Юсукэ Киши. Из нового мира. Часть 3. Из нового мира – 3. Юсукэ Киши. Из нового мира. Часть третья. Перевод: Kuromiya Ren

Юсукэ Киши

Из нового мира. Часть 3

Из нового мира – 3

Юсукэ Киши

Из нового мира. Часть третья

Перевод: Kuromiya Ren

ЧАСТЬ 3: Глубокая осень

Мы провели бессонную ночь на каменистом берегу реки. Мы устали, но тревога мешала уснуть. Но мы все же задремали, чтобы восстановить энергию.

На следующий день мы отправились, как только взошло солнце. Мы плыли вниз по течению, и я поняла, что мы ночевали рядом с Камису‑66. Так близко, что можно было не останавливаться ночью. Но, учитывая наше состояние вчера, может, было хорошо, что мы не поплыли дальше.

В утреннем солнце река Тонэ слепила золотом, словно радовалась нам. Что случилось с черной рекой ада, с которой мы боролись несколько часов назад?

Мы перестали грести, поток нес нас.

Пейзаж становился знакомым. Хоть я хотела домой, чем ближе мы были к городу, тем настороженнее я была.

Я была уверена, что нас встретят лодки, но не увидела никого, даже когда мы миновали храм Икису.

После этого мы значительно расслабились.

Хоть, может, стоило тревожиться. Было необычно не видеть не одной лодки рано утром.

Мы прибыли к пристани в Хейринге, откуда отплыли четыре дня назад, и нас вышли встретить.

– Вы вернулись рано.

– Это был Солнечный принц, он же – мистер Эндо. Его пышная борода скрывала лицо так, что не было ясно, улыбался ли он нам или хмурился из‑за нарушенных правил. Бывали случаи, когда из лагеря прибывали раньше, проблемой была причина.

– Простите. Произошло кое‑что невероятное… – сдавленно сказал Шун.

Мы чуть не плакали.

– Поговорим об этом позже, ладно? Вылезайте из лодок.

Мы сдержали слезы и выбрались на пристань. Веревки на наших вещах развязались, припасы полетели по воздуху и выстроились в ряд на досках пристани.

– О, мы можем сами, – сказал Сатору.

Солнечный принц покачал головой.

– Все хорошо. Вы ведь устали? Вам стоит пойти в детский центр. Завтрак скоро подадут.

Я смутно удивилась тому, что нам нужно в детский центр. Он был рядом с пристанью, там была зона отдыха и комнаты для ночлега, но мы не бывали там после того, как окончили школу Гармонии.

– Сэр, мы бы хотели домой… – заговорил за нас Шун.

– Ах, да, понимаю. Но до этого нам нужно задать вам вопросы.

– Мы не можем сначала немного отдохнуть дома? – взмолилась Мария.

Я хотела принять ванну, но Солнечный принц был непоколебим.

– Слушайте меня, ладно? Не забывайте, что вы нарушили серьезные правила. Знаю, вы устали, но нам нужно сначала разобраться с важными делами.

Он тепло улыбался, но кончик его носа блестел от пота.

– Понимаю.

Мы побрели к детскому центру.

– Саки, что ты об этом думаешь? – шепнул Сатору мне на ухо.

– О чем?

– Лицо Солнечного принца напряжено. И разве не странно, что он заставляет нас идти в детский центр?

– Да, но вся ситуация странная…

Я так онемела от усталости, что была будто вне тела. Сатору раздражал меня очевидными вопросами. Да, было странно. Что еще он хотел от меня услышать?

Шун открыл стеклянную дверь проклятой силой. Я была благодарна ему за это. Он тоже устал, как и все мы, предпочел бы открыть дверь рукой, а не тратить энергию на это, но он хотел показать Солнечному принцу и всем, кто следил, что не все потеряли силы.

Как и сказал Солнечный принц, завтрак был готов. Там были миски теплого риса, соленого лосося, мисо‑супа из тигрового краба, сырые яйца, водоросли, салат и маринованная морская капуста. Даже десерт – желе с коричневым сахаром.

Я вдруг проголодалась. Мы наполнили миски и рьяно принялись за еду.

Мы какое‑то время молчали.

– Мы все же вернулись… – сказал Мамору.

– И? Мы не знаем, что будет дальше, – мрачно сказал Сатору.

– Но мы все же вернулись, – Мария опустила ладонь на плечо Мамору.

Я согласилась с ними.

– Да, может, с остальным мы перегибаем от страха.

– О чем ты? – спросила Мария.

– Мы столько ужасов узнали от ложного миноширо, но ничего не случилось…

– Шш! – прервал меня Шун. – Кто‑то может слушать.

– О, прости, – я закрыла рот. Почему‑то я радовалась и хотела болтать.

– Погоди. Может… из‑за этого, – Шун посмотрел с недоверием на начатый завтрак.

Мы все поняли, о чем он.

Они могли добавить что‑то в еду? То, что расслабит нас и заставит выдать все, что мы скрывали?

Сатору указал на миску с желе. Пока все ели основное блюдо завтрака, я уже приступила к десерту. От него чуть пахло спиртом, но там могло быть добавлено что‑нибудь еще.

– А?

Пока мы смотрели на желе, Мамору взглянул на окно и издал странный звук.

– Что случилось?

Не слушая Марию, он побежал к окну. Я увидела, как за стеклом мелькнула большая тень.

Мамору прижался лицом к стеклу и выглянул наружу. Он обернулся. На его лице был страх, какого я еще не видела.

Часы прогремели восемь раз. Я поняла кое‑что странное. Хоть было уже восемь утра, я не слышала других детей, как ни пыталась. Мы были одни в центре.

Тяжелая тишина продолжалась. Мамору все еще не говорил, что увидел.

– Спасибо за ожидание, ребята, – Солнечный принц прошел в комнату с парой среднего возраста, которую я узнавала, но я с ними никогда не говорила.

Они явно были из отдела образования.

– Вижу, вы закончили завтрак? Если вы устали, можете немного отдохнуть, – сказала женщина с улыбкой. Натянутая улыбка усиливала ее лошадиные черты.

– С вами поговорят наедине. Кто пойдет первым?

Все молчали.

– Что такое? Первая команда должна быть самой отзывчивой. Разве вы не отвечаете всегда первыми в классе? – сказал бодро Солнечный принц. Но его глаза не улыбались.

Мы пошли по алфавиту. Шун Аонума. Мария Акизуки. Сатору Асахина. Мамору Ито и я, Саки Ватанабэ.

До этого я не замечала ряд маленьких комнат в задней части центра. Мы заходили по одному в обществе двух взрослых.

…Я думала о том, что произошло там, но ничего не помнила. В древних книгах по психологии это зовется лакунарной амнезией. Сатору тоже толком ничего не помнит. Я смогла вспомнить только то, что мне предложили горький чай. Это и то, что было в желе, сделали это допросом, а не разговором.

Мы закончили «беседы», и нас отпустили домой. Согласно плану Шуна, Мамору, Мария и я должны были изобразить, что нам плохо, и отправиться в свои комнаты. Но в этом не было необходимости, ведь у нас троих появился сильный жар, приковавший нас к кроватям.

Лихорадка прошла через пару дней, но родители заставили меня отдыхать дольше, и я почти неделю ленилась в пижаме. Я не могла встретиться с остальными, но выкопала из‑под половиц кулон и нашла свою мантру.

Я ощутила торжество, когда произнесла свою мантру и отперла проклятую силу. Я все‑таки смогла обмануть всех взрослых и вернуть свою богоподобную силу.

Я не представляла, как ошибалась.

Для сорокалетнего взрослого два года – пустяк. Волосы чуть сильнее поседеют, тела станут болеть чуть сильнее, станут чуть тяжелее, и они станут чуть быстрее дышать. Это успело бы произойти за два года.

Но для двенадцатилетних детей любой эпохи за два года могло многое измениться.

В четырнадцать я не просто подросла на пять сантиметров и добавила шесть килограмм. А мальчики вовсе подросли на тринадцать сантиметров и добавили десять килограмм. Но это было снаружи. Перемены были и внутри нас.

Я привыкала смотреть на Сатору и Шуна снизу вверх. Это было неплохо, но удивляло меня. Сколько я помнила, они были друзьями и соперниками, но тут стали чем‑то еще. Эта перемена была естественной.

Когда я это поняла, я отстала от них, гналась за их удаляющимися фигурами. Это было странно видеть, и ощущение было необъяснимым.

Нет, я знала, что чувствовала. Ревность.

Шун всегда был для меня особенным. Я не могла оторвать от него взгляда с того дня, как солнце озарило поле, и ветер взлохматил его волосы. Его ясный голос и сияющие глаза всегда очаровывали меня. Я всегда верила, что мы с Шуном будем вместе.

Сатору был простым. Да, но был умным, но, по сравнению с Шуном, чей талант ощущался в воздухе вокруг него, Сатору не был особенным. Но после того, как мы пережили нападение Пауков, мое мнение о нем изменилось. Он всегда был дружелюбным, и с ним было удобно быть рядом.

Потому моя ревность была сложной. Мне было не по себе, когда я видела их вместе.

За последние два года сильно изменились отношения между Шуном и Сатору. Хоть они никогда не враждовали, Сатору видел в Шуне соперника, порой неловко вел себя рядом с ним.

Но его чувства к Шуну полностью изменились за эти два года. Раньше он всегда отворачивался от улыбки Шуна, но теперь Сатору часто улыбался в ответ и смотрел глубоко в глаза Шуна.

Я всегда знала, что любила Шуна. И я видела чувства Сатору, когда он обнимал Шуна.

С другой стороны, я не знала, что Шун думал о Сатору. С его красотой и умом он привык к восхищению окружающих. Так что он спокойно, а то и снисходительно относился к тем, кто им восхищался. Но в них двоих я видела не только слепое желание Сатору. Хоть Сатору выражал чувства, Шун их принимал.

Я убедилась в правоте, когда увидела однажды, как они шли по полю бок о бок, как влюбленные, держась за руки, не замечая мир вокруг них.

Я развернулась и хотела уйти, но любопытство предало меня, и я пошла за ними на расстоянии. Я знала, что их близость будет больно видеть, но не могла сдержаться.

Они отошли от города и стали резвиться, как щенки. Точнее, Сатору прыгал вокруг Шуна, обнимал его сзади. Я вдруг поняла, что была бы рада родиться мальчиком. Тогда Шун выбрал бы меня, а не Сатору.

Комитет этики и отдел образования строго следили за отношениями между подростками разного пола. Мы в своем возрасте могли заводить лишь платонические отношения с противоположным полом.

Но они не мешали однополым отношениям. Так что, кроме нескольких человек, все развили гомосексуальные отношения.

Они забрались на холм, легли среди клевера и говорили. Я спряталась в кустах в двадцати метрах от них и смотрела, едва дыша.

Сатору пошутил, Шун откинул голову и рассмеялся, показывая белые зубы.

Сатору смотрел миг, а потом оказался над Шуном. Они застыли на время.

Я толком не видела со своего места, но не сомневалась, что они целовались. Сатору крепко сжимал Шуна. Шун просто лежал там, а потом обнял Сатору и стал играть с его телом, пытаясь перевернуть его и оказаться сверху. Сатору сопротивлялся. Они боролись, но у Сатору было преимущество. Шун сдался и со смиренным видом устроился на земле.

Сатору обезумел от этого. Он прижал Шуна к земле и целовал его страстно в губы, щеки, шею.

Я покраснела от одного этого вида и невольно стала водить по себе ладонями. Я не знала, было ли это от того, как страстно вел себя Сатору с Шуном, или потому что я хотела быть на месте Сатору. Может, я просто была странной, но сердце невыносимо пылало в груди.

Сатору с любовью обвел пальцами губы Шуна. Тот не сопротивлялся, и Сатору не унимался, сунул палец в рот Шуна, заставляя сосать его. Шун не мешал такой грубости, а щедро улыбался, хоть порой покусывал пальцы Сатору.

Я так увлеклась зрелищем, что склонилась вперед слишком сильно. Шун поднял голову, делая вид, что кусает ладонь Сатору, и он заметил меня на миг.

Я резко отпрянула в тени кустов, но он мог меня заметить. Я думала, что умру от стыда. Я пряталась какое‑то время, но решила, что один раз выгляну и проверю ситуацию.

Сатору лежал сверху и старался стянуть с Шуна штаны. На его лице появилось восхищение, когда он раскрыл бедра Шуна, идеальные, словно вырезанные из белого мрамора. А потом, словно касаясь зверька, он стал нежно гладить пенис Шуна.

Шун рассмеялся и заерзал, словно его щекотали, но не сопротивлялся.

Может, мне показалось, что он меня заметил.

Не вставая, я развернулась и отползла. Если продолжу смотреть, сойду с ума.

Я понимала, что случится дальше. Я случайно увидела, как два мальчика из третьей команды занимались любовью.

Тогда я смотрела из чистого любопытства. Они были слишком возбуждены, чтобы заметить хоть кого‑то. Один лежал на другом так, что пенисы были во ртах друг друга. Порой они заходили так глубоко в горло, что меня тошнило. Но им этого было мало. Они не могли нормально заниматься сексом, но все равно пытались. Вид их яростных толчков напоминал мне спаривание миноширо.

Я не хотела видеть Шуна и Сатору за таким глупым занятием.

Я с раздавленным состоянием ушла оттуда. Я хотела, чтобы меня утешили. И я знала, к кому пойти.

Я пошла искать Марию, вернувшись в город, и увидела ее на заднем крыльце дома. К счастью, ее семья отсутствовала, но оставалось третье колесо. Мамору.

– Саки, что такое? – спросила она бодрым и ясным голосом.

За эти два года Мария стала девушкой с красиво изогнутыми бровями, сияющими глазами, идеально прямым носом и выразительными губами, она не скрывала уверенность. Не изменились только ее огненно‑рыжие волосы.

– Вдруг захотелось поговорить с тобой, – сказала я, улыбнувшись ей и холодно посмотрев на Мамору. Он избежал моего взгляда и пропал из виду.

Мария села на веранде, свесив ноги с края. Мамору устроился в стороне и рисовал Марию. Он рисовал не карандашом на бумаге, как мы делали в школе Гармонии. Перед ним на деревянной доске был тонкий слой белой глины, и он с помощью проклятой силы рисовал порошком из камней, типа граната, флюорита, берилла и кордиерита.

Портрет был похож на Марию, а еще уловил ее дух. У него был поразительный талант, тут я не спорила.

Мамору потерял мать из‑за брюшного тифа, когда был маленьким, видел в Марии замену, ведь у обеих были рыжие волосы, редкость для нашего городка. По словам Сатору, рыжие волосы были не азиатской чертой, так что мамы Мамору и Марии могли иметь общих предков, которые прибыли из далекой страны поколения назад.

Насколько я помню, Мамору привязался к Марии сразу после нашего поступления в академию Мудреца. Но даже сейчас он не проявлял интерес к своему полу, сколько бы милых парней не подходили к нему. Он жил в западном городе, а Мария – на восточном берегу. Мамору каждое утро плыл на лодке, чтобы встретить Марию у ее дома. Хоть его верность была трогательной, отношения с другим полом были табу, и Мамору посещал ее, прикрываясь рисованием.

Он всегда был с Марией и не замечал больше никого. Мария была тронута его вниманием, и они постепенно сближались. Их отношения выглядели как между хозяйкой и верным псом.

Меня считали возлюбленной Марии, и жизнь Мамору казалась печальной.

– Эй, давай пройдемся, – сказала я, намекая, что хочу побыть с ней наедине.

– Ладно, – она с пониманием улыбнулась.

– Мы прогуляемся… Мамору, ты пока отдохни.

Мамору расстроился из‑за того, что мы с Марией уходили одни.

– Спасибо, это красиво. Мне нравится, – сказала Мария, взглянув на картину.

Мамору на миг просиял. Он всегда молчал при мне. Может, смущался того, что другие девушки видели его верность Марии. Он всегда был тихим, так что я забывала о его присутствии рядом с Марией.

Мы прошли к лодке, привязанной к берегу. Это была одна из городских лодок, на боку был нарисован голубой дельфин, и ее мог использовать любой, главное, чтобы потом вернули в пристань, где взяли.

Я оттолкнула лодку проклятой силой. Мы поплыли, и Мария распустила волосы, ветер тут же подхватил их.

Она обвила руками мою шею и прошептала:

– В чем дело?

Ее нежный голос чуть не довел меня до слез.

– Ни в чем. Я просто хотела тебя увидеть.

Она знала, что я врала, но не давила. Мария провела пальцами сквозь мои волосы, прогоняя тревоги.

Мы направлялись к холму с видом на дюны Хамасаки, окруженному кустами. Идеальное укрытие. Во время учебы в школе мы часто бывали там в хорошую погоду. Я первой предложила снять одежду, но Мария смело поцеловала меня, пока мы лежали, обнаженные, вместе.

Причалив, мы побежали по дюнам. Я переживала, что наше укрытие нашли, ведь мы не были там какое‑то время, но место выглядело нетронутым.

Хоть я знала, что нас не было видно, мы проверили окрестности, а потом стали раздеваться. Я смущалась, но наш смех, пока мы медленно раздевали друг друга, вызвал ощущения, словно я вернулась к невинным дням детства.

Еще не было лето, воздух был прохладным. Мы потирали мурашки на руках друг друга.

– Саки, у тебя выросла грудь, – Мария вдруг схватила меня сзади.

– Щекотно… – я вырвалась.

Она догнала меня, ее ладони скользили по моему телу. Она смогла снять мой лифчик.

– Ой, хватит, – я не могла терпеть и сжалась на земле, обвив руками колени.

– О чем ты? Разве не этого ты хочешь? Ты же за этим пришла ко мне?

Я смеялась, дрожала и извивалась под ее атаками. Это была смесь счастья и боли, ласки и пытки.

– Я не видела тебя какое‑то время, так что мне нужно исследовать твое тело. Что изменилось с прошлого раза? Ты уже полностью развилась?

– Хватит. Не нужно…!

Мария водила нежными пальцами по моему телу. Ее пальцы были ловкими, и меня словно касалась тысяча рук.

– Хм. Какое красивое тело. Ни грамма лишнего жира, и такое нежное…

– Ох. Ты закончила? Теперь твоя очередь…

– Мм. Я дам тебе посмотреть, сколько хочешь, но сначала проверю твою чувственность.

Она продолжала полчаса. Я смеялась и молила прекратить, пока не стала задыхаться.

– Прекра‑а‑асно. Тебе нравится эта игра. Все твое тело отвечает на ласку.

Я не могла даже отыскать слова, чтобы возразить. Я возмущенно посмотрела на нее.

– О, как мило, – Мария улыбнулась мне. Ее лицо было на волосок от моего.

Она медленно прижалась губами к моим. Ах. Как описать эту нежность? До этого я целовалась со многими парнями и девушками, но такого никогда не ощущала. У многих людей губы напрягались, когда они нервничали и пытались управлять ими, но губы Марии были как зефир, медленно окутывали мои. Этого хватало, чтобы растопить меня, но она проникла языком в мой рот. От этого ощущения у меня всегда появлялись мурашки. Она исследовала мой рот, скользила языком по моим зубам, щекам изнутри и по языку. Мы сливались прикосновениями и чувствами.

Я полностью отдалась ей, хотела помнить только ее язык. Каждое движение Марии выражало ее желания, и я должна была вскоре ответить тем же.

Мы сплелись ногами, прижимаясь друг к другу затвердевшими сосками.

Она скользила ладонью вниз по моему животу, погладила нежные волоски и опустилась ниже. Я смутилась, она ощущала, какой мокрой я была. Она могла убрать руку, но это не произошло.

– О? Почему ты так возбуждена? – невинно спросила Мария, словно не знала, что сама была тому виной.

– А… а‑а‑ах, – я пыталась возразить, но слов не было.

Не дожидаясь ответа, она проникла в меня пальцем. В самое чувственное место девушки, бугорок не больше жемчужины. Она дразнила его круговыми движениями, и мой разум опустел. Я таяла внутри.

Время текло медленно, как мед. Мы с Марией забыли о мире, затерялись в занятии любовью. Я завладела инициативой, лишила Марию дара речи, и слезы текли по ее лицу, пока она извивалась от удовольствия.

Наши действия не были запрещены, но строго воспрещалось проникновение. В конце каждого семестра школьная медсестра проверяла, что все девочки оставались девственницами. Если плева оказывалась разорванной, ученицу допрашивали, и если причиной были отношения с другим полом, ее исключали.

В то время никто вокруг нас не покинул школу по этой причине. Ходили слухи, что такое произошло с девушкой семь лет назад. Говорили, ее больше не видели после того случая, но, как и во многих историях Сатору, источник он не называл, так что правдивость была под вопросом.

Когда мы закончили, мы с Марией лежали на песке, покрытые потом. Я вдруг вспомнила слова ложного миноширо. Чтобы избавить общество от жестокости, мы изменили строение общества на основанное на любви, как у бонобо…

С того лета многое из того, что было основой наших жизней, изменилось. Но предупреждения забывались, когда мы пытались совладать с изменениями в телах из‑за пубертатного периода.

Какими были первые признаки? Я не помнила, но было общее ощущение необъяснимого раздражения и тревоги. Мария часто жаловалась на головные боли, и меня тошнило, когда я уставала. Все испытывали какой‑то физический дискомфорт, хоть все это списывали на боли из‑за роста.

Но одни отношения закончились разрывом.

Я узнала, когда наткнулась на пару в городе.

Шун быстро шагал по тропе вдоль канала, Сатору гнался за ним. Я заметила настроение Шуна. Он был отдаленным, это отличалось от их прошлого раза с Сатору.

– Эй, дай мне еще шанс, – Сатору коснулся плеча Шуна, тот холодно стряхнул руку. – Шун, в чем дело? – его голос уносил ветер. Он звучал смущенно и растерянно.

– Ни в чем. Я просто хочу побыть один, – сухо сказал он.

– Знаю, это моя вина. Прошу… – Сатору сжал плечи Шуна.

– Твоя вина? В чем? – Шун холодно улыбнулся.

– Я…

Бедный Сатору растерялся. Я впервые сочувствовала ему и ощущала немного отвращения к Шуну.

– Сатору, разве не пора покончить с этим фарсом? Мне надоело быть твоей куклой.

Сатору был потрясен.

– Ох. Понимаю. Отныне…

– Ты ничего не понимаешь. Меня душит то, что ты постоянно рядом. Я хочу побыть один. Мы можем идти своими путями. Прощай, – быстро сказал Шун, оттолкнул Сатору и пошел мою сторону.

Выражение его лица потрясло меня. Холодная улыбка пропала и сменилась агонией, исказившей его черты. Он заметил меня. Эмоции пропали с его лица, и он пронесся мимо, сделав вид, что не видел меня.

Сатору остался на месте. Я хотела позвать его, но передумала.

Почему? Вопросы крутились в голове. Почему Шун вел себя так жестоко? Он всегда был самым добрым и сострадательным в нашей группе. И, судя по тому, что я случайно увидела, он таким оставался. Он явно страдал.

Но, когда я увидела Шуна в школе на следующий день, он не выглядел обеспокоено. А Сатору был раздавлен. Все видели, что его бросили. Но порой он с надеждой поглядывал на Шуна. На это было больно смотреть.

Через пару дней произошло еще кое‑что плохое.

Тогда практические занятия в академии основывались на способностях каждого ученика. Хоть общая техника использования проклятой силы была той же, были сотни уровней сложности, от простого обмена силой до продвинутых действий. Многие в классе были где‑то посередине, хоть некоторые ученики брались за сложные техники.

Шун был далеко впереди группы. Он работал над выведением цыпленка из яйца за два часа, это было очень сложно, ведь обычно яйцо нужно было высиживать двадцать один день. Он должен был проклятой силой ускорить развитие то, что даже не видел.

Чтобы разрешили использовать силу на живых существах, требовалось не только умение, но и признание выдающегося характера. От Шуна многое ожидали в будущем.

Сатору, что неожиданно, оказался в продвинутой группе. Его талантом было отражение и управлением светом, и он создавал зеркало из воздуха, что было одним из самых сложных заданий после Шуна. Я уже упоминала, но создание линзы из вакуума, чтобы увеличить изображение вдали, было на уровне Шисея Кабураги. Техника Сатору по использованию влаги в воздухе, чтобы создать стену и отразить свет, была куда проще.

Мое упражнение было довольно сложным, но и очень скучным. Мне нужно было соединить осколки стеклянной вазы. Мария работала над левитацией тела, делая себя центром общего внимания. И я не помнила, что делал Мамору.

– Саки, оцени.

Я подняла голову и увидела аморфное серебряное зеркало, парящее в метре передо мной, отражающее мое сосредоточенное лицо.

– Разве оно не кривое? – коротко сказала я.

Сатору ждал моей похвалы, так что хмуро посмотрел на меня.

– Нет, оно идеально ровное.

– Мое лицо не такое изможденное.

– Что? Может, кривое твое сердце?

С этими едкими словами Сатору ушел. Зеркало растаяло в воздухе. После этого, когда я хотела поговорить с Сатору, я замечала, как он приближался к Шуну и следил за ним сзади.

Сатору все еще слепо любил Шуна, но хотя бы понимал, что их отношения не вернуть. Он печально покачал головой и прошел к Рэю, низкому мальчику из пятой команды, который заискивающе улыбнулся ему. Рэю нравился Сатору, но он не действовал из‑за Шуна. Сатору создал еще одно зеркало, и Рэй, главный нарцисс класса, стал восхищаться своим отражением и строить милые рожицы.

Шун в это время сосредоточился на своем проекте, игнорируя болтовню одноклассников. Перед ним было простое яйцо на подставке. Все знали, какое у него сложное задание, и не мешали.

Кто‑то прошел через задний ход в кабинет. Я оглянулась (хоть меня непросто отвлечь) и была потрясена. Шисей Кабураги. Его глаза скрывали солнцезащитные очки, но тонкий нос и гладкая кожа создавали впечатление молодого мужчины.

Солнечный принц, следящий за тренировкой, растерянно подошел к нему. Они говорили слишком тихо, чтобы я услышала, но, похоже, Шисей Кабураги пришел посмотреть учеников.

Они пошли по классу. Вдруг все занервничали. Если бы все так сосредотачивались на заданиях с самого начала, уже давно закончили бы.

Шисей Кабураги приближался к нам. Может, его могла заинтересовать моя работа? Я стала рьяно соединять осколки. Я сдвигала их и представляла, что трещины пропадают, словно срастается замерзающий лед.

Я подняла взгляд, и он прошел мимо меня.

Это расстраивало. Я знала, что задание слишком скучное, чтобы заинтересовать кого‑то.

Шисей Кабураги остановился перед Марией и довольно долго смотрел на нее. В ее технике не было ничего интересного, может, он просто восхищался ее красотой и юным телом. Хоть он выглядел молодо, он был возраста наших родителей. Каким бы сильным он ни был, я испытывала долю отвращения от того, как он смотрел на нее.

Он долго оценивал зеркало Сатору, давал ему советы. Сатору растерялся от такого внимания и покраснел.

Шисей Кабураги медленно подошел к Шуну, который все еще глядел на яйцо.

Все ждали исторической встречи. Шун, как все думали, мог унаследовать славу Шисея Кабураги в будущем. Он впервые мог получить от него совет.

Но Шисей Кабураги вдруг замер.

Что такое? Он отпрянул на шаг, другой, а потом развернулся и быстро покинул класс, пока все ошеломленно смотрели вслед.

Шун проводил его взглядом. Выражение его лица пугало меня.

Я не знала до сих пор, что увидела. Что‑то вроде холодной улыбки, но куда страшнее, без надежды на спасение. Как безумная улыбка того, кто испытывал только отчаяние.

Солнечный принц, погнавшийся за Шисеем Кабураги, вернулся.

– Эм, из‑за непредвиденных обстоятельств мы закончим сегодня тренировку. Прошу, отложите материалы и вернитесь в свои классные комнаты.

Он улыбался, как обычно, но голос был хриплым, а на носу был слой пота.

– Саки, – Сатору догнал меня.

– Эй, что вообще произошло?

Он не ответил, но кивнул на Шуна, еще сидящего перед яйцом.

– Сатору, идем, – Рэй обнял руку Сатору и попытался увести его.

– Иди вперед. Я догоню, – мягко сказал он, хлопнув Рэя по попе и подтолкнув к выходу.

– Скорее убирайте все, ребята, – хлопал в ладоши Солнечный принц.

Я убрала осколки вазы в коробку.

– Шун, ты идешь? – спросила Мария.

Мамору стоял вплотную за ней. Все ушли, оставив только Солнечного принца и пятерых из первой команды.

– Да, – Шун встал. Он выглядел бледно, и на его лице осталась тень той улыбки.

– Не забудь это, – Мария указала на подставку с яйцом.

Он потянулся к ней, но вдруг оступился. Его ладони дернулись, и яйцо упало с подставки.

Все ждали, что он остановит яйцо, не дав ему упасть на пол. Мы столько тренировались, что могли за миг применить силу. Конечно, Шун успел бы это сделать.

Но яйцо упало на пол и разбилось.

Что произошло? Он заболел? Мы смотрели на него, только я замечала разбитое яйцо.

Нет, еще кое‑кто заметил.

– Скорее, ребята, я уберу остальное сам, – Солнечный принц втиснулся между нами с поразительной скоростью, толкая Шуна и Марию в плечи. Через миг мы оказались в коридоре.

– Шун, ты в порядке? – с тревогой спросил Сатору, забыв, что его бросили.

– Да, – он не смотрел в глаза Сатору. – Ничего… я просто немного устал.

– Нам стоит пораньше пойти сегодня домой, – неуверенно сказала Мария, хмурясь.

Я переживала за Шуна больше всех, но молчала. Я не могла ничего сказать.

Но то, что я увидела среди осколков яйца, было выжжено в моей памяти.

Существо было покрыто слоем слизи, и это был не цыпленок, он и близко не был на него похож. Это было чудовище.

У Шуна был пес по кличке Субару, названный в честь «звезды Субару» из книги Сэй Сёнагон «Записки у изголовья», где говорилось о созвездии Плеяд. Я узнала, что Субару он взял из факта, что много звезд было соединено на одной картинке*.

[Плеяды обычно пишут хираганой すばる(субару), но Саки имеет в виду написание кандзи 統ばる (субару), означающее, «много в одном»]

Одной зимней ночью на две тысячи лет позже написания «Записок у изголовья» родился щенок. Роды были сложными, мать и остальные щенки умерли. А этот родился под звездным небом, и его назвали Субару.

Но Субару не сочетался со своим красивым именем. Многие собаки в Камису‑66 были чистокровными японскими, с острыми ушами и загибающимися хвостами. Бульдоги как Субару были редкостью (их уже могло и не остаться).

По сравнению с другими собаками, Субару был страшным. Я все еще не знала, зачем эту породу создали. У него были короткие лапы, толстое тело и морщинистая морда. Посреди приплюснутой морды был курносый нос. Удивительно, во всех книгах, где я находила информацию о бульдогах, было отмечено, что информация опасна, и ее запрещено давать широкой публике. Почему информация о собаках так защищалась?

Сатору говорил, что в одной из книг, которую он читал, говорилось, что бульдогов создали в древней Англии, чтобы биться с быками. Если так, то это могло быть связано с нашими агрессивными инстинктами, и потому книги запретили.

Хоть Сатору часто сочинял истории, он все же умел говорить правду. Но в этот раз я не могла поверить его словам по многим причинам. Я не могла понять, зачем собакам бороться с быками. Хоть в книге Сатору отмечалось, что это спорт, я не верила, что люди могли быть настолько жестокими. А еще я не знала, насколько большими были быки, но точно огромными рядом с собаками, так что их бой казался невозможным. И Субару, единственный бульдог, которого я знала, был очень добрым. Вряд ли потомок бойцовских собак мог быть таким мягким. Субару лишь раз вел себя жестоко, но это другая история.

Шун был единственным ребенком, и он заботился о Субару, как приемная мать. Субару не мог ходить быстро и легко уставал, и Шун не мог брать его везде с собой, но порой я видела, как они гуляли вместе. Было забавно смотреть, как Шун шагает своими тонкими длинными ногами, а за ним спешит Субару на коротких лапках.

Потому я удивилась, увидев, как он один бредет по холму с видом на город. Была осень, закат наполнял воздух меланхолией. Прошло две недели с того случая на тренировке.

– Шун, – позвала я, он шел ко мне, опустив задумчиво голову.

– Саки, – он словно проснулся.

Тусклый вечерний свет не давал прочесть выражение его лица.

– Что такое? – я шагнула к нему.

– Назад! – резко сказал он.

Я замерла. Нас разделяли двадцать метров.

– Почему? – в моем голосе звенела печаль.

– Прости… Но я хочу побыть один.

– Один?

– Да, – он посмотрел на меня и отвел взгляд.

– Потому ты порвал с Сатору?

– Да, наверное.

– Но почему? Ты так хочешь быть один, что бросаешь всех своих друзей?

– Это… даже если я объясню, ты не поймешь, – Шун вытащил что‑то из кармана.

Металлические шарики блестели в свете заката. Гудящие шарики. Когда они летали с проклятой силой на большой скорости, они гудели. Это была одна из первых игрушек, которые мы использовали в академии, чтобы развить силы. Никто в классе уже не замечал их, так что было странно видеть, как умелый Шун носит их с собой.

– Вряд ли мы сможем видеться в ближайшее время.

Три шарика летали вокруг головы Шуна, ловя свет солнца и гудя не в такт.

– О чем ты?

– Я не смогу ходить в школу. Мне нужно пройти лечение.

– Ты болен? – я сильно встревожилась. Он был заразным? Потому держался подальше от нас?

– Хм. Болен… но не как простуда. Как бы сказать? Не мое тело болеет, а разум.

Тогда я не понимала, что за болезнь разума. Он был заражен бактерией или вирусом?

– Мне нужно идти.

– Постой, – крикнула я, и он обернулся. – Даже если мы не можем встретиться в школе, я могу тебя навещать, да?

– Не знаю, – он замешкался. – Я больше не буду жить дома.

Я охнула.

– А куда ты отправишься?

– В маленькую хижину для восстановления. Так они говорят, но это просто домик. Я перееду туда через пару дней и буду жить один.

– Где это?

– Не могу сказать.

Я лишилась дара речи. До этого я считала невозможным секреты между нами. Если он не мог мне рассказать, то правда была хуже, чем я могла представить.

– Шун, – в моей голове стало пусто. Я не знала, что сказать. – Ты… будешь совсем один? А Субару? – я мысленно готовилась к худшему.

– Он дома, – просто сказал Шун. – Я хотел уйти один.

Я чуть обрадовалась, что Субару был в порядке, но переживала все сильнее. Что происходило с Шуном?

– Я могу тебе как‑то помочь?

Он молчал. Гудели шарики.

– Шун, я всегда лю…

Я почти призналась в чувствах, но он перебил:

– Саки, не знаю, стоит ли говорить тебе это, но это к лучшему.

– Что?

– Помнишь летний лагерь два года назад? Мы думали, что смогли скрыть факт, что Риджин запечатывал наши силы. Это не так.

– Что? – я его не понимала.

– Они все знали. Не знаю, почему, но они просто решили не наказывать нас сразу.

– Не понимаю, о чем ты.

– Они все это время следили. Я лишь недавно заметил.

Мое тело потяжелело, словно тонущий корабль. Холодный пот стекал по телу.

– Уже нет смысла предупреждать, Саки, но остерегайся котов.

– Котов? Каких? Ты про нечистых котов?

Шун замотал головой, не кивая и не качая ею.

– О, да… возьми, – он снял с себя чокер и бросил мне.

Он был тяжелее, чем я ожидала. Толстый кожаный ремешок с металлическими кольцами. Напоминал ошейник для пленников.

– Что это?

– Амулет от котов. Я его сделал.

– У Субару такой, да?

Но это не было похоже на ошейник Субару. Он улыбнулся от моей шутки, но не рассмеялся.

Он пошел прочь, но вдруг остановился.

Белый зверек шел к нам. Субару. Бежал так быстро, как позволяли его лапки.

– Глупый пес… я же говорил не идти за мной, – тихо сказал Шун под нос.

Он отвернулся от меня и Субару и заспешил спуститься по холму.

Маленький бульдог бежал за ним, виляя хвостом. Он плохо бегал, но сейчас шаги были еще более неуклюжими.

Я заметила, что правая задняя лапа Субару была ранена. Нет, с ней что‑то было не так.

Но я не успела приглядеться, он пропал в сумерках.

– Нам нужно узнать, куда ушел Шун, – тихо сказал Сатору.

– Но как? – с неуверенностью спросила я, хоть слова Сатору чуть меня взбодрили.

– Как? Любым возможным способом, – сказал он, не пугаясь.

– Ты все еще пытаешься вернуть его? – Мария цинично посмотрела на него. – Теперь мы знаем, что он порвал с тобой не из‑за ненависти к тебе.

– Я не это хочу, – сухо ответил Сатору. – И разве у нас нет других вопросов к нему? За нами следят? При чем тут коты? И… – Сатору сжал кулаки, – что вообще происходит с Шуном?

Мое сердце сжалось с болью. Я никому не говорила о том, что видела в разбитом яйце. Я знала, что это было прямо связано с проблемами Шуна, но, если я скажу вслух, мои страхи станут реальностью, и я не смогу это опровергнуть.

Шуна не было в школе четыре дня. Мы собрались за зданием школы после уроков и тихо говорили.

– …но если они следят за нами, разве не лучше не выделяться? – осторожно сказал Мамору.

– Да, он пра