СТРАННИК МЕЖДУ МИРАМИ 12 страница

Как тебе рассказать о папиных родственниках? Вот я опишу, как моя бабушка, бебе Аджит, и мои дяди и тети стали бы встречать Рождество. Они всегда его отмечают, хоть и не христиане, потому что пенджабцы обожают праздники. У них тебе не пришлось бы жевать какую‑то старую жесткую индюшку. Нет уж, это не настоящая праздничная манджарри. Пир – так пир, как будто король с королевой придут в гости. Бабушка всегда говорит: если уж приглашаешь гостей, принимай их как принцев.

Эверетт окинул взглядом мясные ряды. Пухлые и округлые, словно аппетитная попка, индюшки, гуси с головой, засунутой под длинное костлявое крыло, ломти говядины с пряностями, распространяющие благоухание корицы, нашпигованные чесноком окорока. Вдруг на глаза попались фазаны, развешанные попарно – петухи с курочками.

– Давно ваши фазаны висят?

– По нынешней погоде – дней девять, – отозвался торговец, коренастый жизнерадостный дядька с коротко остриженным седеющим ежиком волос.

Эверетт приподнял одного фазана и понюхал.

– Мы их получаем из поместья лорда Аберкромби, – прибавил торговец.

– Сколько за четыре штуки?

Торговец назвал цену. Эверетт поторговался и сбил немного. Расставшись с частью банкнот, полученных от капитана Анастасии, он отправился дальше, держа в руках два пакета, из которых торчали длинные, невероятной красоты хвостовые перья.

– А сейчас бебе Аджит спросила бы: что самого роскошного можно приготовить из фазанов? Что‑нибудь такое зимнее и прекрасное, прямо по‑королевски? Я бы сказал, нечто вроде мург махани, только из фазана, и, может быть, немножко кулинарной позолоты сверху. Блюдо красноватое – значит, нужно к нему что‑нибудь зеленое, для контраста. Ну, лук‑порей у нас уже есть, и кудрявая капуста. Нужен еще рис для плова, обжаренный в масле и сверкающий, как драгоценные камни, и обязательно хлеб – для пенджабца без хлеба и еда не еда. А еще бебе Аджит сказала бы: к хорошей беседе нужны сладости, и стала бы искать что‑нибудь такое, вроде кунжута, и кардамона, и розовой воды, и топленого масла гхи…

За этими разговорами Эверетт шел все дальше в глубь рынка, постепенно наполняя сумки. Выйдя из крытых рядов, они попали в путаницу переулков, выходящих на Далстон‑лейн. Здесь были прилавки с тканями и одеждой, здесь продавали шляпы, и головные платки, и теплые шарфы, и целые рулоны ситца с набивным рисунком, шифона, шерстяной материи и тафты.

– Еще одна завершающая подробность, – объявил Эверетт, оглядывая длинный ряд прилавков.

Продавцы, укутанные в толстые пальто и шарфы, в перчатках с обрезанными пальцами, горбились над кружками с чаем.

– Нельзя подавать еду принцу, если стол накрыт как для нищего. Значит, нужна скатерть. Я знаю, на дирижабле всякий лишний вес должен быть оправдан – значит, ищем нечто очень красивое и легкое, как перышко. Вот вроде этого!

Магазинчик, торгующий сари, находился возле самой Сесилия‑роуд – там, где пространство рынка переходило в собственно территорию порта. Хозяйка магазина, пожилая тамилка, хрупкая, как птичка, была одета в одно из продающихся у нее сари, с толстой вязаной кофтой и меховыми сапогами. Хозяйка сложила вместе ладони в приветственном жесте. Эверетт ответил тем же.

– Бона! – сказала Сен.

Хозяйка извлекала на свет одно сари за другим. Легчайшая ткань, развернувшись, словно знамя, плавно опускалась на руки Эверетта. Сен схватила белоснежное сари с золотой каймой и приложила к себе. Тамилка показала ей, как обернуть себя материей. Сен в сари долго вертелась перед зеркалом и строила себе рожицы.

– Бонару‑у!

В конце концов Эверетт выбрал черное сари с серебряным узором, и оно отправилось в сумку, к другим покупкам. Теперь у них было все, что нужно к Рождеству. Фазаны, итальянская капуста, специи и топленое масло из молока буйволицы, сари и рис басмати. И еще осталось пятнадцать шиллингов.

– Тебе, может, кажется странным: что общего между пенджабским рождественским обедом и моим папой? А это весь он. И я. Ты с ним никогда не встречалась, но, наверное, думаешь, он такой тихий и заумный, и я знаю, ты считаешь, я не настоящий оми, – понятия не имею, кстати, кто такой этот «настоящий оми», – но так уж получилось, что у нас в семье все делается с размахом, будь то рождественское угощение или физика множественной вселенной. Поэтому я и оказался здесь, в вашем мире. Я просто не мог поступить по‑другому. Вся моя кровь, до последней капли, требовала этого.

В кои‑то веки у Сен не нашлось ехидного комментария. Она кусала губы и отводила глаза, вороша носком сапожка разбросанные по мостовой апельсиновые корки и афишки рождественского представления, а потом заключила Эверетта в пахнущие мускусом и серым шерстяным свитером объятия и крепко‑крепко поцеловала в щеку.

– Эверетт Сингх, ты настоящий оми! Ты очень даже зо .

Сен почувствовала, как Эверетт напрягся, и резко оттолкнула его.

– Ты что? Разве я тебе не нравлюсь?

– Там Иддлер.

В своих странствиях по Большому Хакни Эверетт не раз видел издали здешнего крестного отца и потому сразу узнал. Наверняка Иддлер тоже замечал его и Сен, обходя свои владения. Случай с Шарки поумерил его агрессию – слухи в порту расходятся быстро, как эпидемия гриппа. Иддлер затаился на время и затаил обиду. Однако сейчас он не таился – шел смело и открыто. Женщина, идущая рядом, придавала ему храбрости.

– Он не один.

– Его придурки только для смеха.

– Это не ван Флит с Эвансом.

Эверетт узнал имена Утробного типа и Голландца тогда же, когда познакомился с врагом в лицо.

Сен оглянулась.

– Ой, караул…

Возле Иддлера стояла Шарлотта Вильерс – высокая, стройная, в чернобурке, сапогах на высоком каблуке и голубовато‑серых перчатках. Ярко‑красные губы выделялись на бледном от холода лице, точно у вампира. Рядом с ней Иддлер казался особенно приземистым, будто жаба в скверно пошитом костюме. За спиной Шаролтты Вильерс выстроились с десяток «миссионеров». Их шлемы на улицах Хакни выглядели смешно, зато резиновые дубинки совсем не казались смешными. Шарлотта Вильерс двигалась по Сесилия‑стрит решительными шагами, словно никакая сила во вселенной не могла ее остановить. Встречные разбегались, как от цунами.

– Сейчас ты мне скажешь «давай, пошли отсюда», – буркнул Эверетт.

– И скажу. Пошли отсюда!

Сен юркнула за магазинчик, где они купили сари, и там свернула в арку, где хозяйка магазина держала товары. Эверетт побежал следом, волоча сумки с фазанами и прочими покупками. Краем глаза он заметил, что «миссионеры» пустились бегом. Шарлотта Вильерс шла все так же печатая шаг, неторопливо и неумолимо.

Сен проскочила между высоченными, до самого свода арки, металлическими стеллажами. На полках лежали рулоны душистого шелка и муслина. Дверь в глубине вела в коридор с уборными, а оттуда – в чайную. Там отогревались за чаем замерзшие женщины, поглядывая на укрепленный высоко на стене крошечный телевизор с большущей линзой. Выскочив наружу, Сен стала пробираться на Сандрингем‑роуд, стараясь держаться позади лавчонок.

– Тут можно пройти насквозь, а эти нас в жизни не найдут, – сказала она, ныряя в кладовку, полную мохнатых, пыльных мотков шерсти.

– Тьфу, пакость! – охнула Сен, выбежав через другую дверь на улицу.

Они оказались на небольшой площади в том месте, где Амхерст‑роуд выходит к Далстонскому шлюзу на реке Ли. Позади вода. Вперед, между ними и Андре‑стрит – еще «миссионеры», а возглавляет их таинственный клон Шарлотты Вильерс. Их удивительное сходство было еще заметнее в косых лучах по‑зимнему низкого солнца, светившего поверх электромастерских на Амхерст‑роуд.

– Ненавижу сюрпризы! – крикнула Сен. – Так, давай сюда!

Она, кажется, знает наизусть все пожарные лестницы в Ист‑Энде, подумал Эверетт. Железная лестница спустилась с галерейки третьего этажа пакгауза, с трех сторон замыкающего отводной канал.

На середине подъема Сен остановилась.

– Что ты их тащишь? Бросай все!

– Я больше нигде не найду четырех фазанов за четыре фунта, – ответил Эверетт, вцепившись в сумки.

Сен мотнула пушистой головой, и они стали карабкаться дальше. Двое кьяппов осторожно полезли вверх. Лестница скрипела под тяжестью взрослых мужчин. Остальные во главе с человеком, которого Эверетт про себя называл Шарлем Вильерсом, следовали за ними по мостовой.

– Жаль, у вас тут нет веб‑сайта под названием «Киноштампы», – пропыхтел Эверетт, цепляясь за перекладину.

– Побереги силы! Мало тебе, что сумки лишние тащишь? – огрызнулась Сен.

– Там собраны разные сюжетные ходы, которые без конца повторяются в фильмах, и в книгах, и в комиксах. Один такой прием называется «Загнать на дерево». Это когда положительные персонажи, убегая от погони, залезают на крышу, и тогда отрицательным остается только окружить их и ждать, пока они спустятся. Как собаки загоняют кошку на дерево.

Теперь и Сен увидела, как из‑за угла пакгауза появилась Шарлотта Вильерс со своим отрядом. Иддлер исчез, честно выполнив работу проводника. Он, наверное, был единственным человеком, знающим все закоулки порта не хуже Сен. Шарлотта Вильерс что‑то проговорила в воротник, и трое кьяппов заняли позицию у второй пожарной лестницы, со стороны Андре‑стрит.

– Кошка на дереве, говоришь, мистер Киноштамп? Иди лучше за мной!

Сен влезла на перила, а оттуда через водосточный желоб забралась на крышу. Эверетт последовал за ней, держа одну сумку в зубах, а другую повесив на локоть. Сен показала вперед: между виадуками рынка виднелся подъемник, пристроенный к стене очередного пакгауза.

– Давай, пошли! – скомандовала Сен.

Подъемник был самый примитивный, какими пользуются кровельщики во время работы: просто платформа и лебедка. Путь к спасению.

– Откуда ты знала? – спросил Эверетт.

– Аэриш всегда смотрят вверх, а земляные крысы – никогда. Это у нас такой секрет.

Заскрипела лебедка. Платформа дернулась, и Сен рванулась вперед, но пока она добежала, подъемник ушел вниз. А внизу стоял Иддлер. Он усмехнулся, глядя на Сен, и шутовским жестом отдал ей честь.

– Киноштампы, говоришь? – поддел Эверетт и сразу почувствовал себя мелочным и подлым.

Не дразниться надо, а думать. Выход есть всегда.

Тут подоспела Шарлотта Вильерс со своими кьяппами.

– Спускайтесь, будьте так любезны, – приказала она. – Я за тобой не полезу – как бы каблук не сломать.

– Как она догадалась, что тебя надо искать в городе аэриш? – прошептала Сен.

– Она тебя видела, помнишь, в Тайрон‑тауэр? – ответил Эверетт. – Куртка, леггинсы, сапоги и мой мобильник. Не надо быть гением, чтобы сообразить.

– Вы спуститесь, мистер Сингх? – снова крикнула Шарлотта Вильерс.

– Прости, Эверетт, – прошептала Сен.

И тут он услышал шум. Услышал именно в то мгновение, когда беспорядочный топот превратился в размеренный марш. Десятки, сотни портовых жителей, бросив свои дела, вышли на улицу. Эхо их шагов отдавалось от стен виадука, раскатывалось по набережным и причалам, и баржам, дожидающимся своей очереди у Далстонского шлюза. В порту не действовали законы города, полиции и таможни. Здесь было свое правосудие, очень жесткое и неформальное по сравнению с обычным судом, но не менее действенное и справедливое. Так повелось с давних времен, когда на окраине благовоспитанного Лондона появился порт для грузовых воздушных перевозок. Два правопорядка договорились между собой. Договор не был записан на бумаге – всего лишь джентльменское соглашение, но оно строжайше соблюдалось всю сотню лет, что дирижабли парили в небе над сутолокой Хакни. Рынок был буферной зоной, где смешивались лондонцы и аэриш, придерживаясь каждый своих законов. Разделяющая их грань была тонкой и острой, как битое стекло. Шарлотта Вильерс, приведя с собой полицейских, нарушила неписаный закон, и Хакни поднялся на защиту своих прав.

Когда толпа вступила на Площадь Канала, даже ледяная Шарлотта Вильерс на мгновение растерялась. Люди стояли в десять, двадцать рядов, держа наготове бутылки, бочарные клёпки, булыжники и обломки мебели из таверны «Небесные рыцари». Та драка толком не закончилась. Энергия битвы все еще витала на улицах, подобно дыму, и липла на кулаки портовых жителей. Во главе толпы стоял Эд Заварушка – человечек, похожий на терьера, поборник профсоюза, адвокат за барной стойкой (даже если эта стойка была разбита в щепки во время конфликта Бромли – «Эвернесс»), Человек, которому до всего есть дело и всегда надо быть в центре событий – ближайший аналог политика в порту Большой Хакни. Крайне плохо умеет держать себя в руках.

– Стоять! – приказала Шарлотта Вильерс.

Толпа остановилась как вкопанная, а у Эда Заварушки отвисла челюсть.

– Ты, палоне, лучше тут не командуй! – заорал Эд. – Тут тебе не что‑нибудь, а Хакни!

Толпа одобрительно загудела.

– Тихо! – сказала Шарлотта Вильерс.

И снова толпа послушалась – так властно прозвучал этот голос. Наступила тишина.

Шарлотта Вильерс шагнула вперед и оказалась лицом к лицу с Эдом Заварушкой.

– Не вмешивайтесь! Здесь дело Пленитуды.

– Да хоть самого Всевышнего! Являетесь сюда с кучей кьяппов, как будто так и надо! Здесь не ваша юрисдикция.

– Искренне рекомендую: не препятствуйте проведению операции, – сказала Шарлотта Вильерс.

При слове «операция» в толпе поднялся ропот. Люди потрясали кулаками, размахивали дубинками и булыжниками. Брошенная кем‑то бутылка разлетелась вдребезги у самых ног Шарлотты Вильерс. Та даже не вздрогнула. Миг – и затянутая в серую перчатку рука уже сжимает пистолет. Не тот изящный, словно ювелирное украшение, которым она грозила Эверетту, а черный, компактный, явно иномирного происхождения.

– Так, пошли насильственные меры! Послушай, палоне! – Эд Заварушка, на полторы головы ниже своей противницы, шагнул к Шарлотте Вильерс, выпятив подбородок и гневно тыча в нее пальцем. – Сейчас я отберу твой игрушечный пистолетик и засуну его…

Раздался пронзительный писк. Заболели уши, как будто их кололи иголкой. Сияющий диск ослепительного света надвинулся на Эда Заварушку, и тот исчез, как не было.

– Ой, Всевышний! – ахнула Сен. – Я думала, на самом деле их не бывает.

– Кого не бывает?

– Прыгольверов. Ой, караул! Ой, Господи!

Эверетт не знал, что такое прыгольвер. Тем временем толпа опомнилась и с грозным звериным ревом двинулась вперед. Шарлотта Вильерс хладнокровно навела на людей свое оружие.

– Я могу установить фокусировку любой ширины, – произнесла она.

Толпа остановилась.

– Где Эд? – прокричал чей‑то голос.

Потом другой:

– Верни его сейчас же, стерва!

Шарлотта Вильерс улыбнулась.

– Я не могу его вернуть, если бы даже и хотела. Видите ли, я понятия не имею, куда его забросило.

Из задних рядов толпы полетели палки. Булыжники с треском отскакивали от мостовой у ног Шарлотты Вильерс. Бутылки взрывались, словно гранаты. Однако Шарлотту Вильерс ни разу не задело, и пистолет не дрогнул в ее руке.

– Расходитесь, иначе я буду стрелять. Вы хотите снова увидеть своих детей, своих любимых?

– Что это за штука? – шепотом спросил Эверетт, пригибаясь пониже.

– Она не убивает, просто отправляет тебя куда‑нибудь, а обратно уже никак.

Между тем на площади ситуация изменилась. Очередная бутылка, крутясь, пролетела по воздуху и попала Шарлотте Вильерс прямо в лицо. Толпа взревела от радости. Шарлотта Вильерс провела рукой по щеке и с изумлением уставилась на окровавленные пальцы. Полицейские бросились к ней, заслоняя от толпы. Под градом разнообразных предметов отряд оттянулся за угол, на Андре‑стрит, откуда они и пришли. Несколько портовых жителей, помоложе и похрабрее, кинулись было в погоню, но, помня о возможностях черного пистолетика, ограничились тем, что издали швыряли камни и улюлюкали вслед отступающему врагу.

– Пошли на «Эвернесс», – сказала Сен и, не дожидаясь подъемника, помчалась по крыше к галерее со стороны канала.

– Я так и не понял, что она сделала, – крикнул Эверетт. – Все‑таки, что такое прыгольвер?

Сен замерла на коньке крыши, четким силуэтом на фоне угрюмого зимнего неба.

– Это пленитудское оружие. Считается, гуманное. Оно не убивает, а только перебрасывает свою цель в ту же самую точку в какой‑нибудь случайной параллельной вселенной. Пиф‑паф, и нет тебя. И вернуться не можешь. Ничего себе «гуманное»… Вселенная‑то не одна из Девяти… ох, прошу прощения, Десяти, а вообще любая вселенная, сколько их там есть в твоем компутаторе. Вдруг попадешь в такую, где воздуха нет, или окажешься посреди океана, или где‑нибудь во льдах, или там, где война идет, да мало ли еще что. Ну, зато тебя не застрелили, ага.

У Эверетта голова пошла кругом. Они с Сен перебежали на другую сторону крыши, спрыгнули на галерею, оттуда – вниз, на улицу, в портовую сутолоку, и все это время воображение Эверетта лихорадочно работало. Шарлотта Вильерс знает, что он здесь, а от Иддлера знает и на каком корабле, и у какого причала. Сейчас она отступила, но скоро вернется и будет действовать еще хитрее. Она не остановится. В следующий раз явится прямо на «Эвернесс» и отряд захватит помощнее, чтобы ее больше не могли унизить. Ждать больше нельзя. Надо как можно скорее поговорить с капитаном Анастасией. Иддлер, Бромли, теперь еще и Шарлотта Вильерс со своей тайной организацией – и все по душу капитана Анастасии. Нужно ей объяснить, что она никогда уже не будет в безопасности в Большом Хакни. Берлин! Эверетт слышал, капитан Анастия говорила Сен о том, как она любит Берлин, как там было весело. Нет, может быть, и Берлин недостаточно далеко. Срочно, очень срочно, раньше, чем планировал, он должен вызволить Теджендру, добраться до портала, захватить Лору и Викторию‑Роуз и свалить совсем из Пленитуды. Удрать в такую вселенную, где их не найдут, как будто по ним выстрелили из прыгольвера. Только выбирать не наугад, а заранее все продумать. Очень тщательно. Прыгольвер – что за безумное оружие! На Земле‑3, конечно, технология прыжков через портал отработана, но ведь тут – компактный портал Гейзенберга, его можно носить в кармане или в сумочке. Явно нездешнее изобретение. А перемещение всегда случайное или можно его запрограммировать? Что, если подключить прыгольвер к Инфундибулуму? Оружие, способное переместить тебя в любую вселенную? Безумие какое‑то! Полный крышеснос. Подумай лучше про капитана Анастасию. Какими словами ей сказать, что ее миру пришел конец?

Эверетт застыл посреди улицы. У него ныли руки и плечи. Почему, в чем дело? Он так погрузился в раздумья, что забыл про сумки с покупками. Продукты для рождественского угощения, которое никто уже не съест. А если их бросить, капитан Анастасия начнет задавать вопросы раньше, чем он успеет придумать убедительные ответы. Ладно, пусть она так и не попробует махани из фазанов, но, может, хоть сари ей понравится.

Эверетт в кухне протирал вымытые кофейные кружки (разномастные и щербатые) и вдруг почувствовал какую‑то перемену. Дирижабль качнулся чуть заметно, Эверетт даже равновесия не потерял, и вода в раковине едва плеснула, но Эверетт всем нутром ощущал, что больше не привязан к земле. Он подошел к иллюминатору. Внизу проплывали шиферные крыши пакгаузов, блестели стеклом чердачные окошки. Швартовочная штанга, к которой раньше крепилась «Эвернесс», плавно отошла к основному стволу причала; из труб капала балластная вода. От разъема для подзарядки сыпались искры. Портовый рабочий в оранжевой безрукавке, кожаном шлеме и защитных очках что‑то сказал в портативную рацию и помахал дирижаблю рукой. Гондолы двигателей повернулись на своих креплениях. «Эвернесс», продолжая подниматься, выполнила поворот. Она прошла над «Леонорой‑Кристиной», все время набирая высоту. В крошечном запотевшем иллюминаторе проплывала панорама порта. Сверху дирижабли, пришвартованные по четыре к причальной башне, казались лепестками диковинного Цветка, а Большой Хакни – целым лугом гигантских Цветов. Линии надземки пролегли серебряными жилками. Крыши без конца и без края; там блеснет ниточка канала, там – переплелись паутиной линии электропередачи. Вот показалась монолитная масса Хаггерстауна. Еще выше стали видны небоскребы Сити, по‑гангстерски напирающие на собор Святого Павла, пугая его своей выставкой богов, ангелов и химер, по всей длине Флит‑стрит от Стренда до набережной Темзы и правительственных зданий Уайтхолла. Выше всех, неправдоподобно тонкий, словно скриншот из японской компьютерной игры, поднимался шпиль воздушного порта Сэдлерз‑уэллс, сплошь увешанный дирижаблями. К западу высились тесными группами высотные здания Блумсбери. Эверетт высмотрел зазубренную стрелу Тайрон‑тауэр, и тут его восторг перешел в ужас.

– Нам же нельзя улетать! – заорал он в тесном, как гроб, камбузе. – Нельзя сейчас улетать! Мне же надо… Назад, назад, назад!

Он заколотил кулаками по переборке. Нанокарбоновая перегородка даже не подалась под его ударами, а «Эвернесс» поднималась все выше, плавно и величественно, словно парить в воздухе – самая естественная вещь на свете. Эверетт уже видел водохранилище, излучину реки у Гринвича и прямой участок, ведущий к устью. Двигатели перешли в режим горизонтального полета. Как же Шарки говорил, что до окончания погрузки еще один день? Они взлетели не по расписанию!

Эверетт выскочил из камбуза на мостик и взлетел по винтовой лестнице, прыгая через две ступеньки. В рубке дверь была открыта, все мониторы светились, дисплеи подмигивали зеленым сквозь увеличительные стекла. При звуке шагов Шарки поднял голову, отвлекаясь от рации. Сен стояла у руля, держа руки на рычагах управления. Капитан Анастасия застыла у выпуклого обзорного окна, сцепив руки за спиной, у ее ног раскинулись луга Хакни‑Маршиз и серебристая излучина Темзы.

– Что такое, куда летим? Сейчас нельзя! – с порога завопил Эверетт.

Капитан Анастасия не обернулась, не дрогнула ни единым мускулом, словно и не слыхала никаких неуместных выкриков.

– Мистер Шарки, – произнесла она тихо и грозно. – Проводите мистера Сингха в камбуз, а если будет плохо себя вести, заприте его там на все время полета. Мистер Сингх, я допускаю в рубке своего корабля только то, что красиво или полезно. Ваши неподобающие речи нарушают первую часть условия. Предоставляю вам шанс исправиться за счет второй. Горячего шоколаду сюда, и пошустрей.

– Что с ней? Она раньше никогда так не разговаривала, – сказал Эверетт, когда Шарки твердой рукой вывел его из рубки.

Мастер‑весовщик помедлил с ответом, пока они не отошли подальше, и даже тогда заговорил, понизив голос:

– «Блюди себя пред лицем Его и слушай гласа Его; не упорствуй против Него, потому что Он не простит греха вашего». О, она и раньше так разговаривала. Не часто, но запоминается надолго. Случалось мне слышать ее такой, и видеть тоже. – Шарки пропустил Эверетта впереди себя в камбуз, вошел сам и закрыл дверь. – Вы уж постарайтесь такого шоколаду сварить, какого в жизни своей не варили, сэр. И я бы тоже выпил чашечку.

Эверетт растопил в кастрюльке шоколад, взбил пышные роскошные сливки, по капле влил сахарный сироп с добавкой жгучего перца чили. «Эвернесс» упорно поднималась ввысь, над бесконечными доками Сильвертона – геометрический узор верфей, каналов и шлюзов.

– Так куда мы летим?

Шарки пожевал губу.

– Отмель Гудвина, сэр. Гудвиновы пески. «По‑прежнему упорно держится слух, что корабль Антонио с богатым грузом потерпел крушение в Узком проливе. Гудвинские пески, – кажется, так оно называется, – роковое место, очень опасная мель, где лежит не один остов большого корабля».[4]

– Это из Библии?

– Нет, Шекспир. «Венецианский купец». Я и Шекспира знаю, и Мильтона, и «Моби Дика» читал, только стараюсь упоминать об этом пореже. Шекспира цитируют только придурки, фрики и психопаты. Гудвиновы пески, отмель в шести милях от побережья Кента. И там полегло немало воздушных кораблей, как и торговых судов славного Антонио. Говорят, во время отлива из‑под воды показываются их остовы, со всеми шпангоутами и обводами, словно громадные скелеты. Туда‑то мы и отправимся, друг мой. Когда мисс Сен рассказывала вам о жизни народа аэриш, не упоминала ли она слово «крис»?

– Я слышал про амрийю.

Эверетт налил Шарки в крошечную чашечку густой горячий сладкий шоколад с ноткой жгучего перца. Шарки отпил глоток и блаженно зажмурился.

– Божественный шоколад, вот что я вам скажу, сэр! Что ж, отчасти вы правы – крис немного похож на амрийю. От него тоже нельзя отказаться без урона для чести. Крис – это вызов на дуэль. Поединок воздушных кораблей. На моем веку крис не объявляли ни разу, но Мамаша Бромли, злобная старая гадина, кичится тем, что она одна, душа и сердце Большого Хакни, помнит старые обычаи. Вот и вспомнила этот. Прислала вызов по всем правилам, через своего младшенького. Мастер Кайл Бромли по прозвищу Красавчик. Трижды выкрикнул имя капитана Анастасии, подал свиток, перевязанный тремя красными ленточками, и текст составлен, как полагается: «За многие притеснения, оскорбления и обиды, нанесенные мне от рук, из уст и от сердца владелицы и капитана дирижабля „Эвернесс“, вызываю и объявляю крис капитану Анастасии Сиксмит. Сим обязую ее дать сатисфакцию владелице и капитану дирижабля „Артур П.“ посредством поединка в воздухе: моя команда против твоей команды, мой корабль против твоего корабля, рука к руке и душа с душой, в месте, от века назначенном, в три часа пополудни. Если же не явится, да пронзят колючие шипы оболочку ее корабля, и да выйдет из него газ, и хребет его переломится, и двигатели его остановятся, и да будет имя его опорочено и опозорено, чтобы потомки бежали от самой тени его». Хорошо сказано, сочно, и в полном соответствии с традициями, надо полагать. Мамаша Бромли – женщина дотошная. Жаль, сыновья не унаследовали ее отваги.

– Когда это случилось?

– Да пока вы с Сен закупали провиант к празднику. Кайл Бромли собственной персоной и с ухмылкой во всю физиономию, поганец такой. Пусть радуется, что у него вообще есть физиономия – братцев‑то его мы с Макхинлитом знатно отделали. Правда, выходит, что и на мне есть вина… «За многие притеснения, оскорбления и обиды»… Думаете, вы сейчас увидели, как злится капитан? Глупости, сэр! Посмотрели бы вы, когда этот сопливый гаденыш вручил ей вызов! И это ему‑то взять в жены капитана Анастасию?!

– Дуэль дирижаблей… – пробормотал Эверетт, аккуратно наливая горячий шоколад для капитана, и обтер край чашки куском бумажного полотенца.

– Правила очень простые. Или победитель приводит побежденный корабль на буксире в порт, или обломки обоих кораблей остаются лежать на отмели. А уж способы, как достичь результата – целиком и полностью на наше усмотрение. – Шарки одним глотком допил шоколад. – Идем к Анни. Ей понадобится помощь всей команды, и даже ваша, мистер Сингх.

Когда Эверетт, на этот раз скромно, вошел в рубку, капитан Анастия по‑прежнему стояла у окна. И вновь она не оглянулась, только протянула руку. Эверетт вложил в ее руку кружку с горячим шоколадом и отступил назад. Капитан Анастасия сделала глоток. Эверетт услышал, как она вздохнула.

– Мистер Сингх, в вашем мире что‑нибудь может с этим сравниться?

«Эвернесс» скользила над замерзшими полями Теймсмида и Эрита, следуя за руслом Темзы. Сейчас они приближались к Дартфорду, где река прорезала сверкающую серебром брешь в сплошной стене электростанций и дымовых труб. По ту сторону, мерцая на солнце, лежало широкое устье. Дирижабли летают ниже, чем самолеты, и не так быстро. Стандартная высота подъема у них – тысяча метров. Эверетт попытался оценить скорость, глядя, как проплывают внизу поля, деревушки и дороги. Сто пятьдесят – двести километров в час? Он бросил свои попытки, завороженный величественно‑неторопливым полетом. Самолеты поднимаются слишком высоко, оттуда не разглядеть подробностей. А из обзорного окна «Эвернесс» можно было увидеть, как мчатся внизу поезда и рельсы блестят в лучах заходящего солнца. По узким деревенским улочкам с трудом протискивались грузовики и легковушки. Из труб поднимался дым – прямой линией, словно прочерченной карандашом в безветренном воздухе. В поле пыхтел трактор с паровым двигателем, чайки летели за плугом, взрезающим промерзшую землю, готовя ее под озимую пшеницу. И тихо… Так тихо! Электрические пропеллеры почти не производили шума. Слышно было, как стучат колеса поезда, и как кричат чайки, и как звонит чугунный колокол деревенской церкви. Так летаешь во сне: поднимешь руки и сразу поднимаешься ввысь. Легче воздуха.

– Нет, мэм, – ответил Эверетт. – Такого у нас нет.

Кажется, капитан Анастасия улыбнулась.

– Мисс Сиксмит!

– Мэм! – откликнулась Сен.

– Полный вперед! Стандартная высота для прохождения Дымового кольца. – И пояснила, обращаясь к Эверетту: – Скверный воздух, мистер Сингх.

– Есть стандартная высота, шесть тысяч футов, мэм. – Сен потянула на себя рычаг высоты.

Не было ощущения, что изменился угол наклона Дирижабля – просто земля ухнула вниз. «Эвернесс» приближалась к частоколу дымовых труб и градирен. С высоты стало видно, что их ряд изгибается с обеих сторон: не черта поперек мира, а круговая стена. «Чтобы не впускать или не выпускать?» – подумал Эверетт. Сен вела корабль сквозь плотный слой оранжевого смога, где смешались дымы из отдельных труб, объединяя свои химикаты. «Эвернесс» потряхивало, когда она попадала в водовороты дыма и горячего воздуха от градирен. Чашка в руках капитана Анастасии задребезжала о блюдечко. Капитан спокойно сделала еще глоток, словно бросая вызов Эверетту: удержится ли на ногах или схватится рукой за опору. Он посмотрел вниз, в жерла дымовых труб, в разинутые черные пасти охлаждающих башен. «Эвернесс» вновь тряхнуло, а потом они вдруг выскочили за пределы Дымового кольца.

⇐ Предыдущая 23 24 25 26 272829 30 31 32 Следующая ⇒