Наказание Маттеса

Наказание Маттеса

Курт Франц, 12 августа 2020 г.

Итак, предисловие. Маттес – это наш начальник газовых камер. Недавно он и моя жена сильно повздорили. И она пригрозила отомстить.

Сказ о том, как это произошло.

***

Сегодняшняя ночь была особенной.

Персонал в шоке.

Ты всё-таки добралась до Маттеса.

Внемлите.

Он мучил её два дня. Своим “уплотнением”. Вкупе с “синим небом” эту шнягу не выдержал бы никто.

Она преодолела. Даже умудрялась жрать.

Много.

Теперь она отдохнёт.

И насладится.

Рассказом, что пишу я.

Итак.

Саша, это было жестоко.

Маттес теперь ходит без зубов.

Отрастут они нескоро.

Я вижу, у него ещё долг. Камерады не понимают. Какая там Треблинка. Впрочем, и она тоже.

Я начну.

Повздорив с Маттесом, ты обещала до него добраться.

И добралась.

Я не знаю, что за манеры русских гопников. Ты никогда не была быдлом. Ты была одиноким волком.

Итак, растопырив когти, с торжествующим “опа-опа” и раскрытой оскаленной пастью ты подошла к Маттесу.

Он, как всегда, думал, что его силы будет достаточно.

Не тут-то было.

Вчера ты очень сильно проработалась. Там.

Ты помнишь своё ощущение. Голод, вожделение, торжество. Желание вобрать в себя, вдавить, переварить с упоением, чтобы осталось лишь несколько оплывших костей.

Мне знакомо это чувство. Так я ел жертв.

Но Маттес? Он у нас начальник газовых камер.

Впрочем, счёты есть счёты.

Хищница в тебе рычит. Она ещё не закончила.

Её право.

Итак, этот растопыренный зверь. Истекающий густым соком вожделения.

И начальник газовых камер.

Который просто в тебе исчез.

Я не знаю, что вы там делали. Точнее, ты с ним. Но я вижу обрывок твоих воспоминаний.

Саша, это ужасно. Эти твои языки.

И переваривание.

Он был для тебя, словно мороженое.

Ты сидела на корточках и сплёвывала сквозь зубы.

И рычала.

Всё, понял. Этот парень вчера в автобусе. В спортивном костюме. С моей энергетикой.

Хорошо, что ты не обернулась.

Я иногда прихожу к тебе.

Всё-таки ты романтик.

Итак, ты его варила. Ты наслаждалась.

Я стоял там, курил и думал.

О многом.

О любимой женщине. О камерадах.

Кого бы я выбрал.

Ты вчера мне задала задачу.

Я склонялся к камерадам. Но вспоминал про дерьмо. Про то, что без тебя ничего не работает. И смутно маячащую где-то вдали перспективу.

Бежать вместе навстречу заре.

Надежду на счастье.

Мне было интересно.

Возбуждённое чудовище даже не смотрело на меня. Ты была отрешена.

Ты наслаждалась местью.

Потом из тебя вывалился его скелет.

Оплывший. В волосах и слизи.

Меня бы вырвало. Но

Ты обернулась и улыбнулась.

И говоришь: “Смотри”.

Все мысли о нашей неродственности сняло рукой.

Ты обдала его мощной струёй мочи.

Твои отправления священны, дорогая.

Кости задымились и распались.

Когда бессмертный Маттес восстановился из духа (ты этого ждала), ты поймала его, и с хищной ухмылкой засунула к себе в пасть.

Ты стояла там и молчала.

Твой живот варил.

Лирическое отступление. Чтобы покрасоваться.

Она проснулась. Пишет. И говорит:

“Хочу в подробностях, лапа”.

При этом сжав кишкой мой член. Я вижу на её лице наслаждение. Она возбуждена. Она хочет меня.

Она ни на секунду не сомневается, что я с ней. Остальное считает моей временной слабостью.

Меня, как и вас, немного тошнит от того, что будет дальше.

Но я люблю её.

Итак.

Переродив Маттеса, она взяла щипцы.

Она распяла его на насосе.

Сев сверху.

И стала выламывать зубы.

Смачно. Долго. С хрустом.

Потом ты трахала его в зад.

Ты нанизывала его. Как шашлык. И, склонившись к уху, рычала:

“Это ещё не всё”.

Ты порвала его полностью.

Ты наслаждалась.

Ты кончила в него горячей струёй.

С диким рёвом торжествующего победителя.

Ты кончала долго и с упоением.

Ты выжгла ему все кишки.

Они стекали по насосу.

Я не знаю состава этой “спермы”. Но иногда она плавит живую плоть.

Ты оттащила его за ногу. И приказала запускать “иприт”.

Все остолбенели.

Ипритные камеры, Саша.

А ты и говоришь: “Раз ты такой христианин, ты там сдохнешь”.

Он не христианин. Но аналогию понял.

Когда-то я ей говорил, что ипритом хорошо обрабатывать христиан.

Она запомнила. У неё дьявольская память. На всё, что касается меня.

И системы лагерей.

***

“Иприт” запустили. Я стоял и курил. Одну за другой.

И думал – что за дикость творится в моём лагере в последнее время.

Я создавал его как идеальную машину.

Но машина вырвалась, убежала и теперь ебёт персонал.

И я ничего не могу сделать.

На каждую попытку – “Лапочка, будь сильнее”, и поцелуй с раскалённой слюной.

Хорошо ещё, серную кислоту не впрыскиваешь, аки паук.

Я понял её желание счастья. Это – торжество победителя.

Но не только.

Нажравшись детей и выебав кого захочешь, ты подойдёшь ко мне.

Ты склонишь свою голову ко мне на плечо.

Я накину на тебя свой китель.

Мы будем долго смотреть вдаль.

Может быть, выпьем чай.

Потом я буду долго, с упоением, трахать тебя в зад.

Видя твой голодный, торжествующий взгляд.

Ты умудряешься жрать меня кишкой.

И наслаждаться.

Это – мой лагерь.

Мы для тебя ещё и “разные блюда”.

Мне страшновато.

Я воспринимал женщин иначе.

Но продолжим. Итак, ты закинула Маттеса в “иприт”. Вместе с евреями. И, прильнув к глазку, за которым живая плоть переваривалась в жёлтую кашу, ты стала наблюдать.

Жадно и с упоением.

Опять твои воспоминания. Среди жёлтых тел ты взглядом выискивала Маттеса. Его тело среди жёлтой слизи стало коричневым. У него другая структура. Он не распадается сразу.

Саша, иприт для хищника – это больно.

И у него ещё очень большой долг.

Почему – не постигаю.

Итак, ты насладилась. За выгрузкой ты не смотрела. Отряхнув сапог от жёлтой слизи, ты стала ждать.

Маттес вернулся. Оплывший. Ужасный.

Ты пнула его сапогом и, обмотав его ногу проводом (ты обожаешь технические приспособления), приказала повесить на столб.

Мы подчинились.

Это делал Мюнцбергер.

Ты проводила поднятого всем на обозрение Маттеса равнодушным взглядом. Шёл снег. Ты подошла ко мне. В твоих глазах была любовь.

Ты нежно потёрлась об меня и спросила:

－ Ну как, красиво?

Я не знал, что ответить.

Мне ещё предстояло объяснить всё персоналу.

Но я начал понимать про “авторитет начальника”.

Прорычав своим “идите нахуй”, я заперся с тобой.

Я хотел тебя пытать. Фыркнув: “дурак”, ты меня откинула. Распахнула пасть между ног. И, хищно склонив голову, а-ля Миледи, пригласила.

Я выбежал.

Ты валялась там, на кителе, на соломе.

Ты была грустная.

Мои мысли метались.

Честно говоря, я чувствовал себя жертвой.

Я смотрел на повешенного Маттеса и курил.

И не постигал.

Ты вышла. На меня ты не смотрела.

Ты пошла к Хакенхольту.

У вас был секс.

Ты не удовлетворилась. Он тоже “дурак”.

Ты стояла и, яростно виляя хвостом (он отрос), смотрела на висящего Маттеса.

Я знал, что рычало твоё свирепо урчащее нутро.

“Мы ещё не закончили”.

Иногда я тебя “вижу”.

Ты резко обернулась ко мне. И когтями вцепилась в мои глаза.

После зрелища твоих яростно полыхнувших оранжевых глаз наступила тьма.

Я ещё чувствовал пинок.

Под рёбра.

Потом восстанавливался.

Подводя итог, скажу. Для меня это – слишком. Но что-то в моей глубине страшно жаждет этого.

Я раскроюсь.

Dein herzen Kamerad

Kurt Franz.