Суд над хозяином и его дичью. 5 страница

Может, я обманываюсь? Может, уже и нет никакой России, а я просто потерял связь с реальностью и стреляю как тот пулемётчик, который еще воюет, в своем воображении, и у которого на самом деле уже снесло половину головы? И прав гражданин прокурор: "Да нет никакой России, за что вы боретесь-то? Сейчас же можно работать, и не плохо жить. Я вот не жалуюсь – езжу на "Мазде" шестой, иногда вещи сдаю в приют, на встрече с выпускниками – узнали, что у Сидоровых проблема кредит взять на стиральную машину, переглянулись (вот живут-то, за чертой бедности!) скинулись, помогли, теперь они довольны… Где, где она, погибающая Россия, я её не вижу?" Может, все же он прав?

Честно признаюсь – таких мыслей не было, они витают в воздухе, видимо, больше приставая к тем, у кого особая болезнь, называемая Иоанном Дамаскином – окамененное нечувствие.

Все виновны! Приговор князя мира сего вынесен заранее и заочно в каждом можно обнаружить что-то плохое, а обнаружив – собрать и осудить: свою методику он уже осуществил через челюсти нынешней системы, медленно пожирающей Россию.

Но я каждый день убеждаюсь в обратном – маленькие, крохотные, микроскопические островки любви – тоже остались в каждом. Иногда это последняя и единственная неиспорченная деталь в человеке, выбравшем: не быть, не видеть, спать и видеть рекламные сны, как он дарит менее обеспеченной семье стиральную машину от более обеспеченной… – не знаю, что ещё видят генетически испорченные биороботы, получающие сигналы по телевизору, через затяжку более статусной сигареты, через рокот своей машины среднего класса в городской пробке – что-то с термостатом? заехать на сервис? какие все-таки подлецы – гарантия три года…

Биоробот, не то чтобы потерявший Россию, а даже не видевший её – с её бунинской деревней, с её достоевскими горожанами, с её маленькими и большими Сергиевскими, Дмитриевскими, Александровскими храмами и праздниками – конечно, виновен. Он и согласен. Он и место своё получил в обмен на приговор, который выписал всему человечеству князь мира сего, уже почти воссевший на пирамидальном троне, держащемся на вот таких вот маленьких и побольше заклейменных детальках: ну ты же получил, не только Маздочку (это – тьфу!), ты же вошёл в систему, а значит получил возможность для того биоматериала, которым ты был – окультуриваться и развиваться, и становиться всё выше, всё могущественней. Ну и что, что при этом биоматериал утрачивает мужество, принципы, целомудрие – ссучивается (фу, некрасивое слово, но точное… мужик-то становится чем-то вроде бабы, появляется у него деталь, или свойство, что ли, что его можно иметь…) Ссучивается, пусть будет так, название точно – сознательно, то есть участвуя в этом целиком, добровольно, с ясным сознанием на что идёт, зная, и что ожидает: ненависть и месть, от тех, кто выбрал – быть… Ничего, за годы они превратятся в презрение и отвращение, а это не опасно…

Система, подчиняющаяся невидимому Хозяину, разрастающаяся, дробящаяся на всё новые службы и отделы, не способная ничего остановить и никого защитить, только плодящая сама себя, существующая ради самой себя, и в первую очередь ради своей верхушки – своим появлением, своей волной накатившей хаотично обязанная разрушению опор Российской империи – яду, цинизма и разврата, влитому в ухо безмятежно отдыхавшей Российской Монархии – эта система дождалась часа – на пороге отмщения за всё.

Пришло новое слово и новое время – связь времён, сломленный ход жизни великой империи – одним ударом в сердцевину Хозяина, многоголового, имеющего свою смерть… – всё будет восстановлено. Дело дошло до поединка: Система, как Наполеон, прошлась по всей России, взяла все, что могла, погребла, пожгла – и теперь сама катится обратно по тому пути, по которому пришла: она вырастила русских сыновей, противостоящих хозяину, исцелившихся от ран системы. Она отравляла русскую жизнь ядом нигилизма и отвращения к действительности, и разрушения – теперь Россия отвечает неуничтожимой любовью, ядом для Системы – возвращающейся Церковью и её словом. Система плодила мертвые буквоедские книжки, и Россия ответила письменной, обращенной к каждому русскому сердцу – болью и радостью.

Всё возвращается и идет по опустошенной Старой Смоленской дороге – уже идут русские марши и битвы, одни за другими. Падают погибшие, миллионы погибших – судьбы казалось бы без перспективы отданные на ровном месте, неизвестно за что – ведь сегодня уже и Москва не русский город – а жертвы всё не исчезают, всё растут, становятся сознательными, на страдания идёт всё больше народу – ради убеждения, ради идеи.

Казалось бы когда-нибудь мясорубка русского народа, уже порядком изношенная, источенная телами стольких святых, кого не удалось переломить – должна перемолоть же всё – и тут на тебе! – она сама вдруг вот-вот встанет, не в силах перемолоть твёрдые камушки, которые пошли в последнее время – всё больше, всё чаще. Хрясь! – и изъеденные зубы переродившейся системы – на свалку, когда она наконец-то наткнется на свою смерть – на острие, на жало гамлетовского восклицания:

О мысль моя, отныне ты должна

Кровавой быть, иль прах тебе цена!

Мысль, единая мысль, единая цель всех молодых сердец неуничтоженной России – смерть системы. Та кащеева иголочка, в которой смерть его, кончик её – в сердце каждого – страх смерти и страх реальности, сломить её и сделать кровавой – принести смерть системе и её Хозяину – это уже происходит, в тысячах русских сердец, живущих в единственной реальности – Россия и гибнет, и не может погибнуть! Еще будет Царь (Иоанн Кронштадтский, Серафим Саровский) – но пророчество может и не сбыться, если все погибнут, или начнут видеть сны о подаренных стиральных машинах, что одно и тоже.

И песни новые уже написаны о новых героях. И молитвы об избавлении страждущей страны Российской от ига богоборческой власти – прочитаны.

Макс подскочил к Безику. – Безя, а мне тоже напиши адрес, только очень красиво…

– Очень красиво это как?

– Ну как ты своей, ну этой…

– Жене…

– Ну, жене, жене – вот так же. Я сейчас рисану цифры… – Макс подскочил к Копишу с Лёхой, вначале почеркал, левой рукой, со страшным уклоном, какие-то круглые цифры, и толкнул Безику, потом заглянул Лёхе в доминошки, и посоветовал. – Вот этой…

Копиш вскипел, он явно проигрывал, что роняло статус "бога азартных игр" и воскликнул. – Да ну-на!.. – бросил костяшки, и кинулся на Максю. Тот только этого и ждал. Если Копиш – копия Денис Давыдов, только черненький, то Макс – ого-го! – уменьшенная модель, раза в два, но действующая – и борец, и футболист! – какого-нибудь чемпиона по борьбе, может и самого этого, который потом ЕР пиарил, партию помню, сок помню – "Чемпион", как боролся со сломанной рукой – тоже, фамилию – не помню, буду мучаться полночи…

Безик оторвался от своих открыток, и обратился ко мне. – Ну, что поедим, что ли?

Макс в это время боролся с Копишем, поочередно делая захваты, поочерёдно выкатывая глаза и восклицая – Убью-на!...

Я сидел и вспоминал чемпиона. Есть не хотелось. Был какой-то миг, момент, который хотелось длить вечно, как это ни странно (не дай Бог!) Какое-то ощущение тепла и праздника, без всякой на то причины – какие-то генералы песчаных карьеров, дети солнца наяву – и пусть бы это так оставалось и на воле.

– Я могу и половиной чисовской пайки обойтись, – отозвался я на то, что Безик всё-таки считал странным, что я так мало ем:

– Я тоже… Дня два. Всё, давайте есть. Садитесь жрать, пожалуйста, – Безик достал холодный обед оглядел его, и резюмировал – Да, так низко мы еще не падали…

И мы сели есть, чем Бог послал перекусить детям солнечной хаты два один, и генералам и рядовым наших карьеров.

К…к…к…кре…республика такая есть! Карелин, точно! Вот ведь до чего дошёл человек – и партия безмозгленькая, и сок быстрее него вспоминается! Сочувствую…

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒