Абдулатипов Р.Г. Этнополитология. Учебное пособие. СПб, Питер, 2004. – 313 с.

Черданцев Валерий Вениаминович

Доцент кафедры политологии и социологии

ФБГОУ РЭУ им. Г.В.Плеханова

(vvcher62@mail.ru)

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕРМИНОЛОГИЯ В СОВРЕМЕННОЙ УЧЕБНОЙ

ЛИТЕРАТУРЕ

По словам В.Путина: «Для России – с ее многообразием языков, традиций, этносов и культур – национальный вопрос, без всякого преувеличения, носит фундаментальный характер. Любой ответственный политик, общественный деятель должен отдавать себе отчет в том, что одним из главных условий самого существования нашей страны является гражданское и межнациональное согласие» [3;1]. Свой вклад в конструктивное межэтническое взаимодействие, гражданский мир и согласие народов России должны вносить и учебные курсы этнополитологии.

Обратим внимание, прежде всего, на малое количество учебной литературы по данному предмету. В ХХ веке ее попросту не было. Как отмечал автор одного из первых учебных пособий по этнополитологии 2004 года издания В.А.Тураев: «Этнополитология – самая, пожалуй, новая учебная дисциплина в Российской Федерации». За прошедшее десятилетие появились также учебники и учебные пособия Р.Г.Абдулатипова, В.А.Ачкасова, А.П.Садохина, В.А.Тишкова, Ю.П.Шабаева и хрестоматия Ю.И.Шелистова [1,2,4,6,8,9]. Вот, пожалуй, и все.

Тем большая ответственность лежит на существующей учебной литературе за представленный в ней категориальный аппарат, его непротиворечивость, адекватность предмету исследования и объяснительные возможности. К сожалению, в ряде случаев учебное пособие само нуждается в дополнительных разъяснениях, толковании его текста.

В учебном пособии Р.Абдулатипова термин «нация» используется, во-первых, применительно к политическому курсу государства как «этнонациональная политика» (именно не как «национальная», а – «этнонациональная», т.е. здесь налицо стремление к наиболее полному политическому выражению культурно-отличительных характеристик). Во-вторых, в смысле этнонации как согражданства, причем, не только в масштабах государства, (что является широко распространенным в политической и правовой терминологии), но и в отдельных государственных образованиях в его составе, основанных по этнонациональному признаку: «в России сегодня имеют место этнические, этнонациональные и национально-государственные общности» [1;16]. Национально-государственные общности – это, соответственно, республики; этнонациональные – автономные округа и единственная в России автономная область; этнические общности – все остальные, не представленные в национально-государственном устройстве РФ. Тогда возникает вопрос: насколько адекватно использование термина «этнонациональная политика» по отношению к большинству этносов, не имеющих собственной государственности? Впрочем, Р.Абдулатипов выступает за то, чтобы у каждой этнонациональной культуры в России было «право на политическое обустройство с учетом своей самобытности, своих интересов» [1;35]. Однако подобный путь вовлечения этносов в этнонациональную политику России, по идее, должен привести к появлению еще 120-130 национально-государственных образований. Интересно было бы узнать мнение Р.Г.Абдулатипова по этому вопросу сегодня. Мнение не просто профессора, а действующего высокопоставленного политика, президента Республики Дагестан. Ведь, согласно вышеизложенной теории, именно самый полиэтничный в составе РФ Дагестан предназначен быть местом наиболее интенсивного национально-государственного строительства с образованием десятков новых автономий на этнокультурной основе.

Традиционный российский вопрос «кто виноват?» применительно к этнополитической теории можно представить следующим образом: какая доктрина виновна в неблагополучных межэтнических отношениях?

А вот и ответ: «Без дистанцирования современной отечественной этнополитологии от исчерпавшего себя примордиализма нет возможности избавиться от благосклонного этнонационализма в реальной политике, также исчерпавшего свои исторические потенции» [7; 269].

Сейчас в ряде публикаций, в том числе и учебного характера, советская теория этноса, опиравшаяся на примордиалистский подход, называется едва не главным виновником распада СССР (М.Губогло, Д.Драгунский, В.Тишков). Подобные утверждения содержатся в учебном пособии Тишкова В.А. и Шабаева Ю.П. «Этнополитология: политические функции этничности». Однако данный подход представляется, по меньшей мере, дискуссионным. Как отмечал в своем учебном пособии «Этнополитология» Р.Абдулатипов, современные этнологи все чаще «впадают в крайности или отрицания этносов как наций, или возведения их до самодовлеющей и самодостаточной социальной и политической общности. (А ведь второе характерно для самого Р.Абдулатипова! – В.Ч.) Так … В.А.Тишков… отрицает реальность российских наций-этносов, считает их мифами» [1;25-26]. (Интересно, как можно считать «мифами» реальное государственное устройство крупнейшей державы ХХ века, немыслимое вне процесса активного национально-государственного строительства, существовавшее около 70 лет в советскую эпоху и перешедшее, хоть и в трансформированном виде, в современную Россию?) Именно советское нациестроительство, по мнению Д.Драгунского образца 1992 года, было «миной замедленного действия» под существовавшим тогда государством. Этот образ был подхвачен и в учебной литературе по этнополитологии. Так, В.Тураев резюмирует: «Подлинной миной замедленного действия оказалась для многих народов России политика КПСС в области национально-государственного устройства. Социалистическая государственность, построенная на этническом принципе, изначально несла в себе мощный заряд политической нестабильности, поскольку наделила отдельные народы повышенным политическим статусом – государственностью. Теперь любые попытки изменить такой тип государственного устройства встречает стойкое сопротивление со стороны титульных этносов» [6;21]. Интересно было бы услышать объяснения этих теоретиков - Д.Драгунского, В.Тураева и других - о причинах успешного нациестроительства в ряде государств мира, особенно в Республике Индия.

А как идентифицировать ту «мину замедленного действия», которую закладывает сам В.Тураев, игнорируя в своем учебном пособии демографический кризис русского народа и его неизбежные этносоциальные и этнополитические последствия? Он утверждает: «Русские в Российской Федерации, несмотря на ряд неблагоприятных тенденций, обладают, безусловно, высоким демографическим статусом, поскольку их доля в общей численности населения составляет 82%» [6;17]. Отсюда и скрытый призыв к более интенсивному перераспределению ресурсов: «Достаточно высокими показателями в сравнении с другими российскими народами характеризуется у них (русских – В.Ч.) и социально-экономический статус» [6;17].

Общим местом в этнополитологии стало, увы, тиражирование данных 1989 года – последней переписи населения в СССР – когда в процентном соотношении ко всему населению РСФСР русские составляли 82%. Известный в демографии «русский крест» отразился более всего именно на русском народе. Его численность к 2010 году сократилась на 8 млн. человек, население РФ в целом – на 5 млн. человек. Соответственно, численность других народов России за эти двадцать лет выросла на 3 млн. человек. Это – общая динамика народонаселения в стране, снизилась численность не только русских, но и карелов, удмуртов, некоторых других этносов. Но, в целом, очевидно, что удельный вес державообразующего народа существенно снизился и давно «пробил» уровень в 80%, продолжая снижаться.

Возвращаясь к опыту СССР, следует напомнить, во-первых, об ограниченном влиянии советской теории этноса и примордиализма как такового на реальную политику в не столь давнем прошлом, во-вторых, о далеко не исчерпанных возможностях примордиализма как объяснительной модели внутриэтнических и межэтнических отношений - теперь.

Может ли этнополитология, всецело опираясь на противостоящий примордиализму конструктивистский подход, фетишизировать существующие государственные границы? Укреплять РФ в ныне существующих границах - безусловно, долг каждого гражданина современной России. Но может ли это рассматриваться как самоцель в этнополитологии? А ведь именно так следует понимать стремление процитированного ниже автора категорично разграничить этнос и нацию, этническую политику и национальную политику: «Этническая политика - это деятельность государства в сфере отношений между различными народами, проживающими в данном государстве, направленная на установление и укрепление социально-экономического, политического и культурного сотрудничества народов... Этническая политика - одно из направлений внутренней политики… Тогда как национальная политика - это внешнеполитическая деятельность, это деятельность государства в сфере межгосударственных отношений, направленная на защиту национальных, то есть, общегосударственных интересов» [7; 269].

Почему же ряд видных отечественных специалистов в области этнологии и этнополитологии (Р.Абдулатипов, Г.Мирский, В.Козлов, С.Лурье, А.Садохин, С.Чешко) и теперь не признают столь очевидных, по мнению цитируемого автора, теоретических дефиниций? Только ли в силу инерции мышления и непонимания современных реалий? Попробуем разобраться.

То, что в академической науке СССР господствовал примордиализм, не должно смущать: везде, где политическое довлело над этническим, использовался конструктивистский подход, суть которого – в выработке из исходного этнического «материала» удобных в данное время политических конструкций (отсюда и сам термин). И в этом смысле советская наука, доказывавшая возможность «прыжка» из феодализма в социализм и реактивного по скорости преодоления «пережитков» традиционного общества для любого этноса, вооружившегося передовой идеологией, де-факто стояла на позициях конструктивизма. Ибо примордиализм неизменно скептически относился к попыткам ускоренного пересоздания менталитета, культурного кода, «изменения русла» исторической судьбы народа.

И все же если во внутренней политике СССР действительно преимущественно опирался на примордиалистский подход (особенно в вопросах национально-государственного устройства), то больший прагматизм внешней политики диктовал иные, конструктивистские по своему характеру, приоритеты.

Особенно активно использовался конструктивистский подход в тех случаях, когда он был политически выгоден советскому руководству. Следовало считать, что немцы в Западном Берлине иные, чем в Восточном Берлине, что отличия идеологии, политической системы и общественно-экономического устройства в ГДР от ФРГ настолько велики, что это сводит на второй план, превращает в исторический реликт очевидное этническое – в смысле, этнокультурное – тождество граждан двух германских государств. Т.е. отношения между ГДР и ФРГ рассматривались исключительно в межнациональной (национально-государственной) области. Государственный союз народов Югославии (между прочим, одного из инициаторов Хельсинкского процесса) тоже признавался нерушимым в существовавших тогда границах, а СССР был одним из его гарантов.

Что произошло на рубеже 1980-90-х гг. с государственными границами ГДР и СФРЮ, да и самого СССР – известно. Как утверждал еще Фукидид, право настолько реально, насколько оно подкрепляется силой. И в настоящее время господство конструктивистского подхода в этнической политике, особенно на постсоветском пространстве, является заведомо тупиковым.

Предложенное выше категоричное разграничение этноса как сферы внутренней политики и нации как сферы внешней политики означает, что мы признаем различную этническую принадлежность русских и татар (второго по численности этноса в России) – граждан РФ, с одной стороны вновь образованных границ, и, соответственно, более 20 млн. русских и более 1 млн. татар – граждан стран «ближнего зарубежья». Замечательно! Проблемы разделенных народов больше не существует! А поскольку народом любой этнос делают не только и не столько антропологические особенности, а наличие общей исторический судьбы и единой культуры, основанной на определенной системе ценностей, то и обойтись без термина «этнонация» как этнокультурная нация вряд ли возможно. Это, действительно, высшая степень этнической общности, т.к. она включает в себя осознанный выбор системы ценностей, определяющей образ жизни и особенности поведения народа.

И даже в том случае, когда речь идет об этнически близких и родственных народах, например русских и украинцах, вполне допустима добровольная, естественная ассимиляция, но – не насильственная русификация или украинизация. Чем больше различие этнических культур, тем меньше шансов у естественной ассимиляции и тем большим насилием будет стремление политического руководства возвысить один этнос над другим (другими). Именно поэтому в 1990-е годы основные миграционные потоки русских в РФ шли из Закавказья и Центральной Азии, а не из Белоруссии и Украины.

Категоричное разграничение этноса как сферы внутренней политики и нации как сферы внешней политики означает, что оставшихся в Казахстане русских (а это и сейчас около 4 млн. чел. – из 16 млн. населения Республики Казахстан) уже следует считать «казахами» или пока еще «казахстанскими русскими», где опорным по смыслу словом является определение. Казахстанскими русскими, лишенными этнокультурного единства с русскими из России, Украины и другими постсоветскими государствами. И это относится не только к России и к населяющим ее народам. Аналогично – жителей Самарканда и Самаркандской области Узбекистана, этнических таджиков, следует считать «узбеками», а этнических армян, жителей Нагорно-Карабахской автономной области Азербайджана, следует считать «азербайджанцами». Только вот непонятливые по отношению к всеблагому конструктивизму в этнополитологии карабахские армяне взялись за оружие…

Передать термин «нация» в сферу межгосударственных отношений – значит, признать столь глубокую обоснованность проведенных при И.В.Сталине и несколько подкорректированных при Н.С.Хрущеве границ между союзными республиками, что они не просто сохраняют, а резко увеличивают свою политическую и юридическую значимость уже как границы между суверенными государствами. Разделяя национальное и этническое государственными границами, мы своими руками делаем то, что отказались делать немцы ФРГ периода «холодной войны» по отношению к немцам ГДР, несмотря на давление извне и многократные обвинения в «реваншизме» не только с Востока – и добились-таки воссоединения Германии.

Следует помнить, что в марксистско-ленинской доктрине социально-экономические факторы как «базисные» доминировали над этнокультурными, «надстроечными». Этнические различия считались все менее значимыми по мере успехов социалистического строительства, и щедро нарезанные этнополитические границы внутри советской империи подлежали постепенному стиранию (в теории). Новая историческая общность – советский народ – должен был в процессе своего развития привести эти границы к состоянию атавизма. Как подчеркивает в своем учебнике этнополитологии В.Ачкасов: «Советская политика состояла в умышленном смешении русской и советской идентичностей для закрепления в сознании русских граждан представления о том, что «их адрес не РСФСР, их адрес Советский Союз»… Советский Союз рассматривался жителями и народами РСФСР в качестве своей большой Родины» [2;196-197]

С развалом СССР русские стали самым большим разделенным народом (этнокультурной нацией) современности. Отрекаясь от них – отрекаемся от самих себя. От права даже называться исторической Россией – преемницей Киевской Руси, Московского царства, Российской империи и Союза ССР.

Признавая «естественным» существующее положение вещей, мы разрываем эту магистральную линию исторической преемственности. Возвратив бело-сине-красный флаг Империи, «забыли», что он символизировал прежде всего неразрывное единство Белой, Малой и Великой Руси – основу российской государственности в течение нескольких веков.

Следует четко формулировать главный вопрос российской этнополитологии (ведь «российский» хоть и не сводится к «русскому», но неразрывно связан с ним). Действительно ли сталинские административные границы, ставшие в одночасье государственными, сделали русских как этнос более близкими к чеченцам и чукчам, проживающим в подавляющем большинстве на территории РФ и являющимися ее гражданами, чем к белорусам и украинцам, подавляющее большинство которых является гражданами соответствующих государств? А почти 20 млн. русских на постсоветском пространстве – по аналогии – действительно ли стремятся стать казахами, узбеками и т.д.? Если же нет – то и возводить «китайскую стену» между национальным из этническим никак нельзя. Как отмечал в своем учебном пособии Р.Абдулатипов: «поспешные объявления «гражданской» или «политической нации» вместо этнонаций, как это навязывается нередко «державниками», приводит к оправданию усилий эстонских, латышских, литовских и иных новых «гражданских наций» в смысле создания этнократического государства только для своей нации (в смысле – автохтонного этноса – В.Ч.) при насильственном включении иных национальностей в состав этой же «политической нации» [1;27]. Не случайно таких «державников» Р.Абдулатипов заключает в кавычки, впрочем, забывая про аналогичный подход теоретиков либеральной ориентации. Крайности сходятся.

Упование на «незыблемость» существующих государственных границ – иллюзия. Если один раз де-факто, а затем и де-юре административные границы уже стали государственными (распад СССР), и это едва не произошло снова через несколько лет в локальном масштабе на Северном Кавказе (см. так называемые «Хасавюртские соглашения» 1996 г.) – никто не может дать гарантию неповторения подобного. Кроме нас самих.

Все происходящие социально-политические процессы, в том числе и в сфере межэтнических отношений, имеют определенную направленность: либо - интеграция, либо – дезинтеграция. Следует помнить, что «целый ряд своих внутренних проблем России невозможно решить без реинтеграции по обновленной модели значительной части постсоветского пространства. Решительной реинтеграции. Радикальной» [5;3]. Интеграционные реалии и проекты на постсоветском пространстве, связанные с ЕврАзЭс и ОДКБ, Союзом Беларуси и России и Таможенным союзом, не имеют альтернативы. Ведь дезинтеграция неизбежно охватит саму РФ, что неизбежно в условиях усиливающейся в современном мире макрорегиональной конкуренции.

Этнополитология не может и не должна руководствоваться теоретико-схоластическими абстракциями, равно и быть простым «приводным ремнем» существующей очередной «генеральной линии». Голос соотечественников должен быть услышан, или завтра могут быть не услышаны те, кто сегодня ратует за жесткое разграничение национального и этнического. Используемая в научной и учебной литературе терминология должна стремиться к адекватности социальной и политической реальности, носить системный характер и давать четкие ответы на насущные вопросы современности.

ЛИТЕРАТУРА

1. Абдулатипов Р.Г. Этнополитология. Учебное пособие. СПб, Питер, 2004. – 313 с.

12 Следующая ⇒