«[Русская] ода [XVIII века] как декламационный жанр

В искусстве нет решенных вопросов и нет достигнутых результатов. Каждый результат в нем упраздняет самого себя [и диалектически вызывает противное явление]. Революции в искусстве ничего не закрепляют, они только изменяют искусство. На протяжении 30 последних лет пережито несколько литературных революций: символизм, футуризм. Революции эти результатов не закрепили, они изменили литературу. Новый, более медленный период развития, как и новая „простота”, развивается на фоне старых.

Борьба футуризма и его ответвлений с символизмом, жестокая и беспощадная, не имеет себе примеров в более ровной и более медленной истории поэзии XIX века. Она переносит нас в XVIII век, к его грандиозной и жестокой борьбе за формы. Вместе с тем она отвлекла внимание от другой ветви лирики ^г, которая противопоставила себя символизму и, не зная, как себя назвать, назвалась было акмеизмом и последователи которой никак себя не называют. [Я назвал несколько кардинальных течений; есть течения уединенные, в которых, может быть, будущая линия развития.] На материале современности легче всего убедиться в множественности путей литературы; в их сложном соотношении, в отсутствии одной прямой линии развития искусства. Литературная борьба нашего времени неслучайна; она ведется за основные вопросы искусства. В этом отношении она напоминает некоторые эпизоды предшествовавшей литературы; и здесь и там решающую роль играет вопрос о конструктивном принципе поэзии, о том, как оформляется (и деформируется) слово. Слово — в своем составе сложное единство; в каждой конструкции оно оборачивается своей конструктивной стороной, причем остальные стороны осознаются как подчиненные, а иногда и бледнеют; этой деформацией жива поэзия; когда исчезает ее сознание, стирается искусство — и вызываются к жизни противоположные явления, которые именно своею противоположностью снова обнажают форму как деформацию группы одних факторов со стороны группы других, несущей конструктивную роль [...]»

______________________________

^г Вместо слова „лирики” было „символизма”.
[1] В статье «О литературной эволюции», где концепция функций литературного ряда изложена наиболее подробно, эта соотнесенность носит название синфункции. Ср. также в предисловии к сб. «Русская проза» (Л., 1926).
[2] В. Христиансен. Философия искусства. Пер. Г. Федотова под ред. Е.В.Аничкова. СПб., 1911, стр. 204 и след, Б.М.Эйхенбаум ссылался на Христиансена, вводя термин «доминанта» в кн. «Мелодика русского лирического стиха» (ЭП, стр. 332) и в «Анне Ахматовой» (там же, стр. 106). Ср. также использование термина в итоговой части ретроспективной статьи Эйхенбаума «Теория формального метода» («Литература», стр. 148), в «Проблеме стихотворного ритма» Томашевского («О стихе», стр. 27). У Тынянова понятие «доминанта» связано с понятием «функция» (ср. пункт 9 «О литературной эволюции», где они употребляются так же, как в «Оде...»). Ср. другие случаи обращения к Христиансену у Тынянова (ПиЕС, стр. 382), у Шкловского (П-1919, стр. 120), Жирмунский, стр. 221.

В 1935 г. Р.О.Якобсон писал о термине «доминанта»: «Это было одно из наиболее фундаментальных, наиболее разработанных и наиболее продуктивных понятий в теории русского формализма» (R. Jakobson. Dominante. — В его кн.: Questions de poetique. P., 1973, p. 45). В Пражском лингвистическом кружке оно осмыслялось не только в плане структуры произведения, жанра, но и в плане общей теории искусства (указ. работа Якобсона; ср.: J. Mukarovsky. Estetiska funkce, norma a hodnota jako socialni fakty (1936) — В его кн.: Studie z estetiky. [Praha], 1971. В 20-х годах это понятие стало важным инструментом анализа и в книге М.М.Бахтина о Достоевском. Ср. замечания о зарождении понятия доминанты в критике и науке начала века: А.П.Чудаков. Проблема целостного анализа художественной системы (О двух моделях мира писателя). — В кн.: Славянские литературы. VII Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М., 1973.
[3] Имеется в виду рецензия Шевырева на IX и X тт. посмертных «Сочинений Александра Пушкина». — «Москвитянин», 1841, ч. V, № 9, стр. 259-264. Мнение Шевырева о несходстве прозы Пушкина и его современников стало, по словам Тынянова, общим для историков литературы (ПиЕС, стр. 158-159). Тынянов выдвинул собственную гипотезу о генезисе пушкинской прозы (см. там же, стр. 159-163).
[4] Б. Эйхенбаум. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки. Л., 1924, стр. 14-17, где анализируются оценки Шевырева, Вяземского, Кюхельбекера. Тема «Кюхельбекер и Лермонтов» интересовала Тынянова и специально — см. статью «Кюхельбекер о Лермонтове»: «Литературный современник», 1941, № 7-8.
[5] Об этом Огарев писал П.В.Анненкову 9 февраля 1854 г., сравнивая Лермонтова с Тютчевым. — П.В.Анненков и его друзья. СПб., 1892, стр. 642.
[6] См. прим. 17 к статье «О литературной эволюции».
[7] В статье «Язык Зощенки (Заметки о лексике)» — в кн.: Михаил Зощенко. Статьи и материалы. Л., 1928, стр. 53, 56-58. Ср. те же утверждения в кн.: В.В.Виноградов. О художественной прозе. М.-Л., 1930, стр. 26-28.
[8] 2-я и 3-я фразы цитаты — из § 8 Риторики 1748 г. («Краткое руководство к красноречию». VII, 91, 96-97). Из предполагавшихся трех частей «Руководства» — Риторики, Оратории и Поэзии — Ломоносов закончил только первую и, хотя не создал специального «о стихотворстве учения», разработал «учение о красноречии вообще, поколику оно до прозы и до стихов касается». Тынянов исходит из того, что поэзия Ломоносова реализует принципы его риторики. Той же точки зрения придерживался Г.А.Гуковский («Русская поэзия XVIII века», стр. 16).
[9] § 1 (VII, 23). Этот труд Ломоносова — первый вариант Риторики — при жизни автора оставался в рукописи и был впервые опубликован в III т. «Сочинений М.В.Ломоносова» (СПб., 1895) М.И.Сухомлиновым.
[10] О высоком. Творение Дионисия Лонгина. Перевод Ивана Мартынова. Изд. 2-е. СПб., 1826, стр. 3. Трактат, традиционно приписывавшийся ритору Лонгину (III в. н. э.) и канонизированный Буало, изучался Ломоносовым (он читал его в переводе Буало — см. VII, 791). Этому источнику Тынянов придавал большое значение в связи с эстетикой высокого в русской поэзии 1810-1820-х годов, в частности у Кюхельбекера. См.: В.К.Кюхельбекер. Лирика и поэмы, т. I. Л. 1939, стр. X; ПиЕС — по именному указателю, особ. стр. 240; ПСЯ., стр. 108-110. Новейшее изд. трактата псевдо-Лонгина: О возвышенном. Пер., ст. и прим. Н.А.Чистяковой. М.-Л., 1966 (там же библиография). Ср.: N.Hertz. Lecture de Longin. — «Poetica», 15. 1973.
[11] О трактате Ломоносова как грамматике идей и риторических общих мест см.: В.В.Виноградов. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX вв. М., 1938, стр. 116-120.
[12] В «Слове о богатом, различном, искусном и несходственном витийстве» (1744). О полемике в этом трактате с Риторикой Ломоносова см.: Г.А.Гуковский. Тредиаковский как теоретик литературы. — В сб.: XVIII век, 6. М.-Л., 1964, стр. 66.
[13] В ПСЯ (стр. 68-76, 169-170 и др.) Тынянов подробно рассматривает «сукцессивность речевого материала в стихе» как специфическую, эстетически информативную затрудненность поэтического слова. При этом в качестве противоположного свойства практической речи мыслилась ее симультанность. Ср. у Ю.М.Лотмана («Анализ поэтического текста». Л., 1972, стр. 38-39): «Речь — цепь сигналов, однонаправленных во временной последовательности, — соотносится с существующей вне времени системой языка. [...] Художественная конструкция строится как протяженная в пространстве — она требует постоянного возврата к, казалось бы, уже выполнившему информационную роль тексту [...]». Здесь отношение «однонаправленная временная последовательность практической речи — пространственноподобная конструкция художественной речи» соответствует тыняновскому противопоставлению «симультанность практической речи — сукцессивность стиховой».
[14] Наименьшее количество строф в одах Ломоносова — 14 (хореический перевод из Фенелона, 1738), наибольшее — 44 (на прибытие Елизаветы Петровны из Москвы в Петербург, 1742).
[15] Об одической строфе см.: К.Ф.Тарановский. Из истории русского стиха XVIII в. — В кн.: Роль и значение литературы XVIII века в истории русской культуры. М.-Л., 1966; Ю.В.Стенник. Одическая строфа Ломоносова: — В кн.: Вопросы русской литературы. Вып. 2 (22). Львов, 1973.
[16] Из трех следующих ниже цитат две последние приведены в качестве примеров зыблющегося и отрывного периодов самим Ломоносовым в Риторике 1748 г., §§ 43-44 (VII, 123-125). Для наглядности Тынянов располагает строки иначе, чем у Ломоносова, отделяя периоды друг от друга внутри строфы.
[17] Как указал П.Н.Берков, в VII т. академического издания Ломоносова (стр. 78) — ошибочное чтение этого слова: «отдельно» (см. сб.: Академику В.В.Виноградову к его 60-летию. М., 1956, стр. 79).
[18] Здесь Тынянов расходится с Эйхенбаумом, который считал, что в оде вопросы и восклицания «не развиваются в цельную систему интонирования», интонация «как бы аккомпанирует канону логическому и лишь окрашивает собой его отвлеченные деления» (ЭП, стр. 348, 331). Близкое к Тынянову мнение выразил В.М.Жирмунский: полемизируя с Эйхенбаумом в рецензии на его книгу, он указал на ломоносовскую «Оду, выбранную из Иова», которая, как и цитируемый Тыняновым перевод оды Ж.Б.Руссо, построена на вопросительных конструкциях (Жирмунский, стр. 127).
[19] Переводы Ломоносова и Сумарокова были опубликованы в журнале «Полезное увеселение», 1760, январь. Об этом поэтическом состязании см.: Г.А.Гуковский. К вопросу о русском классицизме. Состязания и переводы. — П-IV, стр. 129-130; его же. Русская поэзия XVIII века, стр. 41.
[20] В русской поэтике XX в. проблема мотивированной связи между фоникой и семантикой языка (и стиха) решалась по-разному. Некоторые поэты высказывали утверждения, в принципе близкие к ломоносовским. С другой стороны, в «слове как таковом», взятом вне значения, предлагалось видеть отличие поэтического языка от практического (заумь футуристов и осмысление такого рода явлений молодой филологией, напр., в статье Шкловского «О поэзии и заумном языке» в I вып. «Сборников по теории поэтического языка», 1916; вопрос обсуждался также в связи с работами М. Граммона и К. Ниропа — см. реферат Вл. Шкловского, там же; ср.: В. Шкловский. Из филологических очевидностей современной науки о стихе. — «Гермес». 1919, стр. 67-68). Решительно против концепций «звуковой символики» выступали Р.О.Якобсон (с полемикой против М. Граммона — «О чешском стихе преимущественно в сопоставлении с русским». Берлин, 1923, стр. 68) ^д и Б.М.Эйхенбаум (именно — против А. Белого, см. в его кн.: Сквозь литературу. Л., 1924, стр. 201-208; ЭП, стр. 473), а также Л.С.Выготский (в его кн.: Психология искусства. М., 1968, стр. 90-94; см. комм. Вяч. Вс. Иванова — стр. 513-514, там же литература вопроса). Эйхенбаум, однако, учитывал конкретное историко-литературное значение тех или иных попыток обоснования «звуковой символики» (см.: ЭП, стр. 480 — о Фете и Бальмонте; ср.: Жирмунский, стр. 146). Тынянов, который в ПСЯ разработал собственную концепцию взаимодействия семантических и фонических факторов стиха, отразившуюся и в «Оде...» (см. ниже), в данном случае ограничивается демонстрацией текста Риторики и указанием на функциональную связь соответствующих положений Ломоносова с ораторской установкой его поэзии. То же относится к ломоносовской «метрической символике», к которой Тынянов переходит непосредственно далее в статье.

______________________________

^д Иная точка зрения — в позднейшей работе Якобсона «Лингвистика и поэтика» (см.: Style in Language. Cambridge, 1964, p. 372-373).
[21] Изложение взглядов Ломоносова, данное Тредиаковским в предисловии «Для известия» в кн. «Три оды парафрастические псалма 143...» (СПб., 1744; перепеч. в кн.: Тредиаковский. Избранные произведения. М.-Л., 1963, стр. 421), в которой были помещены переложения Ломоносова, Сумарокова (ямбические) и Тредиаковского (хореическое). Ср. о ямбе и об «изображении аффектов» в стихах других размеров в «Письме о правилах российского стихотворства» Ломоносова (VII, 15). Анализ разногласий Ломоносова и Тредиаковского дан в известных работах Б.В.Томашевского, С.М.Бонди, Г.А.Гуковского, Л.И.Тимофеева и др. Вопрос, поставленный создателями новой русской поэзии, не получил окончательного решения до сих пор. Тынянов в «Архаистах и Пушкине» показал, что споры 1810-1820-х годов вокруг таких метрических и строфических форм, как гекзаметр и октава, переплетались со спорами о жанрах и шире — о функциях поэтического слова. Позднее «метрическая символика», по-видимому, приняла более «личностный» характер, основываясь преимущественно на художественном авторитете поэта. В настоящее время также имеют место научные и вненаучные попытки связать тот или иной метр с определенным кругом тем, интонаций, семантических структур и т.д. «Связь эта столь же условна, как и все конвенциональные отношения обозначаемого и обозначающего, однако, поскольку все условные связи в искусстве имеют тенденцию функционировать как иконические, возникает устойчивое стремление семантизировать размеры, приписывать им определенные значения» (Ю.М.Лотман. Указ. соч., стр. 57). Б.В.Томашевский считал, что «каждый размер многозначен, но область его значений всегда ограничена и не совпадает с областью, принадлежащей другому размеру» («Стих и язык». М.-Л., 1959, стр. 39). Из попыток вскрыть семантику стихотворного размера наибольший научный резонанс вызвала известная работа К.Ф.Тарановского «О взаимоотношении стихотворного ритма и тематики» (в кн.: American Contributions to the Fifth International Congress of Slavists. The Hague, 1963). Ср.: П.А.Руднев. Метрический репертуар А. Блока. — Блоковский сборник. II. Тарту, 1972, стр. 257-258; К.Д.Вишневский. Русский стих XVIII — первой половины XIX века. Проблемы истории и теории. Автореф. докт. дисс. М., 1975, стр. 26-31.
[22] Сочинения Квинтилиана и Н. Коссена были в числе источников Ломоносова при работе над Риторикой. См. материал, собранный акад. М.И.Сухомлиновым в комментариях к III т. старого академического издания Ломоносова. См. также: Е.С.Кулябко, Е.В.Бешенковский. Судьба библиотеки и архива М.В.Ломоносова. Л., 1975, стр. 38, 136. 200.
[23] «Указание» — термин Риторики («Когда на предлагаемую вещь указуем, междометием: се, вот») — см. § 101 Риторики 1744 г. и § 218 Риторики 1748 г., где Ломоносов и приводит эту цитату из оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны (1746).
[24] «Идеи суть простые или сложенные. Простые состоят из одного представления, сложенные из двух или многих, между собою соединенных [...]» (Риторика 1748 г., § 4-VII, 100).
[25] Ср.: «[...] получается как бы заумный язык, но не в смысле небывалых слов, а в смысле небывалых сочетаний значений» (Г.А.Гуковский. Русская поэзия XVIII века, стр. 17). «Темнота» поэтического языка Ломоносова (а также содержание Риторики) трактуется рядом ученых как признак принадлежности к искусству барокко (Д. Чижевский и др.).
[26] Термин «отвращение» содержится в § 82 Риторики 1744 г. (в другом значении — в § 100, где идет речь о риторических фигурах), в § 83 используется термин «метафора». В Риторике 1748 г. Ломоносов говорит только о метафоре. О термине «извращение» см. прим. 1 на стр. 418.
[27] Неточная цитата из оды на прибытие Елизаветы Петровны из Москвы в Петербург VIII, 93). Источник этой излюбленной ломоносовской метафоры — псалом 97,8 («реки восплещут рукою вкупе, горы возрадуются»), см.: И.И.Солосин. Отражение языка и образов Св. Писания и книг богослужебных в стихотворениях Ломоносова. — Изв. ОРЯС, т. XVIII, кн. 2. СПб., 1913, стр. 252, ср. 249, 273.
[28] J.P.La Harpe. Lycee..., T. 6. Paris, 1798. p. 96.
[29] Семантические явления, возникающие и стиха при повторе тождественных и однокоренных слов, подробно рассмотрены в ПСЯ, стр. 151- 154. Ср. о приеме «повторения (наклонения)» у Сумарокова, Хераскова, Ржевского в указ. кн. Гуковского, стр. 167-168.
[30] См. § 18 и 75 Риторики 1744 г. и § 10 и 135 Риторики 1748 г. Эти положения Риторики интересно сопоставить с идеей Ф. де Соссюра об анаграмматических построениях в древней поэзии. В недавней работе Вяч. Вс. Иванова, где рассмотрены два анаграмматических стихотворения Мандельштама («Russian Literature», № 3, 1972, p. 81-87), обсуждается, в частности, поставленный Соссюром вопрос о сознательном или бессознательном применении поэтами подобных конструкций. В этом плане следует, видимо, учитывать и соответствующие сугубо рационализированные и опирающиеся на традицию рекомендации риторик типа ломоносовской (ср. в прим. к § 18 Риторики 1744 г. в III т. академического издания Ломоносова (стр. 49, особая пагинация) выдержку из латинских лекций по риторике, читавшихся слушателям Славяно-греко-латинской академии). Для Тынянова анаграмма — частный случай, покрываемый той концепцией взаимодействия семантики и фоники в условиях стиха, которая была им разработана в ПСЯ и во многом предопределила подход позднейшей филологии к анализу поэтического текста.
[31] О звуковых метафорах ср.: ПСЯ, стр. 149-151.
[32] «Российская грамматика», § 104 (VII, 427, ср. 623). Ср. Риторика 1744 г., § 137 (VII, 78).
[33] Прослеживая судьбы одического (архаистического) направления в русской поэзии, Тынянов отметил, что в XIX в. произошло — вопреки Шишкову — разделение лингвистических и литературных аспектов восходящей к Ломоносову жанрово-стилистической теории. Так, Катенин, «отказавшись от вопроса о генетическом значении церковнославянского языка [...] подчеркнул его функциональное значение» (ПиЕС, стр. 49); в отзывах о Ломоносове и Державине «Пушкин различает принципы языка и самую литературную культуру» (там же, стр. 69-70).
[34] См.: В.Н.Вомперский. Стилистическое учение М.В.Ломоносова и теория трех штилей. М., 1970; А.В.Исаченко. Ломоносов и теория стилей, — «Ceskoslovenska rusistika», 1968, № 3; А.П.Кадлубовский. Об источниках ломоносовского учения о трех стилях. — Почесть. Сб. статей по славяноведению, посв. проф. М.С.Дринову. Харьков, 1908.
[35] «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке» (VII, 591). О значении лексической окраски слова и церковнославянизмах Ломоносова см.: ПСЯ, стр. 87-94. Отмечено, что рост числа библеизмов в одах Ломоносова начался в 1742 г. (Л.В.Пумпянский. Очерки по литературе первой половины XVIII в.- В кн.: XVIII век, 1. Л., 1935, стр. 102- 110). П. Н. Берков связывал это с подъемом церковной проповеди, поощрявшейся правительством в начале царствования Елизаветы (П. Н. Берков. Ломоносов и проблема русского литературного языка. — Изв. АН СССР. Отд. общественных наук, 1937, № 1).
[36] В заметках на полях «Опытов» Батюшкова. Ср. о заимствованиях Ломоносова из Библии в заметках Пушкина «Песнь о полку Игореве найдена была...».
[37] О высоком. Творение Дионисия Лонгина. СПб., 1826, стр. 143-161. Переводчик И. Мартынов в примечаниях говорит о «погрешностях» Ломоносова и Державина (стр. 286).
[38] N. Boileau. Oeuvres completes, t. IV. Paris, 1873, p. 16-18, 25-27.
[39] Ср. подборку высказываний о «пороках» в произведениях высокой поэзии — ПиЕС, стр. 92-94.
[40] Точки во втором стихе цитаты (см. VIII, 198) — в тексте Сумарокова на месте слова «Елисаветы»: имя императрицы не могло быть употреблено в критическом контексте.
[41] Эпизод с пародийными одами Сумарокова освещен П.П.Пекарским в его кн.: История императорской Академии наук, т. II. СПб., 1873, стр. 653-656. Ломоносов воспрепятствовал напечатанию пародий: при жизни Сумарокова была опубликована только одна — «Дифирамб Пегасу». Как указал Гуковский, эта «вздорная» ода направлена против Петрова (П-III, стр. 131-133). Это указание принято в редактированном Тыняновым сб. пародий «Мнимая поэзия» (1931), где помещены «вздорные» оды; см. там же другие пародии на одическую поэзию (стр. 28-41). О соотношении поэтики Ломоносова и Петрова см. в указ. кн. Гуковского (стр. 45-47), там же — о других пародиях Сумарокова на Ломоносова (стр. 26 и 203). П.Н.Берков и Т.А.Быкова предположили, что «вздорные» оды могут рассматриваться и как автопародии (см.: А.П.Сумароков. Избр. произведения. Л., 1957, стр. 32; XVIII век, 5. М.-Л., 1962, стр. 384). См. также: П.Н.Берков. Ломоносов и литературная полемика его времени. 1750-1765. М.-Л., 1936; Г.П.Герасимова. Пародия и ее место в литературной полемике Ломоносова и Сумарокова (1760-1763). — Уч. зап. Волгоградского пед. ин-та им. А.С.Серафимовича, вып. 30. 1970. Тексты стихотворной полемики 1750-1760-х годов см. в изд.: Поэты XVIII века, т. 2. Л., 1972.
[42] Цитаты из «Оды вздорной II» и «Дифирамва Пегасу».
[43] Цифры неточны. Наименьшее количество строф в одах Сумарокова — 3, наибольшее — 27.
[44] Так называлась брошюра Сумарокова (1774; вошла в Полн. собр. всех соч. в стихах и прозе, ч. IX).
[45] Данную Тыняновым картину борьбы Ломоносова и Сумарокова ср. с близкими характеристиками Гуковского (указ. кн., стр. 26-28). Позднее Гуковский с иной — историко-культурной — точки зрения объяснял споры Ломоносова, Сумарокова и Тредиаковского их ролью кодификаторов русского языка и литературы в процессе формирования новой национальной культуры в послепетровскую эпоху («XVIII век», 5, стр. 102).
[46] Согласно известному автобиографическому свидетельству Державина, он пытался подражать Ломоносову, но затем «избрал [...] совсем особый путь». Гуковский рассматривал державинскую поэзию как итоговую для 1740-1770-х годов; как и Тынянов, он находил у Державина близость к Ломоносову, но отмечал и влияние Сумарокова и его школы (указ. кн., стр. 193, 198-201).
[47] Цитаты из стихотворений Державина «Тоска души», «Водопад», Тютчева — «Вчера в мечтах обвороженных...», из оды Державина «Бог». Ср. в ПСЯ те же примеры и сопоставленное с ними «Заклятье смехом» Хлебникова (стр. 151-154).
[48] «Выбранные места из переписки с друзьями» («В чем же наконец существо русской поэзии [...]»).
[49] Г.Р.Державин. Сочинения. С объяснительными примечаниями Я. Грота, т. VII. СПб., 1872, стр. 537 («Рассуждение о лирической поэзии или об оде»).
[50] Там же, стр. 609-610.
[51] Там же, стр. 610.
[52] Отраженной Эйхенбаум называл мелодику, которая «механически порождается ритмом», будучи фиксированно связанной с некоторыми размерами (речь шла о «монотонии» трехстопных метров — ЭП, стр. 413). Полемику с этой концепцией см.: Жирмунский, стр. 116-123; ср.: Н. Коварский. Мелодика стиха. — П-IV, стр. 44. Тынянов искал объяснение явлению отраженной мелодии в моторно-энергетических характеристиках метров (ПСЯ, стр. 183), а в целом противополагал моторно-энергетический подход к стиху и ритму — акустическому. С.И.Бернштейн, критиковавший «слуховую филологию», возражал и против выдвижения Тыняновым моторно-произносительных факторов (П-V, стр. 186-187). Любопытно противопоставление артикуляционного момента акустическому в пользу большего значения в поэзии первого у М.М.Бахтина, у которого оно получает чисто философское (эстетическое) обоснование посредством категории активности (субъекта-творца, «художественно-творящей формы», поэтического, в особенности лирического слова). См.: М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975, стр. 66-68.
[53] Указ. соч., стр. 609.
[54] От 22 июня 1793 г. — Письма H.M.Карамзина к И.И.Дмитриеву. СПб., 1866, стр. 39.
[55] Имеются в виду стихотворения Жуковского «Ареопагу», в котором он отвечает на замечания по поводу его послания «К императору Александру», сделанные в письме Батюшкова к А. Тургеневу от декабря 1814 г., и два послания Жуковского к Вяземскому и В.Л.Пушкину. В одном из них («На этой почте все в стихах...») Жуковский разбирает другое свое послание к тем же адресатам — «Друзья, тот стихотворец — горе...», которое Тынянов считал источником «Смерти поэта» Лермонтова, — см. его студенческую работу, опубликованную З.А.Никитиной: «Вопросы литературы», 1964, № 10. К 1815 или 1816 г. относится послание Жуковского «К кн. Вяземскому», в котором он разбирает стихотворение адресата «Вечер на Волге». О стилистической критике у арзамасцев см.: Л. Гинзбург. О лирике. М.-Л., 1974, стр. 31-38. См. также: М.И.Гиллельсон. Молодой Пушкин и арзамасское братство. Л., 1974, стр. 53-54.
[56] Письма H.M.Карамзина к И.И.Дмитриеву, стр. 24. «Сильфида» приписывается Карамзину. Об «не-оде» см. там же, стр. 73.
[57] Г.Р.Державин. Указ. соч., стр. 609.
[58] Утверждение о подчиненном положении темы в структуре произведения и о вторичности фактора смены тем в процессе литературной эволюции Тынянов высказывал неоднократно. В частности, в этом смысле он указывал в статье «Валерий Брюсов» на функциональную близость литературной эротики Батюшкова и Брюсова, со ссылкой на речь Батюшкова «О влиянии легкой поэзии на язык» (ПСЯ, стр. 266). Ср. в статье «О Хлебникове»: «Метод художника, его лицо, его зрение сами вырастают в темы» (там же, стр. 291). Именно с этой точки зрения Тынянов рассматривал творчество современных поэтов («Промежуток»). В применении к отдельному произведению вопрос о теме покрывался для него вопросом об общей семантической организации текста, по отношению к которой тема мыслилась либо в ряду инвентарных понятий (фабула вне сюжета, слово в словарном значении — вне контекста), либо как мотивировка конструкции «задним числом» (Ср. в этой связи о соотношении стиля и тематики натуральной школы в интерпретации Белинского: В. Виноградов. Этюды о стиле Гоголя. Л., 1926, стр. 203-209). Это понимание было воспринято позднейшей поэтикой. Ср. опыт возвращения к категории темы, интерпретируемой как «первоэлемент» семантической структуры текста, в работах А.К.Жолковского и Ю.К.Щеглова под общим заглавием «К описанию смысла связного текста» (вып. I-IV. М., 1971-1974; вып. V написан Жолковским, 1974; о понимании темы у Эйхенбаума и Тынянова — вып. I, стр. 19-22).
[59] «Аониды, или Собрание разных стихотворений», кн. II. М., 1797, стр. V-XI. Фраза, помещенная Тыняновым в скобки, в тексте альманаха дана как подстрочное примечание к предыдущей фразе. Полагают, что, говоря о «надутом описании ужасных сцен натуры» и т.д., Карамзин имел в виду С. Боброва — его «Судьбу мира, или Всемирный потоп» (см. прим. Ю.М.Лотмана в кн.: Н.К.Карамзин. Полн. собр. стихотворений. М.-Л., 1966, стр. 397; М.Г.Альтшуллер. С.С.Бобров и русская поэзия конца XVIII — начала XIX в. — «XVIII век», 6. М.-Л., 1964, стр. 232). Замечания, в связи с которыми приведена цитата, сохраняют остроту, поскольку вызвавшие полемику Тынянова характеристики сентиментализма распространены и в настоящее время.
[60] Тынянов заканчивает статью конспектом концепции, развернутой в «Архаистах и Пушкине». Ср. о державинской традиции у Кюхельбекера и Грибоедова в книге Шкловского «Розанов» (1921, стр. 12-13); Эйхенбаум. Литература, стр. 144.
[61] «Чтение в Беседе любителей русского слова». Чтение I. СПб., 1811, стр. III, Ср. ПиЕС, стр. 33.
[62] Ср. пункт 13 плана «Архаические течения в русской лирике XIX века»: «синтез батюшковско-шишковский: архаическая итальянская школа — Туманский, Раич, Тютчев, Ознобишин» (ПиЕС, стр. 383). См. также «Вопрос о Тютчеве» в наст. изд.
[63] Это подстрочное примечание было и в тексте первой публикации «Оды...». Толкование Маяковского, Есенина и поэзии 1920-х годов в целом посредством жанровых обозначений «ода» и «элегия» см. также в ст. «О литературной эволюции», в тезисах доклада (1933) Эйхенбаума о Мандельштаме («День поэзии». Л., 1967, стр. 167). Ср. в письме Тынянова к Шкловскому от марта — апреля 1927 г.: «Если у оды срывается голос, побеждает элегия (Есенин)» (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 723).

В архиве Тынянова сохранился листок с тезисами выступления, тема которого обозначена автором словами: «Что было Есениным и что стало Есениным» (запись датируется приблизительно мартом 1927 г.). Эти тезисы намечают тему «новой» оды и элегии: «Его стихи — резкий и канонический жанр — элегия, с кающимся героем со смертью героя etc. (Мюссе).

В конце XVIII в. билась ода с элегией, так теперь бьется Маяковский] с Есениным. Державин был разбит Жуковским.

Диапазон ораторской, возбуждающей лирики сменился камерным человеческим голосом. Литавры — гитарой. Но потом пришла очередь и элегий — их пародировали. Скоро, очень скоро для нас станут пародическими стихи Маяк[овского], как теперь пародичен насквозь Вяч. Иванов. — А потом придут пародии на есенинство, захлестывающее р[усскую] поэзию. Я говорю: ес[енин]ство... Есенин был в данном случае и больше и выше ес[енин]ства. [...] Я — человек из поколения литавр, переходящего к человеческому голосу. Я борюсь против есенинства. Но Есенин — важное предупреждение. Он — усталость, он — нейтральная база [...] Надо начинать сначала. Элегия борется с нашей одой, захлестывает ее. Но она недолговечна» (АК).

⇐ Предыдущая 1 2 3 45