Глава 3. Безумие. Человек из другого мира

Глава 3

Безумие

Огнецветомания затопила Хитерфилд как лавина. Минуту назад никто не слышал об этом ансамбле. И вдруг он появился везде – по радио, в утренних новостях, в музыкальных магазинах, на плакатах. Больше никто не приклеивал на внутренние дверцы шкафчиков портреты Лайзы Т. Никто не носил футболки с изображениями «Космического Джема». Повсюду были только «Огнецветы».

Даже мои подруги‑волшебницы не устояли.

– Эй, Корнелия! Не забудь ключи! – Я взяла их со столика в кафетерии и протянула ей.

– Ах да, спасибо… – проговорила она и подозрительно быстро потянулась за ними.

Я отдернула руку и повнимательнее всмотрелась в добычу. На круглом пластиковом брелоке красовалось лицо Кида.

– Ага, вот оно что! – воскликнула я. – Еще одна жертва заразной болезни! Несчастная девочка поражена страшным Огнецветным Безумием!

– Замолкни, – с трудом выговорила Корнелия. – Дай сюда!

Разумеется, я отдала ей брелок. Почти сразу. Ей пришлось только четыре раза пробежаться за мной вокруг стола. Когда она догнала меня, я успела открыть, что брелок таил в себе еще один секрет: если нажать на него, он наигрывал мелодию «Отныне и навек».

– Вот это здорово! – заявила я, переводя дыхание. Надо было погонять ее подольше. Щеки Корнелии пылали огнем.

– Я купила его на распродаже, – выдавила она. – Потому что он был совсем дешевый.

– Да, конечно. Не сомневаюсь!

– Тебе ли говорить! Думаешь, я не знаю, чей портрет ты приклеила изнутри на обложку дневника?

Настала моя очередь покраснеть.

– Это совсем другое дело. Я купила его потому…

– Потому что он дешевый?

– Нет, потому что… – Потому что на фотографии с автографом у Кида был такой же взгляд, печальный, потерянный. Но я не могла этого сказать. – Ну и что, если мне нравится его музыка? Разве это преступление?

Дальше стало хуже. Брелоки и подписанные фотографии были только началом. Вскоре все одевались и стриглись как «Огнецветы», а мальчишки приохотились таскать с собой дешевые пластиковые копии знаменитой гитары Кида. Временами казалось, что коридоры Шеффилдской школы населены двойниками Кида. Почему это произошло так быстро? Торговля всеми этими штучками разрасталась на глазах. И люди брали их нарасхват. Неудивительно, что улыбка Ала Гатора, когда он мелькал в выпусках новостей, становилась все шире и шире.

Многие мои однокашники бродили с отсутствующим видом, напевая про себя «Отныне и навек». С наушниками или без них. Прошел слух, что одного мальчика из Шеффилдской школы поймали в магазине на краже, потому что у него не хватало денег на новый альбом «Огнецветов», без которого он жить не мог. Две девчонки подрались из‑за подписанной куртки Кида, и обеих исключили из школы на две недели.

Потом, через две недели после «Звездного Экспресса», ко мне подошла Кара и попросила о помощи.

– С Фионой творится что‑то неладное, – объяснила она. – Не ходит в школу уже несколько дней, не отвечает на звонки. Боюсь, не случилось ли с ней чего‑нибудь. Не сходить к ней со мной?

Я никогда не была у Фионы. До «Побрякушек» мы почти не знали друг друга. Но Кара учится в моем классе, она моя хорошая подруга, и в ее глазах читалась тревога. Конечно, я согласилась.

– Может быть, Хай Лин тоже пойдет с нами, – предложила я.

И в тот же день после школы мы втроем направились к дому, где жили Фиона и ее отец‑бизнесмен.

Как только мы сошли с автобуса, нас чуть не смела оглушительная волна «Отныне и навек».

– Наверное, здесь. – Хай Лин показала на аккуратное белое здание с четырьмя зелеными балконами, выходящими на дорогу. – Музыка слышится оттуда.

Мы позвонили и дверь, но никто не ответил. Наконец на одном из балконов в нижнем этаже появилась женщина.

– Вы ее подруги? – спрос ила она.

– Э‑э, да, – ответила я, не уверенная, что женщина будет рада услышать это. Она казалась очень сердитой, как будто ей все по горло надоело.

– Тогда будьте добры, заставьте ее прекратить этот грохот! Она не прекращает слушать эту музыку круглые сутки, а ее отец уехал в командировку. Она меня с ума сведет!

– Мы с ней поговорим, – пообещала я, – если вы нас впустите. Фиона, наверное, не услышала звонка.

– Неудивительно, – проворчала женщина и исчезла в доме. Через минуту замок на двери зажужжал, и мы вошли.

– Вверх и направо, – сказала Кара. – Если стучать очень громко, она услышит даже под музыку.

Мы постучали в дверь. Потом громко колотили, кричали, звали Фиону. Безрезультатно.

– Что дальше?

– Не знаю, ответила Хай Лин. – Она наверняка там. Может быть, не хочет никого видеть.

«Надо было взять с собой Корнелию», – подумала я. Под ее взглядом предметы двигаются, а замки открываются сами собой. Полезная способность. Мы с Хай Лин мало что могли сделать, не сообщая Каре и всем окружающим, что мы колдуньи.

– Ну, меня она увидит, хочется ей этого или нет, – решительно заявила Кара, раскрыла почтовый ящик и заглянула в его темное нутро. – Так я и думала, – пробормотала она. – У кого‑нибудь есть ручка или проволока?

– Проволока? Что она хочет сделать – вскрыть замок?

– У меня есть ручка, – сказала Хай Лин, порывшись в портфеле.

Кара взяла ручку и сунула ее в почтовый ящик. Покопавшись немного, радостно воскликнула:

– Вот он! – и вытянула через щель длинную резинку, на конце которой болтался ключ. Кара вставила его в замок и открыла дверь квартиры. – Фиона! – позвала она. – Фиона, это мы.

Ответа по‑прежнему не было. По крайней мере, за музыкой мы ничего не расслышали.

Где‑то средь миров есть место для меня…

Слышались два голоса – кто‑то подпевал Киду. Этот второй голос не мог принадлежать Фионе – надтреснутый, тусклый, он скорее скрежетал, чем пел.

По, как выяснилось, это все‑таки была Фиона. Она сидела на полу посреди комнаты, оклеенной портретами Кида. Печальное лицо Кида смотрело на нас с подушек, с журнальных обложек. На Фионе была футболка с его фотографией. На коротких светлых волосах красовалась козырьком назад бейсболка с надписью «Огнецветы». Глаза были закрыты. По лицу текли слезы.

Место наших встреч, время для любви…

Хай Лин убавила громкость. Без пения Кида голос Фионы звучал еще страшнее. Хриплый, сорванный, переходящий в шепот. Но даже без музыки она продолжала петь, покачиваясь в такт ритму, который слышала только она. И это было самое дикое.

– Фиона! – окликнула Кара, опускаясь на колени. – Фиона, прекрати! – Она обняла подругу за плечи и сумела на миг остановить ее качание. Фиона открыла глаза.

– Как грустно, – всхлипнула она. – Как грустно…

– Я приготовлю чаю? – вызвалась Хай Лин, инстинктивно переходя к ритуалу, который в ее доме служил средством от всех несчастий.

– Чаем тут не поможешь, – твердо возразила Кара и взглянула на меня. – Достань диск. Достань из проигрывателя эту ужасную вещь и сломай ее.

Он не ужасный, он чудесный. Прекрасная, прекрасная музыка…

Но потом я взглянула на залитое слезами лицо Фионы и поняла, о чем говорит Кара. Это было уже слишком. Это больше, чем нормальная подростковая причуда. Безумие, болезненное и вредное. Я достала из музыкального центра диск, взяла его обеими руками и сломала.

Фиона вскрикнула.

– Не надо! Ты сломала его. Убила его!

– Послушай, – сказала Кара. – Фиона, послушай меня. Сейчас ты встанешь, наденешь куртку и пойдешь ко мне домой. Прямо сейчас.

– Почему? – спросила Фиона. – Я просто слушала музыку…

– Сейчас же! – повторила Кара, силком поднимая ее на ноги. – Ирма, помоги.

Наверно, Фиона просидела на полу очень долго. Ее ноги бессильно подкашивались, она без конца повторяла, что хочет остаться одна, хныкала и жаловалась на то, что я сломала диск.

– Мы напишем ее папе, – сказала Кара. – И оставим сообщение на автоответчике на случай, если он позвонит. А теперь пошли!

По дороге к автобусу Фиона снова закрыла глаза и принялась хрипло напевать обрывки из песни Кида. Каре приходилось то и дело встряхивать ее, чтобы та шла прямо.

– Нехорошо это, – шепнула я Хай Лин. – Что‑то тут нечисто.

– Да, – прошептала она в ответ. – И знаешь, что я думаю? Мне кажется, тут пахнет магией.

Я задумалась об этом. И о лице Кида, таком потерянном. Будто он не из этого мира.

– Наверно, нам с тобой и еще кое с кем из наших знакомых чародеек надо сходить и проведать новоиспеченную поп‑звезду Кида. И чем скорее, тем лучше.

Хай Лин удовлетворенно улыбнулась.

– Кто говорит, что телепатии не бывает? Именно об этом я и подумала!

Глава 4

Человек из другого мира

Добраться до Кида оказалось нелегкой задачей. Компания «Звездная музыка» в лице ослепительного Ала Гатора поселила «Огнецветов» на большой ферме неподалеку от Хитерфилда и окружила охраной, подобающей звездному статусу. Сначала мы сказали, что хотим взять у Кида интервью для школьной газеты. Не повезло.

– Простите, крошки, – развел руками Ал Гатор. – Кид не дает интервью местной прессе.

Он, по‑видимому, не вспомнил нас. Куда уж ему нас узнать – ведь после «Звездного Экспресса» произошло столько важных событий. И среди прочего – мистер Гатор стал несметно богат.

Морщась от отвращения, я протянула Вилл ее мобильник, который брала для солидности.

– Не вышло, – сказала я. – Мы еще не прославились на всю страну.

Какой‑то школьник толкнул Вилл под руку так, что она чуть не выронила телефон, и отошел, не извинившись. До нас долетел тихий фальшивый напев «Отныне и напек».

Вилл покачала головой.

– Они теперь все стали как зомби, – пожаловалась она. – Так не должно продолжаться!

– Может, пробраться тайком? – предложила я. – Мы же все‑таки волшебницы. Разве это будет трудно?

Я с тоской вспоминала последние слова, лежа на животе посреди сырого, утоптанного овцами зимнею поля нозле фермы, которая теперь получила название Огнецветной. Ее обнесли заборами. Посадили собак. Усеяли сигнальными системами и видеокамерами. И расставили повсюду охранников, рядом с которыми гориллы показались бы жалкими мартышками.

– С собаками я бы справилась, – сказала я. Я неплохо умела ладить с животными, за исключением черепахи Лилит, которая не уставала демонстрировать свой вредный упрямый нрав. Это почти то же самое, что располагать к себе людей. – Вилл, наверное, сумеет договориться с камерами и сигнализацией. Но что делать со всем остальным?

– Нам нельзя привлекать к себе внимания, – сказала Корнелия. Хоть мы и за городом, здесь все равно полно народу. Я, конечно, имею в виду не Гатора и его приспешников – этих людьми не назовешь…

В ее словах был резон, хотя в эту минуту вокруг было больше овец, чем людей. Одна из них, дружелюбная овечка в ошейнике с колокольчиком и надписью «Молли», ласково жевала мой рукав.

– Может быть, стать невидимыми? – предложила я, осторожно отталкивая любопытный нос Молли. – Но вроде этого еще никто из нас толком не освоил?

Все дружно покачали головами.

– Это все равно не поможет пробраться через забор, – заметила Вилл. – Разве только проскользнуть через ворота с грузовиком, который доставляет продукты…

– Гм, – задумчиво протянула я. – Это идея…

– В следующей жизни, – сказала Вилл, – я бы не хотела возродиться в виде ящика бананов.

Я разделяла ее чувства. Не слишком‑то сладко, когда тебя запихнут в фургон и погрузят сверху полтонны крупы и сахара, а потом на тебя еще усядутся пять девчонок.

– Этот водитель просто псих, – в сердцах сказала Тарани. – Надеюсь, он ни во что не врежется!

– Наверно, злится из‑за задержки.

Да, неприятно, должно быть, когда путь тебе перекрывает целое стадо сонных овец. Но из‑за них водитель остановился и вышел из фургона, а нам только это и было нужно. Пока он прогонял овец обратно на поле, мы успели проскользнуть в заднюю дверь фургона.

– Нечего было так тянуть Молли за ошейник, – проворчала я. – Овцы очень мирные и послушные, нет нужды применять силу.

– Не все же умеют так обращаться с животными, как ты, – заметила Корнелия.

– Тс‑с, – предостерегающе шепнула Вилл. – Кажется, подъезжаем к воротам…

Машина остановилась. Прокрякало переговорное устройство, шофер что‑то сказал в ответ. Потом фургон снова тронулся.

– Въехали, – пробормотала Тарани, – Вилл, как ты думаешь, может быть…

– Я над этим работаю, – отозвалась Вилл, сосредоточенно сдвинув брони. Мгновение спустя мотор фургона чихнул и заглох. По другую сторону тонкой металлической стенки послышалась сердитая брань.

– Неудачный ему выпал денек, правда? – хихикнула я.

Хлопнула дверь. Заскрипел поднимаемый капот.

– Пора, – скомандовала Вилл. – Выходите. Быстрее!

Мы выбрались, стараясь не шуметь. На наше счастье, водитель был поглощен возней с двигателем. Мы скользнули за ограду, и, как только дорога скрылась из виду, Вилл снова включила мотор. Озадаченный водитель выпрямился так резко, что стукнулся головой о крышку капота.

– Точно, неудачный денек, – повторила я.

– Хватит злорадствовать, – оборвала меня Тарани. – Он нам ничего плохого не сделал, верно?

– Нет, просто был грубоват с Молли. Перебегая от куста к кусту, от прикрытия к прикрытию, мы осторожно подкрались ближе к ферме. Пока что собак не было видно. А Вилл всю дорогу просила камеры наблюдения смотреть в другую сторону.

– Как тут много всяких строений, – прошептала Тарани. – Кида могли поместить где угодно. С чего начнем?

И тут из сарая для сушки сена, оттуда, где ферма оставалась обыкновенной фермой, до нас донесся еле слышный звук. Кто‑то дергал гитарную струну.

– Может быть, там? – предположила я, указывая на ворота сарая.

Старый сарай был огромным, внутри царил полумрак. Это место, по‑видимому, пытались переделать в студию, но работа была далека от завершения. Почти весь объем занимали леса и пластиковые перекрытия, в воздухе витал едкий запах свежей краски.

В сумраке снова зазвенела гитара.

Я резко остановилась, потому что на этот раз сомнений не было: это звучала гитара Кида, только она могла быть такой певучей.

Я посмотрела на Хай Лин. Она кивнула. Мы явно пришли туда, куда нужно.

Мы осторожно двинулись вперед, стараясь держаться в тени.

Кид сидел на перевернутом ящике и тихо перебирал струны. И эта новая песня, рождавшаяся у нас на глазах, дрожащая, неоперившаяся, уже была прекрасна.

Туда, где дорога плавно уходит за поворот,

Где закатное солнце сияет сквозь пыльную даль,

Туда, где конец дорог, где усталый покой найдет,

Где ждет тебя твой народ, где отступит печаль,

Вернуться, домой,

Вернуться домой,

Туда, где отыщешь то, что давно потерял.

Я‑то все думала, почему песни этого парня такие печальные? Теперь мне стало понятно. Это место – где усталый найдет покой, где конец дорог – недостижимо. До него нельзя дойти. И эта невозможность выражалась не в словах, а в его голосе. Мне вспомнилась Фиона, распевавшая часами, до хрипоты, слезы у нее на лице. Если эта песня будет записана, появятся еще тысячи новых Фион. Тысячи.

– Прекрати, – услышала я свой голос.

Вилл яростно махнула мне рукой, но было поздно. Он меня услышал. Напев оборвался, он встал, вглядываясь в полумрак.

– Кто это? – тихо спросил он. – Кто здесь?

Я вышла из‑за пластиковой панели.

– Я. Мы встречались на «Звездном Экспрессе». – Это было преувеличением. Вряд ли можно считать встречей один взгляд через набитый зал. Хотя с натяжкой – можно.

Он неуверенно вгляделся в меня.

– Ты… одна из тех девочек в зеленом и белом?

– Да. «Побрякушки». – Хоть это и глупо, но мне польстило, что он меня узнал.

– А‑а. – Он не задал ни одного из напрашивавшихся вопросов: что ты тут делаешь, кто тебя впустил и тому подобное. Казалось, он просто заметил, что я здесь, и все. И принял мое присутствие как должное. На мгновение его глаза стали такими же далекими, как глаза Фионы.

– Ваша гитаристка… она напомнила мне… – он запнулся на полуслове. – Когда‑нибудь она будет играть хорошо. Она может стать Музыкантом.

Он произнес слово «Музыкант» по‑особому, как почетный титул. Я почувствовала обиду за Кару – на мой взгляд, она уже была музыкантом, и очень хорошим, – но я понимала: для него это очень высокая похвала. По‑видимому, у него другие стандарты. Я даже не была уверена, что он с нашей планеты.

Ох… внезапно мои мысли приняли другой оборот. Что, если… если это не просто метафора? Если он и вправду… из другого мира?

– Почему ты велела мне прекратить? – серьезно спросил он.

– Потому что ты причиняешь людям боль. Твоя музыка им… вредна.

Я чувствовала страшную жестокость своих слов. Он выглядел таким беззащитным. Таким грустным. Но это, конечно, было только частью проблемы.

Долго, ужасно долго он сидел не шевелясь, сжимая свою драгоценную гитару.

– Ты уверена? – наконец спросил он. Я кивнула.

– Твоя музыка слишком сильная. Мы не привыкли к такой силе. Она ранит нас.

Его глаза стали огромными, почти неестественной величины. Такие глаза могут быть у ночных существ, а не у человека.

– Но я не знаю, что еще мне делать… – прошептал он.

Он выглядел таким потерянным. Я постаралась найти добрые, успокаивающие слова.

– Я думаю… наверняка ты умеешь делать что‑нибудь другое. Не только играть и петь.

Он опустил глаза и посмотрел на гитару.

– Я умею вырезать из дерева, – сказал он. – Я… когда‑то у меня это неплохо получалось.

«Быть хорошим плотником совсем не зазорно», – подумала я. Правда, при этом у него не будет таких доходов, как у поп‑звезды.

И потом мне вспомнилась песня, которую он сочинял. О возвращении домой.

– Кид, – сказала я. – Ты не мог бы рассказать, откуда ты?

Он взглянул на меня с беспокойством.

– Из места под названием Бард, – ответил он.

– И как там?

– Чудесно. – с грустью ответил он. – Там очень много музыки. Каждый играет на каком‑нибудь инструменте, а то и на нескольких, каждый поет… Все живут и дышат музыкой, с самого рождения и до смерти. Бард построен на музыке, – говоря это, он делался все печальнее и печальнее.

– Похоже, это отличное место, если ты музыкант.

Он грустно улыбнулся.

– Вот именно – если ты Музыкант, – и снова он особым образом выделил это слово, будто произнес его с большой буквы.

– Тогда почему ты не вернешься туда? Он внезапно встал.

– Не могу, – был ответ.

– Почему?

– Не могу, и все. К тому же я все равно не Музыкант.

– Шутишь? Ты лучший музыкант, какого я слышала.

Он молча покачал головой.

– На самом деле – нет.

– Кид… а где это – Бард?

– Далеко.

Я не могла не спросить. Если я ошибаюсь, пусть он считает меня сумасшедшей. Но я должна знать.

– Далеко – это… где? В другом мире?

Он застыл. Обернулся. Пристально посмотрел на меня.

– Откуда ты знаешь?

Есть! Я вздохнула. Потом улыбнулась самой располагающей улыбкой.

– Знаешь что, Кид… Пора тебе познакомиться с моими подругами.

Нам не сразу удалось убедить его, что мы кое‑что смыслим в перемещении по другим мирам. И даже после этого он продолжал твердить, что мы не сумеем ему помочь. Никто не сумеет.

– Почему? – спросила Хай Лин.

Он снова посмотрел на гитару и вдруг покраснел от стыда.

– Я… я изгнанник. Я совершил Проступок.

Совершил проступок? На мой взгляд, в этом нет ничего серьезного. Ну, допустим, нарушил правила уличного движения или еще что‑нибудь в этом роде.

– Если не хочешь, можешь не рассказывать, – сказала Вилл.

«О, расскажи, расскажи! – мысленно взмолилась я. – Я хочу знать!»

Он вздохнул.

– Когда вы узнаете, то не захотите мне помогать, – с уверенностью сказал он.

– Почему?

– А почему вообще вы должны мне помогать? Откуда у вас такой интерес ко мне?

– Ну… потому что… – Потому что надо помогать другим, хотела ответить я, но это прозвучало бы слишком ханжески.

– Из‑за музыки, верно?

– Не совсем. – Но я не могла не признать: если бы он не играл такую музыку, не пел так красиво, то большинство людей прошли бы мимо него на улице, не обратив внимания.

– Понимаете, я не рожден с музыкальным талантом.

– В этом и есть твой проступок? – спросила Корнелия.

– Нет. Но на Барде нелегко жить, не имея музыкального дара. Вы там не были, вы не знаете… Музыка там кругом, везде, во всем. А я не умел играть. Сколько я ни старался, мне говорили: ты поешь фальшиво, не чувствуешь ритма… Я почти все делал неправильно и даже не слышал этого. Потому что у меня не было слуха. Я таким родился. Однако люди были добры. Говорили мне, что это не имеет значения, что у меня хорошо получаются другие вещи. И правда, многое получалось. Но, понимаете, по сравнению с музыкой все остальные дела не имеют значения… Мой отец – Музыкант. Он завоевал этот титул одним из самых молодых. Мне было невыносимо горько разочаровывать его.

– И что ты сделал? – тихо спросила Тарани.

– Я пошел… в запретное место. В Круг Тишины, – на последних словах его голос задрожал и чуть не угас. Он отрывисто вздохнул и продолжил, видимо, решив, что мы должны услышать самое худшее: – Говорят, если там загадать желание, иногда оно сбывается. И я захотел… всей душой захотел сделать так, чтобы отец мною гордился. И… Ания тоже.

– Кто она? – спросила я, хотя обо всем уже догадалась по его голосу.

– Девушка. Очень красивая. Я хотел жениться на ней. И боялся, что она за меня не пойдет, если я не буду Музыкантом. – Его пальцы, блуждавшие по струнам гитары, извлекли тихий одиночный аккорд. Вдруг я догадалась, что волосы у Ании были темные. Цвета полуночи, как этот звук. – И я пошел далеко в леса, туда, где Круг. Лег на черные камни под разрушенным сводом. И уснул. А когда проснулся, солнце уже садилось, но я знал – идти домой еще рано. Сначала надо было кое‑что сделать.

Он замолчал. Одна его рука поглаживала черное дерево гитары. На этот раз он не касался струн, но в воздухе все равно звенела еле слышная призрачная музыка. Наверное, отзвуки.

– Что? – спросила я наконец, сгорая от нетерпения. – Что ты должен был сделать?

– Ее, гитару. Из черного дерева обрушенного свода.

Он произнес это так тихо, что я еле разобрала слова.

– Ну и что? – поторопила я его.

– При свете луны работа заняла у меня всю ночь. Наутро был готов корпус гитары. Струны я купил у мастера, изготовляющего музыкальные инструменты. Но все остальное было принесено из Круга Тишины. И тут, внезапно, я начал играть. Первое время мне приходилось скрываться, делать вид, что я медленно делаю успехи. Произошло чудо. Будто открылась запертая дверь. Я наконец понял, о чем говорят все остальные. Это было… как будто я родился глухим и вдруг стал слышать.

Радость открытия, будто луч света, пробилась сквозь печаль, наполнявшую его слова. Я невольно взглянула на гитару. И все из‑за нее? Невероятно. Даже если она и вправду принесена из этого… как он его назвал? Круга Тишины.

– Они назвали это Поздним Пробуждением. Говорили, что это чудо. Но в конце концов выяснили, почему произошло это чудо. Старейшины ввели меня в Круг Гармонии и устроили суд. Они сказали, что я нарушил Закон Музыки. Что я сотворил Чудовище. И за это должен быть изгнан. Они открыли проход между Струнами Бытия и ввели меня в него. А чтобы я не вернулся, посадили там Страж‑зверя. Путь закрыт. Я не могу вернуться домой. – Его пальцы снова пробежали по струнам и извлекли аккорд, полный горя и одиночества. Карие глаза, поняла я. У Ании были карие глаза.

– Вот так, теперь у меня есть музыка, – молвил он наконец. – И больше ничего.

Наступила тишина, глубокая и тревожная. И в эту тишину вломился Ал Гатор со своими головорезами.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 Следующая ⇒