробираются к своему месту – так не любила Ирина Ивановна в театре невоспитанных, которые задом поворачивались, протискиваясь к своему креслу! А тут она прошла лицом к Бенару и словно невзначай – ой! – покачнулась и тронула пальчиками его за колена, нет, за одно колено, так же вот раздвинутое в сторону – как он красиво сидел, какая уверенность была в его посадке, мама дорогая!

Потрогав его ладонью, Ирина Ивановна подумала не о звонке и не о том, кто там пришел снова, а подумала свое, девичье: «Какие же они, кавказцы, сексуальные!», и, уже проходя к дверям, вспомнила одного такого же на югах в Ялте, как-то много лет назад, на курорте, когда она отдыхала – прям вспомнила его волосатую грудь, и природу юга России, и крепкие ноги, и жаркие ночи – их было три всего, но какие, черт побери, да, на всю жизнь запомнишь эти прекрасные кавказские горы и юг …

На пороге стоял Андрей, сын.

В первую секунду она подумала: он всегда не вовремя. Как обычно. Он всю жизнь мешал. Он вообще никогда ей был не нужен. У него были воспитатели, бабка, потом бабка умерла и была нянька, потом были какие-то люди, которые его, наверное, воспитывали на улице или в подвалах – или черт его знает, где он начал шляться с 15 лет и где шлялся и шляется до сих пор, изводя ее.

Он как всегда был небритый, черный, неопрятный, ему было уже 30 лет, а он всё был как придорожная пыльная трава: и растет, вроде, и зелень какая-то, но вот в пыли и в грязи и никому не нужна эта трава.

Андрей отодвинул мать в сторону, она успела только пискнуть. Пошел на кухню, не разуваясь, грязными ногами, оставляя мокрые следы на полу в коридоре.

Ногами топал, будто нарочно, громко, со всей силой впечатывал шаги, грязь отряхивал со своих старых ботинок. Он был без шапки, в грязном черном плаще и вообще походил на героя из какого-то американского фильма про апокалипсис: дурной, отрицательный персонаж из фильма, где всё выдумано.

Прошел на кухню, стал греметь кастрюлями.

- Что, куда ты? – прошипела ему Ирина Ивановна.

- Жрать хочу, - сказал Андрей. – Есть чего? Не готовила?

- Чего тебе? – повторила Ирина Ивановна. Она вошла на кухню и прикрыла дверь, чтобы Бенар не слышал их перепалку, а перепалка уже началась, с первой секунды.

- Нету у тебя ничего, что ли? Вообще не варишь? Ничего нету? – он открыл холодильник и начал в нем рыться, нашел плавленый сырок, содрал с него золотинку и засунул себе в рот, проглотил в одну секунду.

Он всё время не стоял, а ходил по кухне, стараясь не сталкиваться лицом к лицу с матерью. Потом встал у окна, оперся руками на подоконник и посмотрел на улицу. А она стояла сзади, боясь тронуть его, грязного, только сложила руки на животе и всё шипела и шипела:

- Чего ты приперся? Ты совсем не вовремя! Уходи давай! Андрей, я прошу тебя, ну? Я прошу тебя уйти, у меня гости, ты не вовремя! Не позорь меня!

- Прилив покажет, кто купался без трусов, - шумно выдохнув, почему-то сказал Андрей.

- Послушай, Андрей, приходила Ольга, скандалила, у тебя есть свой дом, иди туда! – продолжала Ирина Ивановна. – Ну, что тебе тут надо? Что вы меня втягиваете в ваши дела? Разберись с нею и со всеми делами своими сам, ты же взрослый человек!

Однажды в детстве она купила ему куклу. Или кто-то ей подарил – кажется, да, подарил кто-то ей куклу. Кукла закрывала глаза и говорила: «Да!» таким противным голосом, что жуть. Глаза она закрывала и мычала, когда ее наклоняли. С этой куклой была беда: Андрей не расставался с нею, спал даже с нею, и что бы Ирина Ивановна ни делала дома, на кухне, она всё время слышала, как эта дебильная кукла из комнаты, в руках Андрея, издавала этот жуткий вопль «Да!». Он и под платье все время заглядывал к этой кукле. Она пыталась забрать у него ее, но рёву было столько, что проще было кинуть ему эту засранку, чтобы он забавлялся. И до сих пор он эту куклу хранил, где-то она у него на антресолях лежала, не выбрасывал.

Что вдруг она про эту дурацкую куклу сейчас вспомнила – не понятно.

- Не варишь, ясно, - сказал Андрей и засмеялся.

Вошел в комнату, увидел Бенара, который сидел всё так же, широко раздвинув ноги, протянул ему по-свойски руку, как старому знакомому, поздоровался и сказал:

- Здорово. Как жизнь? Хач?

- Хач, - ответил Бенар опасливо и сложил ноги – нога на ногу.

- Чё пришел? – спросил Андрей, садясь рядом и, не дожидаясь ответа, сказал беззлобно и просто: – Слушай, хач, шел бы ты отсюда, а? Давай, беги, пока я добрый. Тут тебе не выгорит сегодня. Я буду тут жить, кончено, всё, иди. Молчи, не разговаривай, не зли меня, ладно? Понял?

- Я не понял, - начал было Бенар, вставая с дивана – от Андрея шел запах алкоголя, а еще он был сильно агрессивный. Тут даже идиот понял бы, если даже чего в жизни понимает, что - понял.

- Да насрать мне, что ты там чего-то не понимаешь, - сказал Андрей и потер рукой глаза. Он сидел и так же раздвинул ноги широко, руки закинув на спинку дивана.

Когда Бенар встал, Андрей пересел на место, где он сидел и сказал с хрипловатым смешком, похлопав по обшивке дивана:

– О, спасибо, место нагрел. Спать буду, мать. Не мешайте. Всю ночь работал.

Бенар вытаращил глаза и смотрел на Ирину Ивановну и хотел сказать: «Слюшай, што такоэ?». Он даже руку в сторону лежавшего на диване Андрея протянул, мол – прогони его, но рот раскрыть не решился.

Тут что-то щелкнуло в голове Ирины Ивановны, она поняла, что – облом сегодня, не выйдет ничего. Ну, не уходить же сейчас из дома с Бенаром в какое-то кафе или гулять там. Оставить Андрея одного в квартире? Ага. Он все ее книги, всю библиотеку перешерстит.

Она решила резко свернуть свидание.

- Бенарчик, так получилось, что – вы идите, да? Мы потом созвонимся, да? Форс-мажор, да? – сказала она, кусая г