САВЕЛИЙ КУЗЬМИЧ

Надежда Лаевская

САВЕЛИЙ КУЗЬМИЧ

Рассказ

Савелий Кузьмич ходил в идеально отглаженном молочно-белом халате. Оборудование у него всегда было исправно, спиртовки наполнены, реактивы приготовлены, пробирки в штативах. От его рук пахло лавандой. Он тридцать два года работал лаборантом на кафедре химии и фармации. Студенты не знали, как его зовут. Говорили: «вы» или «помогите». На экзаменах у него всякий раз возникали неотложные вопросы. Он пытался увести преподавателя к себе в каморку, а если не получалось, извиняясь за беспокойство, излагал свою проблему, как бы ненароком загораживая студентов.

Староста курса сказала:

— Он с Ястребовым вместе учился.

Внешне они были одного возраста. Но почему один лаборант, а другой профессор?

Студенты приходили к Савелию Кузьмичу делать опыты, лабораторные, курсовые. Он мягко улыбался:

— Что случилось? Давай-ка посмотрим.

Смотрели по два часа и по три. Забегали дипломники с других кафедр — он никому не отказывал.

Однажды из каморки Савелия Кузьмича вышел молодой очкарик с тараканьими усами.

— Он бы не оставил лаборантскую… — забеспокоилась Юля из триста четвертой группы.

Студенты разыскали заведующего кафедрой.

— Ушел на пенсию, — на ходу ответил Василий Петрович.

Савелий Кузьмич жил в однокомнатной квартире на улице Бажова. Он вставал в шесть утра, делал зарядку, пил сладкий чай с бутербродом. Потом собирался, спускался с пятого этажа, и в руках его скапливался ворох фантиков, листовок и чеков. Каждый день Савелий Кузьмич проходил мимо бронзового Жукова. У сурового полководца всегда лежали цветы. Дорога занимала час зимой, осенью и весной — минут пятьдесят. На работе он был за полчаса до начала занятий. В институте Савелия Кузьмича ждали. Пузырьки из темного и светлого стекла приветливо поднимали круглые шляпки, мерные цилиндры, колбы и пробирки, перламутрово переливаясь, наклоняли длинные шеи, фарфоровая ступка с пестиком мелодично выводили: «Там-мм».

Вечером Савелия Кузьмича тоже ждали. На балконе в зеленом пятилитровом тазу жили маргаритки — красные, белые, розовые пушистые шайбочки с желтой сердцевинкой. Год назад по соседству с маргаритками поселились три горшка с темно-бордовыми розами. Ястребову подарили огромный букет, он простоял в ведре четыре дня и перекочевал в урну. У Савелия Кузьмича черенки проросли.

Савелий Кузьмич возвращался после восьми, вешал пиджак в шкаф.

Тридцать шесть лет назад на месте этого шкафа стояла детская кроватка. В ней спала его Маргаритка. У девочки в пять месяцев начали резаться зубы. Рита плакала, почти не ела, не могла заснуть. Савелий часами качал малышку, пел ей: «Капитан, капитан, улыбнитесь!» — и еще много веселых песен. Если Маргаритка продолжала плакать, Савелий Кузьмич зажигал зеленую лампу — на голубой стене появлялась собачка, потом кролик, они говорили стихами и танцевали. За друзьями гонялся злой крокодил, но никого не мог поймать. Голодный хищник уползал, жалобно скуля. Девочка смеялась.

Лет с двух Маргаритка просила:

— Подними меня высоко!

Савелий сажал дочь на закорки. Она прикрывала ему ладошками глаза и спрашивала:

— Кто там?

— Моя Маргаритка.

— А исчо?

— Папа.

— Неси нас быстрее!

Маргаритка у Савелия и Людмилы родилась в конце четвертого курса.

Савелий был отличником. Сокурсники шутили:

— Вон идет будущий академик!

(Многим учеба давалась не так легко. Вася Ястребов поступил в медицинский со второй попытки, год он работал санитаром. Савелий звал его в кино или кататься на лыжах — Вася отказывался. Он целыми днями зубрил, но все равно иногда хватал тройки. Тогда Вася поселялся в читальном зале, чтобы пересдать на «хорошо» и «отлично».)

Людмила приехала из Серова. Худенькая, небольшого роста, она всегда зябла. На занятиях Люда садилась рядом с Савелием. Прядь рыжих волос опускалась на его халат.

На лице и кистях рук Люды играли веснушки. Девушка прятала руки под длинными рукавами, а лицо закрашивала тональным кремом «Балет».

— Глупая, тебя солнышко поцеловало! — смеялся Савелий.

Он любил считать рябиновые конопушки на Людином лице:

— Сегодня сто двенадцать.

На лекциях Савелий рисовал лисичек, чуть вытянутое лицо с волнистыми волосами…

В начале ноября Люда сказала, что ждет ребенка:

— Пока срок позволяет, нужно торопиться…

— Куда торопиться? — не понял Савелий.

— Я для себя пожить хочу. И так всю школу с братьями возилась.

— Будем рожать.

— Тебе легко говорить. Я где, в общаге с малышом жить должна?!

— Пока поживем с мамой. Она с маленьким поможет.

Савелий привел невесту в их с матерью однушку. Теперь Елена Тимофеевна спала за занавеской на кресле у окна.

Савелий подрабатывал грузчиком на овощебазе, по ночам писал Люде конспекты, решал ее контрольные. Из-за пропусков его не допустили к экзаменам. Потом пришла повестка из военкомата.

Мать писала ему, что Маргаритка прыгала в садике на новогодней елке в белом платьице и шапочке с ушками, как у кролика, уже начала выговаривать букву «р», у нее прекрасный голосок, нужно будет отдать девочку в музыкальную школу и, как Савелий вернется, обязательно купить пианино.

Люда работала участковым врачом:

— Все каблуки истоптала! Вредные старухи с давлением! Лишь бы врача вызвать! Толку ноль, а мне бегай!

— Подожди, я отучусь, буду дежурства брать, — сказал Савелий, придя из армии.

— Я и так слишком долго ждала!

Савелий устроился водителем на овощебазу:

— Новый директор премию выдал. Держи на сапоги, — Савелий протянул жене деньги.

— Щедрый старик!

— Почему старик? Ему около сорока.

— У-у… — протянула Люда.

Василий Ястребов предложил Савелию пойти в родной институт лаборантом на кафедру химии и фармации, где он сам уже год работал ассистентом.

— Никчемный! Лаборанту три копейки платят! Я думала — ты перспективный! — кричала Люда.

— Тише, Маргаритку разбудишь. Я останусь на овощебазе и возьму полставки в институте.

Люда начала задерживаться по вечерам.

— Не много ли ты тратишь? Савушка так тяжело работает, — встревожилась Елена Тимофеевна, увидев очередную обновку невестки.

— Не разорится ваш Савушка! У коллеги по дешевке взяла.

В ушах у Люды заискрились золотые рубиновые цветки.

— А… на работе подарили, — ответила она на вопрос мужа.

Через пару дней Савелий вернулся из института — вещей Маргаритки и Людмилы не было.

— Люда сказала: «Я больше в этом клоповнике жить не намерена!» — развела руками Елена Тимофеевна.

Людмила подала на алименты, видеться с Маргариткой запрещала.

Савелий ждал дочь у садика, потом у дверей школы — с игрушкой, книгой или с шоколадным зайцем. Во втором классе дочка посмотрела на него и прошла мимо.

— Маргаритка, куда ты летишь, стой!

— Ты плохой, мне мама всё рассказала!

— Что тебе сказала Люда?

— Ты хотел, чтоб меня не было! — крикнула девочка.

Нового мужа Людмилы перевели в Нижний Тагил.

Через восемь лет Рита приехала поступать в медицинский. Елены Тимофеевны уже не было.

— Маргаритка, ты слабо готова по химии и биологии, — сказал Савелий.

— Папочка, ну ты же работаешь в институте…

— Я буду заниматься с тобой каждый день.

— Пап, мне бы знать, какой попадется билет, я нужные вопросы выучу, — сказала Маргаритка.

— Маргаритка, это нечестно.

В институт Рита не поступила.

— Нужен лаборант на кафедру биологии. Поработаешь годик, предметы подтянешь, — предложил Савелий.

— Нет уж, спасибо! — Рита собирала вещи. — В наш педколледж пойду! Дай денег на дорогу.

Савелий не видел дочь семнадцать лет.

…В отпуске Савелий Кузьмич собрался навести порядок на антресолях. В дверь позвонили — на пороге с чемоданом стояла Маргаритка в обтягивающих джинсах и короткой футболке.

— Пап, я с тобой поживу. Бабка-соседка конфорку открыла и забыла. В квартире капитальный ремонт нужен. Мать на даче сидит. Я из школы ушла, дети дикие, родители придирками замучили.

В кухне на раскладушке Савелий Кузьмич думал под грохот холодильника: «Маргаритке нужно было учиться здесь… Я мог попросить…»

Рита познакомилась с охранником Тимуром из торгового центра. Савелий Кузьмич гулял, пока на улице не отключали фонари. В конце лета, стараясь не шуметь, он открыл дверь.

Из комнаты вышла дочь:

— Папа, у нас с Тимой будет ребенок.

— Хорошо, — сказал Савелий Кузьмич.

— Мы здесь вчетвером не уместимся. Он меня бросит! Папочка, помоги! Переезжай к соседке с третьего этажа. Думаешь, она просто так к нам таскается то со сломанным феном, то с пирогом с картошкой.

Савелий Кузьмич поселился в своей каморке в лаборатории. В шесть он говорил охраннику: «Хорошего вечера», а потом возвращался через запасной выход.

Двадцать шестого сентября перед сном Савелий Кузьмич вспомнил, что не полил цветы. Он зашел на кафедру, включил свет.

— Пошел вон! — закричал Ястребов с дивана.

Молодая аспирантка прикрылась халатом.

Больше в лаборантской не пахло лавандой.

В конце ноября Юля села на лавочку — завязать ботинок. Над литой черной урной склонился высокий седой мужчина, он вытаскивал алюминиевые банки и складывал в пакет. Заметив Юлю, он быстро ушел.

Юля осталась сидеть на лавочке: «Нет, не показалось…» В начале сентября лаборант помог ей с заданием по определению температуры плавления камфары. От его рук пахло лавандой. «А ведь я даже не знаю, как его зовут», — поняла студентка.

Если в доме произошло историческое событие, жил или бывал известный человек, на здание крепят памятную доску. Савелий Кузьмич всегда останавливался возле них.

На серой двери слева в самом конце коридора второго этажа медицинского института нет таблички: «Здесь с 1987 по 2019 год работал Савелий Кузьмич Игнатов». Пузырьки с порошками приветливо не поднимают круглые шляпки, мерные цилиндры, колбы и пробирки, перламутрово переливаясь, не наклоняют длинные шеи, мелодично не здоровается ступка. Для опытов не хватает реактивов, не работает вытяжка. Никто не отвлекает преподавателей на экзамене. Студенты не забегают в лаборантскую с просьбой: «Пожалуйста, помогите!»…

23 июня 2020 года