Страх смерти

Страх смерти

Страх смерти впервые стал приходить к Андрею Озерову в детстве, в те моменты, когда отец бил его.

Озерову нравилось дразнить отца за его тучность, неповоротливость и багровый, почти свекольный цвет его большого лица, которое сверху заканчивалось острой макушкой, а снизу округлялось и свисало безобразными морщинистыми складками. Отец казался Озерову смешным, и иногда, увлекаясь, он давал себе волю: называл его толстяком, дураком, кидал в него хлебными шариками или капустой из щей. В такие моменты Андрей странным образом переставал отдавать себе отчет в том, что делает, забывал о грозящем ему наказании. Потеряв терпение, отец грузно поднимался и шел к Озерову – уверенно и даже неторопливо, как прет огромное, сознающее свою силу животное, слон или бегемот. Озеров пугался, плакал, убегал и забивался в угол, но рано или поздно отец добирался до него. Тогда рассвирепевший мужчина наваливался на мальчика всей своей громоздкой тушей и наносил ему не глядя несколько сильных ударов по голове. Андрей чувствовал, что в эти моменты отец не контролирует себя, и его охватывал слепой ужас при мысли о том, что его могут зашибить до смерти.

К Озерову пришло осознание своей смертности, и связанный с этим страх, проявлявшийся сначала яркими и короткими вспышками, уже не покидал его. Он словно бы укоренился в окружающем мире, обрел вещественность, стал значимым элементом существования, который постоянно нужно было учитывать, считаться с ним. Это был словно бы некий излом или сгусток в окружающем пространстве, что-то, разрушающее уют будничной жизни. Когда Андрей концентрировался на этом ощущении, отдавался ему, страх начинал даже обретать определенные черты, чаще всего связанные с образом отца. Это была какая-то глыба, грозящая навалиться на Озерова и раздавить его. Ощущение смутной угрозы до того развилось в Андрее, что подчас сильная вспышка страха могла охватить его неожиданно, без всякой видимой причины, например, прямо на улице. В такие моменты он сломя голову, не разбирая дороги пускался бежать.

Озеров жил в пятиэтажном доме неподалеку от реки, и в свободное время часто играл с одноклассниками на огромном автомобильном мосту. Этот мост имел форму странного зигзага – половина его до середины реки была выгнута вверх, а оставшаяся часть вогнута; кроме того, он пересекал реку не прямо, а под небольшим углом. Оформление моста было посвящено истории российского военного флота: на нем были установлены огромные металлические якоря, модели кораблей и чередующиеся бюсты и статуи моряков, в том числе адмиралов Ушакова, Нахимова, Корнилова и Истомина. Фигуры были расставлены как будто беспорядочно: так, у ближайшего к дому Озерова входа на мост была установлена целая группа Нахимовых, в которую зачем-то был еще включен один неизвестный матрос; на «горбе» моста на равных промежутках друг от друга стояли четыре одинаковых статуи адмирала Истомина, а на участке, где мост опускался вниз, стояло вперемешку большое количество разных памятников. Некоторые статуи были установлены даже на проезжей части. Замысел авторов проекта, вероятно, заключался в том, чтобы автомобилистам удобнее было полюбоваться на памятники, но в результате такая расстановка нередко приводила к авариям.

Особенное внимание школьников привлекала монументальная скульптурная группа, изображавшая команду матросов: фигуры в ней были выполнены с многочисленными выступающими деталями, по которым легко было карабкаться. Занятие это было опасным: группа была расположена на краю моста и фактически нависала над бетонной площадкой у берега. Озеров, учитывая это, не решался забираться на самый ее верх, на головы матросов: он знал, что, глядя вниз с высоты, может ощутить острую вспышку страха смерти и, неудачно дернувшись, упасть. Эта картина представлялась ему так подробно и ярко, что весь мост, и особенно группа матросов стали также ассоциироваться у него с ощущением страха. В результате начала пополняться целая галерея образов, которые были связаны для Озерова со смертью: если сначала в нее входил только образ отца, то теперь попал еще весь гигантский мост вместе с множеством отдельных элементов его оформления.

Постепенно Озеров пришел как будто к новому взгляду на мост. Он стал чувствовать, что предметы, имеющие в его представлении отношение к смерти, формируют в окружающем мире свое обособленное пространство. Они воспринимались как будто более остро и четко, выполняли особые функции, имели даже необычные оттенки запаха и цвета, словно бы состояли из другого вещества, чем элементы будничной, повседневной жизни. При этом Андрей помнил, что не всегда различал присутствие в окружающем мире этого особого пространства, не всегда относил к нему отца и совсем еще до недавнего времени не относил к нему и мост. Выходило, что это пространство могло пополняться и дальше: многие элементы окружающей обстановки, вероятно, тоже принадлежали к нему, но пока не раскрыли свою сущность, оставались неразгаданными. Озерову казалось важным научиться распознавать такие предметы: ему представлялось, что, зная об исходящей от них угрозе, он будет уже предупрежден и сможет при необходимости вовремя от нее защититься.

Увлеченный этой мыслью, он решил в первую очередь подробно изучить все элементы оформления моста, который первым «раскрыл» сове отношение к "галерее образов". Было ясно, что помимо группы матросов в первую очередь опасность представляют скульптуры, установленные на проезжей части: Андрей не раз слышал истории о связанных с ними крупных автомобильных авариях, и даже сам бывал свидетелем подобных инцидентов, в которых, правда, не было жертв. Озеров вспомнил, как однажды на его глазах грузовой автомобиль, потеряв управление, врезался в статую адмирала, которая была выполнена с вытянутой вперед длинной рукой: эта рука вонзилась в лобовое стекло и пробила его, едва не попав в голову водителю. Осознав, какое значение могут в чьей-то жизни сыграть эти статуи, Озеров смотрел теперь на них уже по-новому, с опаской и даже странным уважением. Ему казалось, что они даже изменили свою форму: вытянулись, приобрели более резкие и грубые очертания, стали как будто острыми и зазубренными по краям. Рука статуи, разбившая когда-то стекло автомобиля, теперь напоминала ему нож.

Изучая другие фрагменты оформления моста, Озеров старался разгадать их, выяснить, какое они могут иметь отношение к смерти. Ему пока что было не очень понятно, какие именно предметы можно выделить в этом отношении. Ясно было, что, например, любой автомобиль потенциально может задавить человека и таким образом может стать «источником смерти», но это еще не означало, что его стоит включать в особую группу предметов, которых следует опасаться: Озеров чувствовал, что выделять нужно только то, что может быть почему-то связано с его собственной предстоящей смертью, иметь отношение лично к нему. Для этого нужно было особое чутье, которое пока проявлялось у Андрея слабо, но продолжало со временем развиваться.

Обходя мост, Андрей пристально вглядывался в лица хаотично расставленных на нем фигур: ему почему-то казалось, что он может увидеть что-то важное в их взгляде или выражении. Значимые детали, однако, были скрыты. Так, лица имеющих самое близкое отношение к смерти матросов из скульптурной группы выглядели веселыми и бравыми; на первый взгляд, ничто в них не говорило об их скрытой природе. Лицо адмирала с вытянутой рукой было выполнено без всяких подробностей; плоское, невыразительное, с едва намеченными чертами, оно ни за что не привлекло бы внимания Озерова, если бы тот не был сам свидетелем инцидента с фигурой. Между тем, статуи адмиралов, расположенных безопасно у перил моста, нередко имели, напротив, строгое и грозное выражение. Казалось, что именно от них может исходить опасность, но Озеров чуял в этом впечатлении обман.

Группа, представляющая команду матросов, не давала Андрею покоя: ему казалось, что от нее так и веет ощущением смерти, как будто исходит особый острый и отвратительный запах, который чувствовался чем дальше, тем сильнее. Озеров боялся уже карабкаться на входящие в нее фигуры, но подолгу нервно кружил неподалеку от них. Его преследовало ощущение надвигающейся беды, связанной с этими скульптурами, которую еще можно было предотвратить.

Андрею странно было, как его одноклассники и другие школьники не боятся фигур. Дети лазили по скульптурам с удивительной беспечностью, даже перескакивая с легкостью мартышек с одной статуи на другую, как будто им не угрожала опасность сорваться, упасть с высоты и разбиться, как будто смерть была над ними не властна. Детям удобно было усаживаться матросам на плечи, обхватывая ногами их шеи и держась руками за головы; сверху, как Озеров уже знал, открывался захватывающий вид на реку и весь окружающий район. Однако головы передних фигур, которые были выполнены наклоненными, нависали над пустотой.

Особенной смелостью и беспечностью из одноклассников Озерова отличался Олег Гололобов – резвый румяный крепыш, который всегда казался Андрею каким-то особенно живым. В этом мальчике уже проявился сильный темперамент; его громкий голос, резкие и быстрые движения, стремительная реакция – все говорило о каком-то избытке жизненных сил, которые Гололобов, казалось, даже не знал на что израсходовать. Забираясь на фигуры на мосту, он вел себя с поразительной бесшабашностью – буквально прыгал и скакал по ним, как кузнечик. Озерову жутко было на это смотреть: ему казалось, что Гололобов неминуемо должен сорваться и разбиться. Несколько раз Андрей пробовал отводить Олега в сторону от фигур и урезонивать его, предупреждая, что лазить по статуям опасно, но тот лишь отмахивался. Беспокойство Озерова доходило до того, что он пытался силой оттаскивать Гололобова от фигур – но тот, удивленный, легко справлялся с ним и отталкивал. Как-то раз Озеров, не зная, как еще воздействовать на товарища, предложил отдать ему все свои карманные деньги, только чтобы тот больше не лазил на статуи матросов; Гололобов, усмехнувшись, взял деньги, но преспокойно продолжил делать все по-прежнему.

Глядя на его быстрые, сильные, уверенные движения, Андрей мучительно сомневался и чувствовал зависть. Он не мог понять, как Олег не боится. «Неужели мои страхи напрасны, неужели почему-то он не может умереть?» – думал Озеров, но раз за разом снова возвращался к своим старым ощущениям. Он искренне и болезненно переживал за Гололобова: ему казалось, что тот неминуемо разобьется. Когда Андрей наблюдал за возней и играми одноклассников на статуях, ему делалось жутко; он чувствовал, что смерть словно бы подбирается, подкрадывается к ним, страх перед ней обретал вещественность, тяжело повисая в воздухе. Андрею хотелось закричать от ужаса, но он чувствовал себя беспомощным, словно парализованным.

Однажды, на закате воскресного дня, когда Озеров в очередной раз наблюдал за играми товарищей, Гололобов решил выполнить новый опасный трюк: он вскарабкался на переднюю фигуру матроса – командира отряда и во весь рост встал на ее плечах, ни за что не держась, широко раскинув руки в стороны. Андрей затаив дыхание следил за ним: ему казалось, что Гололобов демонстрирует какое-то торжество над смертью, бросает ей вызов, показывая, что она не может его взять. Словно подтверждая это впечатление, Олег радостно засмеялся; его поза выражала столько силы, смелости и энергии, что Озеров невольно залюбовался им. Ему самому как будто передалось настроение Гололобова: он почувствовал вдруг, что страх смерти оставляет его, что жизнь берет верх и в нем. На какое-то мгновение он ощутил, что может вздохнуть свободно и больше не бояться; его охватило чувство огромного облегчения, словно с его спины сняли тяжелый груз. Поддавшись радостному ощущению свободы, Озеров сделал шаг вперед: он хотел тоже вскарабкаться на фигуры матросов, которые представлялись ему теперь будничными, обыденными, потеряли свое особое значение. Но в этот самый момент Гололобов вдруг оступился и, взмахнув руками, словно крыльями, спиной вперед опрокинулся в пустоту.

Его падение было беззвучным. Осознав произошедшее, Озеров неожиданно для себя понял, что воспринимает этот случай как-то очень просто и естественно: он заранее знал, что должно было произойти, и иллюзия освобождения от страха сразу же, незаметно покинула его. Андрей опустил руки и как-то разом осунулся, вновь придавленный своим грузом. В то время, как его одноклассники забегали, засуетились, стремглав понеслись с моста вниз по лестнице, Озеров на целую минуту застыл неподвижно. Произошедшее словно бы оглушило его; он чувствовал себя растерянным, но понимал, что торопиться уже некуда.

Взяв себя в руки, Андрей подошел к перилам моста и, осторожно заглянув за них, посмотрел вниз на тело Гололобова. Тот лежал на спине, широко раскинув руки, и смотрел в небо над собой. Странным образом, несмотря на большое расстояние лицо его было видно Озерову с поразительной четкостью: обесцвеченное, белое, как сметана, оно застыло в какой-то страшной и злой ухмылке, словно бы уже не принадлежащей Гололобову. «Это смерть улыбается мне», – подумал Андрей.

Его худшие предположения подтвердились: он впервые убедился в том, что смерть существовала, что она была реальна, и столкнулся с ней фактически лицом к лицу. Прежде он еще мог утешать себя тем, что его страхи – лишь выдумка, фикция, плод разгоряченного воображения или следствие слишком сильных впечатлений, полученных при конфликтах с отцом. Теперь же Озеров был лишен возможности даже такого успокоительного самообмана. Он узнал, что его страхи были не напрасны – напротив, возможно они были еще недостаточно сильными и ясными. Спустившись вниз и глядя на лицо Гололобова, который словно бы резко похудел, так что все кости у него аж выпирали под кожей, Андрей думал о том, что, возможно, смерть не просто существует – а является даже единственной подлинной реальностью. Мертвое тело словно бы поглотило все его внимание, тянуло, приковывало его к себе; он потерял даже способность воспринимать что-либо еще и как зачарованный уставился на мертвеца. Товарищи пробовали отвести Озерова в сторону, но он с неожиданной силой вырвался и вернулся к Гололобову. Ему казалось критически важным запечатлеть в своей памяти черты лица погибшего во всех подробностях: широко раскрытые, бессмысленно таращащиеся в небо глаза, в углах которых образовались резкие морщинки, заострившиеся углы скул, растрепанные волосы с засыхающей на висках кровью, и главное – жестокую и кривую ухмылку, придававшую лицу Гололобова невиданное прежде выражение. Странным образом, оно оставалась торжествующим, как и в момент, когда Олег свободно и радостно стоял на плечах статуи; но прежняя живая, светлая улыбка неуловимо изменилась, безобразно исказившись, и сквозь черты радости жизни проступила смерть.

Изучив лицо погибшего, Озеров, повинуясь неожиданному импульсу, проследил за его взглядом: стало ясно, что Гололобов смотрел не в пустоту неба – он глядел в глаза нависавшим над ним статуям матросов. Те были изображены в момент победы над врагом; обыкновенно Андрей трактовал их выражение как веселое, оживленное и даже ликующее, но сейчас, в лучах бившего прямо в них заходящего солнца, лица фигур странно потемнели и словно бы злобно оскалились. Их выражение теперь было тем же самым, что у Гололобова. Осознав эту странную связь, Озеров понял вдруг, что в этот момент для него не существует ничего кроме мертвого тела и этих фигур, налившихся огромным весом, получивших невероятное значение, словно бы приковавших его к себе. Вся масса страха, как будто разлитая обычно в воздухе, собралась, сконцентрировалась сейчас в этих образах; это была сама смерть, ее можно было увидеть и почувствовать буквально в одном шаге от себя. Андрей ощутил приступ ужаса, такой же острый, как в моменты, когда на него наваливался всей своей тушей и бил отец. Озеров отскочил от тела и, не разбирая дороги, сбив с ног одного из своих одноклассников, бросился прочь.