Комментарии.. Письмо XXII

Комментарии.

1. 107: vol. XIII, р. 173.

2. 40: vol. 9, VI, pp. 282-283.

3. См. "Курс энциклопедии оккультизма, читанный Г. О. М. в 1911-1912 академическом году в городе С.-Петербурге". Киев: София, 1994.

4. См. Владимир Шмаков. "Священная Книга Тота. Великие Арканы Таро. Абсолютные начала синтетической философии эзотеризма". Москва, 1916; Киев: София, 1993.

5. Cf. 138.

6. Cf. 88.

7. См. П. Д. Успенский. "Символика Таро". - "Новая модель вселенной". СПб: Издательство Чернышёва, 1993; с. 221-249

8. Граф Алексей Константинович Толстой (1817-1875).

9. В русском издании 1923 года - "Закат Европы".

10. Джидду Кришнамурти.

Письмо XXII

Мир

		«Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны ... тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время, веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими». Притч. 8: 27,30-31
		«Lust -tiefer noch als Herzeleid; Weh spricht: Vergeh! Doch alle Lust will Ewigkeit - Will tiefe, tiefe Ewigkeit!».
		«Скорбь мира эта глубина, - Но радость глубже, чем она! Жизнь гонит скорби тень,- А радость рвется в вечный день: В желанный, вековечный день!». Фридрих Ницше, "Так говорил Заратустра"
		«Истинная жизнь лишь в танце». Айседора Дункан

Дорогой неизвестный друг,
Приведенные выше цитаты звучат своеобразной музыкальной прелюдией к Двадцать Второму Старшему Аркану Таро - "Мир". На карте изображена обнаженная женщина, танцующая в обрамлении гирлянды; в левой руке у нее волшебная палочка, в правой - пузырек с любовным напитком. Длинный шарф небрежно перекинут через ее плечо. В верхних углах карты - Ангел и Орел, в нижних - Телец и Лев. Четверо священных животных со всех сторон окружают венок, в котором пляшет с развевающимся вокруг нее шарфом нагая танцовщица.
Итак, при первом же взгляде на карту в уме пробуждаются идеи танца, цветения и четырех стихий - что прежде всего обращает разум к таким проблемам, как сущность движения, роста и спонтанной мудрости, именуемой нами "инстинктом". Таким образом, эта карта как бы предлагает общее представление о мире как о ритмичном движении или танце женской души, в сопровождении многоголосого аккомпанемента четырех изначальных инстинктов, вызывая в душе образ радуги, сияющей многоцветьем различных форм - или, другими словами, представление о мире как о произведении искусства. Эту идею блестяще выразил Эдвард Карпентер в своем сочинении "Мир как произведение искусства". Общий ее смысл заключается в том, что мир в основе своей не является ни механизмом, ни организмом, ни даже социальной структурой -этакой вселенской школой или воспитательным учреждением для всего сущего, - а представляет собой произведение Божественного искусства: одновременно хореографии, музыки, поэзии, волнующим художественным полотном, скульптурой и архитектурным ансамблем.
В какой степени соответствует этой идее последний из двадцати двух Старших Арканов Таро? В самом ли деле последовательность из двадцати двух духовных упражнений - каждое из которых должно научить тому, как найти тот или иной ключ к тайнам мироздания и воспользоваться им, - завершается медитацией, в итоге которой мир предстает внутреннему взору как произведение искусства?
Карта наводит на эту мысль, но чтобы увериться в этом окончательно, нет иного средства, чем глубокая медитация. Только так можно обрести полную уверенность. Последуем же за общей мыслью, заложенной в контексте карты.
Представление о мире как о произведении искусства присутствует во всех космогонических теориях, объясняющих происхождение мироздания неким актом творения или целым их рядом, как это описано в Моисеевой Книге Бытия. Творение - каким бы ни было его человеческое понимание - неизбежно предполагает созидательное переустройство первичной материи из хаотического состояния в космическое, где превращение изначального хаоса в космос может быть понято лишь по аналогии с магическим действом или магией искусства. "Вначале Бог [Элохим] сотворил [= магическое действо] небо и землю [=произведение искусства]" (Быт. 1:1) - так начинает Библию предание о сотворении мира в Моисеевой Книге Бытия. Можно ли здесь представить себе иную идею, нежели акт преображения идеального в реальное, постижимого (т. е. принадлежащего к сфере разума) в чувственно воспринимаемое? И аналогично ли это преобразование в объективную реальность того, что существует лишь в Господних помыслах и воле, созданию произведения искусства или магическому действу? Действительно ли Божественная магия, подразумеваемая в Моисеевом предании о сотворении мира, есть то же, что и подразумеваемое в нем Божественное искусство?
В философия Платона видимый мир также рассматривается как порождение незримого мира архетипов или идей. Так, неоплатоник Плотин говорит о том, что идея "Человек" существует изначально и проявляется в каждом конкретном человеке:
"... когда же Человек входит в человеческий облик, появляется некий живой человек, который все жене перестает быть Человеком. Из одной сущности, сущности Человека - человека-Идеи, - берет свое начало материальный человек, порождая множество отдельных индивидов, что означаетприсутствие одной самотождественной сущности во множестве проявлений, или, так сказать, во множестве оттисков одной печати" (111: VI, v. 6; р. 536).
С какой поразительной ясностью изложена здесь метафизика магии и в то же время метафизика искусства! С помощью познаний, которыми располагала биология в первой четверти двадцатого века, Эдгар Даке в своей книге "Жизнь как символ" проливает свет на природу "печати", о которой говорит Плотин. Здесь уместно привести две цитаты из его "Эннеад":
"Шопенгауэр как-то сказал, что ребенку вещи видятся в таком ореоле великолепия и наделенными такой небесной природой потому, что каждую конкретную вещь он наивно воспринимает как идею всего типа (вида). Это великолепие духовной реальности совершенно утрачивается человеком, достигшим зрелости рационального мышления, когда он выходит из "инфантильного состояния" ярких и живых ощущений и попадает во власть чистых абстракций. Таким образом, каждый раз, оказавшись в состоянии восприятия идеи в некоей форме, мы оказываемся -подобно детям - внутри Природы. Таким ребенком был Гёте. ...В таком случае, если, как я все время пытаюсь показать, человек является архетипом эволюционной истории целого вида и центром живой Природы... если животный мир, как это уже было известно древним, есть человек в состоянии полной дезинтеграции - что теперь обрело совершенно реальный смысл - то мы получаем прочную основу всего тотемизма и анималистических культов, которая зиждется на данных естествознания" (46: pp. 114, 191).
Иными словами, Эдгар Даке - подобно Пьеру Тейяру де Шардену - видит животный, растительный и неорганический миры как различные вариации на одну и ту же тему, т. е. тему человека, являющегося архетипом Природы в процессе эволюции. Таким образом, человек и есть та самая "печать", о которой говорил Плотин, а все существа в Природе суть его частичные "оттиски". Не является ли, согласно Даке, мир в процессе эволюции произведением искусства в процессе его создания, при котором идея - человек - становится реальностью?
Что до Гёте, которого Даке упоминает как пример человека, умевшего в частных проявлениях видеть мир архетипов, то он представлял себе художественное творчество как неотъемлемую составную часть созидательной деятельности Природы, находящую свое продолжение в человеке. Для него цветок, пробивающийся из земли, и стихотворение, "пробивающееся" сквозь "почву" души поэта, суть два частных проявления одной и той же творческой магическо-артистической силы. Он назвал эту силу "метаморфозой". Вот почему Гёте всю жизнь занимался как наблюдением "метаморфоз" в действии, так и научным и художественным творчеством по этой тематике. Его сочинение о проблеме цвета - "Zur Farbenlehre" ("Теория красок") - есть не что иное, как описание и анализ метаморфоз света; название его труда "Metamorphose der Pflanzen" ("Метаморфозы растений") говорит само за себя, как и название небольшого отрывка "Metamorphose der Tiere" ("Метаморфозы животных"); а его шедевр "Фауст" есть не что иное, как метаморфоза человеческой души со времен Ренессанса...
Подводя итоги, следует признать, что каждый, кто верит в превращение невидимого в видимое в сотворении и эволюции мира, верит тем самым и в то, что акт творения, при котором идея преобразуется в объективную реальность искусства (и магии), аналогичен тому, что происходит в формировании и преображении мира. Он не может думать иначе, если только он не материалист, не подпускающий свое мышление к порогу величественной храмины постижимого. Ибо материалист поступает подобно читающему рукопись, который вместо того, чтобы прочесть и понять мысли автора, занимается изучением букв и слогов. Он полагает, что буквы возникли на бумаге сами по себе, а затем под действием взаимного притяжения объединились в слоги. Это взаимное притяжение, в свою очередь, он объясняет химическими или молекулярными свойствами чернил как общей для всех букв и первичной по отношению к ним "материи". Здесь я имею в виду прежде всего материалистическую веру, а не материалистический метод.
Жозефен Пеладан - сам художник и маг - говорит о взаимосвязи между искусством и магией следующее:
"Что касается гениев, то это люди интуиции, которые дают сверхъестественным законам образное выражение; они привлекают к себе потусторонние потоки и вступают в прямой контакт с оккультными силами. Ни Данте, ни Шекспир, ни Гёте не вызывали духов магическими средствами, но все трое разбирались в оккультизме; они разумно довольствовались созданием вечных образов и были в этом непревзойденными магами. Творить в мире абстрактных идей, творить в душах людей, вдыхая жизнь в отражения таинственного - это великое мастерство" (104; cf. 31: vol. II, p. 377).
Таким образом, художественное творчество отличается от церемониальной магии тем, что оно более духовно. Что до священной магии, то взаимосвязь между священным искусством и священной магией сводится к взаимосвязи между красотой и добром, т. е. к соотношению между различными цветами и тоном одного и того же цвета. Красота есть добро, которое невольно вызывает любовь; добро же - это исцеляющая и животворящая красота.
Однако добро, потерявшее из виду красоту, коснеет, превращаясь в законы и принципы и становясь чистым долгом; красота же, отрешившись от добра и теряя его из виду, размягчается в простое наслаждение - без какой-либо моральной ответственности. Превращение закосневшего добра в суровый моральный устав и размягчение красоты до чистого наслаждения есть результат разделения добра и красоты в морали, религии или искусстве. Вот откуда появилось морализаторское буквоедство и выхолощенный эстетизм. Это, в свою очередь, привело к возникновению соответствующих человеческих типов. С одной стороны, речь идет о "чопорных моралистах", процветавших в Англии в эпоху пуританства, - образе жизни и религии, которому чужды радость и искусство, - или о той же "Huguenot ennui" ("гугенотской скуке"), распространенной во Франции и Швейцарии. С другой стороны, возник этакий тип бородатого неряхи-"художника" с копной нечесаных волос на голове, исповедующего полную свободу нравов.
Двадцать Второй Аркан Таро наводит на мысль о том, что мир должен рассматриваться скорее с эстетической, нежели с интеллектуальной точки зрения, поскольку он воплощает в себе движение и ритм (как и фигура танцовщицы в центре карты). Имеет ли этот Аркан своей целью донести до нас один лишь этот принцип, или, быть может, подобно Двадцать Первому Аркану ("Шут"), в нем сокрыто и некое предостережение? Иначе говоря, существуют ли и в нем упоминавшиеся два аспекта - обучающий и предостерегающий? Ибо если Аркан, на карте которого изображен странствующий шут, привел нас к своему более глубинному названию "Любовь", то разве не может Аркан, на карте которого изображена в окаймлении гирлянды нагая танцовщица, привести нас к своему второму, скрытому имени - "Безумие"?
Так ли это, мы увидим, углубившись в медитацию на Аркане "Мир" настолько, чтобы ясно видеть как великую красоту этого мира, так и опасность этой красоты. А посему да будет наша медитация трезвой и да не упустит она из виду ни открываемых этим Арканом знаний, ни его предостережения.
Я говорю трезвая медитация, но поскольку речь здесь идет о медитации на мире как на произведении искусства, а не о восприятии его как системы законов, то, отрекаясь от упоительного творческого порыва, не обрекаем ли мы себя заранее на бесплодные умствования? Не завещал ли нам гений Бодлера упоение как единственный, незаменимый ключ к тайнам мироздания и художественного творчества?
Задавшись этим вопросом, мы сразу же с головой погружаемся в Аркан "Мир" в обоих его аспектах. Ибо как есть человеческое Искусство и искусство, так есть и космическое, Божественное, созидательное Искусство и космическое искусство миражей. И как существуют экстазы и озарения, ниспосланные Святым Духом, так существует и упоение духом миража - именуемым в христианском герметизме "ложным Святым Духом". Различают же их с помощью следующего критерия: если вы стремитесь к радости творческого вдохновения, духовного озарения и мистического опыта, вы неизбежно приближаетесь к сфере, где царит дух миража, и все более попадаете в его власть. Если же в художественном творчестве, духовном озарении и мистическом опыте вы стремитесь найти истину, то тем самым вы приближаетесь к сфере Святого Духа и все более раскрываетесь Ему навстречу. Откровения истины, исходящие от Святого Духа, несут в себе радость и утешение (дух-утешитель = ParaklhtoV), но радость лишь следует за ними, как результат познания Богооткровенной истины (дух истины to pneuma thV alhJeiaV - "spirilus veritatis"; срв. Ин. 16:13), тогда как откровения, названные нами "мз1ражами", следуют за радостью - радость порождает их. (Мираж - не то же самое, что и обычная иллюзия, ибо он представляет собой "зыбкое" отражение реальности. Но он именно "зыбится", т. е. находится вне контекста объективной реальности во всех ее моральных, причинно-следственных и пространственно-временных измерениях.)
Таким образом, трезвость, которой мы собираемся придерживаться в ходе медитации на Аркане "Мир", является отнюдь не какой-либо преднамеренной сухостью (хотя лучше уж отдать предпочтение обычной сухости, нежели оказаться захваченным безоглядной погоней за наслаждением "творческой деятельностью" как таковой), но осознанием необходимости применения вышеупомянутого критерия к медитации на данном Аркане: необходимости всячески сторониться духа миражей, прибегая к единственному средству избежать опасностей мира иллюзий - соблюдению обетов целомудрия, бедности и послушания.
Радость, порождаемая истиной, и вера, порождаемая радостью, - таков ключ к пониманию Аркана мира как произведения искусства. Ибо этот Аркан открывает нам мир как творение Божественного искусства, т. е. как мир Мудрости, которая "была при Нем художницею... веселясь пред лицем Его во все время" (Притч. 8: 30), и этот же Аркан являет нам мир как творение обманчивого миража, т. е. мир майи, великой иллюзии, неустанно ведущей свою игру (лила) во вселенной. Иными словами, с одной стороны это мир, открывающий нам Бога, проявляя Его, с другой же - это мир, скрывающий Его, утаивая Его от нашего взора.
Но о каком бы мире ни шла речь, - о мире откровения или о мире обмана, о мире, явленном в свете духовной истины, или о мире, видимом в свете сферы духа иллюзий, - главную роль в нем всегда играет радость, которая по своей природе двойственна.
Что же такое радость? Каков ее глубинный смысл?
В свете Аркана "Мир" - Аркана ритмического движения или танца - радость есть гармония ритмов, тогда как страдание есть их дисгармония. Удовольствие, которое в зимнюю пору получает человек, сидя у огня, - это всего лишь восстановление соответствия между ритмами тела и воздуха, - тем, что мы называем "температурой". Радость, которую дает дружба, есть гармония между психическими и ментальными ритмами двух или большего числа людей. Радость чистой совести есть согласованность нравственных ритмов низшей и высшей Сущности. Обещанное тем, кто чист сердцем, блаженство "узреть Бога" (Мф. 5: 8), есть достижение гармонического соответствия их основных жизненных ритмов ритму Божественному. Таким образом, радость -это состояние гармонии ритмов внутренних и внешних, высших и низших, и наконец, ритмов тварного бытия с Божественным ритмом.
Итак, весь мир - это гармоническая согласованность бесконечного числа ритмов. Ибо в основе жизни вселенной лежит преобладающая согласованность отдельных ритмов, а отнюдь не их дисгармония. Таким образом, жизнь в самой своей основе есть радость.
А посему недаром Септуагинта - Библия в греческом перводе (III в. до Р. X.) - приводит двадцать третий стих третьей главы Книги Бытия в следующем виде: "...Господь Бог выслал его [Адама] из сада радости, дабы возделывать землю, из которой он взят..." (kai apesteilen auton o kurioV o QeoV ek tou paradisou thV trufhV er gazesJai thn ghn ex hV exefuh). (Этот же вариант принят и в Вульгате: "Et emisit eum Dominus Deus de paradiso voluptatis, ut operaretur terram de qua samptus est". - "И изгнал Господь Бог его из сада радости, дабы возделывал он землю, из которой вышел". В то же время древнееврейская Библия говорит лишь: "Яхве [ ]-Элохим выслал его из сада Эдемского, чтобы возделывать землю [adamah], из которой он взят" (Быт. 3: 23). Создавшие Септуагинту переводчики, передавая древнееврейский термин gan-eden ( ) словами "сад радости", выдвинули тем самым тезис о том, что изначальным состоянием человека и Природы была радость, - что мир, будучи Господним творением, является царством радости. Страдание добавилось к ней только после Грехопадения.
Это традиционное представление вполне согласуется с логикой и жизненным опытом. В самом деле, можно ли вообразить себе мир, пребывающий в вечном движении - живой и одушевленный, -лишенным жизненных сил, всякого удовлетворения и "joie de vivre" ("радости жизни")? Разве сама идея движения - биологического, психического или интеллектуального - не предполагает наличия в основе всякого движения некоего положительного импульса, осознанного или подсознательного "да", по собственной воле или по подсказке инстинкта? В биологии и психологии много говорится об инстинкте самосохранения, но что такое этот инстинкт, как нечистое жизнеутверждение-проявление "joie devivre"? Будь это иначе, вселенская тоска и отвращение данным давно положили бы конец всякой жизни.
Даже самый суровый аскетизм свидетельствует в пользу этой "joie de vivre", ибо он стремится к очищению хаотического смешения радости и страдания, последовавшего за Грехопадением, т. е. к изначальной и истинной радости бытия. Главная идея буддизма и Йоги - освобождение от земной жизни - в конечном счете лишь утверждает бытие, проповедуя окончательный переход мира форм к такому уровню общности, который является уровнем чистого бытия. Это состояние чистого бытия - в противовес небытию - постулируется в Йоге как состояние блаженства (ананда) - одна из составляющих формулы:

сат (бытие) = чит (сознание) = ананда (блаженство).

Что касается буддистской нирваны, то это состояние полного отсутствия страданий, связанных с земным воплощением. Если бы нирвана означала попросту полное "небытие", а не блаженство чистого бытия, то никто - включая и самого Будду - не смог бы найти в себе достаточно сил для преодоления моральных и интеллектуальных препятствий на пути, ведущем к нирване. Чтобы сделать это усилие, человек должен пожелать достичь этой цели - а невозможно желать небытия, т. е. того, где нечего желать. Нирвана как идеальное самоубийство? Нет, поскольку самоубийство есть акт отчаяния, тогда как нирвана есть воплощение надежды обрести блаженство покоя, которое человек может - либо верит, что может - обрести, пройдя долгий путь дисциплины, самоотречения и медитации. Да и мы, христиане, не молимся разве за души усопших: "requiem aeternam dona eis, Domine" ("даруй им вечный покой, Господи"), или "requiescant in pace" ("да почиют в мире")? Таким образом, буддисты не желают ничего иного, как обретения этого "requies aeterna" ("вечного покоя"), именуемого ими нирваной. В таком случае, остается проблема самоубийства. О человеке, пустившем себе пулю в лоб, говорят, что он не хотел больше жить. Но верно ли то, что он не хотел жить? А может быть, он покончил с собой потому, что хотел бы жить иной жизнью... и потому что не верил, что сможет изменить свою нынешнюю жизнь?
У истоков уныния вплоть до отчаяния, которые приводят к самоубийству, всегда лежит неудовлетворенность, т. е. желание и стремление к иной форме жизни или иному способу существования. Невозможно испытывать неудовлетворенность, ничего не желая. Невозможно впасть в отчаяние, ни на что не надеясь. Невозможно прийти к самоубийству, не принимая жизнь всерьез. Всякая неудовлетворенность предполагает твердую веру в воображаемое счастье. Любое отчаяние предполагает существование надежды. Так и любое стремление к самоубийству предполагает страстную веру в определенные жизненные ценности: любовь, славу, честь, здоровье, счастье...
Даже падшим миром, сохранившим лишь отражение его изначального состояния ничем не запятнанной радости - состояния "сада, взращенного Богом", - даже нашим падшим миром, о котором Шопенгауэр сказал, что общая сумма страданий в нем намного превышает общую сумму радости, даже этим миром, говорю я, движет радость жизни. Даже если Шопенгауэр был прав относительно того, что количество страданий в этом мире превышает количество радости, все же качество этой радости таково, что, несмотря на всю мимолетность и недолговечность, она надолго запоминается, бережно хранится в памяти, пробуждает надежду, одним словом, становится движущей силой мира. Об этом Ницше сказал:

Скорбь мира эта глубина, -
Но радость глубже, чем она!
Жизнь гонит скорби тень, -
А радость рвется в вечный день:
В желанный, вековечный день!

И это верно, ибо источники радости глубже, нежели истоки страдания. Они по-прежнему берут свое начало в реке, которая "выходила из Едема для орошения рая" (Быт. 2:10). Радость существовала задолго до прихода страданий, а мир радости предшествовал миру страданий. Рай был до того, как на смену ему пришел мир борьбы за существование и выживания сильнейших. Как жизньпредшесгвует смерти, так и радость предшествует страданиям.
Вот почему Мудрость, о которой говорит царь Соломон в своей Книге Притчей, радуется. Двадцать восемь веков спустя эта тема была подхвачена Ницше, который ввел представление о "веселой науке" ("die frohlische Wissenschaft"), противоположной "духу уныния" ("Geist der Schwere"), т. е. тяжеловесности как тогдашней, так и нынешней науки. Мудрость говорит о себе:
"Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не преступали пределов его, когда полагал основание земли: тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время, веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими" (Притч. 8: 25-31).
В этом фрагменте отразился не только дух искусства, царивший на заре мира, не только радость творчества, но и идея о том, что радость есть гармоническая согласованность ритмов. В самом деле, Мудрость (Sofia, CHOKMAH) "была при Нем художницею, и была радостью всякий день", что означает присутствие Божественной радости или гармонии в ритмах Творца и Мудрости, которая "веселилась пред лицем Его во все время", "и радость Мудрости была с сынами человеческими", т. е. люди, чьи ритмы пребывали в гармонии с ритмами Мудрости, были "ее радостью", как сама она "была радостью" Творца, трудясь в гармонии с Ним.
Здесь кстати отметить, что частичную реминисценцию приведенного выше текста - слова "веселясь пред лицем Его во все время, веселясь на земном кругу Его" -можно обнаружить на карте Аркана "Мир" в Таро, напечатанном в Париже в 1500 году, о существовании которого упоминает Освальд Вирт в книге "Средневековые образы Таро" (cf. 138). На ней "Мир" представлен в виде глобуса, подобного державе в левой руке "Императора" (Четвертый Аркан); над земным шарам изображена совершенно нагая танцующая женщина; правой рукой она держит огромную завесу, край которой приподнимает левой рукой. Освальд Вирт пишет: "Это сама Истина, проявляющая себя как окончательная и бесспорная очевидность,-Истина, которая отводит в сторону завесу видимостей с тем, чтобы поведать тайну сущности вещей" (138: р. 221). Эта версия Таро явно изображает Мудрость, "веселящуюся пред лицем Его во все время, веселящуюся на земном кругу Его".
Радость есть гармония ритмов. Соломон говорит об изначальной радости, которая представляет собой гармоническое согласие между созидательными ритмами Бога и художественными творениями Мудрости. Но говорит он и об иной радости - гармонического согласия с ритмом "Безумия" (второго наименования Аркана "Мир"):
"Женщина безрассудная, шумливая, глупая и ничего не знающая садится у дверей дома своего на стуле, на возвышенных местах города, чтобы звать прохо дящих дорогою, идущих прямо своими путями: "Кто глуп, обратись сюда!" И ску доумному сказала она: "Воды краденые сладки, и утаенный хлеб приятен". И он не знает, что мертвецы там, и что в глубине преисподней зазванные ею" (Притч. 9: 13-18).
И затем (по Септуагинте[1]):
"Но поспеши прочь, не медли на месте, не останавливай взгляда своего на ней, ибо так ты пройдешь воду чужую. От воды чужой удаляйся, и из источника чужого не пей, чтобы пожить многое время, и чтобы прибавились тебе лета жизни" (Притч. 9: 18).
Таким образом, существует радость Мудрости и радость опьянения - в тексте Септуагинты названная "водой чужой". Первая радость исходит из Мудрости, тогда как вторая порождает ложную мудрость, состоящую из миражей. Ибо в невидимом мире существует царство миражей, представляющее собой опаснейшую западню для эзотеристов, гностиков и мистиков - всех тех, кто стремится к обретению подлинного духовного опыта. Рудольф Штайнер назвал его "поясом лжи" ("Lugengurtel"), а в традиционном христианском герметизме он называется "сферой ложного Святого Духа". Эта сфера (или пояс) расположена ближе к обычному сознанию - так называемому "эго-сознанию", - нежели "сфера Святого Духа", где пребывают святые и откуда они воздействуют на земное человеческое сознание. Таким образом, для того, чтобы возвыситься до сферы святых и небесных иерархий, человек должен вначале пересечь "сферу ложного Святого Духа", т. е. суметь противостоять ее притяжению. Приведенный выше фрагмент из Септуагинты адресован именно "скудоумному" ученику: "... не медли на месте, не останавливай взгляда своего на ней; ибо так ты пройдешь воду чужую; от воды чужой удаляйся". К тому же "скудоумному ученику" обращены и слова ложного Святого Духа, духа "Безумия": "Воды краденые сладки, и утаенный хлеб приятен".
Следуя Книге Притчей, можно сказать, что сфера миражей привлекает своими "крадеными водами", т. е. подвижной стихией, которая течет и уносит сознание в сладостном потоке легко обретаемых озарений и вдохновений, ради которых нет нужды прилагать сознательные нравственные усилия, выраженные тремя словами: крест, молитва и покаяние. Здесь сознание оказывается в состоянии полета и свободы, которой чужды любые законы и любая ответственность - словно не было на свете Креста, - получая озарения даром и не утруждая себя молитвой... свободы от всякой памяти о грехе, свободы от угрызений совести и любой ответственности за прошлые грехи и ошибки, словно грех и ошибка - это пустяки, о которых едва ли стоит помнить. Преисполненное радости, вкушая творческий экстаз, сознание всецело отдается вдохновенным визионерским размышлениям, где каждый образ, каждая мысль, возникающие в нем, кажутся откровением свыше, оттиском печати сверхчеловеческой премудрости. Эти "краденые воды" тем более опасны тем, что наводняют душу потоками психической энергии, заполняя ее совершенно новыми ощущениями и заставляя верить, будто происходит вмешательство сверхъестественных сил. С другой стороны, приносимые этими потоками озарения отвечают самым сокровенным склонностям и желаниям души, что удваивает их убедительность и власть над душой.
Так появляются лжепророки и лжемессии. Таким же образом в некоторых гностических сектах озарения достигались посредством аморальных ритуалов. В качестве примера приведу описание Епифанием сцены, свидетелем которой (а возможно, и участником) был он сам на собраниях секты варвелиотов. Он сообщает об увиденном, придя к выводу, что молчать об этом невозможно:
"Жены у них общие, и когда к ним приходит тот, кто ничего не знает об их учении, то у мужчин для женщин, а у женщин для мужчин есть особый знак, по которому они определяют, принадлежит ли пришелец к их секте. Этот знак они подают, пожимая друг другу руки: во время прикосновения как бы щекочут поверхность ладони. Узнав же друг друга, они немедля приступают к ужину. На столы выставляются щедрые яства - они едят мясо и пьют вино, даже если живут в бедности. После совместного застолья, когда их тела "преисполняются силой", они приступают к делу. Каждый мужчина удаляется от своей жены, говоря ей: "Встань и соверши обряд любви (agaph) с твоим братом...
... Я все же решаюсь описать то, что сами они не стыдятся делать, с тем чтобы - ради пользы читателя -заставить его содрогнуться от совершаемого ими непотребства. Завершив совокупление и не удовлетворившись бесстыдством своего блудодейства, они возносят свой позор к небесам. Каждый мужчина и каждая женщина берут в ладони мужское семя. Затем, выступив вперед и воздев к небесам руки с этой мерзостью, они молятся, словно так называемые "стратиотики" и "гностики", поднося Отцу Всего Сущего то, что у них в руках, со словами: "Мы преподносим тебе этот дар, тело Христово..." (79: pp. 190-191).
Такими же оргиями "свободной любви", порожденными "свободой", внушенной якобы "Святым Духом", завершались иногда и молитвенные собрания действовавшей в девятнадцатом веке русской секты хлыстов после "нисхождения Святого Духа".
Под влиянием того же откровения из сферы миражей, к примеру, многие семьи эстонских крестьян в девятнадцатом веке продали свое имущество, чтобы переселиться в некое место в надземной части Балтийского моря, называемое Ласнамяги (Лаксберг) и ждать там прибытия "белого челна", который, согласно "богодухновенным" пророчествам основателей секты, должен был отвезти их в край свободы, где нет ни баронов, ни налогов.
И наконец, в последней четверти прошлого века шаманы нескольких племен североамериканских индейцев, раздраженные исчезновением стад бизонов, получили откровение нового магического культа - "танца бизона" - отправление которого должно было вернуть стада бизонов в прерии и заставить белых людей убраться с исконно принадлежавших индейцам охотничьих территорий. Конец практике этого культа был положен только после кровавого вторжения американской армии.
Еще большие по масштабам псевдодуховные галлюцинации захватывали в нашем веке целые народы. Нет нужды обращаться к книге Луи Повеля и Жака Бержье "Утро магов", чтобы понять, что нацистская авантюра Гитлера обязана своим возникновением динамической силе, высвобожденной посредством псевдодуховной галлюцинации чудовищных масштабов - для этого достаточно знать лишь события новейшей истории, протекавшие у нас на глазах.
Еще одним примером полумагического воздействия такого рода галлюцинации на целые народы является марксизм-ленинизм-сталинизм-маоизм. Ибо философия и жизненные принципы, лежащие в основе этого движения, так же несовместимы с реальным миром, как и "миф двадцатого века" в нацистской Германии. Интеллектуальная иллюзия марксизма рисует такую картину мира и человеческой истории, в которой дух является лишь своего рода "туманом", существующим в виде идеологических систем, религий и моральных принципов, основывающимся на материальных вещах и интересах. Дух в марксизме есть лишь вторичная надстройка над биологическими и экономическими факторами, порождаемая и формируемая ими.
Успех марксизма-ленинизма - помимо того, что он как нельзя лучше отвечал чувству возмущения обездоленных классов, - объясняется тем, что он активизировал огромное количество психической энергии, внедренной в массы воинственно настроенных людей вследствие контакта со "сферой ложного Святого Духа" по вдохновению их главарей-лжепророков. Влиянием сферы иллюзий объясняется не только полумагическая власть большевизма над массами, но и само его учение, которое является детищем двух различных восприятий: восприятия сферы иллюзий и восприятия экономических материальных реальностей. Первое порождает основополагающую догму марксизма-ленинизма о том, что дух - функциями которого являются идеологии, религии и моральные принципы -это лишь проекция человеческих интересов и амбиций, выражающих стремление к власти; и это верно, если опыт духовной жизни не выходит за пределы сферы иллюзий... если она ограничивается этой сферой... если она не достигает сферы Святого Духа, т. е. обиталища святых и небесных иерархий. Так и вышло, что родоначальники марксизма-ленинизма открыли в реальности сферы иллюзий, с одной стороны, почти неисчерпаемый источник психической энергии, а с другой - колоссальный материал для надстройки, позволяющий всякий земной интерес рядить в идеологические, религиозные и моральные одежды.
Итак, чисто земные интересы и устремления сводятся к жажде власти, которая лежит в основе борьбы за существование и выживание наиболее приспособленных, согласно дарвиновской теории эволюции видов. С другой стороны, власть в земной жизни людей сводится к богатству, т. е. к частной собственности на производство и к присвоению его продуктов. Добавим теперь к этим выводам, почерпнутым из мира иллюзий, выводы, основанные на опыте земной экономики - с ее неравенством в сфере владения средствами производства и произведенными товарами, - и мы неизбежно получим вторую основную догму марксизма-ленинизма, гласящую, что средства производства должны принадлежать всему обществу или народу, а не отдельным индивидам или группам индивидов. Все прочие положения марксистско-ленинского учения - такие как социальная революция, диктатура пролетариата, бесклассовое общество, отмирание государства и т. д. - следуют из двух этих фундаментальных догм, основанных на переплетении опыта сферы иллюзий и опыта экономической жизни общества, рассматриваемого как поле борьбы за существование и выживание наиболее приспособленных, борьбы между эксплуататорами и эксплуатируемыми.
Что касается "мифа двадцатого века" в нацистской Германии, то и он как своей властью над массами, так и идеологическими догмами обязан могучему притоку энергии из сферы иллюзий и его "просветляющим" воздействием. Но здесь уже речь идет не об эк

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 232425 26 27 28 Следующая ⇒