Глава первая

Глава первая

Торкильд позволил судну дрейфовать по течению сотню шагов, пока оно не уткнулось носом в берег рядом с ивой. Он выпрыгнул на сушу, привязал канат из кожи морского котика к ивовому стволу, а потом, бросив испуганный взгляд на вооруженных людей, наблюдающих за нами с высокого берега, торопливо взобрался обратно на борт.

— Ты, — указал он на меня, — выясни, что происходит.

— Да уж явно ничего хорошего, — ответил я. — Тебе нужны подробности?

— Мне нужно знать, что сталось с моим складом, — заявил Торкильд и кивнул в сторону вооруженных мужчин. — И я боюсь спрашивать об этом у них. Так что давай-ка выясни все это сам.

Он выбрал меня по двум причинам: во-первых, я был воином и, кроме того, если бы я погиб, он не стал бы горевать. Большинство его гребцов могли сражаться, но Торкильд всегда избегал драки по мере сил, потому что кровопролитие отнюдь не способствует торговле.

Теперь вооруженные люди шли вниз по берегу. Их было шестеро, но они приближались к нам как-то нерешительно, ведь у Торкильда на борту имелось вдвое больше людей, и все его гребцы были вооружены топорами и копьями.

Я натянул через голову кольчугу, достал сверкающий шлем с волчьей головой, который захватил на датском корабле близ берегов Уэльса, пристегнул Вздох Змея и Осиное Жало. Снарядившись таким образом для битвы, я неуклюже спрыгнул на берег.

И тут же поскользнулся на крутом берегу, схватился за крапиву, которая больно меня обожгла, и, ругаясь, взобрался вверх по тропе. Я бывал здесь раньше: именно на этом широком прибрежном пастбище когда-то сражался мой отец. Натянув шлем, я крикнул Торкильду, чтобы тот бросил мне щит. Он так и поступил, и я уже собирался направиться навстречу шестерым наблюдавшим за мной мужчинам с мечами, когда Хильда прыгнула следом за мной.

— Тебе следовало остаться на борту, — сказал я.

— Нет уж, я с тобой, — возразила она.

Хильда держала один из наших кожаных мешков, в котором едва ли было что-нибудь, кроме смены одежды, ножа да точильного камня.

— Кто это такие? — поинтересовалась она, кивнув в сторону шестерых вооруженных людей, которые стояли в пятидесяти шагах от нас и не спешили сократить это расстояние.

— Давай выясним, — ответил я и вытащил Вздох Змея.

Тени были длинными, дым городских печей казался пурпурным и золотым в тусклом свете сумерек. Грачи летели к гнездам, и вдалеке я видел коров, которых пастухи гнали домой.

Я направился к шестерым мужчинам. Я был в кольчуге, со щитом и двумя мечами, на руках браслеты, а на голове — дорогой шлем. Мой боевой вид подействовал угнетающе на незнакомцев, которые сбились в кучку и ждали, пока я подойду.

Все они обнажили мечи, но я заметил у двоих на шее кресты и заподозрил, что передо мной саксы.

— Когда человек приходит домой, — обратился я к ним по-английски, — он не ожидает, что его встретят с мечами в руках.

Двое из них были постарше остальных, лет тридцати, оба в кольчугах, с густыми бородами. Остальные четверо, облаченные в кожаные доспехи, были помладше, лет семнадцати-восемнадцати, не больше, и руки их явно не привыкли к оружию, как мои к рукояти плуга.

Должно быть, они решили, что я датчанин, потому что сошел с датского корабля. Наверное, они надеялись, что вшестером смогут убить одного датчанина, хотя и понимали, что датчанин этот — воин в полном боевом облачении и, скорее всего, убьет по меньшей мере двоих из них, прежде чем умрет сам. Поэтому незнакомцы явно испытали облегчение, когда я обратился к ним по-английски. Но моя речь озадачила их.

— Ты кто такой? — поинтересовался один из тех, что постарше.

Я не ответил, просто продолжал шагать к ним. Надумай они сейчас на меня напасть, мне бы пришлось или бесславно бежать, или погибнуть, но я шел уверенно, низко держа щит и метя кончиком Вздоха Змея по высокой траве. Незнакомцы приняли мое нежелание отвечать за высокомерие, хотя, по правде говоря, оно объяснялось замешательством. Я прикидывал, уж не назваться ли чужим именем, потому что не хотел, чтобы Кьяртан или мой дядя-предатель знали, что я вернулся в Нортумбрию. Но, с другой стороны, я уже успел прославиться как могущественный воин и теперь самонадеянно рассчитывал устрашить их, назвав себя. Как же быть? И тут меня осенило.

— Я Стеапа из Дефнаскира, — объявил я.

И на тот случай, если имя Стеапы не было известно в Нортумбрии, прибавил хвастливо:

— Я тот, кто уложил Свейна Белую Лошадь в длинный земляной дом.

Человек, спросивший, как меня зовут, сделал несколько шагов назад.

— Ты Стеапа? Тот самый, что служит Альфреду?

— Да. Это я.

— Мой господин, — почтительно произнес он и опустил меч.

Один из юношей прикоснулся к висевшему у него на шее распятию и опустился на колено. Третий незнакомец вложил меч в ножны, и остальные, решив, что он поступил благоразумно, последовали его примеру.

— А вы кто? — требовательно спросил я.

— Мы служим королю Эгберту, — ответил второй тридцатилетний мужчина.

— А мертвецы откуда? Чьи это трупы? — поинтересовался я, показав в сторону реки, где, подхваченное течением, медленно проплывало еще одно обнаженное тело.

— Это датчане, мой господин.

— Вы убиваете датчан?

— Такова воля Господа, — произнес мужчина.

Я показал на судно Торкильда:

— Этот человек датчанин, но он друг. Вы и его убьете?

— Мы знаем Торкильда, мой господин, и, если он пришел с миром, мы его не тронем.

— А как насчет меня? Что вы сделаете со мной?

— Ты предстанешь перед королем, мой господин. И он окажет тебе почтение как великому истребителю датчан.

— Истребителю датчан? — пренебрежительно переспросил я, показав Вздохом Змея на труп, плывущий по течению.

— Он воздаст тебе за победу над Гутрумом, мой господин. Правда ли, что Гутрум побежден?

— Да, это правда. Я был там.

Потом я повернулся, вложил Вздох Змея в ножны и сделал знак Торкильду, который отвязал судно и стал грести вниз по течению. Я прокричал ему, что Эгберт Саксонский поднялся против датчан, но что здешние люди пообещали оставить купца в покое, если он пришел с миром.

— А что бы ты сделал на моем месте? — крикнул Торкильд в ответ.

Его люди тем временем гребли помаленьку, чтобы удержать судно на месте и не позволить реке снести его вниз.

— Иди по течению! — прокричал я по-датски. — Найди воинов-датчан и жди до тех пор, пока толком не выяснишь, что происходит.

— А ты? — спросил он.

— Я остаюсь здесь, — ответил я.

Торкильд пошарил в кошельке и бросил что-то в мою сторону через разделявшую нас воду. Этот предмет блеснул в свете умирающего солнца, а потом исчез среди лютиков, которые расцвечивали желтым темный луг.

— Это тебе за совет! — крикнул Торкильд. — И долгих тебе лет жизни, кем бы ты ни был!

Он повернул судно, которое неуклюже маневрировало, так как длина его корпуса почти совпадала с шириной реки Уз. Но купец все-таки ухитрился достаточно умело справиться, и весла понесли корабль вниз по течению, прочь из моей жизни.

Позже я выяснил, что склад Торкильда был разграблен и что однорукого датчанина, охранявшего этот склад, убили, а дочь его изнасиловали. Поэтому мой добрый совет вполне стоил той серебряной монеты, которую Торкильд мне бросил.

— Ты отослал его прочь? — возмущенно спросил один из бородачей.

— Я же сказал тебе: он друг.

Я наклонился и нашел в высокой траве шиллинг. После чего продолжил расспросы:

— Откуда ты знаешь о победе Альфреда?

— Приехал священник, мой господин, и рассказал нам об этом.

— Какой священник?

— Из Уэссекса, мой господин. Он явился из самого Уэссекса. Привез послание от короля Альфреда.

Мне следовало догадаться, что Альфред разошлет сообщения о своей победе над Гутрумом по всей саксонской Англии. И, как выяснилось, он послал священников во все места, где жили саксы, и клирики эти разнесли весть, что Уэссекс победил, что Бог и Его святые даровали саксам победу. Один такой священник был послан к королю Эгберту в Эофервик. Гонец добрался до города на день раньше меня, и сразу после его появления тут и начало твориться настоящее безумие.

Священник путешествовал верхом, его церковное одеяние сбилось в ком позади седла. В управляемой датчанами Мерсии он ехал от одного дома саксов к другому, и все они помогали ему в пути, каждый день давали свежих лошадей и сопровождали, объясняя, как избежать крупнейших датских гарнизонов — и так было до тех пор, пока он не добрался до столицы Нортумбрии. Там он передал вдохновляющие новости королю Эгберту: восточные саксы победили Великую Армию датчан. Однако больше всего нортумбрийским саксам понравилось возмутительное, на мой взгляд, заявление, что святой Кутберт якобы явился Альфреду во сне и объяснил королю, как одержать победу. Предполагалось, что Альфред увидел этот сон унылой зимой на Этелингаэге, где горстка беглецов-саксов пряталась от победителей-датчан.

История о вещем сне пронзила сердца саксов Эгберта, словно охотничья стрела, ибо ни одного святого на севере не почитали больше Кутберта. Он был настоящим идолом Нортумбрии, считался самым благочестивым христианином, когда-либо жившим на земле, и все набожные семейства саксов здесь каждый день молились именно ему.

Мысль о том, что самый прославленный святой Севера помог Уэссексу победить датчан, отшибла мозги королю Эгберту; и крупицы его здравого смысла разлетелись, словно куропатки, завидевшие жнецов.

Разумеется, король имел полное право радоваться победе Альфреда и, без сомнения, в душе негодовал, что ему приходится быть правителем, которого держат на поводке датчане. Но ему следовало бы просто поблагодарить доставившего добрые вести священника, а потом, чтобы тот держал язык за зубами, запереть его, как собаку в конуре. Вместо этого король приказал Вульферу, архиепископу Эофервикскому, отслужить благодарственный молебен в самой большой церкви города. Вульфер не был дураком. Он немедленно заболел лихорадкой и отбыл в деревню на лечение, однако нашелся глупец по имени отец Хротверд, который занял его место, и вскоре главная церковь Эофервика уже гудела от пламенной проповеди: священник вещал, что святой Кутберт сошел с небес, дабы привести восточных саксов к победе. Эта идиотская история убедила саксов Эофервика, что Бог и святой Кутберт собираются вернуть им их страну, отобрав ее у датчан.

И тогда начались убийства.

Все это я узнал, когда мы вошли в город. Еще я узнал, что в Эофервике было меньше сотни датских воинов, потому что остальные отправились под командованием ярла Ивара сразиться с армией скоттов, которые пересекли границу. На памяти живущих ныне людей такого вторжения еще не случалось, но у южных скоттов появился новый король, поклявшийся сделать Эофервик своей столицей. Словом, Ивар увел свою армию на север, чтобы преподать этому парню урок.

Ивар был истинным правителем Южной Нортумбрии. Если бы он захотел назваться королем, никто не смог бы помешать этому человеку, однако ему было удобнее иметь на троне уступчивого сакса, чтобы тот собирал налоги и держал в подчинении своих соплеменников. А сам Ивар тем временем занимался делом, которое его семье удавалось лучше всего: воевал. Он был из рода Лотброксонов, которые похвалялись тем, что еще никто из них не умирал в своей постели. Лотброксоны встречали свой последний час в сражениях, с мечами в руках. Отец Ивара и его родной дядя погибли в Ирландии, а Убба, третий из братьев Лотброксонов, пал от моего меча при Синуите.

Теперь же Ивар, последний воин-датчанин из этой одурманенной войной семьи, двинулся против скоттов. Он поклялся привести их короля в Эофервик в рабских цепях.

Лично я думал, что ни один сакс в здравом уме никогда не восстанет против Ивара, который считался таким же безжалостным, каким был в свое время его отец, но победа Альфреда и слащавые россказни о том, что ему якобы помогал сам святой Кутберт, распалили сердца жителей Эофервика, и ими овладело безумие.

А отец Хротверд вовсю подпитывал это пламя своими проповедями. Исступленно завывая, он уверял прихожан, что Бог, святой Кутберт и армия ангелов идут, чтобы выгнать датчан из Нортумбрии, и мое появление только подстегнуло всеобщее сумасшествие.

— Тебя послал сам Господь! — повторяли люди, провожавшие меня в город, и кричали всем встречным, что я убийца Свейна.

К тому времени, как мы добрались до дворца, меня и Хильду уже сопровождала небольшая толпа. Нас подталкивали вперед, ведя по узким улочкам, все еще запятнанным кровью датчан.

Я уже бывал во дворце Эофервика. То было здание, построенное еще римлянами из прекрасного светлого камня. Обширная колоннада поддерживала черепичную крышу, которую теперь залатали почерневшей соломой. Пол был выложен мозаичной плиткой, некогда изображавшей римских богов, но теперь многие плитки были выломаны, а оставшиеся засыпали тростником, заляпанным пролитой здесь вчера кровью. В большом зале воняло, как на скотобойне; там клубился дым от пылающих факелов, освещавших похожую на пещеру комнату.

Новый правитель Эгберт оказался племянником прежнего короля Эгберта. Лицом он смахивал на покойного дядю. Я обратил внимание, что у него такой же капризный рот. Когда король поднимался на помост, вид у него был испуганный, и неудивительно — безумный Хротверд вызвал своими проповедями настоящий ураган, и Эгберт, как пить дать, понимал, что датчане Ивара явятся сюда, чтобы отомстить.

Однако соратники Эгберта были охвачены волной эйфории и не сомневались, что победа Альфреда предрекает окончательное поражение северян. А мое появление они восприняли как еще один знак свыше.

Меня подтолкнули вперед и буквально прокричали весть о моем появлении королю, который выглядел сбитым с толку. Он еще больше смутился, когда знакомый мне голос воскликнул:

— Утред! Неужели это ты?

Я огляделся и увидел отца Виллибальда.

— Утред! — воскликнул он снова, с восторгом глядя на меня.

Эгберт нахмурился, тоже посмотрел на меня, а затем уставился на Виллибальда.

— Утред! — повторил священник, не обращая внимания на короля, и выступил вперед, чтобы меня обнять.

Отец Виллибальд был моим добрым другом и вообще хорошим человеком. Его, восточного сакса по происхождению, некогда назначили капелланом на флоте Альфреда, и теперь судьба распорядилась так, что именно отца Виллибальда послали на север, к саксам Нортумбрии, с добрыми вестями о победе при Этандуне.

Шум в зале утих. Эгберт решил властно заговорить со мной.

— Твое имя… — начал он. И замолчал, не зная, как меня зовут.

— Стеапа! — выкрикнул один из сопровождавших меня людей.

— Утред! — объявил Виллибальд, глаза которого горели от радостного возбуждения.

— Я Утред Беббанбургский, — сознался я, не в силах больше играть чужую роль.

— Тот самый, что убил Уббу Лотброксона! — заявил Виллибальд и попытался поднять мою правую руку, чтобы показать, какой я герой. — И тот самый, что свалил Свейна Белую Лошадь при Этандуне! — продолжил священник.

«Через два дня, — подумалось мне, — Кьяртан Жестокий будет знать, что я в Нортумбрии, а через три это известие дойдет и до моего дяди Эльфрика».

Имейся у меня хоть унция здравого смысла, я бы, проложив себе путь, мигом выбрался бы из этого зала, забрал Хильду и двинулся на юг так же быстро, как архиепископ Вульфер исчез из Эофервика.

— Ты сражался при Этандуне? — спросил меня Эгберт.

— Да, мой господин.

— Что там произошло?

Они уже слышали историю о битве от Виллибальда, но то была версия священника, разбухшая от молитв и чудес. Я же рассказал им то, что они хотели услышать: историю воина об убитых датчанах и о разящих мечах. И все время, пока я говорил, какой-то взъерошенный священник со свирепыми глазами и буйной бородой перебивал меня, выкрикивая: «Аллилуйя!»

Я понял, что это отец Хротверд, тот самый, что вдохновил Эофервик на кровавую резню. Он был молод, едва ли старше меня, но обладал могучим голосом и врожденной властностью, которая придавала его пылу еще больше убежденности. Каждое его «аллилуйя» сопровождалось брызгами слюны, а стоило мне рассказать, как побежденные датчане бежали вниз по огромному склону Этандуна, как Хротверд прыгнул вперед и обратился к толпе.

— Это Утред! — прокричал он, тыча в мои обтянутые кольчугой ребра. — Утред из Нортумбрии, Утред Беббанбургский, убийца датчан, воин Бога, меч Господа! И он пришел сюда, к нам, так же как благословенный святой Кутберт явился к Альфреду, чтобы поддержать короля! Это знаки свыше!

Толпа разразилась приветственными криками, король выглядел испуганным, а Хротверд, всегда готовый к очередной неистовой проповеди, начал разглагольствовать, красноречиво уверяя присутствующих в том, что в скором времени все датчане в Нортумбрии будут мертвы.

Я ухитрился ускользнуть от Хротверда и пробраться к помосту, где схватил Виллибальда за шкирку и потащил к личным покоям короля.

— Ты идиот! — прорычал я ему. — Ты эрслинг![1] Ты никчемное дерьмо, вот ты кто! Мне следовало бы вспороть твои бесполезные кишки прямо здесь, сейчас и скормить их свиньям!

Виллибальд изумленно разинул рот, потом беспомощно его закрыл.

— Датчане вскоре придут сюда, — пообещал я, — и начнется резня.

Он снова открыл и закрыл рот, но по-прежнему не издал ни звука.

— А теперь слушай меня внимательно, — велел я. — Ты немедленно пересечешь Уз и как можно быстрее отправишься на юг.

— Но я же говорил только правду, — умоляюще сказал священник. — Разве это неправда, что святой Кутберт даровал нам победу?

— Конечно неправда! — прорычал я. — Альфред все выдумал. Неужели ты думаешь, что Кутберт явился к нему на Этелингаэге? Тогда почему король сразу не поведал всем о своем сне? Почему он ждал окончания битвы, чтобы рассказать нам об этом?

Я сделал паузу, а Виллибальд издал сдавленный звук, как будто его душили.

— Ясное дело почему, — сам ответил я на свой вопрос. — Да просто потому, что ничего подобного не происходило.

— Но…

— Он все выдумал! — взревел я. — А знаешь, с какой целью? Альфред хочет, чтобы нортумбрийцы были уверены: именно Уэссекс возглавляет борьбу с датчанами. Он надеется стать королем Нортумбрии, разве ты не понимаешь? И не только Нортумбрии. Я не сомневаюсь, что он отправил еще одного дурака вроде тебя в Мерсию и тот сейчас рассказывает мерсийцам, что один из их чертовых святых явился ему во сне.

— Но ведь именно так все вправду и было, — перебил меня священник.

Я ошеломленно посмотрел на него, и Виллибальд объяснил:

— Ты прав! Святой Кенелм говорил с Альфредом на Этелингаэге. Он явился к нему во сне и сказал нашему королю, что тот победит.

— Разумеется, на самом деле никто ему не являлся, — как можно терпеливее пояснил я.

— Но это правда! — настаивал Виллибальд. — Альфред сам мне рассказал! Это Божье деяние, Утред, и сколь удивительно его созерцать.

Я взял священника за плечи и прижал к стене коридора.

— У тебя нет выбора, святой отец, — проговорил я. — Ты можешь убраться из Эофервика до того, как сюда явятся датчане, а можешь наклонить голову набок.

— Что сделать? — в замешательстве переспросил он.

— Наклонить голову. И я буду стучать тебе по одному уху до тех пор, пока вся эта чушь не выльется из другого.

Это его не убедило. Ибо слава Господня, воспламененная кровопролитием у Этандуна и раздутая ложью про святого Кутберта, по его мнению, озаряла Нортумбрию, и бедный Виллибальд искренне верил, что грядут великие события.

* * *

В ту ночь был задан пир — жалкая трапеза из сельди, сыра, черствого хлеба и выдохшегося эля. Отец Хротверд разразился очередной страстной речью, в которой заявил, что Альфред Уэссекский послал меня, величайшего воина, чтобы возглавить защиту города, и что небесный фирд спустится на защиту Эофервика. Виллибальд продолжал выкрикивать: «Аллилуйя!», свято веря во всю эту чепуху, и только на следующий день, когда город накрыло пеленой серого дождя и зловещего тумана, мой друг начал сомневаться в скором появлении ангелов с мечами.

Люди покидали город. Ходили слухи, что к северу собираются военные отряды датчан. Хротверд все еще выкрикивал всякую чушь. Он даже возглавил процессию священников и монахов, которые шли по улицам города, воздев мощи и хоругви. Но всякий, у кого имелась хоть капля здравого смысла, понимал теперь, что Ивар, вероятно, вернется задолго до того, как святой Кутберт явится сюда с небесным сонмом.

Эгберт прислал ко мне гонца, который передал, что король хочет со мной говорить, но я решил не терять времени на беседу с обреченным правителем. Пусть король изворачивается сам.

Ну а мне предстояло подумать о собственной судьбе. Сейчас главное — это оказаться подальше от города, прежде чем на него обрушится ярость Ивара. И в таверне «Скрещенные мечи», недалеко от городских ворот, судьба послала мне спасение, которое я искал. Оно пришло ко мне в лице датчанина по имени Болти. Он выжил во время резни, потому что был женат на саксонке и родственники жены спрятали его. Увидев меня в таверне, он спросил, не Утред ли я Беббанбургский.

— Он самый, — кивнул я.

Болти сел напротив меня, уважительно склонил голову в сторону Хильды, потом щелкнул пальцами, подзывая служанку, чтобы та подала эля. Я рассмотрел Болти: тучный, лысый, рябое лицо, сломанный нос и испуганные глаза. Двое его сыновей, оба наполовину саксы, маячили у отца за спиной. Одному, по моим прикидкам, было около двадцати, другой лет на пять помладше, и оба они носили мечи, хотя совершенно не походили на воинов.

— Я знал ярла Рагнара Старшего, — произнес Болти.

— Я тоже его знал. Но что-то тебя не помню.

— В последний раз, когда он отплыл на «Летучем змее», — сказал датчанин, — я продал ему канаты и вальки для весел.

— И небось обжулил его? — саркастически осведомился я.

— Рагнар мне нравился, — вроде как обиделся Болти.

— А я его любил, — ответил я, — потому что он был мне вместо отца.

— Я это знаю и помню тебя. — Он замолчал и посмотрел на Хильду. После чего продолжил: — Ты был тогда совсем еще юным, и с тобой была маленькая темноволосая девчушка.

— Ты и вправду знал меня тогда, — ответил я и замолчал, потому что как раз принесли эль.

Я заметил, что Болти, даром что датчанин, носит на шее крест. Собеседник перехватил мой взгляд.

— В Эофервике, — сказал он, прикоснувшись к кресту, — человек должен как-то жить.

Он распахнул куртку, и я увидел молот Тора, который Болти прятал под одеждой.

— В основном они убивали язычников, — пояснил он.

Я вытащил свой амулет в виде молота, который носил под плащом.

— И многие датчане стали теперь христианами? — спросил я.

— Немногие, — ворчливо ответил Болти. — Хочешь перекусить или только эль будешь пить?

— Я хочу знать, почему ты завел со мной разговор, — отозвался я.

Болти объяснил, что намерен покинуть город. Он хотел забрать с собой жену-саксонку, двоих сыновей и двух дочерей и убраться подальше, ибо не сомневался, что вскоре тут начнется настоящая резня. И ему хотелось отправиться в сопровождении воина, который владеет мечом. Он смотрел на меня жалким, отчаянным взглядом и даже не подозревал, насколько его желание совпадает с моим.

— Ну и куда же ты направишься? — поинтересовался я.

— Только не на запад, — содрогнувшись, ответил он. — В Камбреленде сейчас убивают.

— Ну, там всегда убивают, — заметил я.

Камбреленд был частью Нортумбрии, лежавшей за холмами, рядом с Ирландским морем, и туда совершали набеги скотты из Страт Клоты, норвежцы из Ирландии и бритты из Уэльса. Некоторые датчане осели в Камбреленде, но их было слишком мало, чтобы сдержать набеги, опустошавшие те земли.

— Я бы отправился в Данию, — сказал Болти, — но здесь нет военных кораблей.

Единственными кораблями, оставшимися у причалов Эофервика, были торговые суда саксов, и если бы хоть какой-нибудь из них осмелился отплыть, его бы мигом перехватили датские корабли.

— Так куда же ты все-таки направишься? — снова спросил я.

— На север, — сказал Болти, — и встречусь с Иваром. Не сомневайся, я могу тебе заплатить.

— И ты думаешь, что я смогу проводить тебя через земли Кьяртана?

— Я думаю, что мне будет лучше в компании сына Рагнара, чем одному, — признался он. — И наверняка, если другие люди узнают, что ты путешествуешь со мной, они тоже к нам присоединятся.

Ну что же, сделка состоялась. В качестве платы я потребовал от Болти шестнадцать шиллингов, двух кобыл и черного жеребца — цена последнего заставила бедного торговца побледнеть. Этого жеребца водил по улицам города один человек, предлагая на продажу, и Болти был вынужден купить животное за сорок шиллингов, ибо его страх остаться в Эофервике перевесил жадность. Этот черный конь был специально обучен для битвы: он не испугается громких звуков и будет повиноваться нажатию колен, чтобы его всадник мог держать щит и меч, одновременно управляя скакуном. Конь принадлежал одному из убитых недавно датчан, и никто не знал, как зовут этого красавца. Я назвал его Витнер, что означало «Мучитель». Кличка подходила скакуну, потому что он сразу невзлюбил обеих кобыл и все время огрызался на них.

Кобылы предназначались для Виллибальда и Хильды. Я велел отцу Виллибальду отправиться на юг, но теперь он был так напуган, что настоял на своем и остался со мной.

Словом, в тот же самый день, когда я познакомился с Болти, все мы выехали на север по римской дороге в компании еще дюжины мужчин. Среди них были трое датчан и двое норвежцев, сумевшие спрятаться во время устроенной Хротвердом резни, а остальные были саксами, желавшими спастись от мести Ивара. У всех имелось оружие, и Болти дал мне деньги, чтобы им заплатить. Они получили совсем немного, ровно столько, чтобы хватило на еду и эль, но их присутствие удерживало на расстоянии любых разбойников, промышлявших на дороге, а путь нам предстоял долгий.

У меня возникло было искушение поскакать в Сюннигтвайт, где находились земли Рагнара и его людей, но я знал, что найду там очень мало народу, потому что большинство ушло на юг с Рагнаром. Некоторые из этих воинов погибли при Этандуне, а прочие все еще находились с Гутрумом, чья разбитая армия оставалась в Мерсии. Гутрум и Альфред заключили мир, и Гутрум принял крещение — Виллибальд назвал это чудом. Итак, в Сюннигтвайте осталось немного воинов. Не существовало такого места, где я мог бы укрыться от смертельно ненавидящих меня дяди и Кьяртана. Поэтому, не имея на будущее никаких определенных планов и предоставив все решать судьбе, я честно выполнял обязательства, данные Болти, и сопровождал его на север, к землям Кьяртана, что преграждали наш путь, как темная туча.

Чтобы пройти через эти земли, нужно было заплатить пошлину, и немалую. Лишь такой могущественный человек, как Ивар, чьи воины превосходили числом приверженцев Кьяртана, мог просто так пересечь реку Виир.

— Ты можешь позволить себе оплату, — поддразнил я Болти.

Двое его сыновей вели вьючных лошадей, и я подозревал, что животные нагружены монетами, завернутыми в ткань или овечью шерсть, чтобы звяканье не выдало стоимость груза.

— Я не могу позволить, чтобы он забрал моих дочерей, — ответил Болти.

Его дочери-близняшки, лет двенадцати или тринадцати, уже вполне созрели для замужества. Они были невысокие, пухленькие, светловолосые, курносые, и их невозможно было различить.

— А что, Кьяртан способен на такое? — спросил я.

— Он берет все, что захочет, — хмуро ответил Болти. — И ему нравятся молоденькие девочки, хотя я подозреваю, что он предпочел бы забрать тебя.

— Это еще почему? — с показным равнодушием поинтересовался я.

— Да ходят тут разные слухи… Дескать, его сын потерял из-за тебя глаз.

— Его сын потерял глаз потому, что наполовину раздел дочь ярла Рагнара, — сказал я.

— Но он-то винит во всем тебя.

— Это точно, — согласился я. — Тогда мы были детьми, но детские раны могут очень долго болеть и гноиться, и я не сомневаюсь, что Свену хотелось бы вырвать мне оба глаза, чтобы отомстить за один свой.

Постепенно мы приблизились к Дунхолму и повернули на запад, в холмы, чтобы не наткнуться на людей Кьяртана.

Стояло лето, но прохладный ветер приносил низкие облака и мелкий дождик, поэтому я был рад, что на мне подбитая кожей кольчуга. Хильда смазывала металлические кольца жиром, который выжимала из только что настриженной овечьей шерсти, что по большей части защищало металл от ржавчины. Она смазывала также мои шлем и меч.

Мы поднимались по хорошо утоптанной тропе, а в паре миль за нами следовала еще одна группа путников, и на влажной земле виднелись четкие отпечатки лошадиных копыт, говорящие о том, что кто-то проходил здесь совсем недавно.

То, что по этому пути следовало столько народу, заставило меня призадуматься. Кьяртан Жестокий и Свен Одноглазый жили за счет того, что платили им путники, а если те не хотели платить, их попросту грабили, обращали в рабство или убивали. Кьяртан и его сын наверняка понимали, что люди попытаются избежать их, пользуясь тропами, вьющимися по холмам. Поэтому мне следовало быть более осторожным.

Болти не боялся, ибо полностью доверял мне. Он рассказал, как Кьяртан и Свен разбогатели на работорговле.

— Они забирают всех, будь то датчанин или сакс, и продают за море. Если повезет, иногда такого раба удается выкупить, но по очень высокой цене.

Торговец посмотрел на отца Виллибальда.

— А еще Кьяртан убивает всех священников.

— Да неужели?

— Он ненавидит всех христианских жрецов. Считает их колдунами, поэтому закапывает несчастных в землю по пояс и позволяет своим псам их сожрать.

— Что он говорит? — спросил меня Виллибальд, отведя свою кобылу в сторону, прежде чем Витнер смог на нее напасть.

— Он сказал, что Кьяртан убьет тебя, если захватит в плен, святой отец.

— Убьет меня?

— Он скормит тебя своим гончим.

— О, всеблагой Боже, — только и произнес Виллибальд.

Он выглядел таким несчастным, потерянным, да еще вдобавок находился далеко от дома, а непривычные северные пейзажи лишали его душевного равновесия.

Зато Хильда казалась счастливее, чем раньше. Ей было всего девятнадцать лет, и она терпеливо относилась к жизненным трудностям. Хильда родилась в семье восточных саксов, не знатной, но довольно зажиточной. Бедняжка была последней из восьми детей, и отец пообещал отдать дочь Церкви: мать Хильды чуть не умерла в родах, и отец приписал чудесное спасение жены милости Божьей. Поэтому в возрасте семи лет Хильду, которую следовало бы называть сестра Хильдегит, отослали к монахиням в Сиппанхамм. Там она и жила, вдалеке от большого мира: молилась и пряла пряжу, пряла и молилась, пока не пришли датчане и не надругались над ней.

Бедняжка до сих пор все еще стонала во сне, и я знал, что она вспоминает пережитое унижение. Но сейчас она была счастлива, ибо находилась далеко от Уэссекса, далеко от людей, которые непрерывно твердили ей, что она должна вернуться к служению Господу. Правда, Виллибальд как-то пожурил девушку за то, что она бросила святую жизнь, но я предупредил его, что еще одно такое замечание — и у него появится новый пупок, побольше прежнего. С тех пор он держал рот на замке.

Теперь Хильда созерцала каждый новый открывающийся перед ней пейзаж глазами, полными детского изумления. Ее бледное лицо начинало светиться так же, как ее золотистые волосы. Хильда была умницей, не самой умной женщиной из всех, кого я знал, но полной какой-то проницательной мудрости.

К двадцати одному году я уже успел узнать, что некоторые женщины приносят сплошные неприятности, тогда как из других получаются замечательные товарищи, и последнее в полной мере относилось к Хильде. Мы с ней стали настоящими друзьями. Мы были еще и любовниками, но никогда по-настоящему не любили друг друга, и ее преследовало чувство вины. Поэтому вечерами Хильда молилась, но при свете дня снова начинала смеяться и радоваться простым вещам, однако порой ее словно окутывала тьма, и она начинала скулить. Тогда я видел, как ее длинные пальцы теребят распятие, и знал: она чувствует, как когти Бога скребут ее душу.

Так вот, в тот день мы въехали в холмы, и я вел себя довольно беспечно. Именно поэтому Хильда первой увидела всадников. Их было девятнадцать, большинство в кожаных доспехах, хотя трое были в кольчугах. Они ехали сзади полукругом, и я понял, что нас пытаются согнать в кучу, как овец. Тропа, по которой мы следовали, тянулась по склону холма, а справа от нас был крутой обрыв, выходивший к бурной речке. Мы могли бы попытаться укрыться в долине, но, конечно, люди, преградившие тропу позади нас, в любом случае двигались бы быстрее.

Всадники не пытались приблизиться. Они видели, что мы вооружены, и не хотели драться, а просто желали убедиться, что мы будем следовать на север, какая бы судьба нас там ни ждала.

— Ты не можешь их прогнать? — требовательно спросил Болти.

— Тринадцать против девятнадцати? Вообще-то можно было бы попробовать, если бы наши тринадцать стали сражаться, но они не станут.

Я показал на вооруженных мечами людей, которым Болти заплатил, чтобы они нас сопровождали.

— Эти вполне годятся на то, чтобы отпугнуть бандитов, — продолжал я, — но они недостаточно глупы, чтобы сражаться с людьми Кьяртана. Если я попрошу их драться, они, скорее всего, присоединятся к врагам и поделят с ними твоих дочерей.

— Но… — начал было Болти. И замолчал, потому что мы наконец увидели, что нас ожидает.

Невольничий рынок находился там, где речка, петляя, спускалась в глубокую долину. И в этой большой долине возле моста (то был лишь громадный каменный брус, перекинутый через другую реку, пошире, видимо, через Виир) стояла приличных размеров деревня. Посреди деревни толпились какие-то люди, и я увидел, что их охраняют.

Всадники, следовавшие за нами, подтянулись ближе, но, когда я остановился, тоже остановились. Я бросил взгляд вниз с холма. Деревня находилась слишком далеко, чтобы можно было разглядеть, есть ли там Кьяртан или Свен, но казалось разумным предположить, что люди явились в это селение из Дунхолма и что их привел сюда тот или иной правитель Дунхолма.

Болти тревожно пискнул, но я не обратил на него внимания.

С юга в деревню вели еще две тропы, и я догадался, что всадники охраняют все тропы и весь день напролет перехватывают путников. Они гонят свою добычу к селению, и те путники, которые не могут заплатить, становятся пленниками.

— Что будем делать? — спросил Болти. Он был близок к панике.

— Я попытаюсь спасти нам жизнь, — ответил я и, повернувшись к одной из его дочерей-близняшек, потребовал у нее черный льняной шарф, который она носила вместо пояса.

Девочка развязала шарф и дрожащей рукой протянула его мне.

Обвязав его вокруг головы так, что ткань закрыла рот, нос и лоб, я попросил Хильду закрепить шарф.

— Что ты делаешь? — снова пискнул Болти.

Я не снизошел до ответа.

Вместо этого я нахлобучил поверх шарфа шлем. Нащечники встали на место, и мое лицо превратилось в маску из полированного металла поверх того, что казалось черным черепом. Видны были только глаза.

Я наполовину извлек из ножен Вздох Змея, чтобы убедиться, что он скользит легко, и заставил Витнера сделать несколько шагов вперед.

— Теперь я Торкильд Прокаженный, — сказал я Болти.

Сквозь шарф мой голос звучал хрипло и невнятно.

— Кто ты? — не понял купец, уставившись на меня с разинутым от изумления ртом.

— Я Торкильд Прокаженный, — повторил я. — И теперь мы с тобой с ними разберемся. Пошли!

— Я? — слабым голосом спросил Болти.

Я махнул рукой, веля всем двигаться вперед. Шайка, которая следовала за нами полукругом, снова отправилась на юг, вероятно, чтобы найти другую группу путников, пытавшуюся ускользнуть от военных отрядов Кьяртана.

— Я нанял тебя, чтобы ты меня защищал, — в отчаянии проговорил Болти.

— Как раз этим я и занимаюсь, — ответил я.

Саксонка, жена Болти, выла, как на похоронах, и я рявкнул на женщину, велев ей умолкнуть. Потом, в паре сотен шагов от деревни, я остановился и велел всем, кроме Болти, ждать здесь.

— Теперь вся надежда на нас с тобой, — сказал я ему.

— Я-т<

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒