Переработка прошлого» в концепции «пролетарской культуры» Александра Богданова

«Переработка прошлого» в концепции «пролетарской культуры» Александра Богданова

Тепляков Д.А.,

магистр исторических наук,

аспирант кафедры

Современной Отечественной Истории и Историографии

ОмГУ им. Ф.М. Достоевского

Аннотация:В докладе рассматривается дискуссия в современной историографии о соотношении памяти и исторической науки. Раскрывается терминологический аппарат Богданова. Им выделяется «коллективный опыт» (= историческая, социальная, коллективная память), «индивидуальный опыт» (= персональная память), четыре исторически сменяющих друг друга господствующих культур/идеологий (ср. с историческим сознанием). Анализируется «переработка прошлого» Богдановым в романе-утопии «Красная звезда», публицистических работах и записных книжках: принципы освоения исторической памяти и способы её отражения в мемориальных практиках, в искусстве. Автор приходит к выводу: «пролетарская культура» Богданова, несмотря на свой прагматизм, претендовала на общечеловечность, т.е. на «переработку» историко-культурного наследия всего человечества.

Ключевые слова:Богданов А.А.; марксизм; позитивизм; пролетарская культура; историческая память.

Прежде чем разворачивать реконструкцию заявленного в заглавии предмета исследования, следует разобраться в «отношениях» между понятиями, «устроившими» хоровод (не всегда «мирный») вокруг «исторической памяти». Одним из первых проблему соотношения памяти (индивидуальной, коллективной) и исторической науки обозначил М. Хальбвакс, указывая на их различие и противоположность: живость, демократичность и множественность первой и искусственность, монолитность и отчужденность от социума второй[21]. В последующей историографии это противопоставление некоторыми исследователями доведено до логического предела, что ставит под сомнение основание самой исторической науки – принцип историзма, т.е., ведёт к «презентизму»: «история и память - две совершенно разные вещи»; «Память вообще связана не столько с прошлым, сколько с настоящим» [16]; «история, ставшая научной дисциплиной, строилась хотя и исходя из памяти, но против памяти»[17]; «По мере того, как историография сближается с метаперспективой и концепцией универсального знания, она удаляется от памяти» [1. С. 45]. У Яна Ассмана позиция по этому вопросу весьма противоречива,- с одной стороны: «Ясно, что Хальбвакс здесь представляет позитивистское понятие истории…Поэтому сегодня мы не стали бы уже настаивать на различении между «памятью» и «историей» (в смысле историографии), как его проводит Хальбвакс, и скорее склонны считать историографию особым родом социальной памяти»,- с другой стороны в том же труде: «память о прошлом не имеет ничего общего с научной историей» [2. С. 45, 81]. Таким образом, история вытесняется памятью, модернизирующей полезное для «здесь-и-сейчас» прошлое (коллективной, социальной, культурной, коммуникативной и т.д.), устраняющей чувствование и осознание различия между «режимами», «матрицами» прошлого и настоящего. Разве коллективная и социальная память не является в то же время коммуникативной и культурной? Есть ли у них историческое измерение? На наш взгляд наиболее релевантную понятийную координацию в современной отечественной историографии демонстрирует Репина Л.П., сводя индивидуальные и надындивидуальные виды памяти к историческому синтезу[19. С. 200]: «"Историческая память" понимается как коллективная память (в той мере, в какой она вписывается в историческое сознание группы) или как социальная память (в той мере, в какой она вписывается в историческое сознание общества), или в целом - как совокупность донаучных, научных, квазинаучных и вненаучных знаний и массовых представлений социума об общем прошлом» [18. С. 416-417]. Причём «между историей и памятью нет даже никакого разрыва». В то же время, в отличие от социальной памяти, по словам историка, в исторической науке «господствует подход, состоящий в том, что прошлое ценно само по себе, и ученому следует, насколько возможно, быть выше соображений политической целесообразности» [18. С. 435, 438]. Между тем, русский религиозный философ Н.Ф. Фёдоров в конце XIX столетия был убеждён: «знание зла без желания искоренить его и знание добра без желания водворить его и есть действительно великий грех, который может быть искуплен только превращением сословия, живущего мыслью, в комиссию, прилагающую мысль к делу» [20. С. 107]. Для исследователя, живущего в мире социокультурном (а по-другому быть не может), сооружение отшельнического «замка из слоновой кости» едва послужит его научным интересам,- чего к тому же трудно представить в качестве воплощённого в реальность,- ибо интересы науки не могут быть замкнуты лишь на самое себя (происходит диалог с источником, диалог между исследователями, диалог с читателем и т.д.): всё сказанное и содеянное, в той или иной мере, влияет на направленность общественного развития.

Переходя к раскрытию предмета исследования, скажем: у Богданова есть понятие,- схожее с исторической/социальной/коллективной памятью,-«коллективный опыт»/ «социально-организованный опыт» (в настоящее время – наука), который является общезначимым, «объективным» («физическим») в конкретную историческую эпоху для конкретной социальной группы, т.е. идеологическим – организующим приспособлением социальной жизни. «Индивидуально-организованный опыт» (ср. с индивидуальной/персональной памятью), по Богданову, есть психический, субъективный, не согласованный с переживаниями других людей. Тем временем, связь между ними всё же имеется: не весь социальный опыт объективен, а только наиболее организованный,- так и индивидуальный опыт, учитывающий передовые наработки социального опыта, постепенно становится опытом социальным, общепризнанным. «Психический ряд,- по мыли Богданова,- должен прогрессивно приспособляться к ряду физическому, гармонизироваться с ним, но не вытесняться им» [15. С. 14, 15, 21, 79, 234, 229, 23, 26, 27],- что весьма схоже с трактовкой соотношения индивидуальной и коллективной памяти Хальбваксом[21]. В «Философии живого опыта» Богданов отождествляет понятия «действительность», «мир опыта», «коллективная человеческая практика во всей сумме усилий и сопротивлений», - т.е., опыт трактуется весьма широко. Эмпириомонизм, по наработкам Богданова, вырабатывает стройную систему опыта, где нет разрывов и противоречий[14. С. 227-228]. Современное общество, основанное на классовых антагонизмах, препятствует, по словам эмпириомониста, познавательной монистической организации опыта, как тенденции, стремящейся к гармонизации опыта каждого с социальным опытом в целом[15. С. 34-36]. Как видим, Богданов прослеживает стремление коллективного/социального, классового опыта стать универсальным, общечеловеческим, - в отличие от Хальбвакса, считающего, что «универсальной памяти не существует» [21]. Рассматривая феномен раздробленности человечества вследствие классовой и профессиональной дифференциации, Богданов выделяет понятие «специального опыта», как одностороннего и ограниченного: «Всякий строит мир по образу и подобию своего специального опыта». Промышленный капитализм, в отличие от мануфактурного, на базе приобретения организаторского статуса рабочего по отношению к машине, формирует коллективное сознание, ведущее на путь собирания человека как целостного и универсального мира опыта[13. С. 24-25, 37-41].

В «Науке об общественном сознании» Богданов выделяет четыре исторически сменяющих друг друга господствующих культур/идеологий (ср. с историческим сознанием): 1) эпоха первобытных культур. 2) эпоха культур авторитарных. 3) эпоха культур индивидуалистических. 4) эпоха культуры коллективистической (возможное будущее). Причём в пространстве настоящего времени одновременно существуют как «старые пережитки», современная господствующая культура, так и элементы новейшей идеологии[9. С. 34-35], что в некотором плане схоже (если, конечно, не брать в расчёт заужено-утилитарную богдановскую трактовку духовной культуры, приравниваемую к идеологии) с утверждением советского историка М.А. Барга: «“Настоящее” – решающее звено, соединяющее всю цепь времен» [3. С. 51]. Обозначим краткий тезис Богданова о трёх основных «культурах»: «Авторитарная культура основана на бессознательности человека, индивидуалистическая на самосознании личности, коллективистская – на сознательном сотрудничестве». [6. Л. 89]

Теперь перейдём к рассмотрению того, как «перерабатывает» прошлое Богданов: что включит в себя коллективистская культура предполагаемого будущего. В романе-утопии «Красная звезда» отражается историческая память (социальный опыт) в мемориальных практиках марсианского социализма следующим образом. Марсианам не ясно, что есть великий человек и гений. Для них каждый работник является творцом, которым «творит человечество и природа». Балласт имён прошлого, мёртвый символ личности («человек – личность, но дело его безлично»,- отчеканивает Нэтти), который необходимо возвеличивать, марсиане считают бесполезным бременем для памяти человечества. В этом можно видеть перехлёст антиавторитарного настроя Богданова. Между тем, экипаж, транспортировавший Леонида на Марс, Мэнни отобрал из числа многих тысяч желающих, - т.е. различия между людьми есть, но они проявляются только в количестве «элементов опыта», т.е. в знаниях и умениях в определённых сферах деятельности,- к мнению этих людей всё же формируется определённое доверие. Однако, в то же время, в рамках личного пространства, в домашнем кабинете мог висеть портрет выдающегося предка – организатора строительства марсианских каналов (о деяниях которого Богданов напишет чуть позже фантастический роман «Инженер Мэнни») - как это имеет место у Мэнни, которому передались многие психические черты родственника. Памятники марсиане ставят только великим событиям: первой попытке достигнуть Земли, закончившейся гибелью исследователей, устранению смертельной эпидемической болезни, открытию разложения и синтеза всех химических элементов[7. С. 52-53, 51, 78, 80, 103]. Искусство на Марсе тоже претерпевает значительные исторические изменения. Оно повсюду рядом с жизнью, которую украшает (т.е., по Богданову, организует – утилитарно-прикладной оттенок). Большая часть произведений искусства предназначается для общественных зданий: общественных собраний, научно-образовательных и рекреационных. В меньшей степени украшаются фабрики и заводы по той причине, что «эстетика могучих машин и их стройного движения приятна нам в её чистом виде». Но ведь искусство – это не только отражение мира, но и иной взгляд на него, отстранение от обыденности. Ещё меньше украшаются личные дома, в которых марсиане проводят ничтожно малое количество времени. Здесь тоже перекос в сторону «поглощения» личности «социальностью». «Музеи искусства,- по определению персонажа Энно, - это научно-эстетические учреждения…для изучения того… как развивается человечество в его художественной деятельности». Марсианское искусство Богданов через главного героя Леонида раскладывает по строгой прогрессистской линии, сквозь призму техницистского взгляда: «от первобытных грубых произведений доисторической эпохи до технически идеальных произведений последнего века». Искусство, по Богданову-Леониду, развивается в сторону приближения к действительности (схожести, чуть ли не копирования оной, - например, от скульптур одноцветных к естественным цветам), отклонение от которого считается «антихудожественным». Здесь прослеживается ассимилирующая экстраполяция задач естественных наук на искусство, что ведёт также к опасности устранения возможности свободного самовыражения личности. Развитие марсианского искусства Леонидом разделяется на три периода, соответствующих общественным формациям (взятых, разумеется, с земной периодизации): 1) древняя эпоха: безмятежность, гармония, свобода от всякого напряжения, отображение беспредельной возможности любви (идеализация первобытной эпохи, присвоение ей «буддистских» черт- Т.Д.); 2) средние, переходные эпохи: отражение сильно выраженных половых различий, порыв, страсть, жажда любви, сублимирующиеся от эротической до религиозной мечты, предельное напряжение «неуравновешенных сил души и тела»; 3) социалистическая эпоха: «гармоничное движение, спокойно-уверенное проявление силы, действие, чуждое болезненности усилия, стремление, свободное от волнения, живая активность, проникнутая сознанием своего стройного единства и своей непобедимой разумности», «сложные человеческие существа» изображаются сосредоточенными на каком-нибудь одном чувстве, стремлении (неясно, для чего такое «насильственное» обуживание – Т.Д.); любимые темы: отображение экстаза творческой мысли, любви, наслаждения природой, спокойствия добровольной смерти (значит что-то не так в этом обществе – Т.Д.); воплощение самой любви, «ясной, светлой, всепобеждающей». Чрезвычайная простота и единство мотива характерны, по Богданову-Леониду, для искусств древнейшей и социалистической эпохи. «Марсианское» понимание архитектуры выглядит более расширенным для начала XX века, но опять же прагматично-зауженным, а значит, в сущности буржуазным, а не социалистическим: не только эстетика зданий и больших инженерных сооружений, но также эстетика мебели, орудий, машин (и тут следует «обрыв» - Т.Д.), вообще эстетика всего материально-полезного. Практическое (т.е. утилитарно-прагматическое, пусто-бледно-потребительское – Т.Д.) совершенство ценится гораздо выше красоты. В марсианской поэзии процветают строгий классический ритм и рифма, которые должны в таком случае уподобиться «мелодичному» шуму машин-гигантов, «тёмных чудовищ»,- похожему на современный «индастриал» (возникший напротив при де- или постиндустриализации),- превратившемуся в рутинное, а потому не замечаемое, автоматичное явление. Выступая против футуристических экспериментов, «марсиане» признают феодальное происхождение строгих форм, находя, что в таком ключе «можно сказать и о многих других хороших и красивых вещах». В прозе у марсиан преобладают драма, особенно трагедия, а также «поэзия картин природы». Мысль о скорой «смерти» философии Богданов обозначает уже здесь: «философия есть выражение слабости и разрозненности познания, недостаточности научного развития; это попытка дать единую картину бытия, заполняя предположениями пробелы научного опыта; поэтому философия будет устранена на Земле, как устранена уже у нас монизмом науки» [7. С. 99, 100, 101, 102, 104, 82-83, 105, 168],- что есть выпуклое проявление позитивистской гносеологии.

Богданов говорит о классовости культуры,- классовая борьба протекает не только в социально-экономическом поле, но и в культурном[8. С. 6, 23]. Т.е., отрицается реальность этнической, национальной культуры, а тем более культурный код. Общечеловеческая культура воплотится лишь в бесклассовом обществе[9. С. 194]. Пролетариат, дабы стать полноценным историческим субъектом, строителем нового мира должен овладеть всем предшествующим опытом,- иными словами – освоить историческую память. Если пролетариат не овладел научной организацией производства, то он не сможет избавиться от классового господства над собой уже «интеллигенции – учёных, инженеров, профессоров и пр» [12. С. 22]. По мысли Богданова, новая культура ассимилирует в себя старую, перерабатывая её на основе своих принципов: «Пролетариат, конечно, законный наследник художественного богатства старой культуры. Но культурное наследство не достигается без усилий»; «Создавая новое искусство, коллективизм преобразует старое, и сделает его своим воспитательным средством, своим организационным орудием» [8. С. 75; 5. С. 85]. Такое преображение старого в новом произойдёт не только в искусстве, но и в идеологии, науке, нормативно-правовой сфере и т.д.. Исходя из этого, по Богданову, необходимо собирать, распространять и систематизировать опыт коллективизма: «продолжая прежнюю борьбу и организацию, сознательно и планомерно собирать, развивать, стройно систематизировать возникающие зародыши новой культуры — элементы социализма в настоящем» [4. С. 332, 350]. Пролетариат, по убеждению Богданова, должен выработать свою новую энциклопедию (как средоточие коллективной памяти), которая будет составлена в результате работы Пролетарского Университета: «Тут она будет питаться опытом и мыслью того класса, которому она прежде всего необходима, как идейная опора в собирании сил для его великой, надклассовой миссии». В виду претензии пролетариата на универсализм, объектом его искусства, как считает Богданов, должен быть мир классового опыта в целом (т.е., всё общественное бытие), а не только быт рабочего класса: «Многие полагают, что пролетарское искусство должно специально описывать пролетарскую жизнь – быт и борьбу рабочего класса; то, что лежит за этими пределами, по их мнению,… должно занимать в нём второстепенное место. Такой взгляд чрезвычайно ошибочен и наивен. Мир классового опыта, который является объектом классового искусства…по своей тенденции он безграничен, он стремится охватить всё бытие общества и природы». Причём опыт других классов нужен пролетариату для демаркации с собственным классовым опытом, а также для заимствования себе всего «полезного» и «прогрессивного»: «Пролетарий живёт среди других классов, в общем ему либо чуждых, либо враждебных… Знать их, в совершенстве понимать их организацию, их психологию, интересы для него в высшей степени важно и для того, чтобы не поддаться их культурному воздействию… и также для того, чтобы взять у них всё то полезное и прогрессивное, что они могут дать» [8. С. 56, 57, 69, 74, 77]. Учитывая тот момент, что «капитализм практически организуется при посредстве права частной собственности и морали индивидуализма» [4. С. 325], социализм должен быть построен на иных – товарищеских принципах. Разумеется, при капитализме в мышлении рабочего класса сохраняется много элементов старых культур: авторитарной и индивидуалистической. Полного их исчезновения при отсутствии материальной свободы и культурного прогресса ожидать нельзя[9. С. 184]. Коллективизм, по Богданову, является высшей формой универсализма, призванной очеловечить Вселенную: «Коллективизм познания есть активный универсализм, т.е. выражает реальную тенденцию к осуществлению универсализма: человечество организует мир, - но он ещё не организован по-человечески, универсализм же пантеистов и панпсихистов есть созерцательный, т.е. фиктивный…»[6. Л. 94]. В популярных брошюрах Богданов декларировал социальный блок всех трудящихся против капитала[10. С. 15-16; 11. С. 19], однако в рамках пролетарской культуры он абсолютизировал пролетариат (хотя и оговаривая его миссию, как освобождение всего человечества), фактически «насильственно» обрезая его связи с крестьянством, т.е., с большинством населения России.

Подводя итоги, можно сказать: конструируемый Богдановым «коллективный/ классовый опыт» пролетариата с одной стороны относится к исторической памяти весьма утилитарно, прагматично и фрагментарно, игнорируя опыт-память этно-национальный, а так же других эксплуатируемых социальных слоёв – в первую очередь крестьянства (что отражает мышление Богданова в русле второго позитивизма, а так же перехлёст его антиавторитарных позиций), с другой – «пролетарская культура» претендует на универсализм и общечеловечность = соборность, что уже несомненнный шаг за рамки позитивизма.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Ассман А. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика /пер. с нем. Бориса Хлебникова. М.: Новое литературное обозрение, 2014. 328 с.

2. Ассман Ян. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности / Пер. с нем. М. М. Сокольской. - М.: Языки славянской культуры, 2004. 368 с.

3. Барг М. А. Шекспир и история. 2-е изд., испр. и доп. М.: Наука, 1979. 216 с.

4. Богданов А.А. Вопросы социализма: Работы разных лет М.: Политиздат, 1990. 479 с.

5. Богданов А.А. Десятилетие отлучения от марксизма.// Неизвестный Богданов. В 3-х книгах. Под ред Г.А. Бордюгова. М.: АИРО-XX, 1995. 243 с.

6. Богданов А.А. Записные книжки // РГАСПИ. Ф. 259. Оп.1. Д. 26. Л. 89.

7. Богданов А.А. Красная звезда.//Богданов А. Праздник бессмертия: Избранные произведения – СПб: Лениздат, Команда А., 2014. С. 17-205.

8. Богданов А.А. Культурные задачи нашего времени - М.: Изд. С. Дороватовского и А. Чарушникова, 1911. 92 с.

9. Богданов А.А. Наука об общественном сознании: (Краткий курс идеологической науки в вопросах и ответах). – М.: Книгоизд-во писателей в Москве, 1914. 203 с.

10. Богданов А.А. О социализме. – Женева, 1904. 18 с.

11. Богданов А.А. О социализме. – М.: Типография И. Д. Сытина, 1917. 24с.

12. Богданов А.А. Путь к социализму - 2-е изд. - М.: Новая Россия, 1917. 31 с.

13. Богданов А.А. Собирание человека// Богданов А.А. Новый мир: (Статьи 1904-1905) - М.: Изд. С. Дороватовского и А. Чарушникова, 1905. С. 1-55.

14. Богданов А.А. Философия живого опыта: (Популярные очерки) : Материализм, эмпириокритицизм, диалектический материализм, эмпириомонизм, наука будущего. - Изд. 2-е, Пг.: М.И. Семенов, [после 1914]. 272 с.

15. Богданов А.А. Эмпириомонизм: Статьи по философии / Отв. ред. В. Н. Садовский. Послесловия В. Н. Садовского; А. Л. Андреева и М. А. Маслина. — М.: Республика, 2003. 400 с.

16. Вельцер Х. История, память и современность прошлого. Память как арена политической борьбы. [Электронный ресурс]// Неприкосновенный запас. 2005. №2−3 (40−41). URL: http://magazines.russ.ru/nz/2005/2/vel3.html (дата обращения: 31. 08. 2017)

17. Нора П. Всемирное торжество памяти. [Электронный ресурс]// Неприкосновенный запас. 2005. №2−3 (40−41). URL: http://magazines.russ.ru/nz/2005/2/nora22.html ( дата обращения: 31. 08. 2017)

18. Репина Л. П. Историческая наука на рубеже XX-XXI вв.: социальные теории и историографическая практика —М.: Кругъ, 2011. 560 с.

19. Репина Л.П. Феномен памяти в современном гуманитарном знании.// Учёные записки Казанского университета. Серия: Гуманитарные науки. Т. 153. Кн. 3., 2011. С. 191-201.

20. Фёдоров Н.Ф. Записка от неученых к ученым русским, ученым светским, начатая под впечатлением войны с исламом, уже веденной (в 1877—1878 гг.), и с Западом —ожидаемой, и оканчиваемая юбилеем преп. Сергия // Фёдоров Н.Ф.Собрание сочинений: в 4-х тт. Том I. — М.: Издательская группа «Прогресс», 1995. С. 68-134.

21. Хальбвакс М. Коллективная и историческая память. [Электронный ресурс]// Неприкосновенный запас. 2005. №2−3 (40−41). URL: http://magazines.russ.ru/nz/2005/2/ha2.html (дата обращения: 31.08.2017)