ИСТОРИОГРАФИЯ И ТЕОРИЯ

ИСТОРИОГРАФИЯ И ТЕОРИЯ

История – наука о человеческом обществе в прошлом. Она не только постоянно развивается, совершенствуя свои методы исследования, расширяя круг анализируемых исторических источников. Она устанавливает в далекой от наших дней исторической действительности отдельные факты (события, даты, люди), процессы прогрессивные и регрессивные, системы общественных отношений. В постоянном развитии методов исторического исследования, источниковедческого анализа, в раскрытии содержания новых и уже известных исторических источников и фактов без их догматизации и абсолютизации – основа постоянного дальнейшего развития исторической науки.

Но история является также одной из форм национального самосознания. Она – память народа, одно из средств определения его места в мировом историческом процессе, в прошлом, настоящем, а при объективном всестороннем анализе – и в будущем. Поэтому разные партии, от политических организаций до групп сторонников отдельных лидеров, привлекали и соответствующим образом интерпретировали прошлое для исторического обоснования своих программ.

Между тем, на историков как исследователей воздействовали современные им общественно-политические события и теории, философские школы, многообразные субъективные факторы. Эти связи истории и современности становились причиной дальнейшего развития науки, выявления новых объектов исследования, становления новых методов изучения исторической действительности, ее осмысления в общих категориях закономерностей, устанавливаемых философией, политической экономией, социологией. В то же время история как наука и историки постоянно оказывались под воздействием обстоятельств, находившихся вне собственно исследовательского процесса.

Современный ответ на вопрос – каким было содержание истории средневековой Руси невозможен без учета всего опыта исторической, философской, общественно-политической мысли прежде всего в Европе, включая, разумеется, Россию в последние 300 лет. Но этот вывод должен стать следствием ранее накопленного опыта. Ученые, самые разные по научному содержанию школы и направления открывали в исторической действительности различные политические, социальные, экономические системы и их элементы, отдельные исторические факты, все более усложняя методы научного анализа. Однако исследовательский процесс был сложен по содержанию.

Историографы ранее анализировали накопление отдельных фактов и борьбу идей в исторических исследованиях. На новейшем уровне изучения средневековой истории Руси следует обобщить предшествующий накопленный опыт, чтобы в полной его мере использовать.

От концепций исторического единства к теориям национальной самобытности. Средневековый религиозно-провиденционалистский взгляд на историю определял ее содержание Церковным Преданием и прагматическим изложением последовательности событий в их взаимной связи, не раскрывая их сущности, поскольку она было предопределена в соответствии с таким подходом Божественным Провидением. В последовательном изложении событий средневековые авторы подчас устанавливали лишь причинно-следственные связи некоторых из исторических фактов.

Политическая и идеологическая практика Петра I имела следствием не только преобразование России, вследствие чего она была включена в небольшой круг великих европейских держав. Она выявила европейскую сущность этнокультурной и исторической принадлежности России. В правление Петра Великого история стала светской наукой. Исторические события начали анализироваться как следствие деятельности людей вне Божественного вмешательства. Впрочем, каждый исторический факт, обычно – следствие многих причин. Их действия и взаимодействия определялись еще неведомыми факторами. Поэтому российские общественно-политические деятели, начиная с Петра Великого и его сподвижников, а также историки все больше стали обращаться к опыту, уже накопленному светской западноевропейской философской и исторической мыслью, формируя собственные светские аналитические подходы в изучении истории России.

В XVII – первой половине XVIII в. западноевропейскими мыслителями и историками был накоплен уже значительный исследовательский опыт. Теории естественного права и общественного договора (Г. Гроций, Т. Гоббс, Ж. В. Босссюэ), их модификации в теории полицейского государства (С. Пуфендорф, Хр. Вольф) установили организующую функцию государственной власти. Впрочем, в период господства абсолютистских монархических режимов эти теории отождествляли государство и монархическую власть. В русской общественно-политической и исторической мысли (Петр I, Феофан Прокопович, П. П. Шафиров, В. Н. Татищев и др.) эти идеи реализовывались в общественно-политической практике и в осмыслении отечественной истории. Поэтому методической основой исторических разысканий того времени стал прагматический анализ причинно-следственных связей при определяющем значении монархической власти.

Императрица Екатерина II продолжила в период своего самостоятельного правления в 1762–1796 гг. идеологию Петра Великого в своей внутренней и внешней политике, рассматривая историю России в контексте западноевропейской просветительской концепции единства исторического прогресса. В соответствии с этой теорией, а также общественно-политической деятельностью императрицы, Россия была не только неотъемлемой составной частью Европы, но и развивалась исторически подобно другим европейским странам. Эта историко-философская концепция «просвещенного абсолютизма» использовала в раскрытии содержания процессов русской истории достижения западноевропейской просветительской исторической, общественно-политической и философской мысли в исследовании средневековой Европы.

В середине – третьей четверти XVIII в. великий французский мыслитель Ш. Монтескье, а за ним «Энциклопедия» Д. Дидро и д’Аламбера, установили процесс распада племенного строя у германцев в раннесредневековый период и появления феодальных отношений. Их содержание они проследили в неземельных (первоначально – оружие, конь, пиры, деньги, должности с соответствующими доходами от податей и пошлин) и земельных феодах (по-французски – фьефах), материальном обеспечении за вассальную службу. Было установлено характерное для западноевропейских раннефеодальных обществ превращение полного земельного владения (аллода) в условное (бенефиций) и, напротив, условного владения – в аллод, а королевских (государственных) должностей – в наследственные. С этими процессами связывался рост общественно-политического значения знати и уменьшение социально-политического значения королевской власти, что вело к политической раздробленности государств (к феодальной раздробленности). Особое значение этого открытия заключалось в том, что описательность исторических процессов, поиск «начал», прагматическое повествование были заменены научным анализом средневекового общества. Объективную основу этого анализа составили источниковые материалы, сообщающие об общественном строе германцев и прежде всего франков в обширный хронологический период I в. до н. э. – IX в. н. э. В то же время его научное и общественно-политическое значение выявилась в том, что он устанавливал средневековое происхождение и традицию феодальных институтов во Франции вплоть середины XVIII в.

Умеренный по общественно-политическим взглядам Ш. Монтескье (барон Бреды и президент парламента Бордо) уклонился от того, чтобы сделать такой последовательный научный вывод. Но значение его открытия в полной мере оценила радикальная «Энциклопедия» Дидро и д’Аламбера. Она не только раскрыла содержание понятия feodalite – феодализм как «феодальность», «свойство фьефа», отраженные в нем общественные отношения. «Энциклопедия» показывала в современной ей Франции многочисленные проявления феодального строя в поземельных отношениях, в неземельном, денежном и натуральном, обеспечении дворян и знати за службу королю. Эти идеи, как и сама «Энциклопедия», преследовались королевскими властями. Но концепция феодализма уже проявила свою научную и общественно-политическую обоснованность, так что она была поддержана, впрочем, преимущественно в понимании феодализма как «феодальной раздробленности», великими философами и историками эпохи Просвещения во Франции, Англии, Германии.

В своем изложении истории России Н. М. Карамзин продолжил просветительскую концепцию ее прогрессивного развития в едином контексте с другими европейскими странами. Отсюда его мысль о существовании на Руси «Системы Феодальной», которую он продолжал под названием «Уделов» до начала XVI в. В то же время он рассматривал историю России и как особый объект исторического изучения, обладающий национальными особенностями. К последним он относил особое значение монархического начала, тогда как демиургом, субъектом истории являлись государство и князья. «История государства Российского» стала первым исследованием, творчески обобщившим в начале XIX в. разные исследовательские направления предшествующего столетия, прежде всего западные просветительские и российские – «просвещенного абсолютизма».

Между тем вскоре после кончины Н. М. Карамзина его выдающийся труд стал объектом критики самых разных общественно-политических исследовательских направлений. Еще при его жизни декабристы противопоставили концепции «Истории государства Российского» принципы народного суверенитета, народное вече и вечевой строй Новгорода. П. И. Пестель учел также первые труды блестящих представителей французской романтической историографии, О. Тьерри и Ф. Гизо, которые соединили анализ исторического процесса с историей классов и классовой борьбы. В таком новом для русской научной и общественно-политической мысли контексте идеолог радикального направления в декабризме отметил историческое развитие всех европейских стран, начиная со средних веков, включая Россию. Вслед за ранними работами Тьерри и Гизо П. И. Пестель отмечал свойственные для средневековья разделение на классы и «феодальную систему», для которой были свойственны классы привилегированные, всесилие знати и слабость монарха.

Романтическая историография в странах Западной Европы имела в конце 10-х – 30-е гг. XIX в. два основных направления. Французская школа общественно-политической и исторической мысли после реставрации королевской династии Бурбонов, отстранения буржуазии от власти и лишения крестьян прав собственности на землю, что было завоеванием Великой французской революции, начала анализировать исторический процесс как историю народа, но разделенного на классы. Эти наблюдения объективно готовили общественное мнение к новым революционным преобразованиям, которые разрушили во Франции в революциях 1830 и 1848 гг. социально-политический строй, основанный на восходящих к феодальным порядкам общественных отношениях, на сословных привилегиях. Эти изменения вели к созданию нового общества, базирующегося на юридическом равенстве перед законом граждан, что создавало условия для быстрого развития капиталистических отношений на основе договорных отношений субъектов права и купли-продажи рабочей силы. Другое влиятельное направление романтической школы развивалось в Германии. Оно исходило из характерных для философской концепции Ф. В. Й. Шеллинга поисков определяющих начал, в частности, особого «народного духа» нации. Это научное направление в раздробленной тогда на десятки королевств, маркграфств, герцогств, архиепископств, «вольных городов» Германии выявляло общее – единые исторические и культурные традиции. Оно объективно готовило воссоединение Германии в единое государство. Но особенное в национальном развитии преобладало в таким образом понимаемом историческом процессе над общим. Эти две парадигмы романтической философской и общественно-политической мысли определили в 20-е – 40-е гг. XIX в. основные направления в содержании исторических исследований не только потому, что история – одна из наук об обществе, но и потому, что в XIX столетии историки искали и находили в философии те обобщения, которые они еще не могли открыть посредством исторического анализа. Отсюда – такое большое влияние в это время философских школ на историков и их разыскания. Оно в равной мере распространилось как в странах Западной Европы, так и в России, которая в духовной жизни русских интеллектуалов постоянно находилась в продолжение петровских и екатерининских традиций в едином европейском пространстве.

В таком общественно-политическом и интеллектуальном контексте в самодержавной и крепостнической России второй половины 20-х гг. XIX в. после поражения декабристов идеи французской романтической школы распространяться не могли. В круге идей либеральной романтической историографии Н. А. Полевой подверг критике «Историю государства Российского» Н. М. Карамзина, поскольку, по его словам, – «это, собственно, История Государей, а не государства, не народа». Такому подходу он стремился противопоставить историю «народа Русского». Идеи исторического прогресса, сохраненные французской романтической историографией, существования европейской цивилизации отразились в концепции Н. А. Полевого в прослеживании им феодализма (сначала «частные имения», позднее пожалования воинам, а затем и «семейный феодализм» в виде княжеских уделов) на Руси до начала XIII в. По его мнению, Русь «разъединилась» с «Историей мира Европейского» в результате татаро-монгольского нашествия и «соединилась» с ней в середине XVII в. Но эти наблюдения, опубликованные в 1829 г., очень скоро вошли в противоречие с правительственным курсом императора Николая I.

От теорий национальной самобытности к концепциям исторического единства. Восстание в Польше, революция 1830 г. во Франции и Бельгии, свержение Бурбонов во Франции, распад «Священного союза « монархов поставили перед Николаем I проблему выбора направления дальнейшего пути России: реформы, которые должны были приблизить ее общественно-политический строй к западноевропейскому, или консервация существующих порядков – крепостничества, сословного строя, самодержавия, их экономических, социальных, политических и правовых следствий. Николай I осознанно избрал консерватизм. Для этого надо было противопоставить Россию Западу не только политически, но и идеологически. Философскую основу идеологии николаевского режима составили шеллингианские поиски особенностей «народного духа». Особыми началами России и ее истории были провозглашены «самодержавие, православие, народность». Одновременно и даже опережая формирование правительственной идеологии C. П. Шевырев, М. П. Погодин, позднее осведомитель Третьего отделения Собственной его императорского величества канцелярии (управление политического сыска и жандармерии) Ф. В. Булгарин, востоковед и литератор О. И. Сенковский и другие противопоставили историческое развитие России и стран Западной Европы, начиная с древнерусского периода. По слова М. П. Погодина, Западу были свойственны «завоевание, разделение, феодализм, города с средним сословием, ненависть, борьба, освобождение городов», а далее «единодержавие, аристократия, борьба среднего сословия, революция», конституции, «борьба низших классов». В средневековой Руси, напротив, «нет ни разделения, ни феодализма, ни убежищных городов, ни среднего сословия, ни рабства, ни ненависти, ни гордости, ни борьбы».

Такому идеологизированному противопоставлению путей исторического развития России и стран Западной Европы были не нужны после 1830 г. карамзинские идеи их общего и особенного. Более того, официальным направлением с помощью Третьего отделения и без нее начала преследоваться казалось бы только научная концепция феодализма на Руси. Дело в том, что эта концепция являлась не только одним из знаков приверженности к петровским и екатерининским идеям европейской принадлежности России и как следствие этого – к идеям реформ и прогресса. Это была научная теория, которая устанавливала за средневековыми русскими категориями и конкретными историческими фактами их структурные и сущностные характеристики, свойственные общеевропейским историческим процессам, в частности, становления и развития феодальных общественных отношений. Она позволяла раскрыть содержание исторического процесса изнутри, посредством научного анализа. Но такой анализ не был нужен николаевскому режиму, который противопоставил ему описательность и внешний блеск.

Наряду с официозным преследованием идей единства исторического прогресса в России 30-х – 50-х гг. XIX в. их отрицание происходило и вследствие концепционных историко-философских оснований. В соответствии с немецким направлением романтизма, прежде всего шеллингианским выявлением и изучением «народного духа», славянофилы (И. В. Киреевский, К. С. Аксаков, А. С. Хомяков и другие) сосредоточились на анализе народной жизни. Они открыли и начали исследовать общину. Велики их заслуги в записи и начале научного изучения фольклора. Впрочем, народная жизнь в ее этнокультурных особенностях была ими абсолютизирована. Это привело их к либеральной оппозиции государственно-полицейскому николаевскому режиму, которому они противопоставили отличное от официальной церкви православие как особую религиозную и духовную форму жизни, общинность как форму самоорганизации и самоуправления народа – «Земли» и православного царя, венчающего и объединяющего эту иерархию общин. Такие идеи, решительно расходившиеся с идеологией и практикой николаевского режима, стали причиной их правительственного преследования. Но, с другой стороны, абсолютизация славянофилами особенностей национальной истории и «народной жизни» привела их к совпадению с официальной охранительной доктриной в противопоставлении России странам Западной Европы. Эта антитеза была сохранена славянофилами и в осмыслении средневековой русской истории, в чем они также совпали с официозной доктриной. В качестве одного из доказательств такого противопоставления использовался, в частности, формирующийся романтический стереотип символов феодализма – замки, рыцари, король и вассалы, менестрели и т. д., чего не было на Руси. Следствием славянофильского подхода к изучению отечественной истории стала также отрицательная оценка реформ Петра Великого, который, по их мнению, нарушил национальную традицию исторического развития.

Таким теориям западники Т. Н. Грановский, К. Д. Кавелин, С.М. Соловьев, Б. Н. Чичерин и другие противопоставили в 40–50-е гг. восходившую к гегелевской философии концепцию единого исторического развития от рода и семьи к государству (с различиями в интерпретации). Но эта концепция и ее сторонники оказались под жестким идеологическим и административным давлением николаевского режима. Поэтому вопреки внутреннему содержанию теории единства исторического процесса конкретные особенности русской истории превращались в ее противопоставление истории западноевропейской. Стремление к установлению внутренних причин эволюции свидетельствовало о начале нового этапа развития русской исторической науки, в которой в качестве определяющих становились не отдельные факторы и институты, а объективные закономерности. Так что и западников 40–50-х гг. карамзинская теория удовлетворить не могла. Объективно ей был противопоставлен в середине XIX в. новый обобщающий труд С. М. Соловьева «История России с древнейших времен», где впервые массовый исследовательский материал был соединен с определением внутренних причин средневековых исторических событий в виде эволюции родовых отношений в государственные, а не волей государей или случая. С. М. Соловьев учитывал и такие объективные факторы в истории страны как природный и географический.

Крымская война 1853-1856 гг. стала для николаевского режима критерием истины (здесь и далее война рассматривается лишь как один из критериев, свидетельствующим об уровне общественного и технического прогресса). Оказалось, что его теория и практика привели к значительному экономическому, социальному и политическому отставанию России от передовых западноевропейских государств. Импульсы петровских и екатерининских преобразований, которые позволяли стране находиться в числе ведущих европейских держав, оказались исчерпанными в начале XIX в., когда ее экономика еще позволяла на равных сражаться с наполеоновской Францией. Внешний блеск и экономическая, социальная, политическая стагнация крепостнической и самодержавной России существовали при николаевском режиме в трагическом противоречии. Во время Крымской войны выяснилось, что пушки и ружья стреляли не «по-русски», «по-французски», «по-английски» или «по-турецки», а хорошо или плохо, они были современными или устаревшими. Массовый героизм россиян не смог противостоять современной военной технике англичан и французов.

В 1861 г. было отменено крепостное право на условиях, самых благоприятных для дворянского сословия. В 1864 г. были проведены земская и судебная реформы, а в 1870 г. – городская. Они утверждали формальное равенство сословий перед законом. Но российская действительность сохраняла объективные условия для продолжения в общественно-политической, философской и исторической мысли традиций противопоставления России и стран Западной Европы. В отличие от передовых стран Запада в России еще медленно развивались капиталистические отношения и промышленность, экономическая и социальная активность крестьянства ограничивалась выкупными платежами, сохранением общинной круговой поруки, средневековыми по природе отработками. Царская власть оставалась самодержавной, общество – сословным, состоящим из подданных, а не граждан. Церковь не была отделена от государства. Вместе с тем, начавшиеся обеднение представителей самых разных сословий, пролетаризация простого городского и сельского населения демонстрировали отрицательные стороны формирующегося индустриального общества. Поэтому в интеллектуальных кругах поздние славянофилы и почвенники, в социалистическом революционном движении народники и народовольцы стремились избежать дальнейшее следование по этому пути в другой направленности развития России. Историко-идеологическим обоснованием таких идей стало противопоставление России и Запада в историческом процессе. Для данного подхода существовали также философские основания. Позитивизм, который распространился в середине – второй половине столетия, создавал объективные условия для углубленного анализа изучаемых структур. Но теоретические основы позитивизма содержали ограниченные возможности межструктурных связей для системного анализа. Отсюда позитивистский исследовательский подход при изучении исторических фактов и процессов обращал внимание лишь на причинно-следственные связи, определял в качестве доминирующих только отдельные явления и факторы вместо всей сложности диалектических системных связей и процессов. Историко-публицистическое и философское осмысление эти идеи нашли в концепции Н. Я. Данилевского, который противопоставил славянский культурно-исторический тип романо-германскому, «Западу».

Кроме объективных обстоятельств российской жизни середины – второй половины XIX в. и философских оснований на исследования русской средневековой истории воздействовал также фактор массовой психологии. В начале ХХ столетия Н. П. Павлов-Сильванский писал, что «отрицание какого бы то ни было сходства между русской древностью и западной стало у нас господствующей предвзятой мыслью, как бы признаком учености хорошего тона». Такого же мнения был в то время активный деятель русской исторической науки, западник и либерал Н. И. Кареев, определяя отношение отечественных ученых к определению общественного строя средневековой Руси. По его словам, «у нас не было феодализма – такова была господствующая точка зрения нашей историографии. Среди историков было как бы неприлично находить феодализм в России». Вероятно, в середине – второй половине XIX в. такое отрицание на уровне массового сознания и «моды» стало следствием переосмысления поражения России в Крымской войне, осознания ее отсталости в сравнении с западными державами, но в то же время и видом утверждения величия страны не на научном, а психологическом уровне в соответствии с принципом – мы тоже великие, но не такие.

В изучении средневековой истории России все эти причины выразились в том, что основное содержание древнерусской истории стало определяться в соответствии с понятиями середины – второй половины XIX в. как противоположность общинного или земского и монархического начала. Первое выражалось в представлениях историков о не существующем в феодальной Западной Европе строе вечевых городов и городовых волостей с общинным или земским самоуправлением (первое толкование было связано более с революционными и левыми кругами, второе – с либеральными и умеренными). Но поскольку во второй половине XIII – XIV вв. такой строй, кроме Новгорода, был неизвестен, то приходилось прибегать к логически устанавливаемому внешнему фактору: он, якобы, был уничтожен татаро-монгольским нашествием.

Все исследовательские направления накапливали в XIX столетии определенные наблюдения над историей земледелия, ремесла и торговли, сельского и городского населения, историей государства и княжеской власти. Они способствовали созданию учеником С. М. Соловьева В. О. Ключевским новой обобщающей концепции средневековой Руси. Она была изложена в «Курсе русской истории», изданном впервые в 1903 г. «Родовая» теория его учителя трансформировалась у В. О. Ключевского в мнение о «лествичном восхождении» членов княжеского рода от младших столов (городов) к старшим, становление государственных отношений – в образование «княжества-вотчины». В соответствии с экономическими теориями того времени он учитывал экономический фактор, под которым полагал эволюцию русской экономики от «добывающей промышленности» (лесных промыслов, звероловства, бортничества), торговли и «капитала» в Днепровский период к земледелию и землевладению в Верхневолжский и Московский периоды. Он отметил происходившую в средневековой Руси социальную и политическую эволюцию. В. О. Ключевский интегрировал в свою концепцию теорию городовых волостей, а также теорию средневековых классов и сословий, но в характеристике зависимых людей преобладало, по его мнению, юридическое начало. Поэтому при анализе социально-экономических отношений в древнерусский период для него определяющими понятиями стали рабство и рабовладение.

Концепция В. О. Ключевского стала на рубеже XIX и ХХ столетий новым монографическим обобщением авторских разысканий и исследований русских историков предшествующих пятидесяти лет. На этой концепции была воспитана плеяда блестящих исследователей, выпускников Московского университета (П. Н. Милюков, М. М. Богословский, А. А. Кизеветтер, М. К. Любавский, С. Б. Веселовский, С. В. Бахрушин и другие), основными темами которых стала в то время социально-политическая история средневековой Руси, а также России XVIII в. Экономизм в концепции В. О. Ключевского был продолжен и развит в «экономический материализм» теми его учениками, которые стали марксистами – Н. А. Рожковым и М. Н. Покровским. Но и они сохранили эклектичное обобщающее содержание концепции своего учителя.

В тот же период в Петербурге возникали новые исследовательские тенденции. Петербургский университет находился слишком близко, в прямом и переносном смысле, к Зимнему дворцу, чтобы в нем могли возникать и развиваться, как в университете Московском, либеральные обобщающие концепции истории России. Он находился под непосредственным контролем министров народного просвещения, а его профессора постоянно привлекались к частному обучению детей императорской фамилии и великокняжеских семей. Но в Петербурге находилась Археографическая комиссия, которая постоянно поддерживала высокий уровень источниковедческих исследований, и как следствие этого – высокий уровень культуры анализа исторического факта на основе всего комплекса критически изученных источников и в его внутренней структуре. Данное исследовательское направление нашло философское обоснование в широко распространившимся в России этого времени позитивизме, который противопоставил идеалистическим в философских основах шеллингианским и гегельянским теориям материалистический, сложный в своем содержании факт. В таких обстоятельствах теории и практики исторических исследований обобщающие концепции С. М. Соловьева и В. О. Ключевского вызывали оппозицию петербургских ученых, поскольку они во многих основных положениях не соответствовали все более накапливаемым и критически изученным на комплексной источниковой основе фактам.

На рубеже XIX и ХХ вв. сложилась новая исследовательская ситуация. Существующие в русской исторической науке обобщающие концепции (здесь и далее рассматриваются теории истории средневековой России) перестали удовлетворять новым исследовательским возможностям. Как отметил А. Е. Пресняков, представитель так называемой «петербургской» исторической школы, основанные на предшествующих историческому исследованию теоретических посылках обобщающие концепции С. М. Соловьева и В. О. Ключевского имели следствием целенаправленный подбор исторического материала. В свою очередь, отобранные исторические источники и факты становились обоснованием исходных теоретических посылок. Таким образом, формировался порочный логический и исследовательский круг. Отсюда, определенное А. Е. Пресняковым наиболее характерное свойство «петербургской» исторической школы: «научный реализм, сказывающийся прежде всего в конкретном, непосредственном отношении к источнику и факту вне зависимости от историографической традиции». Между тем петербургским историкам становилось «тесно» в ограниченных пределах изучения исторических источников и фактов. Такие их представители как Н. П. Павлов-Сильванский и А. Е. Пресняков создали во второй половине 90-х гг. XIX в. – 900-е гг. новые обобщающие концепции истории средневековой России. Их появлению способствовали новые общественно-политические условия в стране.

Консервативная политика Александра III сдерживала столь необходимые России преобразования. Поэтому после воцарения в 1894 г. Николай II должен был следовать открытой экономической и внешней политике. Она способствовала включению России в систему индустриальных государств, быстрому развитию капиталистических отношений. При этом вопреки идеологемам 1830-х – первой половины 90-х гг. оказывалось, что Россия в своей экономике и культуре является такой же европейской страной, как и другие европейские державы. Эти объективные обстоятельства способствовали переосмыслению, в частности, процесса исторического развития Руси в средневековый период.

Новый подход к изучению общественного строя средневековой Руси начал формироваться вне императорских университетов. Н. П. Павлов-Сильванский служил в государственных архивах, что позволило ему избежать давления профессоров, которые оставались приверженными традиционным для отечественной исторической науки того времени схемам. На новом теоретическом и конкретно-историческом уровне с учетом трудов западноевропейских и отечественных медиевистов, нового для такого рода исследований широкого круга исторических источников, в частности, публичных и частных актов, он пришел к наблюдениям, свидетельствующим о тождестве, вплоть до одинаковых названий, экономических, социальных, правовых и политических феодальных институтов стран Западной Европы и Руси XIII–XVI вв. Впрочем, основные признаки «феодализма» он понимал по Ф. Гизо и позитивистской литературе своего времени как крупное господское землевладение, «раздробление верховной власти или тесное слияние верховной власти с землевладением», отношения сюзеренитета-вассалитета, сосуществование условного землевладения и вотчинного. При этом под феодом он понимал только «настоящий феод – землю». В соответствии с таким пониманием «феодализма» период до XIII в. он характеризовал как «дофеодальную эпоху», время общинно-вечевого строя, как думали его современники. Но в отличие от многочисленных авторов, противопоставлявших таким образом интерпретированный «феодализм» и централизованные монархии, Н. П. Павлов-Сильванский отмечал «тот же сеньориальный режим» в качестве экономической основы социального строя российской сословной монархии второй половины XVI – первой половины XIX в.

Тогда же А. Е. Пресняков раскрыл как семейно-родственное, так и договорное содержание междукняжеских отношений в домонгольской Руси. Отметил он и особые формирующиеся социальные и правовые отношения в зоне действия «княжого права». А. Е. Пресняков и Н. П. Павлов-Сильванский после долгого перерыва в отечественной исторической литературе вновь стали исследовать древнерусскую историю в сравнительно-историческом изучении с германскими древностями, устанавливая их содержательное единство и единые истоки в древнейшем индоевропейском прошлом.

Одновременно в Петербурге и в Москве, происходило сближение конкретных исторических разысканий с новейшими направлениями философской мысли. Наиболее ярким и последовательным представителем этого движения в северной столице явился А. С. Лаппо-Данилевский, который не только создал школу русской средневековой дипломатики, но стал также активным сторонником неокантианства, интерпретируя с его позиций факты исторической действительности и культуры. Сторонником сближения философских подходов и исторического анализа был также А. Е. Пресняков. Впрочем, оказалось, что формальное признание феодальных отношений в соответствии с концепцией Н. П. Павлова-Сильванского, но в ее ограниченной «редакции», еще не снимает теоретического противопоставления исторического развития России и «Запада», о чем свидетельствует теория «контраста» П. Н. Милюкова, ученика В. О. Ключевского, одного из лидеров либерального движения в России.

Упущенные самодержавной властью возможности быстрых экономических, социальных и политических преобразований имели следствием постоянное отставание пореформенной России от передовых индустриальных держав. Косность самодержавных имперских структур имела следствием поиски революционных путей преобразований в стране в 1905-1907 и в 1917 гг.

Октябрьская революция внесла существенные коррективы в процесс изучения истории средневековой России. В конце 10-х – 20-е гг. ведущие историки средневековой Руси, в основном, продолжали в этой области знаний идейную и содержательную направленность дореволюционных работ (С. В. Бахрушин, М. М. Богословский, М. К. Любавский, С. Б. Веселовский и др.) Ее сохранили даже ведущие историки-марксисты тех лет – М. Н. Покровский и Н. А. Рожков. В основе их работ оставалась концепция В. О. Ключевского, хотя они оснастили свои разыскания революционной риторикой того времени и социологизировали исторический анализ. В работах историков всех исследовательских направлений 20-х гг. распространилась идея существования феодализма в средневековой Руси как утверждение ее принадлежности к общеевропейской направленности исторического развития. Но их понимание сущности «феодализма» представляло собой «сокращенную редакцию» концепции Н. П. Павлова-Сильванского. Личная зависимость (холопство) в соответствии с юридическим статусом продолжала называться «рабством», а экономическая, сопровождаемая внеэкономическим принуждением – «крепостничеством». Поэтому, в частности, в духе времени у Н. А. Рожкова появилась на Руси Х–XII вв. «феодальная революция» как следствие появления господского хозяйства и «экономических классов». Как следствие статичного и ограниченного понимания «феодализма» предшествующий период стал у него «дофеодальным». Отсюда и понятие «феодализма» оказалось у него вне временной определенности, а основным признаком оказывались все те же ослабление центральной власти и политическая раздробленность. В отличие от других историков 20-х годов, для которых определяющим в «феодализме» все более становилос

12 Следующая ⇒