Строгий режим 18 страница

* * *

Шаповалов пришёл на работу пораньше. До проверки оставалось ещё немного времени и он решил навестить в отстойнике Плетнёва. Вчера вечером к тому закинули троих человек с этапа, поэтому в отстойник он заходить не стал, а вызвал его на продол.

— Ну, что хочешь сказать, что и сегодня ничего не было? — сходу спросил он Плетня, даже ещё не зайдя за угол, да ещё с таким видом, как будто точно что-то шло и он знал об этом.

— Почему? Было, — с улыбкой ответил Олег и протянул оперу малёк на Ольгу Ш. с х 87. Он даже не понял, что кум брал его на пушку. Да и ему было всё равно, осведомляют опера из хаты об отправке или нет. Нужные ему мальки шли уже очень редко и Олегу не составляло труда изъять их, пока в отстойнике не было так много глаз, как при хабаровском этапе.

— Молодец, — равнодушно похвалил его Шаповалов, беря малёк, — иди.

Не дождавшись, пока Плетня закроют обратно, он прошёл в свой кабинет и сразу вскрыл малёк, ожидая после нескольких дней молчания Протаса услышать от него в адрес Ольги кучу признаний в тоске или уже в любви. Но прочитанное заставило его взвыть от досады. Он столько времени и сил потратил, чтобы не дать связаться с ней Протасу, когда опасность была совсем в другой стороне.

«Солома, чтоб его, — с досадой думал Шаповалов, — ведь ему даны большие полномочия. Дунаев может даже свиданку ему организовать у себя в кабинете или даже в холопской свиданочной».

Ему сначала не хотелось верить в это, но малява Протаса была написана так, как будто он действительно всё знает и хочет уберечь Ольгу от смотрящего, которому она нужна якобы только для секса. Но с чего он это взял? Шаповалов развернул второй малёк, который был в первом. С первых же строк его руки начали дрожать. Эти уголовники, оказывается, используют девушку в свих похотливых целях. «Но Ольга, — схватился за голову кум, — нет, не-ет, не может быть, чтобы это она сама лезла под него. Такая девушка не может быть обычной похотливой шлюшкой, как пишет Солома». Ему не хотелось верить, что Ольга, которую он уже, наверное, любил и даже боготворил, была такой. Он вспомнил её лицо, голос, манеры и смотря в малёк отрицательно качал головой. В конце концов он пришёл к выводу, что Солома скорее всего что-то скрывает от Протаса и может сам попытаться построить с ней серьёзные отношения и даже расписаться. Правда, обычно заключённые женились на вольных заочницах, чтобы те ездили к ним на свиданки. Но тут случай исключительный, такую милую девушку и на воле вряд ли найдёшь.

Шаповалов тут же подскочил и направился обратно к восьмёрке. Проверка уже начиналась и слышно было, как утренняя делегация хлопает дверьми карцеров. Он быстро вытащил Плетнёва на продол, чтобы успеть присоединиться к проверяющим. Хотелось немедленно взглянуть в глаза Ольге. Хоть и не хотелось верить в слова Соломы, но они крепко засели у него в голове.

— С семь восемь идут на неё малявы? — резко спросил он Плетня.

— Ой, да откуда только на неё не идут, всех и не упомнишь, — ответил Олег опять с улыбкой. — Шалава первая тут походу, кто её тут только не дрючит.

У Шаповалова помутнело в голове.

— Откуда знаешь? — спросил он упавшим голосом, даже чуть пошатнувшись.

— В тюрьме ж сижу, начальник, — пожал плечами Олег. Он уже хотел было сказать, что сам её чуть не трахнул, да побрезговал после кого-то, но потом решил не сдавать ту путёвую смену дубаков, которая могла ещё пригодиться. И хотя очень хотелось сказать об этом, потому что видел, что куму это очень неприятно, но он только спросил: — А тебе она, что, не для этого разве нужна?

Шаповалов посмотрел на Плетня, с ухмылкой делающего при этих словах лыжные движения, красными помутневшими глазами и зло проговорил.

— Все мальки на неё со всех хат — мне. Понял? Все до одного.

Улыбка слезла с лица Плетня, понимающего, что это будет уже не просто сложно, а уже опасно. Камера семь восемь, откуда ей пишут, это хата положенца, и могут быть последствия. Он вопросительно взглянул на кума.

— Твою безопасность я гарантирую, — жёстко проговорил Шаповалов, правильно поняв выражение его лица. — Все мальки на неё — мне. Всё. Иди.

Едва захлопнулась дверь за Плетнёвым, как её опять пришлось открывать уже для проверки, потому что оба корпусных, сдающий смену и принимающий, уже подошли. С ними был и Женя Шмон, и ДПНСИ, что ещё более усиливало статус проверки. Шаповалов стал заходить в хаты с ними. Сегодня ему уже не требовалось изображать заглядывающего под нары кума, сейчас это делал Женя Шмон. Шаповалов лишь бездумно пялился на заключённых, испытывая всё больший мандраж по мере приближения к Ольгиной камере. Слова Соломы не выходили у него из головы.

* * *

Солома очень удивился, получив маляву от Кузнеца с хаты восемь семь. Он когда-то был шнырём у Соломы, когда они несколько лет назад сидели в одной зоне и были в одном отряде. Стирал ему носки с трусами и всё остальное, заваривал чай и готовил еду, когда не было из чего готовить носил со столовой. В общем, был при Соломе полностью, довольствуясь вторяками чая и остатками с барского стола в куражные дни. Иногда ему, конечно, и перепадали центра чая или даже сигареты с фильтром, когда Солома был в добром расположении духа. Но он никак не был задействован ни в каких лагерных делах и спешил удалиться, поставив кружку с заваренным чаем, если в проходняке Соломы велись какие-то разговоры. Так что получить от него малявку смотрящий никак не ожидал. Сначала, правда, подумал, что Кузнецу может помощь нужна какая-нибудь, на которую он в принципе мог и рассчитывать. Но закончив читать, понял, в чём дело. Помощь ему никакая не нужна была, он теперь был шнырём почти у самых обеспеченных заключённых тюрьмы и ни в чём не нуждался. Просто он был среди этих обеспеченных единственным, кто сидел и знал по лагерям Немца. Когда-то они даже чуть не пересеклись и с Соломой. Немец поднялся с карантина в отряд как раз в тот день, когда Солому закрыли в ПКТ, а оттуда потом вывезли на больничку. Так и не дождавшись Солому, Кузнец тогда начал шнырить у Немца, чтобы выжить, и даже бегал по его поручениям, чтобы собрать мешок Соломе в ПКТ. Сейчас же, наивно полагая, что Солома может быть не в курсе того, что Немец заехал в тюрьму, Кузнец спешил известить его об этом.

Этим он, конечно, Солому не удивил, а только вызвал улыбку. А вот то, что Немец заходил в гости в хату восемь семь, для него было новостью, которая заставила его задуматься. Что ему там было нужно? Кого он мог там знать, кроме Кузнеца? Кто мог его туда пригласить и зачем, если он не сам зашёл? Голова Соломы начала с трудом переваривать эту информацию и пытаться найти другие варианты ответа на эти вопросы. Он уже и сам замечал, что после знакомства с Ольгой он всё больше думал о ней, чем о делах. Тем более теперь, когда они стали уже духовно сближаться. И сейчас, кроме как темы Протаса, другого повода он не видел. В голове стояло только одно предположение, что Протас мог каким-то образом знать Немца и обратиться к нему по своей проблеме. А какая у него может быть проблема? Ну конечно же Солома, если он как-то узнал об его подкатах к Ольге. Да она, в принципе, и сама могла написать ему об этом, просто Протас мог молчать. Сознавая щекотливость своего положения перед Протасом, Солома со вздохом хвалил себя за то, что вовремя вспомнил о своём варианте с извещением об этом Протаса. И судя по полученному ответу Протаса это не очень его и задело, или он делает вид, что не очень. Но ситуация всё равно оставалась скользкой и он уже начинал продумывать ходы на этот случай. Додумался даже до того, что уже хотел спросить у Ольги, рассказывала ли она своему бывшему соседу о том, что Солома много писал ей и они стали общаться.

«Уж не мания ли у меня преследования началась? — подумал он, поймав себя на такой тупой мысли. — Может, Немец просто сам навестил эту хату, чтобы поживиться чем-нибудь?»

Но мысли всё равно возвращались к вариантам своих действий на худший случай. Он уже и так чувствовал неодобрительное отношение своих тоже авторитетных сокамерников из-за Ольги. В основном, конечно, из-за телевизора, который он ей отправил, но сути дела это не меняло. Сейчас они ничего не скажут, но если будет какой-то кач, могут и вспомнить.

Опасность представляло ещё и то, что сам он Немца этого не видел даже, и отношений братских не было, а авторитет его был непререкаем. Даже будучи на МОБе Солома слышал, что Немец все рамсы разруливает по понятиям и по справедливости не только на их отряде, откуда Солому закрывали в ПКТ, но и по всей зоне.

Ходя по камере, он не мог прийти к какому-либо умозаключёнию. Мысли ещё и беспрестанно перекидывались на Ольгу, от которой недавно получил малявку и уже поневоле думал о том, что напишет ей. Но когда двери на проверку стали открывать уже в соседних камерах и он услышал с продола голос кума Дунаева, лучший выход сам пришёл на ум. Нужно перевести Немца в свою хату и приблизить к себе. Всё равно скоро уже суд и зона, а тюрьму надо будет на кого-то оставлять. А авторитетнее Немца на данный момент Солома не видел. Даже Паха, который с ним был уже немало времени, таким влиянием пользоваться не будет. А Немец кандидатура самая подходящая, и к тому же находясь здесь, рядом, он против Соломы ничего мутить не будет и они ещё и сблизятся.

Обрадовавшись верно найденному решению Солома стал ждать окончания проверки, чтобы подтянуть Дунаева для решения этого вопроса. У него сразу так поднялось настроение, что он даже подумал, что может он и зря всё это на себя нагоняет, и Немец заходил в восемь семь по какому-нибудь своёму делу. Но потом уже решил, на всякий случай, сделать задуманное, тем более что человек Немец действительно достойный и ему самое место быть здесь и смотреть за тюрьмой после Соломы.

* * *

Даже дверь открылась в этот раз как-то необычно, весь этот лязг тяжёлых засовов и звук открывания массивной двери были какими-то зловещими. Зашедшие в камеру корпусные сначала застыли в изумлении, если можно было так назвать их вытянувшиеся лица с вылезшими из орбит глазами. Вперемежку с женщинами в камере стояли, опустив головы, несколько подростков. Не в состоянии произнести что-то оба корпусных медленно двинулись вперёд с застывшими лицами. Видно было, что соображали они ещё очень плохо от этого шока. Но когда заметили сбоку движение и повернули головы, то увидели причину того, что они, наверное, считали своими галлюцинациями. Из-под раковины умывальника прямо из стены торчало полтела заключённого, который, извиваясь, пятился назад в свою камеру, скребя руками по полу. По бокам от него стояли с растерянными лицами ещё двое подростков, только-только сумевших освободить его из крепких объятий стены, но не успевших вытолкнуть его назад.

Корпусные, и тот, который всю ночь не спал и думал, что ему это всё привиделось, и тот, который ещё не до конца проснулся придя на работу и думал, что это сон, сразу пришли в себя. Их лица из ошарашенных превратились в злобные и, схватив дубинки, они стали со всей силы лупить подростков, выгоняя их на продол. Те летели, спотыкаясь и падая друг на друга, вылетая на стоявшего в дверях ДПНСИ и кума Шаповалова, на лицах которых было тоже выражение, что и у корпусных в самом начале. Оторопевшего ДПНСИ чуть не сбили с ног, поскольку он стоял не шевелясь от неожиданности. Гера и сменяющий его дежурный, быстро придя в себя, стали тоже лупить пацанов и орать на них, ставя их к стене.

— Вста-а-ать!!! Лицом к стене!!! Руки на стену!!!

Один из них, которому ещё в камере досталось дубинкой по голове и он вылетел на продол уже без сознания, упав на своёго споткнувшегося о порог лежащего товарища, не двигался. Его с криком «Вста-ать!!!» ударили ещё несколько раз по спине прежде, чем поняли, что он в отключке. Когда за последним пацаном на продол вылетели корпусные и стали с криками «Ноги шире! Назад! Руки на стену! В стороны!» продолжать лупить их по бедрам, лодыжкам и спине, ДПНСИ и Шаповалов зашли в камеру и уставились на женщин. Теперь выражение их лиц было разным. ДПНСИ сдвинув брови грозно озирал выстроившихся вдоль шконок женщин, раньше даже голов не поднимавших для проверки, а Шаповалов с какой-то болью смотрел только на Ольгу. Он выглядел так, как будто у него умер кто-то из близких. Это видели и некоторые из женщин, у которых хватило смелости смотреть не в пол, а в лицо тюремщикам, заставшим их, как говорится, на месте преступления. Ольга, хоть и не участвовала во всём этом разврате, смотрела всё равно в пол. Ей было стыдно уже только за то, что про неё тоже могли подумать плохо, тем более Шаповалов, испытывавший к ней нежные чувства. Но он расценил виноватый взгляд Ольги в пол по-своему, и резко развернувшись вышел из камеры на продол.

— Ну что, шалавы?! — резко произнес ДПНСИ. — Раскрутиться за совращение не желаете? Можно устроить!!!

От этих слов Ольга вздрогнула и ей стало не по себе. Шаповалов ещё не успел покинуть камеры, когда ДПНСИ произнёс первую фразу. Да и остальные он мог расслышать сквозь крики на продоле орущих от боли малолеток и кричащих и бьющих их дубаков. Ей было ужасно неудобно перед опером.

В камеру влетел ночной корпусной и схватил за волосы уже скрывающуюся в кабуре голову взросляка.

— Ку-уда?! Ссука! — закричал он от злости и замахнулся дубинкой, но тот так резко рванулся, что в руке у корпусного остался только клочок волос.

Он резко вскочил и побежал открывать камеру малолеток. К этому времени с нового корпуса прибежал услышавший шум кум Дунаев и оба тех корпусных, ещё не закончивших проверку на том корпусе. Одновременно снизу влетело ещё несколько дубаков. Кто-то остался на продоле шмонать у стены малолеток, кто-то залетел в уже открытую хату один девять и лупил находящихся в камере, выгоняя их на продол. Вырвавшемуся от корпусного взросляку доставалось по полной, он пытался оставаться под шконкой, но его быстро выволокли на пол и как следует прошлись по нему дубиналом прежде, чем заставили подняться и выгнали на продол, сопровождая ударами.

— Собирайтесь с вещами! Все! — зло сказал ДПНСИ женщинам с таким видом, как будто собирался выгнать из тюрьмы нашкодивших арестанток. Бросив последний гневный взгляд на огромную дыру под раковиной он вышел на продол и сказал тем дубакам, которые прибежали снизу. — Давайте сварщиков сюда.

Пришедший в себя парень поднялся с пола и, пошатываясь, искал свободное место у стены. Его уже никто не бил, только один подошёл, чтобы обыскать его.

— Этих всех в прогулочный дворик пока! — давал указания ДПНСИ. — Позовите Макеева сюда, пусть осмотрит камеру. Женщин раскидаем сейчас. Где доска? — он взял у корпусного проверочную папку и сказал Гере: — Давай в спецчасть, пусть все их дела сюда тащат.

Малолеток сразу погнали наверх в прогулочный дворик, кое-кому доставалось и по пути, как бы быстро они ни бежали. Тюремщики, уже научившись этому у изредка заезжавшего потренироваться во владении дубинками отряда ОМОНа, выстроились вдоль стен и подгоняли дубиналом бегущих с пригнутыми головами пацанов. В этот раз никто даже не стеснялся того, что это малолетки. Пробитие тюремной стены с такими размерами приравнивалось к бунту или попытке побега. Бегущему последним взросляку опять досталось больше всех, совершеннолетних-то можно было бить и так сколько хочешь.

— Та-ак! Собрались?! — подошёл к женской камере ДПНСИ. — Давайте живее и выходите с вещами! Стройтесь у стены!

* * *

Прильнув к двери всем телом, Бандера смотрел в щель глазка. Но так как всё происходило в поперечном продоле, то ему оставалось только слушать. Он был в одних трусах, потому что безуспешно пытался уснуть после всего увиденного в женской хате. А когда на продоле начался шум, сразу вскочил и подлетел к двери, растолкав всех пытавшихся посмотреть в глазок. К нему сразу же подскочили и Леший с Антоном. Услышав крики малолеток и звуки ударов резиновыми дубинками, Леший округлил глаза.

— Малолеток х…ярят, суки, — озабоченно произнёс он и начал колотить в дверь и кричать. — Ну-ка не трогайте пацанят, уроды! Э-э-э, оставьте их!

Под ударами Лешего дверь больно отдавала в прижатый к глазку лоб Бандеры. Да ещё и кто-то, пробегающий по продолу в сторону женских камер, со спины похожий на старшего кума Дунаева, сильно ударил по двери дубинкой с той стороны и Бандера на время убрал голову от глазка.

— Вы чё, бля, малолеток бьёте, падлы?!!! — орал у него над ухом Антон, с силой колотя в кормушку, которая гораздо больше сотрясалась под его ударами и создавала шума, чем дверь от ударов Лешего.

Услышав их, в двери стали колотить со всех хат продола. Ото всюду раздавались крики в поддержку малолеток, даже находящаяся следом за ними красная хата не молчала. Били в двери и на поперечном продоле, казалось, что кричали и с женских хат тоже. Тюремщики продолжали своё дело, не обращая внимания на стуки и крики до тех пор, пока в хате Бандеры и ещё в каких-то кормушки от сильных ударов не расхлябались и не возникло угрозы их выбивания. Несколько дубаков, налетевших на шум со всей тюрьмы, стали по очереди открывать двери стучавших и тех, кто находился на пороге вытаскивали на продол и ставили к стене. Бандера не стал дожидаться, пока дойдут до их камеры и, схватив в охапку Лешего с Антоном с силой ринулся к окну, преодолевая сопротивление парней. Он и так-то не стучал и не шумел, зная истинную причину этого кипеша, и нарываться по этому не горел желанием. Он наоборот думал, что какие же они тупые, эти малолетки, что не смогли вовремя остановиться и перелезть обратно в свою хату.

— Да ты чё, Виталя?! — рыпался Леший. — Если тебя х…ярить будут, нам что, тоже молчать?

— Ты же знаешь, Лёха, — возразил Банедра, всё ещё держа его, — что щас всех кипишующих на продол выведут, и никто стучать больше не будет. Кто тут будет кипеш поднимать, если мы сейчас там окажемся? Эти, что ли? Он кивнул в сторону отступивших от двери и сидящих по шконкам мужиков, с опаской поглядывающих на дверь.

Но дверь не открылась. Видя, что в неё не стучат, дубаки прошли мимо, и Леший вырвался и подскочил к двери. Стучать он не стал, а только слушал. На продоле действительно всё стало стихать. Никто уже не стучал, только выведенные на продол арестанты, стоя у стены с опёртыми на неё руками, выкрикивали иногда.

— Вы чё творите?!

— Не бейте пацанов!

Но когда малолеток погнали в прогулочный дворик, то и их крики перестали раздаваться. Слышно было только, как грубый голос ДПНСИ выкрикивал команды. Когда шум прекратился, Бандере, тоже подошедшему к двери, стали слышны называемые фамилии женщин и номера камер.

— Тёлок раскидывают, — произнёс он, прильнув к глазку ухом.

— А тёлки-то при чем? — недоумённо спросил Леший.

— Так это ж к ним пиздюки залезли ночью, — просветил его Бандера. — Только у балбесов мозгов не хватило убраться вовремя и стены замазать, вот и огреблись, долбоюноши.

— В натуре, что ли? — удивлённо выкатил глаза Леший.

— А ты откуда знаешь? — спросил Антон с не менее круглыми глазами.

— Я ж в стакане ночью сидел, мне и рассказал Гера, что там происходит, — не стал вдаваться в подробности Бандера.

— А чё ты сразу не рассказал?

— Это в какую, в один восемь залезли?

Продолжали засыпать его вопросами Леший с Антоном, но Бандера, услышав с продола знакомую фамилию, поднял палец кверху.

— Шеляева, та-ак, Шеляева — в шестнадцатую, — услышал он в тишине голос ДПНСИ с продола и сразу посмотрел на Юрия.

Юрий сидел метрах в трёх от двери и видно было, что он не слышал этого, хотя чувствовался его огромный интерес к тому, что там происходит. Особенно после пояснений Бандеры о том, что малолетки залезли к женщинам, его прямо тянуло подойти поближе к двери и послушать, но он не решался, там стояли Леший с Антоном и Бандера.

— Да, в один восемь, — произнёс Бандера, ещё раз покосившись на Юрия. — Гера говорит, всю ночь их там трахали. Всех вы…бли, кроме бомжих.

Он заметил, как после этих слов Юрий опустил голову и совсем потух. У него и так-то было тяжело на душе после малька с восьмёрки, а тут он совсем раскис, но не плакал.

— Ох, ни х…я, — с восхищением произнёс Антон и открыл рот.

— Геру щас уберут отсюда походу, — покачал головой Леший, у которого были свои заботы. — Чё без него делать будем? Надо ноги искать опять.

— Да-а, Гера попал, — вспомнил об этом с сожалением Бандера, но тут же поднял голову. — Хорошо хоть не Василича смена была.

Он тут же поднял палец к губам, чтобы открывший уже рот Леший не успел ничего сказать в ответ, поняв намёк Бандеры, и показал взглядом на мужиков.

Леший тут же замолк, а Антон, которого рассказ Бандеры о происходившем в женской камере явно возбудил, с восхищением качал головой и медленно шёл к своей шконке.

— Ну, дела-а-а, — тянул он с широко раскрытыми глазами. Сейчас он очень сожалел, что в хате нет хотя бы какого-нибудь зачуханного петушка. Увидев, как Вано нагнулся, залезая обратно на своё спальное место, он произнёс.

— Э-э, Вано, на строгом режиме так не стоят.

Вано рассмеялся в ответ и сразу растянулся на шконке. Он понял, что это была шутка, но судьбу решил не искушать.

* * *

Шаповалов старался не смотреть на Ольгу. Лишь один раз взглянув на неё, когда она с вещами выходила на продол, он сразу вспомнил слова Плетнёва и отвернулся от неё. Он никак не ожидал, что найдёт ТАКОЕ подтверждение тем словам, в которые очень не хотелось верить. У него сразу наступило состояние такой апатии, что даже хотелось уйти с работы, на которую в последнее время всегда спешил. Но одновременно с этим в душе была такая боль, как будто в нём действительно что-то умерло. И он уже думал, что это «что-то» — это его чувства к Ольге, к той Ольге, которую он знал раньше. И когда ДПНСИ назвал её фамилию и сказал, в какую камеру её переселяет и сделал памятку на её деле, Шаполовав даже не поднял головы.

Двери находящихся на этом этаже камер один семь и один шесть были открыты, и названных в эти камеры сразу же препровождали туда, остальных спускали на первый этаж. Боковым зрением Шаповалов видел как Ольга, взяв в обе руки свои вещи, направилась в последнюю на продоле шестнадцатую угловую камеру. Он заметил, что у него не возникло никакого желания помочь ей донести тяжёлые вещи. Хоть этого он в любом случае не стал бы делать, но сам факт отсутствия этого порыва он воспринял как утрату чувств и жалости к этой девушке, которую представлял совсем иной. Спокойно он отнёсся и к тому, что она попала как раз в ту единственную женскую камеру, тюремная почтовая дорога в которую проходила не через восьмёрку, где сидел подконтрольный ему человек. И хотя во власти опера было посоветовать ДПНСИ закинуть её в любую другую камеру, делать этого он не стал. И он даже не думал о том, чтобы перевести её потом самому. Пропало даже желание общаться с ней, не говоря уже о большем.

— Что такое? — грубо спросил ДПНСИ вышедшую на продол Ольгу.

— У меня телевизор там остался, — нерешительно произнесла она.

— Иди забирай, — грубо бросил ей ДПНСИ и, равнодушно отвернувшись от неё, продолжил своё дело, взяв из стопки очередную папку. — Котлова! Тоже в шестнадцатую!

Услышав про телевизор, Шаповалов вдруг поднял взгляд на идущую обратно в восемнадцатую Ольгу. Впервые он почувствовал, что уже жалеет о своём подарке. А когда увидел, что Ольга даже не взяла его телевизор, вышла из камеры с большим по размеру телевизором и направилась в шестнадцатую, у него возникло даже какое-то отвращение к ней. И сейчас он больше жалел не о её утрате в его душе, а о потраченных из своей скромной зарплаты деньгах на этот телевизор, который ещё и уложила в свою сумку кто-то из других арестанток.

Когда разброс закончился, Шаповалов почувствовал непреодолимое желание уйти домой и выпить изрядную дозу спиртного. Но Дунаев напомнил ему о выполнении своих прямых обязанностей.

— Ты бери Короткова, а я Котова, — сказал он ему. — Крути его как хочешь, но лучше не бей, он и так должен всё рассказать. Кто. Что. Зачем и так далее. Я уверен, это Ферцев всё замутил, просто этого придурка крутить бесполезно. Ну, давай, — хлопнул он Шаповалова по плечу, — после Короткова тяни Исаева.

Они оба направились к прогулочным дворикам, бросив последний взгляд на обыскивающую хату группу, которая уже нашла те штыри, которыми малолетки проковыряли такую дыру.

* * *

На новом корпусе доносящийся со старух шум слышали только на этаже Соломы, куда непосредственно выходил соединяющий корпуса пролёт. По тому, как резко исчез с продола Дунаев с так и не дошедшей до него проверочной делегацией, Солома понял случилось что-то серьёзное и скоро это дело коснётся его. Когда он подзывал дежурного, тот ничего не мог ответить, поскольку сам ничего не знал. Он не покидал этажа и только смотрел в сторону старого корпуса через соединительный пролёт, и видел только, как выводили на продол людей с шумящих камер и ставили вдоль стены. Поперечный продол, где проходило основное действие, он не видел и ничего не мог сказать Соломе по этому поводу. Но уже само то, что едва начавшийся бунт менты сумели подавить в самом начале без вызова ОМОНа или спецназа, говорило, что там произошло что-то непредвиденное. Если бы бунт готовился, на ушах бы стояла вся тюрьма и её бы уже окружили войска. Но так как ещё неясно было, что там произошло и не грозит ли это действительно настоящим бунтом или голодовкой, Солома всё равно нервничал, потому что в любом случае у него будет огромная головная боль. И ещё неизвестно, закончится ли всё благополучно или ему самому ещё и придётся вести людей или выдвигать какие-то требования.

Наконец корпусные пришли заканчивать проверку и сразу открыли дверь его камеры. Оказывается, до него не дошли буквально метра, когда донёсся шум и они убежали на старуху. Но Дунаева с ними не было, и Солома сразу спросил у заступающего корпусного, который даже ещё не до конца отдышался, считая их.

— Чё там случилось, командир?

— Малолетки стену разломали в один девять.

— Бежали?

— Да нет, — ответил корпусной и улыбнулся. — Девок залезли потрахать. Скоро, наверное, придётся тебе пообщаться с ними, а то щас начнут жалобы строчить. Сами же должны были понимать, что их за это по головке не погладят.

Солома сразу опустил голову и прикрыл глаза рукой. Ему было всё равно, что там побили малолеток, которых даже в карцер нельзя было сажать, не то что бить. Тем более что досталось им действительно, оказывается, за дело. На самом деле, ему стало даже плохо от того, что с один девять малолетки могли пробить кабуру только в один восемь.

— Вот дают, пиздюки! — восторженно воскликнул Паха, когда дверь закрылась.

— Ну ни х…я себе, малолетки, бля! — оживились остальные, и все принялись живо обсуждать эту новость.

Один лишь Солома не раскрывал от восхищения глаза, как остальные, и не улыбался. Он один угрюмо молчал. Сама мысль о том, что Ольга даже просто находилась там, сдавливала ему лёгкие и ему было больно дышать. А подумав, что она могла ещё и заниматься с кем-то сексом, он даже зашатался и сел на шконку, чтобы не упасть. Голова немного кружилась.

— Ты чё, Сань, — спросил Паха, заметив его состояние.

Солома ничего не мог сказать, только отрицательно покачал головой.

— Из-за пацанят, что ли? — пытался ободрить его Паха. — Да брось ты, этих хоть бей да забейся, для них это только приключение. Потом ещё хвастаться этим будут. Молодые. Это тем, кто здоровье по лагерям оставил, это чувствительно, а этим…

Солома с трудом понимал, о чём говорит Паха. В голове крутилось только одно: «Не трахалась ли ни с кем Ольга?» У него самого даже мыслей не было похотливых начёт неё, чему он и сам даже удивлялся. К ней тянулась его душа. А свои интимные потребности он удовлетворял как обычно, вручную. Причём представлял при этом даже не Ольгу. Она казалась ему таким хрупким и нежным существом, что максимум, что мог позволить он пока себе в своих мыслях, это обнять её, легонько поцеловать и потихоньку прижать к себе.

Он не выдержал и написал ответственной за их хату Косе, чтобы рассказала подробно обо всём, что происходило. Он, конечно, понимал, что она не расскажет ему, кто и с кем трахался. Но была большая надежда, что она хотя бы его успокоит.

— Пусть отправят по срочной, — сказал он, сунув малёк в кабуру.

* * *

В камеру один шесть Ольга попала вместе с Верой, Тамаркой Богадулкой и ещё двумя швабрами, которые и на свободе жили в подвалах. Из блатной семейки она была единственной, и это сразу поняли её новые сокамерницы по её одежде и «приданному». Она была в хорошем махровом халате и мягких пушистых тапочках, и помимо целой сумки вещей принесла ещё два полных пакета продуктов. А когда она вышла ещё раз на продол и вернулась с телевизором, по тюремным меркам считавшимся большим, и к тому же он был цветным, то сразу же стала в камере самой желанной. Ей тут же выделили приличное место. Правда, здесь тоже камера была переполнена и ей сразу сказали, что спать будут по очереди, так как цивильных арестанток здесь было вдвое больше, чем спальных мест в блатном углу.

— Да нормально, в тесноте да не в обиде, — с улыбкой ободрила её Настя, которая здесь рулила. — Ну, что там у вас случилось?

Ольга посмотрела на своих новых семейниц, которые её встретили и во все глаза смотрели на неё, ожидая услышать из первых уст причину этого шума. Одна из них, которая представилась Мамой и сейчас переливала из кружки в кружку заваренный для встречи чай, остановилась, чтобы звук льющейся воды не мешал рассказу.

⇐ Предыдущая 35 36 37 38 394041 42 43 44 Следующая ⇒