Николай Панченко

Николай Панченко

Баллада о расстрелянном сердце

Я сотни верст войной протопал.
С винтовкой пил.
С винтовкой спал.
Спущу курок - и пуля в штопор,
и кто-то замертво упал.
А я тряхну кудрявым чубом.
Иду, подковками звеня.
И так владею этим чудом,
что нет управы на меня.
Лежат фашисты в поле чистом,
торчат крестами на восток.
Иду на запад – по фашистам,
как танк - железен и жесток.
На них – кресты
и тень Христа,
на мне - ни Бога, ни креста:
– Убей его! –
и убиваю,
хожу, подковками звеня.
Я знаю: сердцем убываю.
Нет вовсе сердца у меня.
А пули дулом сердца ищут.
А пули-дуры свищут, свищут.
А сердца нет,
Приказ – во мне:
не надо сердца на войне.

Ах, где найду его потом я,
исполнив воинский обет?
В моих подсумках и котомках
для сердца места даже нет.
Куплю плацкарт,
и скорым – к маме,
к какой-нибудь несчастной Мане,
к вдове, к обманутой жене:
– Подайте сердца!
Мне хоть малость! –
ударюсь лбом,
Но скажут мне;
– Ищи в полях, под Стрием, в Истре,
на польских шляхах рой песок:
не свист свинца – в свой каждый выстрел
ты сердца вкладывал кусок.
Ты растерял его, солдат.
Ты расстрелял его, солдат.
И так владел ты этим чудом,
что выжил там, где гибла рать.

Я долго-долго буду чуждым
Ходить и сердце собирать
– Подайте сердца инвалиду!
Я землю спас, отвел беду.
Я с просьбой этой, как с молитвой,
живым распятием иду.
– Подайте сердца! – стукну в сенцы.
– Подайте сердца! – крикну в дверь.
– Поймите, человек без сердца -
куда страшней, чем с сердцем зверь.

Меня «Мосторг» переоденет.
И где-то денег даст кассир.
Большой и загнанный, как демон,
Без дела и в избытке сил,
я буду кем-то успокоен:
– Какой уж есть, таким живи.
И будет много шатких коек
скрипеть под шаткостью любви.
И где-нибудь, в чужой квартире,
мне скажут:
– Милый, нет чудес:
в скупом послевоенном мире
всем сердца выдано в обрез.

БАЛЛАДА О БЕГСТВЕ (По воспоминаниям о 1941-м) Я видел: он бежал — спасал себя. Конечно, у него была семья. И жизнь — одна. И где-то тоже — мама И мало сил. И подкрепленья нет. И он бросал сначала из карманов все, что мешало. Вынул пистолет, взглянул в зрачок, вздохнул — и тоже бросил. Потом — шинель, как будто ветром осень его раздела. Скинул сапоги — бежал в носках. А сзади шли враги — спокойные, во ржи мелькали каски. А было мне тогда семнадцать лет. В одном кармане — партизанский паспорт В другом кармане — воинский билет. И пистолет — достался от него. Он — выдохся. А я ушел от бедствий лишь потому, что в этом первом бегстве как и в других, не бросил ничего... 1944

Юрий Смирнов.

ДЕВЯТЬ ПЯТЬ Говорите, до последнего ветерана?Говорите, потом наступит забвение?Я, тридцатичетырехлетний,Мальчишкой в костер бросавший патроны,Так и не научившийся не экономить хлеба,Так же с тревогой глядящий в июньское небо,Буду сидеть хоть один со своим стаканом,Будучи частью нечеловеческого напряжения.С дедом буду бежать из плена,С комэском Титаренко сжигать мессеры,И, захмелев, мурлыкать «Землянку»,Нехитрую советскую мессу. СНАРЯДЫ Лейтенант Александр Чурин,Командир артиллерийского взвода,В пятнадцать тридцать семьДевятнадцатого июля Тысяча девятьсот сорок второго годаВспомнил о боге.И попросил у него ящик снарядовК единственной оставшейся у него СорокапятимиллиметровкеБог вступил в дискуссию с лейтенантом,Припомнил ему выступления на политзанятиях,Насмешки над бабушкой Фросей,Отказал в чуде,Назвал аспидом краснопузым и бросил.Тогда комсомолец Александр Чурин,Ровно в пятнадцать сорок две,Обратился к дьяволу с предложениемОбменять душу на ящик снарядов.Дьявол в этот момент развлекался стрелкомВ одном из трех танков,Ползущих к чуринской пушке,И, по понятным причинам,Апеллируя к фэйр плэй и законам войны,Отказал.Впрочем, обещал в недалеком будущемПохлопотать о Чурине у себя на работе.Отступать было смешно и некуда.Лейтенант приказал приготовить гранаты,Но в этот момент в расположении взвода Материализовался архангел.С ящиком снарядов под мышкой.Да еще починил вместе с рыжим Гришкой Вторую пушку.Помогал наводить.Били, как перепелов над стерней.Лейтенант утерся черной пятерней.Спасибо, Боже — молился Чурин,Что услышал меня,Что простил идиота…Подошло подкрепленье – стрелковая рота.Архангел зашивал старшине живот,Едва сдерживая рвоту.Таращила глаза пыльная пехота.Кто-то крестился,Кто-то плевался, глазам не веря,А седой ефрейтор смеялся,И повторял – Ну, дают! Ну, бля, артиллерия!

Источник: https://poembook.ru/diary/40765