Главная

Контакты

Случайная статья

• Автоматизация
• Антропология
• Археология
• Архитектура
• Биология
• Ботаника
• Бухгалтерия
• Военная наука
• Генетика
• География
• Геология
• Демография
• Деревообработка
• Журналистика
• Зоология
• Изобретательство
• Информатика
• Искусство
• История
• Кинематография
• Компьютеризация
• Косметика
• Кулинария
• Культура
• Лексикология
• Лингвистика
• Литература
• Логика
• Маркетинг
• Математика
• Материаловедение
• Медицина
• Менеджмент
• Металлургия
• Метрология
• Механика
• Музыка
• Науковедение
• Образование
• Охрана Труда
• Педагогика
• Полиграфия
• Политология
• Право
• Предпринимательство
• Приборостроение
• Программирование
• Производство
• Промышленность
• Психология
• Радиосвязь
• Религия
• Риторика
• Социология
• Спорт
• Стандартизация
• Статистика
• Строительство
• Технологии
• Торговля
• Транспорт
• Фармакология
• Физика
• Физиология
• Философия
• Финансы
• Химия
• Хозяйство
• Черчение
• Экология
• Экономика
• Электроника
• Электротехника
• Энергетика

Александр Подмазо. Континентальная блокада как экономическая причина войны 1812 г.

Александр Подмазо

Континентальная блокада как экономическая причина войны 1812 г.

«Отыщи всему начало и ты многое поймешь».
К.Прутков

В отечественной историографии в последнее время стало модным переосмысление устоявшихся стереотипов. Полки книжных магазинов ломятся от ярких изданий с «новыми прочтениями» давно известных биографий и новыми версиями известных событий. Это конечно хорошо и должно только приветствоваться. Историческая наука, как и любая другая наука должна развиваться, тем более, что в последнее время в научный оборот постоянно вводится большое количество новых источников, доступ к которым, по разным причинам, предыдущим поколениям историков был затруднен. Однако все ли стереотипы неверны и стоит ли от них отказываться только по той причине, что так считали при царе, при Сталине, при коммунистах и т.д.

Одним из таких вопросов из эпохи войны 1812 г., представление о котором в последнее время усиленно пытаются поменять, является вопрос о континентальной блокаде и ее влиянии на экономику России в свете причин войны 1812 г. Проповедником новой теории, считающей неверным «тезис о том, что присоединение России к торговой блокаде Англии повлекло за собой финансовый кризис, сделавший войну неизбежной»,^[1] стал Е.Н.Понасенков. По его мнению причины экономического кризиса «традиционные для России: инфляция, расходы на оборону, долги, дезорганизация в государственных структурах». Более детально новая версия проблемы континентальной блокады была изложена в его докладе на V научной конференции «Эпоха наполеоновских войн: люди, события, идеи», проходившей 25 апреля 2002 г. в музее-панораме «Бородинская битва», а также опубликована отдельной статьей в сборнике МГУ «Экономическая история».^[2] Основной идеей этих статей Понасенкова стал тезис о том, что присоединение России к континентальной блокаде Англии принесло России больше пользы, чем вреда. Отсюда и главный вывод, который предлагается читателю, что «экономические факторы (и, в первую очередь, – присоединение России к континентальной блокаде) не стали главной причиной войны [1812 г.]. Они не были основанием ни финансового кризиса, ни фактического отказа российского правительства от выполнения условий [Тильзитского] союза, касающихся континентальной блокады».^[3]

Конечно, тема «влияния континентальной блокады на предвоенную экономику России» – это огромная тема и в одной статье её полностью не разобрать. Поэтому, попробуем разобраться, являются ли доводы, приведенные Понасенковым в подтверждение своего тезиса, достоверными и можно ли по ним сделать такой же вывод, какой сделал Понасенков. Так как в отдельной статье невозможно провести глобальное изучение такого явления, как континентальная блокада, то и построена данная статья в виде отдельных тезисов с акцентированием внимания только на те аспекты, которые были затронуты в статьях Понасенкова. При этом сначала дается цитата из статьи Понасенкова, а затем с использованием фактов только из общедоступных источников производится анализ обозначенной проблемы.

1) «Потери от прекращения отношений с этим государством [Швецией] вполне сопоставимы с английскими, учитывая, что, к примеру, в 1803 г. в русские порты прибыло 319 британских судов и 204 шведских».^[4] Ссылки, откуда взяты такие цифры, в статье Понасенкова нет. Сами же цифры выглядят несколько странно, т.к. реальное соотношение английских и шведских торговых кораблей было совсем другим. Данные о прибытии кораблей в Кронштадтский порт регулярно публиковались в газете «Санкт-Петербургские Ведомости». Вот как выглядят реальные цифры по количеству пришедших кораблей в Кронштадтский порт с 1802 по 1815 гг.

Данная таблица говорит только о национальной принадлежности прибывших в Кронштадт кораблей, т.к. например, на английском корабле российским купцом мог перевозиться товар из Германии. Количество кораблей с балластом, говорит о том, сколько из прибывших кораблей пришло только покупать российский товар, не привезя ничего на продажу.

Значительное увеличение числа шведских кораблей в 1805 и 1807 гг. ещё не говорит о росте торговли с этой страной, т.к. российское Военное министерство наняло их для перевозки казенного провианта, необходимого для войск, находящихся в Европе. Резкое увеличение числа российских, шведских и мекленбургских кораблей в 1812 г. связано с эвакуацией во время войны Рижского порта. На основе данной таблицы можно сделать и другие выводы о влиянии политики на экономику. Например, в 1813 г. Дания объявила о поддержке Наполеона и о присоединении своей армии к французским войскам, на что Англия вместе с Россией ответили полной блокадой датских портов. Резкое же увеличение во время континентальной блокады числа кораблей под «экзотическими» флагами, например папенбургских, является косвенным доказательством нарушения России условий блокады. Причем, конфискованные по требованию Наполеона ввезенные в Россию английские товары, не уничтожались (как в Западной Европе), а продавались с публичного торга, о чем регулярно объявлялось в газетах в 1810-1811 гг. Красноречив и тот факт, что Пруссия в 1812 г. «одной рукой» воевала с Россией в составе Великой армии, а «другой рукой» продолжала торговать с Россией, поставляя необходимые для русской армии серу и свинец.

В 1808 г. и в начале 1809 г. регулярные отчеты о прибытии торговых кораблей в Кронштадский порт в газетах отсутствуют, зато приведены суммарные данные о приходе кораблей за эти годы во все российские порты.

За навигацию 1808 г.^[5] всего прибыло 1144 корабля, в т.ч.: в Кронштадт – 65, в Выборг – 2, в Ревель – 9, в Ригу – 232, в Либаву – 51, в Виндаву – 2, в Архангельск – 88, в Астрахань – 14, в Одессу – 325, в Евпаторию – 157, в Феодосию – 92, в Таганрог – 101, в Балаклаву – 6. Из них в балтийские порты пришло кораблей: 47 американских, 18 любских, 92 прусских, 24 гданьских, 35 мекленбургских, 28 папенбургских, 29 гамбургских, 32 книпгаузенских, 26 бременских, 12 ольденбургских, 2 висмарских, 1 стральзундский, 4 померанских, 3 волгастерских, 1 грейфсвальдский и 15 российских. В североморские порты пришло кораблей: 16 американских, 32 датских, 1 прусский, 2 любских, 10 гамбургских, 3 бременских, 6 папенбургских, 1 книпгаузенский, 1 мекленбургский и 16 российских. В черноморские порты пришло кораблей: 87 французских, 96 итальянских, 391 турецкий, 10 австрийских, 39 греческих, 4 рагузских, 1 ионический и 53 российских.

За навигацию 1809 г.^[6] всего прибыло 1606 кораблей, в т.ч.: в Кронштадт – 376, в Выборг – 1, в Нарву – 9, в Гапсаль – 1, в Ревель – 22, в Ригу – 704, в Пернов – 14, в Аренсбург – 2, в Либаву – 94, в Виндаву – 6, в Архангельск – 148, в Онегу – 13, в Баку – 15, в Одессу – 116, в Евпаторию – 18, в Феодосию – 20, в Таганрог – 20. Из них в балтийские порты пришло кораблей: 74 американских, 285 прусских, 53 любских, 1 португальское, 8 датских, 123 мекленбургских, 80 гамбургских, 64 гданьских, 59 бременских, 2 висмарских, 19 ростокских, 30 ганноверских, 36 ольденбургских, 179 папенбургских, 15 книпгаузенских, 31 шведский, 118 померанских, 2 французских, 3 голландских, 1 эмденское, 1 эверское и 45 российских. В североморские порты пришло кораблей: 2 прусских, 12 датских, 5 любских, 21 американский, 38 гамбургский, 2 гданьских, 15 бременских, 2 ростокских, 3 ольденбургских, 1 мекленбургский, 37 папенгаузенских, 3 книпгаузенских, 1 португальский и 19 российских. В черноморские порты пришло кораблей: 22 французских, 3 итальянских, 8 греческих, 115 турецких и 26 российских.

Большее количество пришедших в Ригу кораблей (по сравнению с Кронштадтом) объясняется тем, что Рижская гавань более мелководная и туда приходили корабли меньшей грузоподъемности. Кстати, присоединение России к континентальной блокаде сказалось на товарообороте во всех портах. Так, за навигацию 1807 г., например, в Ригу пришло 1154 корабля,^[7] что почти в 5 раз больше, чем в 1808 г.

До блокады общее число пришедших в Россию кораблей было следующим: в 1802 г. – 2769, в 1803 г. – 2863, в 1804 г. – 2371, в 1805 г. – 3818, в 1806 г. – 3574.^[8]

Приведенные цифры наглядно показывают, что в отличие от мнения Понасенкова, объемы английской торговли с Россией в начале XIX в. несопоставимы с торговлей любой другой страны, поэтому прекращение торговли с Англией сильно сказалось на экономике России.

2) «Шли затяжные конфликты на юге России (с Турцией и Ираном). Все это отрицательно сказывалось на интересующих нас показателях».^[9] Имеется в виду снижение объемов внешней торговли России в 1808 г. Однако за навигацию 1808 г. (т.е. в самый разгар русско-турецкой войны) в черноморские порты России прибыл с товаром 391 турецкий корабль. Это самый высокий показатель из всех иностранных кораблей (всего 1060 кораблей), прибывших во все русские порты за 1808 г.: на втором месте Италия (96 кораблей), затем Пруссия (92), Франция (87) и Америка (63).^[10] Кстати, Иран до 1935 г. назывался Персией. Торговля же с Персией во время войны с ней также не прекращалась: например, в 1809 г. в Баку с персидскими товарами прибыло 6 персидских и 9 российских кораблей.^[11]

Конечно, военные конфликты не способствуют улучшению экономики, но в данном конкретном случае, вопреки мнению Понасенкова, это мало сказалось на стабильности рубля, т.к. торговые отношения с этими странами (с которыми воевала Россия) не прекращались.

3) «Некоторые авторы сравнивают показатели 1806 и 1807 гг., забывая о том, что Александр, руководствуясь правилом «поспешай медленно», закрыл порты только зимой 1807 г., когда навигация уже завершилась, следовательно, и результаты сравнения показателей за эти годы не имеют отношения к делу».^[12] Насколько верно такое заявление можно судить по некоторым цифрам: в июне 1807 г. (т.е. до заключения Тильзитского мира) в Санкт-Петербург было привезено иностранных товаров на сумму 4,956 млн. руб.^[13] Из них российскими купцами – на 2,656 млн. руб., английскими – на 2,119 млн. руб., прочими – на 0,179 млн. руб. Кстати, якобы «сопоставимые по объёму торговли» с английскими (см. п. 1) шведские купцы привезли товаров всего на 11820 руб. В июле 1807 г. (т.е. уже после заключения мира) привезено товаров на общую сумму 2,69 млн. руб.,^[14] из которых российскими купцами – на 1,829 млн. руб., английскими – на 0,548 млн. руб., прочими – на 0,302 млн. руб. В сентябре же 1807 г. (когда известие о мире уже достигло всех стран) товаров было привезено всего на сумму 1,533 млн. руб.,^[15] из которых на долю российских купцов приходится 1,518 млн. руб. Английских же купцов, среди привезших товар в сентябре, нет совсем. Учитывая, что навигация в Кронштадтском порту длится, как правило, с мая по ноябрь, и опираясь на приведенные примеры можно сделать вывод, что сравнение показателей 1806 и 1807 гг. имеет самое непосредственное отношение к рассматриваемому вопросу о влиянии континентальной блокады на экономику России. Кстати, с 23 июля по 1 августа 1807 г. Кронштадтский порт покинуло 210 (!!!) кораблей (из них 125 английских),^[16] хотя обычно за неделю уходило 30-50 кораблей. Так что сравнение показателей 1807 и 1808 гг., вопреки мнению Понасенкова, не только можно, но и нужно производить для выяснения влияния присоединения России к континентальной блокаде.

4) «Фактический отход от новой политики [континентальной блокады] начался уже через год (в 1809 г.), когда общий торговый оборот по русской внешней торговле по сравнению с 1808 г. вырос на 9,8 млн. руб.».^[17] Вообще-то, не фактический отход от континентальной блокады начался, когда вырос торговый оборот, а наоборот, общий внешнеторговый оборот России начал расти только после фактического отказа от континентальной блокады. Более того, рост общего торгового оборота начался именно вследствие фактического отхода России от континентальной блокады. И чем больше было «нарушений» условий блокады, тем больше рос внешнеторговый оборот.

В приведенной же фразе Понасенкова причинно-следственные связи автором нарушены и фраза приняла совсем другой смысл.

5) «На протяжении всего периода официального действия континентальной блокады в России торговое сальдо оставалось положительным. Напрашивается вопрос: откуда кризис?».^[18] Положительный баланс торгового сальдо сам по себе ничего не доказывает, т.к. если чуть-чуть продать и при этом вообще ничего не покупать, то сальдо будет положительным на бесконечно большую величину. Важен не баланс между импортом и экспортом товаров сам по себе, а объём и интенсивность товарооборота. После присоединения России к континентальной блокаде значительно сократился общий объем торговли. При этом цены на импортные товары, ввозимые в Россию, с началом континентальной блокады сильно возросли, а цены на российские товары, вывозимые из страны – значительно упали. Для примера рассмотрим соотношение цен 1804 г. с ценами 1809 г. на отдельные товары,^[19] вывозимые из России: сало (-45,8 %), пенька (-30,5 %), воск (-28,1 %), поташ (-56 %), железо (-46,7 %), лен (-36 %); а также на товары, ввозимые в Россию: сахар (+71,4 %), вино (+150 %), сукно (+92,6 %), красители (+147 %). Такой дисбаланс цен между отечественными и зарубежными товарами не мог не привести к финансовому кризису.

6) «С 1786 г. по 1810 г. была выпущена в обращение колоссальная сумма – 579 млн. руб. Есть сведения, что в 1804-1810 гг. было напечатано 272,5 млн. руб. […] Отсюда – резкое повышение цен».^[20] Ассигнации начали выпускать в России с 1769 г.^[21] и указанная цифра в 579 млн. руб. – это суммарный выпуск с 1769 по 1810 гг. На начало царствования императора Александра I в обращении находилось ассигнаций на 214275 тыс. руб.^[22] В дальнейшем было выпущено ассигнаций: в 1802 г. – 16189 тыс. руб., в 1803 г. – 19536 тыс. руб., в 1804 г. – 10658 тыс. руб., в 1805 г. – 31541 тыс. руб., в 1806 г. – 27040 тыс. руб., в 1807 г. – 63090 тыс. руб., в 1808 г. – 95039 тыс. руб., в 1809 г. – 55833 тыс. руб., в 1810 г. – 46172 тыс. руб.^[23] Хорошо видно, что основная масса выпущенных ассигнаций (62,6 %) приходится на период континентальной блокады, причем почти половина от этой суммы приходится на 1808 г., на самый пик блокады. Не логичней ли предположить, что и увеличение выпуска ассигнаций напрямую связано с континентальной блокадой. Т.е. «лишние» ассигнации выпускали чтобы компенсировать потери казны от блокады. Кстати, в июле 1811 г. было публично сожжено ассигнаций на 5 млн. руб.^[24]

7) «Были введены новые непосильные налоги».^[25] Рассмотрим подробнее динамику изменения сбора налогов в период с 1804 по 1815 гг. по данным Министерства финансов.^[26] Цифры в таблице указаны в тысячах рублей ассигнациями.

Как видно из таблицы, сумма реально собираемых налогов в пересчете на серебряный рубль с 1808 по 1813 гг. значительно сократилась, а увеличение налоговых ставок в 1810 г. не смогло даже компенсировать потери казны от инфляции. Единственным же налогом, который современники считали «непосильным», был введенный в 1810 г. налог с помещичьих имений.^[27] Дворян возмущала даже не сумма налога (по 50 коп. с души), а сам факт того, что с них стали брать налог, приравняв тем самым к податным сословиям. Введение этого налога стало одной из главных причин отставки М.М.Сперанского. Кстати, из таблицы видно, что прямые потери казны от недобора таможенных пошлин в результате континентальной блокады, значительно больше, чем считает Понасенков.

8) «Все авторы наперебой повторяют цифры 67,6 и 44,5 млн. руб. серебром (объемы внешней торговли в 1808 г. и 1807 гг., соответственно) […]. Попробуем разобраться: что же все-таки значили для казны эти 23,1 млн. руб. разницы […]. Сравним увеличение расходов на армию с 1807 по 1808 гг. – более 55 млн. руб. – и недобор от таможни в 3,6 млн. руб. […]. Совершенно очевидно […] отчего казна страдала больше. Кстати, эти потерянные для казны 3,6 млн. связаны как раз с теми 23,1 млн. уменьшения годового торгового оборота».^[28] Рассмотрим объемы внешней торговли в динамике за период с 1802 по 1816 гг. (цифры указаны в млн. руб. серебром). Кстати, данные взяты из книги Злотникова,^[29] на которую ссылается Понасенков.

Средний показатель внешнеторгового оборота за период с 1802 по 1806 гг. (до присоединения России к континентальной блокаде) составляет 94 млн. руб. После войны 1812-1814 гг. этот показатель вернулся к прежнему уровню. Следовательно, падение общего объема внешней торговли после присоединения к блокаде составило не 23,1 млн. руб., а почти 50 млн. руб. серебром, что равняется трети суммарного годового дохода России. Соответственно, и недобор таможенных сборов составил не 3,6 млн., а 5 млн. руб., т.е. в казну поступило в 2 раза меньше денег, чем до присоединения к блокаде (см. таблицу к п.7). Вообще-то, рассматривая влияние континентальной блокады на экономику России, нужно учитывать не только потери казны, но и потери частных лиц от прекращения торговых отношений с Англией. Так, например, в 1802 г., когда был мир, и никакие политические события не влияли на состояние торговли, из России (только из Кронштадского порта) ушло 986 кораблей разных стран^[30] и все «с российским купеческим товаром». То есть государственные предприятия не занимались торговлей на экспорт, поэтому единственными потерями государства от прекращения такой торговли были потери таможенных сборов, несоизмеримых с потерями частных лиц.

9) «Доказывая «гибельность» блокады для экономики России, наши исследователи сообщали, что курс ассигнационного рубля упал с 80 до 25,2 коп. Однако 80 коп. – это показатель не 1807, а 1802 г., и начал этот показатель падать задолго до Тильзита и совсем по другим причинам. […] Динамика падения ценности ассигнации была следующей: 1802 г. – 80 коп., 1805 – 73, 1806 – 67,5, 1807 – 53,75, 1811 – 25,2. Явное снижение, наметившееся до 1807 г., и сохранившееся после 1812 г.».^[31] По Понасенкову получается плавное постоянное падение курса ассигнаций, причем, почему-то, не даются показатели за 1808, 1809 и 1810 гг., наиболее интересные с точки зрения влияния континентальной блокады на экономику России. Курсы же рублёвика (т.е. серебряного рубля) регулярно печатались (с середины 1804 г.) в газете «Санкт-Петербургские Ведомости», поэтому оказалось возможным восполнить пробелы и убедиться, что реальная динамика падения ценности ассигнаций отличается от той, на которую ссылается Понасенков. Данные о курсе публиковались два раза в неделю по вторникам и пятницам, в дни выхода газеты «Санкт-Петербургские Ведомости». Причем, до середины 1814 г. курс рублёвика фиксировался как процент прибыли («рублевики по … процентов»), затем прибыль стала измеряться в копейках («промен серебра по … копеек»).

Как видно из таблиц, курс ассигнации в 80 коп. был не до 1802 г., а по 1805 г. включительно. Падение же курса до 25 коп. произошло уже в середине 1810 г., а не в 1811 г. Обесценивание ассигнаций с 80 коп. (в 1805 г.) до 25 коп. (в 1810 г.) тем более чувствительно, что до 1804 г. курс ассигнаций рос. В 1798 г., например, рубль ассигнациями стоил 62,5 коп.^[32] На приведенной ниже диаграмме показана более точная динамика изменения курса ассигнаций за 1804-1815 гг.

Приведенная диаграмма наглядно показывает, что до середины 1805 г. курс рубля находился на уровне 80 коп. и практически не менялся. Падение курса в августе 1805 г. до 75 коп. обусловлено вступлением России в войну с Францией. Окончание войны тут же привело к поднятию курса рубля почти до прежнего значения. Новое, более сильное падение стоимости рубля до 70 коп. в конце ноября 1806 г. связано с началом сразу двух войн: с Турцией и с Францией. К незначительному росту курса в начале 1807 г. привело известие о победе при Прейсиш-Эйлау. Заключение мира с Францией также привело к росту курса рубля в июле 1807 г. Однако непродолжительный рост рублевого курса был остановлен известием о присоединении России по условиям Тильзитского мира к континентальной блокаде Англии. Дальнейшее сильное обесценивание рубля (до 25 коп.) напрямую связано с влиянием на экономику России континентальной блокады. В начале 1808 г. ситуацию усугубило начало войны со Швецией, но вероятно, ухудшило незначительно, т.к. заключение мира в 1809 г. никак не отразилось на динамике падения курса рубля. К концу 1809 г. на почве финансового кризиса в России назрел кризис власти, который только к концу 1810 г. при помощи жестких мер удалось преодолеть. О кризисе власти свидетельствует скачкообразное изменение курса рубля, который, например, в последней трети 1809 г. изменялся следующим образом: 139 – 122 – 138 – 130 – 140 – 160 – 180 – 168 – 145 – 160 – 185 – 150.^[33] Налицо паника в финансовых кругах, подобная той, какая была в России в 1998 г. На графике эти скачки курса практически не отразились из-за дискретности значений (1 раз в две недели). В числе мер, с помощью которых русскому правительству удалось остановить кризис, были: прекращение выпуска ассигнаций, повышение ставок налогов и введение новых налогов, государственный внутренний заем (выпуск облигаций), продажа казенных имений, а главное, фактический отход от политики континентальной блокады. Т.е. благо для России принесла не континентальная блокада, а отказ от неё. К концу 1810 г. экономический кризис был фактически преодолен – рубль перестал падать и стабилизировался на уровне 25 коп. Осуществленные меры оказались настолько действенными, что даже начало войны 1812 г. не оказало ухудшающего влияния на курс рубля, причем несмотря на введение в оборот большого числа фальшивых ассигнаций, выпушенных Наполеоном.^[34] Наоборот, начало военных действий, а особенно известия о заключении мира с Англией и об оставлении французами Москвы привели к сильному (правда не продолжительному) росту курса рубля. Дальше, несмотря на увеличение военных расходов в 1813-1814 гг., курс рубля держался на одном уровне – 25 коп., что ставит под сомнение тезис Понасенкова о прямо пропорциональном влиянии увеличения военных расходов на курс рубля. Падение же курса рубля в 1815 г. (до 20 коп.) никак не связано с континентальной блокадой, т.к. оно произошло из-за повторного прихода к власти Наполеона и связано с общей паникой по этому поводу на финансовых рынках Европы.

10) «Кризис в России не закончился с падением «антихриста», […] но продлился до середины 1820-х годов».^[35] Рассмотрим динамику изменения курса ассигнации в послевоенный период почти до конца 1820-х годов. При этом будем учитывать, что до 1818 г. курс считался в копейках прибыли, затем счет прибыли с серебряного рубля стали вести в рублях и копейках ассигнациями, а со второй трети 1824 г. вместо прибыли стали писать фактическую стоимость серебра.

Как видно из приведенных таблиц, ни о каком продолжении кризиса или о новом кризисе в России до 1828 г. не может идти речи: ситуация, в отличие от мнения Понасенкова, стабилизировалась на каком-то определенном (пусть даже низком) уровне и даже заметен небольшой рост. Кстати, указанный курс ассигнаций (25-28 коп.) сохранился, практически без изменений, до их замены в 1840 г. казначейскими билетами.

11) «С разрывом отношений с Англией временно прекратила свое существование и столь важная доходная статья российского бюджета, как британские субсидии на создание антифранцузских коалиций».^[36] У читателя может создаться впечатление, что британские субсидии – это отдельная статья дохода российского бюджета. Однако на самом деле, субсидии выплачивались очень нерегулярно, с большим опозданием и по большей части «натурой» (засчитывалась стоимость поставленного английского вооружения, зачастую старого и негодного). Кроме того, эти субсидии покрывали только часть расходов на содержание выставленных на нужды коалиции войск. Причем речь идет только о дополнительных расходах, связанных с транспортировкой в Европу войск, еды, снаряжения и боеприпасов, а также с содержанием войск там. К тому же с заключением мира финансирование со стороны Англии прекращалось, причем недовыплаченные суммы за прошедший период уже не возмещались. Если же принять во внимание, что деньги из Англии поступали в Россию только морем (в период навигации), то выходит, что обещанные Англией субсидии за ноябрь-декабрь 1805 г. (полностью), а также за 1806-1807 гг. (частично) в Россию так и не поступили.

12) «Сумма долгов ко времени заключения тильзитских соглашений достигла 100 млн. гульденов (82 млн. осталось еще со времен Екатерины II и 18 млн. набрали за первое десятилетие XIX в.). Уже в ходе войны 1812 г. Россия вела оживленные переговоры с Англией о списании голландского долга (в итоге он был погашен только в 1898 г.)».^[37] Тема кредитов, взятых Россией, – это отдельная большая тема, требующая дополнительного изучения. Однако даже у не искушенного читателя, фраза, приведенная Понасенковым, вызывает недоумение, тем более, что в книгах Сироткина, откуда якобы были взяты данные, приводятся совсем другие цифры: «в 1768 г. в Голландии заняли 5,5 млн. гульденов, а вернули их с процентами […] в 1898 г. Екатерина II набрала займов на 41.404.681 руб. и при жизни не вернула ни копейки […]. В период революционных и наполеоновских войн главным кредитором выступала Англия: с 1792 п