Д. Кирнарская Классическая музыка для всех.

Д. Кирнарская "Классическая музыка для всех.

Создатели светской музыки — трубадуры, труверы, миннезингеры

Несмотря на любовь средневекового человека к постоянству и почитание старины, колесо истории неторопливо совершало положенные судьбой обороты. Росли и богатели города, окруженные крепостными стенами; в феодальных замках, посвящая свое время охоте, воинским забавам и турнирам, жили рыцари. Католическая церковь поражала прихожан красотой и пышностью богослужебных церемоний, многочисленные праздники собирали толпы на рода, жаждущего зрелищ и развлечений. По дорогам бродили жонглеры и шпильманы — артисты и музыканты. Они танцевали, разыгрывали театрализованные представления, показывая то ангелов и Пресвятую Деву, а то чертей и адские муки. Вольная актерская жизнь привлекала и простонародье, и обедневшее рыцарство. Уставшие от воинских подвигов и турниров, разорившиеся феодалы пополняли ряды певцов и музыкантов, которые выступали то на городской площади, то в поместье знатного сеньора.

Искусство певчих и танцоров всем пришлось по вкусу, кроме служителей церкви: ведь легкомысленные куплеты были так далеки от богоугодных мыслей. Да и образ жизни "артистической богемы" Средневековья не мог не вызвать осуждения у монаха-аскета. Так, например, Тангейзер, легендарный певец, которому впоследствии была посвящена опера Рихарда Вагнера, признавался: "Я проел и прозаложил свое имение, так как очень дорого стоили красивые женщины, хорошее вино, вкусные блюда и дважды в неделю баня". Неудивительно, что для певцов и рыцарей, подобных Тангейзеру, святая церковь находила только слова проклятия и поношения: "Нет у тебя ничего — ни поля, ни коня, ни денег, ни пищи. Ты враг, ты дьявол, ты медлителен и ленив. Не дают тебе приюта ни город, ни деревня, ни дупло бука, ни морской берег, ни простор моря. И колючий ты, словно бесплодный чертополох. Без руля устремляется всюду твоя злая песня… Умолкни с миром! Да не вредит никому твоя лира!"

Расцвет средневековых городов и феодальных замков, интерес к светскому искусству, который все больше охватывал все сословия, привели к появлению первой профессиональной школы светской поэзии и музыки — школы трубадуров, которая возникла на юге Франции в XII веке. Немецкие поэты и музыканты назывались миннезингерами. Впоследствии к трубадурам и миннезингерам присоединились северофранцузские поэты и музыканты — труверы. Будучи авторами стихов, поэты-трубадуры выступали одновременно и как композиторы, и как певцы-исполнители.

Средневековая лирика — "детство поэзии"

Оставив божественные темы монахам и философам, трубадуры с радостью взялись обсуждать все остальное: любовь и разлуку наступление весны и ее радости, веселую беззаботную жизнь странствующих студентов-школяров, шалости Фортуны и ее капризный нрав и многое другое. Вся жизнь, протекающая за монастырскими стенами, служила им источником вдохновения. Здесь еще не было сложных сравнений и метафор, свойственных поэтическому искусству последующих столетий: средневековый поэт говорил прямо и просто, с безыскусным доверием к слушателю.

Такой характер светской поэзии XII–XIII веков развивался в полном соответствии с "устным" отношением к слову, господствовавшим в то время и в церковной литературе, обращенной не к ученым-монахам, а к прихожанам. В такой литературе с героями Священного Писания говорят запросто, как с добрыми друзьями. Вот типичный рассказ о монашке, которая "забыла, куда дела свое распятие". Сын Божий пожалел ее, и она услышала: "Не плачь, дочь моя, я лежу в мешочке, что ты спрятала под подстилку".

Даже само Евангелие не избежало некоторой вульгаризации при переводе с латинского и греческого на европейские языки. Слова Христа, произнесенные на Тайной вечере, в переводе на саксонский язык звучали так: "Один из вас, двенадцати, нарушит верность мне, продаст меня своим князьям, гордым господам". Поэтому не удивительно, что средневековый поэт, говорящий не о духовных проблемах, а о бытовой повседневности, порой очень простодушен. Его речь часто напоминает народную песню. Его язык — язык дружеского общения, язык легкомысленной болтовни. Вот он радуется лету:

Ну, здравствуй, дорогое лето!
Ты пышной зеленью одето.
Пестреют на поле цветы
Необычной красоты,
И целый день в лесу тенистом
Я внемлю птичьим пересвистам.

Вот он обращается к простофиле, вздумавшему оседлать колесо Фортуны: "Эй, приятель, берегись! Не спасешься! Сбросит!" — или перевоплощается в рыцаря, который расстается с любимой:

Горькие слезы застлали мой взор,
Хмурое утро крадется, как вор,
Ночи вослед.
Проклято будь наступление дня!
Время уводит тебя и меня
В серый рассвет.

Трубадур-композитор шел по стопам трубадура-поэта. Слово было путеводной нитью для музыки. И так же, как ритуальное и размеренное молитвенное слово вызвало к жизни григорианское пение, так и живое, устное поэтическое слово породило мелодический стиль более раскованный, но и более дисциплинированный, подчиненный закономерностям рифмованной поэтической речи.

Ритмические модусы и форма рондо — открытия светской песни ХII–ХIII веков

Музыка трубадурской песни выросла из поэзии и подражала ей. Чтобы убедиться в этом, послушайте песню о прекрасной даме и шуточную песню средневекового школяра.

Несмотря на разный характер этих мелодий, обе они ритмичны и ясно расчленены на музыкальные фразы. Такое деление было совершенно несвойственно "бесконечному" григорианскому хоралу. Чтобы передать в мелодии акцентность и периодичность поэтической речи, трубадуры-композиторы нашли в музыке аналог поэтической стопы — повторяющейся ритмической ячейки, формирующей поэтическую строку. Это были ритмические модусы — повторяющиеся ритмические фигуры, которые не давали напеву ускользнуть, раствориться в свободном произнесении текста.

В соответствии со священным числом "три" модусы — образцы ритмического рисунка — были трехдольны и, складываясь, формировали шестидольный такт.
Всего было принято шесть модусов, и в начале нотной строки песни было обозначение: модус 1, модус 2 и т. д. Образцы модусов были певцам известны, и цель — зафиксировать периодически акцентный поэтический метр — была достигнута.

В конце поэтической строки полагалась небольшая остановка, которую называли каденцией. Эта расчлененность проявлялась и в мелодии — она была разделена на некоторое количество разных по протяженности фраз, подобно стихотворной строфе, состоящей из равнодлительных строк. Слушая песенные примеры, можно также заметить прямые повторения фраз, чего избегала мелодия григорианского хорала. В рыцарской песне, написанной знаменитым немецким миннезингером Вальтером фон дер Фогельвейде, эти повторы весьма заметны.

Такие точные повторения в музыке образуют популярную форму рондо, когда постоянная тема-рефрен чередуется с другими, новыми темами. Впоследствии композиторы часто обращались к простой и ясной форме рондо, и в истории известно несколько ее разновидностей, однако честь создания первых образцов рондо принадлежит средневековым музыкантам. Ясность поэтической речи породила другой, по сравнению с григорианским, мелодический стиль — стиль простодушный, с мелодиями расчлененными и четкими. Известная песня "L’homme arme" ("Вооруженный человек") — наиболее яркий пример того, насколько несхожими были две вокальные "манеры" Средневековья: углубленно-сосредоточенное духовное пение и ритмичная, живая городская светская песня .

В то же время сама мелодическая линия светских песен Средневековья порой избегала резких скачков, развивалась плавно, мягко, порой петляя, выводя затейливые узоры. То есть противопоставление этих двух ветвей музыкального искусства — григорианского хорала и светской песни — при всем их различии все же не абсолютно. Послушаем лирическую"Благоговейную песню в честь святой Марии" короля Наваррского, чтобы в этом убедиться.

Григорианское пение и лирика трубадуров — два самостоятельных направления в средневековой музыке. Они различны по содержанию, различны и по форме. Строгой сосредоточенности григорианского хорала противостоит наивная простота трубадурской песни; непрерывной текучести ритма и витиеватости григорианского пения противостоят периодическая акцентность и повторность светской лирики. Так уже в рамках средневекового одноголосия в европейской культуре сложилась модель совместного развития светских и духовных жанров. С одной стороны, они были бесспорно контрастны друг другу, с другой — между ними существовала определенная связь: в эпоху Средневековья и тот и другой вид музыки подразумевал внутреннее родство со словом и стремился выразить в звуке ритм и скрытую мелодию речи, в одном случае речи прозаической, молитвенной и строгой, в другом — речи стихотворной, четко ритмизованной, окрашенной то в нежно-любовные, то в шутливые, то в рыцарски-воинственные тона. Порой эта связь проявлялась в любви светских поэтов и композиторов к мелодиям плавным, витиеватым и неспешным.

И впредь на всем пути развития европейской культуры духовные и светские жанры будут отталкиваться друг от друга, стараясь идти каждый своей дорогой, но в то же время идти с оглядкой, вольно или невольно пользуясь достижениями друг друга, обогащая и развивая музыкальные идеи, возникшие в противоположном "музыкальном лагере".