Казанцев Александр 28 страница

- Благая задача. Готов помочь вам, как помог в свое время О Кихотию, присоединясь к орланцам в борьбе против тритцев. Но, ваша доблесть, не слишком ли вы полагаетесь на совесть папийских наемников? У них нет ее и в зародыше. Вас убьют, чтобы завладеть конем и доспехами, не говоря уже о вашем кошельке, едва вы появитесь среди них, истинных разбойников. И не поможет вам даже охранная грамота Святикана.

- У меня нет ничего, кроме рыцарской чести.

- Поэтому я готов предложить вам иной способ проникновения в лагерь лютеров. В нашем мире многое построено не только на несправедливости, но и на глупости. Там, где хватают каждого вооруженного человека, свободно проезжают кибитки кочующих раменов, моих соотечественников, равно развлекающих своими песнями и плясками и папийцев, и лютеров.

- И вы предлагаете мне превратиться в рамена? - возмутился О Джугий.

- Нет, зачем же? Только воспользоваться гостеприимством этих добрых людей, с которыми вам стоит познакомиться. Их табор здесь неподалеку.

- Насколько я понимаю, вы не предоставляете мне выбора?

- Садитесь, ваша доблесть, на своего коня, и знайте, что друг моего друга - мой друг! Я буду держаться за ваше стремя. Даже при бодрой рыси я не отстану.

- Спасибо, боец народный. Верю вам, как другу моего гостя.

Лесные волки, лохматые молодцы, вооруженные чем попало, провожали взглядом удаляющегося всадника и бегущего рядом с ним своего вожака.

- Это "народный рыцарь". Он помогает в горах простым людям и защищает их, не допуская туда войны, - произнес старый разбойник с торчащей во все стороны седой бородой.

Кибитки с полукруглым верхом расположились на лужайке веером, оставив в центре место для разожженного костра.

Рыцарь в доспехах и Гневий Народный, в окружении таких же, как он, бородачей в смоляных кудрях, сидели у костра.

Жгучеглазые смуглые раменки с развевающимися черными волосами, красавицы с древних фресок, выходили одна за другой перед костром, пели и танцевали, все в широких пестрых юбках и распахивающихся, как крылья, ярких шалях.

Их гибкие фигуры, вибрирующие плечи, босые, прекрасные легкие ноги завораживали. Движения удивляли выразительностью. Песни волновали. "Пазыволь, пазыволь, манге, тебя поцеловать!..".

Вслед за черноволосыми смуглянками к костру вышла полная седая женщина, отнюдь не с девичьим станом. Но когда она запела, то волшебно превратилась в незримую чудо-красавицу. И красавица действительно появилась перед ней, закружившись в причудливом танце, зовущем, завлекающем, неистовом. Танцовщица с дерзкой отвагой и удалью прыгала через огонь, и, сама пламенная, распустив вдруг в прыжке не черные, а огненные волосы, казалась игрой пылающего костра.

О Джугий не мог избавиться от наваждения. Ему чудилось невесть что, будто он уже видел когда-то эту раменку в широких цветастых юбках, бурно взлетавших, обнажая выше колен ее стройные ноги. Ему стало стыдно за дрожь, охватившую его.

- Надеюсь, вы понимаете теперь, ваша доблесть, почему табор свободно кочует между враждующими армиями?

- Если вы хотите спросить меня, что я понял, то я вряд ли отвечу внятно на ваш вопрос.

- Вы займете место в кибитке среди мужчин, временно сняв доспехи, и наденете их снова, лишь оказавшись в лагере лютеров. Не беспокойтесь, способ переправы туда опробован. Не знаю уж зачем (я и вас не спрашиваю!), слуги увещевания, хорошо заплатив раменам, меняли свои черные одежды на пестрые юбки и уезжали во вражеский лагерь с тайными целями, сообщать что-то или договариваться. Ведь СС увещевания - осиное гнездо на пасеке Святикана.

- Я готов. Не знаю, как благодарить вас. Разве что приглашу весь табор к себе в замок, когда съедутся туда гости, вызванные папием. Я прикажу тогда поднять над башней пламенный, как этот костер, флаг.

- Что ж, ваша доблесть, табор не откажется показать свое искусство и гостям папия, и ему самому, если он там окажется, тем более что в Святикан нас не допустили бы.

- Но ворота замка для вас будут открыты.

Еще один раз сказочной красотой танца и колдовским пением удивительного народа, пришедшего сюда неведомо когда и откуда, О Джугий наслаждался уже в окружении лютеров.

Увидев его в среде зрителей, облаченного в рыцарские доспехи, проходивший мимо командир стражи поинтересовался, кто он такой и как попал сюда.

- Цель моего появления я могу сообщитъ только Мартию Лютому, вашему вождю, - решительно заявил О Джугий.

- Для этого вам придется, ваша доблесть, на время расстаться со своим мечом и кинжалом и дать рыцарское слово об отсутствии у вас злых намерений.

- Клянусь рыцарской честью, я обязан беседовать с вождем протеста, справедливым Мартием Лютым, не собираясь причинять ему вреда, а, наоборот, стремясь по желанию папия приостановить кровопролитие вообще.

- Странно слышать такие слова от посланца злопапия, укоренившегося по воле Сатаны в Святикане, - произнес офицер стражи. - Однако если таковы ваши намерения, я провожу вас к Мартию Лютому, человеку простому и бесстрашному.

- Ему нечего бояться, - заверил О Джугий.

Так попал Горный рыцарь в палатку вождя протеста Мартия Лютого, отдав перед тем оружие стражникам.

С интересом рассматривал О Джугий сидящего перед ним за сколоченным из грубых досок столом на таком же непритязательном табурете плотно сбитого простоватого смельчака, не только восставшего против всесильного И Скалия, но нагнавшего на него страх.

- Так вы посланы этим лженебесным самозванцем? - в упор глядя снизу вверх на рослого посла, спросил Мартий Лютый.

- Я прибыл к вам не для того, чтобы обсуждать самозванство или правое владычество папия, доблестный воин и философ. Мне легче согласиться с вами, чем опровергать вас.

- Вот как? - удивился Мартий, пытливо вглядываясь в мужественное бородатое лицо рыцаря. - А не попадете ли вы за такие слова в лапы слуг недостойной службы увещевания?

- Вполне возможно, - согласился О Джугий, - тем более что моя жена уже находится в их когтях и ее судьба зависит от исхода нашей беседы.

- Ах, так? - еще больше удивился Мартий Лютый. - Чем же я могу помочь женщине, как водится, объявленной колдуньей или ведьмой? - И он указал посланцу на скамью перед собой.

- Вы угадали, мудрый вождь протеста, - сказал О Джугий, садясь. Именно такие обвинения грозят ни в чем не повинной даме, если я не договорюсь с вами о прекращении кровопролитной войны.

- О каком прекращении войны может идти речь, - вскипел Мартий Лютый, если ставленник Сатаны на псевдосвятом троне продолжает свое кровавое дело, именуемое "увещеванием"? И к ста тысячам невинных жертв присоединится еще и ваша жена! Не лучше ли вам перейти на нашу сторону и освободить ее силой?

- Это несовместимо с моей рыцарской честью. Помимо того, я сам превратил свой замок в неприступную крепость. Зачем же лишние жертвы? К тому же папийцы подло расправятся с узницей, едва начнется штурм.

- Если вы сами знаете цену папийцам, то как представить себе возможность смирить гнев протеста, ведущий нас против них?

- Я такое же воплощение протеста, правда, невысказанного, как и вы, и так же, как и вы, отвергаю божественность "наместника Всевышнего на Землии". Более того, вижу во всем происходящем в мире не разумную волю чью-то, а слепое действие Всеобщего Закона Развития Природы.

- Не кощунствуйте, посланец! Не хочу такое слышать! Я свято верю во Всевышнего, и никакие черные дела людские не убедят меня в отсутствии высшей воли.

- Я лишь хотел откровенно признаться вам, что еретические мысли мои, еще более преступные с точки зрения скалийской религии, чем ваши взгляды, уже сулят мне расправу, хотя я и родной брат Великопастыря всех времен и народов.

- Вот как? И вы не побоялись проникнуть ко мне, хотя я могу захватить вас как заложника? Еще бы! Родной брат самого Лжевеликопапия!

- Вы этого не сделаете, служа делу справедливости. Выслушайте предлагаемые Святиканом условия мира.

- Что может предложить ставленник Сатаны?

- Прекращение кровопролития и новый, построенный на справедливости и всеобщем равенстве уклад жизни единого для всех стран общинного монастыря, настоятелем которого предлагается стать Мартию Лютому. И монахи, и монахини этого всеобщего монастыря, не зная ни оков вечного брака, ни государственных границ, ни владетельных собственников, ни наследственных званий, будут равно трудиться под вашим началом. Вот это поручено мне предложить вам.

Мартий Лютый задумался, покачал головой.

- Что-то верится с трудом. Уж не уподобились ли вы, почтенный рыцарь, кусочку сыра в мышеловке, куда меня стараются заманить? Одно дело отказаться от торговли "святым прощением", поощряющим злодеяния, и совсем другое дело сулить земной рай обманутым людишкам в монашеских рясах.

- Устав монастыря будет разработан вместе с вами.

- А как будут молиться эти уравненные во всем, кроме тайных желаний, люди?

- Настоятель общинного монастыря в вашем лице согласует это со Святиканом.

- Так это гнездо греха и разврата останется?

- Я приехал предложить вам мир, а не просить пощады папию.

- Неужели этот злопапий надеялся на мое согласие?

- На ваше согласие оставалось надеяться мне во имя спасения невинной жены моей Лореллеи.

- Кто вспомнил это прекрасное имя? - послышался бодрый голос вошедшего в палатку человека.

О Джугий обернулся и увидел перед собой так знакомого ему долговязого серебряного рыцаря, который когда-то на его глазах вышел из горного озера и гостил у него в замке вместе со своими инозвездными соратниками.

- Это мой добрый советник, странствующий рыцарь О Кихотий, - сказал Мартий Лютый. - У меня нет от него секретов. Мы можем продолжать нашу беседу.

- Горный рыцарь! - воскликнул О Кихотий. - Вот кого меньше всего ожидал увидеть в стане лютеров.

- Как и я вас, былой гость мой! Нашли ли вы свою спутницу? - О Джугий бросился к серебряному рыцарю, чтобы обнять его.

- Нашел, чтобы потерять и снова искать, - горько усмехнулся О Кихотнй. - Мы, несомненно, удивили Мартия, который едва ли видел, чтобы люди в доспехах обнимались.

- Я тоже несказанно рад вас видеть. И хочу воспользоваться этим, чтобы пригласить вас, как и всех, кто в свое время гостил у меня, прибыть в Горный замок.

- Конечно, в стане лютеров мне не грозит обвинение в колдовстве, скорее сочтут за суеверие, которое хуже религии, как говорил, если не ошибаюсь, некий Горный рыцарь, но благодаря "талисману", - и он посмотрел на недавно вернувшийся к нему золотой браслет, - я уже получил указание прибыть к вам, как и остальные, разделенные просторами Землии, ваши гости, которые, по крайней мере, смогут подивиться на вашего великопапия.

- Как? Этот самозваный "властитель мира" прибудет в ваш замок, рыцарь? В таком случае мы захватим его там, и вы поможете нам в этом. Кое-кто уже подсказывал нам такую мысль.

- Простите, доблестный вождь протеста. Я уже признался вам, что это противоречит рыцарской чести, которой невозможно поступиться ни ради собственной жизни, ни даже ради спасения томящейся в застенке Лореллеи, разлученной с родившимся сыном.

- Как? - сразу стал серьезным серебряный рыцарь. - У Лореллеи родился сын?

- Да, - кивнул О Джугий. - Она назвала его И Китием и после исчезновения вашей спутницы так гневалась, что даже не допустила меня к моему собственному сыну, жизнь которого висит теперь на волоске.

Серебряный рыцарь усилием воли овладел собой и в привычной ему чуть насмешливой манере сказал:

- Будем считать его моим тезкой. И если вы намерены возвратиться в замок, буду признателен, сопровождая вас.

- Ты собираешься, О Кихотий, покинуть нас? - спросил Мартий Лютый. - А кто будет наставлять меня в борьбе за справедливость и свободу?

- Лучше спросить меня: от кого вместо вас такие наставления буду получать я, - отозвался О Кихотий.

- Вот всегда он таков! - улыбнулся Мартий Лютый. - Но за это я и ценю его. Всегда поддержит хотя бы полушуткой. Но с папийскими наемниками шутки плохи.

- Можно заключить с ними хотя бы перемирие, - вступил О Джугий. - Вы обдумаете предложенные вам папием условия прекращения войны, оцените его уступки, а я сообщу папию о вашей готовности принять их.

- Ни-ког-да! - решительно воскликнул Мартий Лютый. - Святикан должен быть разрушен, роскошь уничтожена, попы разогнаны, людям предоставлены не монашеские рясы, а свобода совести с правом непосредственного общения со Всевышним, а не с его самозваным лжеподобием, подсунутым Сатаной.

- Неужели это ваш последний ответ?

- И первый, и последний, почтенный посланец. Не бойтесь, я не задержу вас, ибо ценю людей чести и понимаю любое человеческое горе. Я даже отпущу с вами такого мудро насмешливого соратника, как О Кихотий, в надежде, что он вернется ко мне.

- Не знаю, с чем явится он к вам, но мне предстоит вернуться в замок ни с чем, - мрачно заключил О Джугий.

Когда два великана в латах вышли из палатки вождя протеста, им встретился поджидающий своего рыцаря маленький оруженосец Сандрий. При виде О Джугия он бросился к нему.

- Какая радость! Какая радость! - только и мог вымолвить он.

Потом замолчал, застыл, переведя взгляд с одного рыцаря на другого.

О Джугий положил ему руку на плечо.

- Не терзайся, дружок. Мы оба, которым ты так преданно служил, возвращаемся в Горный замок, и ты можешь сопутствовать сразу двум своим патронам, которые ценят тебя.

- Вернуться домой! - восторженно воскликнул Сандрий. - Увидеть в замке свою хозяйку, несравненную прекрасную супругу вашу госпожу Лореллею! Можно ли поверить в такое счастье?

О Джугий помрачнел.

- Должен огорчить тебя, мальчик. Мужайся, но наша госпожа слугами СС увещевания брошена в темницу, там же в подземельях замка. У меня не было бы надежды, если бы не твой рыцарь О Кихотий и его премудрые соратники.

- Как? - ужаснулся Сандрий. - Прекрасная Лореллея в когтях изуверов увещевания? Пусть возьмут лучше меня! - И он разрыдался.

О Кихотий взял его за вздрагивающие плечи и ласково привлек к своему серебристому космическому скафандру.

Глава третья

ЖРИЦА ОГНЯ

Горе и радость - близкие соседи.

Народная мудрость.

"Алый флаг на башне над пропастью! Знак, которого мы так ждали! А у меня знобящий страх перед чудящейся мне зловещей алой мантией!

Передаю в этой записи свои переживания, чтобы дополнить по просьбе милого Васи Галлея его хронику нашей эпопеи, где он непомерно преувеличил мою роль. Вот и приходится своими признаниями исправить его.

Вторично въезжала я вместе с табором в ворота замка.

Табор! Как изменил он меня за год пребывания в нем среди простодушных сердечных людей, приютивших меня. И я старалась не отличаться от своих новых подруг, дочерей загадочного талантливого народа. Училась петь, танцевать, даже гадать, чтобы "позолотили ручку". Нянчилась с ребятишками, горько сожалея, что нет у меня своих, шила, стирала, готовила неприхотливую пищу и быстро собирала кибитки, чтобы тронуться снова в путь все дальше и дальше...

Гости еще не вышли на балкон, чтобы любоваться нашими танцами, а быстрые на руку рамены уже разожгли во дворе замка костер.

Я не знала, кто эти гости, но всей душой хотела увидеть тех, кого так неразумно оставила и кто не мог так надолго задержаться здесь.

Я готовилась к выходу и, не забывая про Кашония, спрятала свои огненные, как говорили у нас в таборе, волосы под косынку, а на спину себе спустила две чужих черных косы.

Взглянула на балкон и не поверила собственным глазам! Вот это подлинное чудо! Увидела своих земных соратников. И новая мысль овладела мной. Как сделать, чтобы только они узнали меня, а не Кашоний (если он здесь!).

Они же земляне! И должны помнить красивые легенды своих русских предков! В ночь на Ивана Купалу, когда расцветает раз в году папоротник, прыгали девушки через костер. Вот и я в азарте пляски с трепетаньем плеч и взлетом широких юбок озорно прыгала через костер, ощущая жар босыми ногами.

Только раз я оглянулась на балкон. Серебристые фигуры стояли там, но алого пятна гнусной мантии, к счастью, не было.

Не раз думала я о том, как схоже с нашей планетой все на двойнике Земли, который мы зовем Иноземлей, а местные жители Землией. Люди, с которыми я встречалась здесь, как бы повторяли тех, кто жил когда-то на нашей родине. Неужели же и там существовал такой лукавый античеловек, как Кашоний? Я лишь помнила: подлинного судью Жанны д'Арк звали Кашоном. Подозревая, что она чуть ли не дочь королевы Елизаветы, он не применил к ней пыток и в угоду англичанам передал ее послушному им светскому суду. Возможно, с помощью Кашона Жанну тайно оставили в живых, чтобы выменять потом у французов на политические уступки. Но походил ли тот Кашон на свое инопланетное "отражение", на врага моего Кашония? Может быть, не больше, чем я на настоящую Жанну д'Арк?

Едва я, запыхавшись, отбежала от костра, как у своей кибитки наткнулась на тень. Так и есть! Он здесь! Откинув черный плащ и обнажив под ним алую мантию, прелат низко поклонился...

Потом протянул руку, и один из четырех стражей с алебардой, окруживших мою кибитку, подал ему какой-то предмет. Кашоний поднес мне накладную косу, выпавшую из-под косынки.

- Восхищен вашей игрой с огнем! - многозначительно произнес он. Только святым подчиняется пламя.

Так вот как еще можно истолковать мой танец!

- Что нужно вашей святости от простой раменки?

- О нет! Совсем не простой, а тайной дочери королевы, коей угодно было скрыть свое дитя у старосты села, правда, позаботясь о ее воспитании. И эта дочь королевы выглядела святой, когда взвилась без крыльев над огнем костра Гаранта Полного Успокоения. Но внутренний глас вопиет во мне, что не святая вознеслась тогда над костром, а ведьма вырвалась из огня колдовской силой, дарованной ей самим Сатаной.

- Простая раменка никак не поймет вас, ваша святость. Ведь вы сами назвали взлетевшую из костра святой.

- Ну разве это не доказательство острого ума королевской дочери! - с притворным восхищением воскликнул Кашоний. - Поверьте, лишь высшие замыслы заставляют меня беседовать прежде, чем состоится в замке очень важная встреча.

- Какое мне дело до свидания рыцаря с его незнакомыми мне гостями?

- Не только рыцаря и вовсе не с чуждыми вам собеседниками.

- С кем будет беседа в замке?

- Я не назову вам имени, одинаково страшного и для меня, и для ведьмы, и для святой.

- А если ни той, ни другой? - запальчиво спросила я, распуская из-под косынки свои рыжие волосы, которые так любил Никита. - Если я окажусь в числе беседующих с неназванной вами устрашающей особой?

- О нет, королевская дочь! Можно летать по воле неба или ада, но нельзя вырваться из рук слуг СС увещевания, которые по знаку моему снова возьмут вас под стражу, - и он указал на темные фигуры с алебардами около кибитки.

Я похолодела. И день потемнел, показался мне пасмурней.

- Но я не дам им такого знака, - продолжал елейным голосом папиец. Не дам, пока мы не договоримся.

- Когда я надену серебристый свой костюм, не отпадет ли у вас охота договариваться с гостьей Горного рыцаря? - с вызовом выпалила я.

- Вот этого мои стражи не позволят королевской дочери, чья отвага достойна ее происхождения. Стражи вежливо проводят вас в подземелье замка, где уже заключена его хозяйка, несравненная и прекрасная...

- Лореллея? - в ужасе воскликнула я.

- Надеюсь, возобновление знакомства с ней доставит вам удовольствие, так же, как и с ее новорожденным сыном, которого мы позволим вам, в отличие от узницы, понянчить.

- Не пойму, вы запугиваете или уговариваете меня?

- Увещеваю.

- В чем?

- В том, что вам надобно остаться святой, каковой я провозгласил вас. И разыграть роль посланной с неба обратно на Землию, дабы назвать имя будущего наместника первоапостола на святом престоле.

- Но ведь он занят самим наместником Всевышнего! - неуверенно произнесла я.

- Вечен только Всевышний, но не наместник его и не тот, кто в недуге своем считает себя его воплощением. Вы назовете его преемником усердного слугу церкви Кашония, - и он склонился почтительно.

- Как вы решаетесь признаваться мне в этом, будучи близко знакомы с кострами?

- Идущему на костер можно доверить любую тайну. Впрочем, сохранение тайны может избавить от костра.

- Я уже избежала костра!

- Поймите, королевская дочь, что лишь по злой воле подлого герцога Ноэльского попали вы на костер, но Всевышний отвел злодеяние, И Он снова направил вас на Землию, предвидя замену И Скалия.

- Так вот с кем предстоит беседа! Но его еще нет.

- Явится сейчас. А следом за ним замок будет обложен войсками Мартия Лютого и его передовым отрядом разбойников Гневия Народного. Можете положиться на мои сведения.

- Не рассчитывайте на мою угодную вам ложь!

- Да что такое правда? Это нечто "истинноподобное", но не истина. Истина - это то, что служит благу. Нашему, общему! Когда войска лютеров осадят замок, где останется И Скалий, как мышь в мышеловке, в ваших раменских юбках и косынке с чужими косами будущий папий спокойно выедет в раменской кибитке за осажденные ворота.

- Какая низость!

- Полагаю, что Мартий Лютый рассудит не так. Ему выгоднее видеть на Святом престоле того, кто быстро пойдет навстречу лютерам, откажется, как уже обещал им, от "святого прощения", дозволит молиться им как вздумается, хоть в хлеву, хоть в Святикане. Зачем Лютому "исчадие ада", как он говорит. Да еще и с неизлечимым недугом.

- Если верить вашим сказкам об искусителе рода человеческого, то вы могли бы быть им. Прочь с дороги, изверг! Рамены неприкосновенны. Они пользуются оплаченным папийским покровительством и не имеют права задерживаться на одном месте.

- Стража! - крикнул Кашоний, отступая. - Взять ее!

Мрачные тени сумеречного дня ринулись ко мне. Но самый высокий из них алебардой преградил им путь, рявкнув знакомым мне басом:

- Врастите в землю, несчастные! - и подскочил к Кашонию, заломив ему руку за спину.

- Хоть ваша святость и носит кольчугу под мантией, но руку спасти может только команда страже: "Назад!".

- Стража, назад! - простонал Кашоний.

- Итак, пусть раменка превратится в Надежанну.

Тут Кашоний узнал О Кихотия, и ужас исказил его лицо.

А Никита продолжал:

- Да, один из них, избегая боли, уступил мне и свою алебарду, и гнусную шкуру. Я и вам советую покориться, иначе хрустнет ваша благословляющая любое злодеяние рука.

- Да тише вы, рыцарь! Мне же нестерпимо больно. Отпустите! - ныл Кашоний. - Я не боец, а священнослужитель.

- Не боец, а подлец! - уточнил Никита.

Вот так всегда! В решительную минуту он рядом, мой Никита!

Я переодевалась в кибитке, не веря своему счастью.

Я знала, что Никита, мой всемогущий замечательный Никита, стоит снаружи и не дает слугам Кашония двинуться с места. И я ликовала.

Но мне уже представлялось, что он здесь, со мной, в кибитке, где я постаралась навести "земной уют", даже повесила сделанный мной смешной рисунок тощего Дон Кихота с его верным толстеньким Санчо Пансо на осле. И я представляла, что мы с ним, с моим Дон Кихотом, здесь вдвоем после долгой разлуки.

Воображала, как он сидит напротив, и держит мои руки в своих, и с ласковой доброй иронией говорит:

"Ну? Не страшен теперь огонь костра?".

Я не в силах и слова вымолвить от радости и волнения, а он словно продолжает в том же тоне:

"Прямо жрицей огня стала. Из огня вылетаешь, через огонь перемахиваешь".

"Я счастлива, что ты рядом", - только и могла мысленно вымолвить.

"Родная ты моя", - и столько знакомой ласки послышалось мне в этих его несказанных словах. Казалось, сотни лет я их не слышала...

Ну конечно, сотни родных земных лет, промелькнувших, пока время наше было сжато субсветовой скоростью!

Я не представляла, что будет дальше, но Никита снова рядом, значит, я на вершине немыслимого, невозможного счастья!

Я преобразилась, надев такое уютное, привычное серебряное одеяние звездонавтки, ведь прикоснулась к заветному, земному!

В былых своих "доспехах" вышла из кибитки. Он, конечно, чувствовал все то же, что и я, но, сдержанный, оставался самим собой и только сказал с улыбкой:

- А мы тебя ждали.

- Как ждали?! - почти с ужасом спросила я. - Вместе вот с этим? - и показала глазами на Кашония в алой мантии.

Никита усмехнулся, продолжая держать заломленную руку коварного прелата.

- Ждали тебя все наши, которых я предупредил. Рамен от Гневия Народного доставил мне браслет личной связи, а в следующий свой приход сообщил, что ты в раменском таборе.

Кашоний понял только имя Гневия Народного, названного по-френдляндски.

- О, рыцарь О Кихотий! О, королевская дочь! От Гневия Народного во время переговоров я узнал о вашем прибытии, потому и старался первым повидаться с вами.

- Как с жрицей огня? - ехидно спросил Никита.

- Я хотел уберечь вас, дочь моя! - хныкал Кашоний. - Я обязался в том перед Гневием Народным.

- Если не ошибаюсь, вы называли меня "дочерью Мрака"? Очевидно, Мраком вам придется считать самого себя?

- Ах, зачем же, дитя королевской крови, вспоминать вынужденные слова мои?

- Но вот напоминания о цветущем папоротнике я не ожидал, - признался Никита.

Этого уже Кашоний не понял и продолжал слабо ныть, ощущая железную хватку серебряного рыцаря.

- Ночь под Ивана Купалу! Я хотела, чтобы вы догадались...

- Уже догадались. С помощью браслета личной связи.

- А мой браслет сломался, - вздохнула я.

- Гневий Народный, о котором вы упомянули, - снова вмешался Кашоний, клянусь истинной верой, не одобрил бы такого обращения со мной.

- Приятно иметь общих знакомых, - насмешливо заметил Никита.

- Это не просто знакомый! Вы еще увидите! Да пустите же меня, рыцарь! Карета папия уже въезжает. Вам же лучше не привлекать к себе внимания Великопастыря!..

- Но смотрите у меня, бессовестный прелат. Только заикнись о Надежанне, и Великопастырь расспросит вас о Гневии Народном.

- Что вы, рыцарь! Здесь интересы наши совпадают. Клянусь Всевышним, я слова не вымолвлю!

Через открытые ворота замка въезжали всадники в двухцветной форме папийской охраны.

За ними показалась и золоченая карета в сопровождении черных слуг СС увещевания.

Никита отпустил Кашония, и тот ринулся к карете, чтобы подобострастно помочь сойти на Землию "самому Всевышнему" в образе невзрачного человека с усами вопреки церковному обычаю и в скромной серенькой сутане.

Яркая толпа возбужденных раменок налетела на нас, хотела разделить меня с Никитой, но мы крепко держались за руки.

Старая раменка, моя первая наставница, упорнее всех тащила меня в кибитку.

- Воротись, манге! Как можно, ласковая? Скорее переодевайся. Или забыла, что я тебе гадала? Костер, костер!.. Снимай латы свои недобрые. С нами поедем, пока не поздно. А мужик тебя найдет. Наши его знают.

Я отрицательно качала головой.

Со смешанным чувством неприязни и любопытства смотрела я на приехавшего всесильного владыку и размышляла о далекой своей Земле, где в разных странах в различные эпохи прорывались к власти негодяи, омрачившие страницы истории. Властные императоры, лукавые фавориты и узурпаторы, обожествленные фараоны и недостойные своего бога папы, сладострастные султаны и злобострастные инквизиторы, всякие фюреры бесноватые или чванливые, пенословные или нарочито молчаливые. Все они ханжески вершили кровавые злодеяния во имя "святых идей" и "общего блага" в немых застенках, на эшафотах, виселицах или гильотинах, в газовых камерах, в холодных и тесных бараках, губящих безысходностью людей под номером в лагерях, окруженных колючей проволокой с пропущенным по ней электрическим током. Или на краю рвов, вырытых перед расстрелом самими осужденными.

Должно быть, достигшие власти злодеи всех времен и народов действительно напоминают друг друга даже на планетах-двойниках. Я не историк, иначе назвала бы их имена.

Но одно имя - "И Скалий" - произносилось вокруг меня приглушенным шепотом".

Глава четвертая

СУДИЛИЩЕ

А судьи кто?

А. С. Грибоедов.

"Великопастырь всех времен и народов величественно вышел из кареты, подозрительно оглядел двор, заметил остатки костра и тихо, но гневно спросил:

- Почему сожгли без меня? Кто посмел?

- О Всевышний! - испуганно залепетал Кашоний. - Это рамены танцевали в усладу гостей рыцаря. А она покорно ждет вашего появления, дабы покаяться во всем.

- Увещевали? - снова строго спросил И Скалий.

- Только словесно, о Владыка небес и всех землий.

- И много ты этих землий насчитал?

- Несчетны звезды твои, о Владыка небес!

- Звезды - костры небесные. Могу водрузить на любой из них столб и для тебя.

- О Всесильный! Все огни и в небе, и на Землии подвластны Тебе, как и мы, черви могильные!

И Скалий скривил рот в усмешку, явно наслаждаясь страхом и лестью Кашония. Потом он перевел взор на нас с Никитой. От его взгляда мурашки побежали по моей спине. Что-то было в нем от кобры, которую мне привелось встретить в песках пустыни - встреча едва не стоила мне жизни.

⇐ Предыдущая 23 24 25 26 272829 30 31 32 Следующая ⇒