Четырнадцать 62 страница

" Богатство с рогами, бедность с ногами" - два дурака: у одного ум в рогах, у другого в ногах.

" Богатый никого не помнит - только себя помнит" - и наоборот: самовлюбленный всегда считает себя богатым.

" Нищий болезни ищет, а к богатому они сами идут'' - те же два дурака. Точнее, один дурак: в молодости искал, а в старости вдруг сами заявились. ... Надрываясь, ищем богатства и болезни.

«Убогий Бога боится и богача боится, а богатый никого не боится» - демократия – общество богатых.

«Богат Тимошка и кила с лукошко» – если вычесть всех таких /с сынами «неудатными» и т. д. /, то много ли останется богатых?! /только в «Хижине дяди Тома»/

«Деньги, что каменья: тяжело на душу ложатся»; «Богатый совести не купит, а свою погубляет» - да, чтоб богатство сносить, надо сильным быть. А кого тянет на гладкое античное богатство, у того и вместо совести «идеально» ровное место.

«И бедный украдет, да его Бог прощает» – бедного Бог и грешным любит, а богатого только праведным.

«Хлеб с водою, да не пирог с лихвою» – опресноки истины. …Лихо куснул кого-то.

«Деньгами души не выкупишь» – душу можно выкупить чем угодно, было бы желание. Как купить желание…

«Пусти душу в ад, будешь богат» – да, только и Христос проповедует страдания. …У них нет души, есть только место, где всегда горит огонь неугасимый – как звери, они его, конечно, сторонятся. Но постепенно выгорает всё больше места и приходится тесниться по самым окраинам, выживая из ума.

«Что ни ступишь, то копейка; переступишь – другая; а станешь семенить, и рублем не покрыть» – авангардные шуточки бедных! /Продажа авангарда задорого – это вдвойне авангард: богатым бедность продают! /

«Подать не мудрено, а мудреней того, где взять» – подавать можно мудрее, чем берешь, глупее, чем берешь и для того, чтобы опять-таки взять…

«Чаще счет, крепче дружба» - дружба счетов не боится.

«Изведай человека на деньгах» – главное узнаешь, но сам захочешь ли ради этого знания платить?!

Берем, к примеру, Тютчева. На первой странице у Тютчева берем, к примеру, первые четыре строки /вместе с названием/:

Проблеск

Слыхал ли в сумраке глубоком

Воздушной арфы легкий звон,

Когда полуночь, ненароком,

Дремавших струн встревожит сон?

Сначала пишем так: проблеск, сумрак, глубина, воздух, арфа, легкость, звон, полуночь, ненароком, дрема, струны, тревога, сон, слух.

Затем пишем так: проблеск в сумраке; сумрачно блеснул; проблеск глубины; проблеск в глубине; проблеск в воздухе; воздушный проблеск; легкие проблески; проблески легкости; проблеск и звон; проблеск и арфа; проблеск в полночь; полночные проблески; случайный проблеск; проблеск случая; проблеск в дреме; проблеск тревоги; проблеск посреди тревог; проблеск во сне; проблеск сна; проблеск слуха...

Сумрак глубины; глубина сумрака. Воздушный сумрак; сумрачный воздух. Сумраки арфы. Арфа сумрака. Сумрачная легкость, легкий сумрак. Звон в сумраке, сумрак в этом звоне. Полночный сумрак; полночь сумрака. Случайный сумрак; сумрачный случай. Дрема в сумраке; сумрачная дрема. Сумрачные струны; струны в сумраке. Тревога в сумраке. Сон в сумраке. Слух в сумраке...

Воздушная глубина; воздух глубины. Арфа в воздухе; арфа воздуха; воздушная арфа. Легкий воздух; воздух легкости… - и т. д. и т. д. Кончая " сном слуха и " слухом сна", и " слухом во сне" …

«Дрема, Звон. Слух. Тревога. Сумрак. Полночь. Глубина. Проблеск. Струны. Легкость. Арфа. Случай. Воздух. Дрема. Сон» - дремавший услышал звон, напряг слух в тревоге, чувствуя всю глубину сумрака полночи, но тут по одному проблеску он догадался, что это струны арфы, по такому-то случаю и почувствовал легкость, сделал вздох полной грудью и, снова задремав, заснул!

«Глубина. Тревога. Проблеск. Сон» - то же в сокращении: увидел глубину в сознании, ощутил тревогу, но проблеск помог успокоиться и заснуть.

«Дрема. Легкость, Звон» - задремал, заснул, ощутив легкость и услышав некий звон.

«Полночь. Струны. Слух. Легкость» - в полночь слушает струнную музыку и кайфует.

«Воздух. Случай. Легкость» - некий приятно легкий эпизод, случившийся на воздухе, на улице во время прогулки.

«Тревога. Дрема. Полночь. Воздух. Легкость. Слух. Глубина» - тревожная жизнь; дрема урывками; в полночь встал, вышел на воздух, ощутил легкость, но тут пришлось насторожиться и ощутить всю глубину жизни!

" Сон. Какая-то Тревога. Случай помог. Легко вскочил. Звон стекла и я уже на Воздухе. Полночь. Проблеск догадки в Сумраке... »

" Сон. Звон" - тут всё ясно: спит, звенит. Не ясно только во сне ли звенит или воочию. Или спящего по голове ударили...

" Звон. Сон" - от звона не очнулся, а наоборот погрузился в сон. Или притворился спящим. Или впал в прострацию...

У самого Тютчева, кроме " глубокого сумрака", " воздушной арфы", " легкого звона" " звона арфы", " тревожащей полуночи", «дремавших струн", " сна струн", " тревожных струн» мы ничего не видим. Только: " Слыхал ли в своей мрачности эстетики пустопорожний и случайный звон? » Мужик, очарованный как малое дитя. Знаем, знаем: женщины, сладости, конфеты, дети...

«Я дошел до конца и постучал в закрытую дверь. Никто не открыл. Это не дверь. Выбирайся отсюда, пока есть еще время. Жизнь на экране или в словах - эта суперцивилизация есть самое глухое место нашего леса…

/Насколько нас вылечили от смерти, настолько вылечили и от жизни…/

... Открытая дверь мне сказала " входи", горящий огонь на плите сказал мне " гори"...

А стул на полусогнутых сказал " будь вежлив"... - за столом с четырьмя ногами, как токарь у токарного станка, сидел писатель с четырьмя руками и списывал с листка...

/Войдя, горя, всё это сразу я увидел, но промолчал, невежливо подумав: " после запишу" …/»

Аш-Шанфара

" Не стану, как страус, пугливо к земле припадать,

всем телом дрожа и пытаясь укрыться крылами.

И мрака не стану пугаться, когда мой верблюд

собьется с дороги в песках и, чего-то страшась,

припустит бегом по холмам, по кремнистой тропе,

зажмурив глаза, высекая копытами пламя"

"... Рука под затылком, как связка игральных костей,

легла голова на суставы, на острые грани".

" И рыжие козы, как девушки в длинных плащах,

... как будто я их предводитель с кривыми рогами"

Таабата Шарран

" Если порой ему веки смежает дремота -

Сердце не спит, словно ждет постоянно чего-то"

«Вечно один, оставаться не любит на месте –

Бродит по миру, ведомый сверканьем созвездий"

" Люблю, как женщина в накидку меховую,

Во тьму закутаться в безлюдии ночном... "

" Но смерть не обмануть - когда-нибудь и я

сверканье вечного увижу острия... "

Имруулькайс

" Прохладу уст ее, жемчужин светлый ряд,

Овеял диких трав и меда аромат -

Так ночь весенняя порой благоухает,

когда на небесах узоры звезд горят... "

Урва ибн аль-Вард

" Что нужно мне? Глоток воды холодной…»

«Но если всё неправда поборола -

покину жизнь, в которой смысла нет... "

Аль-Ханса

" Мы были как ветви весенние эти –

вдвоем возвышались в роскошном расцвете"

" Как солнце ты всходил, и я, тебя утратя,

рыдаю о тебе при солнечное закате"

«Ты видишь героя в холодной могиле?

Он верил, что люди его полюбили».

Абу-ль-Атахия

«Всё гибнет, остаются сны, таблички с именами»

" Жизнь истрачена вся. Наступает обычный конец"

" Новый день приближается - всадник на лошади белой... "

«Разве я их узнаю при встрече, восставших из праха,

Если б чудом неслыханным кто-нибудь их воскресил? "

" Все теперь вы равны и у всех одинаковы лица"

/Вот к чему свелся огромный том " Арабская поэзия средних веков" /75 г. //

4янв. 96г.

«Утро. Сад. Благоуханный воздух. Немного зябко. Беру лопату закоченевшими конечностями /" бррр" / и разогреваюсь. Восходит солнце - как хорошо. Роса, однако. И трава-сорняк. Предвкушаю завтрак. Дров маловато. Ничего. Дом у меня какой замечательный - не в пример прежней даче. Темновато, сыровато, правда. Так. А вот, наконец, и солнце влазит в комнату. То холодно, а то, того гляди, и разморит; тем более, поемши. Ну, тут не засидишься, сейчас проветримся. Ох, комната теперь как аквариум, но я не рыбка…

…Словно в храм въехал. Покой и воля /хочется бросить руль! /. Тепло, но загадочно. Вверху сплетение зелени, неба и солнца. Внизу земля никогда не черная, на ней целые миры всякой всячины. Раскрутив колеса, побыстрей расслабляюсь и начинаю смотреть как движется всё вокруг и во мне, обдуваемый легким и - кто знает? - насмешливым ветерком. Пусть - и это мне приятно, я и сам улыбаюсь. Дорога пошла хуже, задумался, глядя вниз, терпеливо трясясь на кочках, погрустнел. Да и солнце вдруг скрылось. Облаков-то стало сколько - а ни одного не было. Душа у всех вроде бабочки, листика или кисейной занавески; девушка, дева Мария... Забилась нежная жилка. А вот и солнце, несмотря на все облака. Сижу под любимым деревом и, как зайдет солнце, так скучно, неопределенно и беспокойно как-то, а как выйдет, так " полное удовлетворение"; чтоб сделать мир еще волшебней, щурю глазки, смотрю на него и так и эдак. Жестко. " А ты попробуй вот так сесть" - голова с удовольствием подсказывает; давно ей грептелось поучаствовать, себя показать; легко загорелась, милая моя. Хлопочу как бабушка. Нет у меня бабушки... Здесь-то есть и бабушки и детки - огромный зеленый детский сад трепещет на ветру. Еще бы заменить шелест на музыку. Поэтому так и люблю это место, что здесь много молоденькой поросли - сколько леса сурового, взрослого, чуть ли не солдатского. Но в солдатской жизни своя прелесть - я ее тоже как-нибудь опишу. Лучше сейчас /" сейчас, сейчас, минутку" /: высоченные, длиннющие коридоры, коридор рядом с коридором вдоль и поперек; ничего и никого, кроме коридоров, вроде ни в низу, ни даже наверху ничего не растет; думай хоть о войске Александра Невского, хоть о пятилетнем плане. В общем, лучше все-таки здесь не останавливаться праздному, не мешать службе. Тем более, что совсем рядом другая жизнь идет; весело как бараны толпятся, бурелом их подери. Назад, назад, в любимое место, из которого и не уезжал - всё давно уже проверено и понято. Любимое место как невидимый дом родной. Дома так просто не бросают, в домах по сто лет живут, но молодняк будет расти и место станет меняться. А уж жизнь как может измениться... Ну, " насыщен днем", пора возвращаться - и вряд ли еще что интересного будет - сил мало, уже утомлен. Хотя и можно упорствовать, добираясь до артезианских вод…»

«Перебил у него работенку. Просто внешностью оказался импозантней - для той работенки это было главное. Кто же знал, что он так обидится. Всегда готов со всеми в приятелях быть. Пойду к нему и скажу: " хочешь, я тебе отступного дам - ведь я знаю, что ты как профессионал не хуже меня. Лучше, лучше! Да и импозантность моя - рожа-то лошадиная. Правда, в том-то и вся соль, вся импозантность... Хочешь, поровну?! Хочешь, всё отдам, крокодил ты эдакий, на ешь, урчи, обиду утоляй. Но я вижу, что ее уже ничем не утолишь. Вижу, что я уж мешаю тебе жить на этом свете. Ну, знаешь, так дело не пойдет, ты как-нибудь там развейся, раскрой резервуары, развей содержимое; эдак жить нельзя, с таким вот мистическим упорством. Перед всем миром тебя обидели? Да, ведь никто ничего не узнал, не понял! вот если я сейчас публично каяться начну, то действительно смешно будет! Давай выпьем, а Николай? Или подеремся? Ну, невыносимо, понимаешь, в таком положении мне, нам оставаться. Ведь столько лет вместе. Ну, бес попутал, легкомыслие мое! Да ведь и действительно с виду ты довольно невзрачен, признайся - так мужичишка, и не подумаешь, что такой профессионал. Вроде грибника или садовода! Они там даже и не знают, что это такое - ни грибников, ни садоводов. А вот лошадиных физиономий сколько угодно. И все, знаешь, такие породистые, псы. А нравы, с ума сойти... А работа что - вчера есть, сегодня нет; я вон уже половину денег выжрал; опять надо голову ломать, импозантность свою предлагать. Тут еще детки. Такие, знаешь, пиявочки, а сосут будь здоров. Ну, и бабы: одна бывшая, одна нынешняя и одна на стороне. Хотел было еще одну завести - такая конфетка - но подсчитал и прослезился; вырвал из сердца. А ты говоришь! Хотя, ну, да, знаю, у тебя тоже расходы большие... Ну, так как, Николай? »…»

«Он пишет " кравать", а я " кровать" - всего-то разницы между глупым и умным. Да, и какой тут ум - правильность, старательность; это в школе нам внушили, что так умней. А так он интересней, наивней. Говорит себе " ва-ва" и в ус не дует. Треснет его жизнь? Может и треснуть. А с твоей шинелишки все пуговицы пооборвутся. Но мы оба исправляемся. Это так " ва-ва", случайно мелькнуло. А из своей шинели я давно уже подстилку в собачьей конуре сделал. Мне от него наивность, ему от меня старательность, мне от него проколы, ему от меня уколы... »

«Как приятно мамин голос слушать! Сам стал сдержанным, а в себе просто млею. Она у нас просто артист разговорного жанра. Сплошные поэмы и вся небесная музыка. О чем бы речь не зашла - о том, что в магазине, о том, что у соседей... – ну, о многом можно поговорить... »

«Рассосредоточен. Плохо спал. Еще и ходил много. С моими-то ногами. Рассеяно наедаюсь. На другом конце стола в маленькой чашечке быстро мешается сахар в чае. Крутится, крутится... Стол заставлен; его не освободить. Голоса неугомонны. Что же тогда делать... Да, конечно, " потихоньку". Может, удастся заплакать. Если невозможно любить себя, то может, удастся пожалеть. Все дела не удались и это значит, что я почти что на том свете. Может ты непредусмотрен, ненужный? »

«... Как ты наивен: вдруг видишь, что поле, по которому шел, огорожено, и там, где единственный выход - патруль. Проверяют резким светом в лицо, а рядом машины, собаки и автоматы. Черная очередь, все чужие и потому не утешает, что всех пропускают…»

" Всё, ухожу на пенсию, инвалидность получаю - подхватывай эстафету, у меня ничего не получилось. Ну и что, что только 30 лет. Что делать буду? Гулять, думать, что-то еще, что подвернется. Ты не думай, мне весело - я же свободен. Пойду по улице и буду руками махать. Хотя я всё время раздвоен: с виду нахмурен, а внутри руками машу - или наоборот. Ни двойного мрака, ни двойного света мне не вынести - ищу спасительно мучительных противоречий... »

Гляжу на камень - готов быть мертвым как камень, лишь бы быть таким же твердым как он.

Гляжу на зеленый росток - готов быть маленьким как росток, лишь бы быть таким же нежным как он.

Гляжу на голое дерево - готов страдать как дерево, лишь бы быть таким же большим как оно.

Смотрю на поле - готов приносить урожай, лишь бы также ощущать на себе людскую заботу.

Смотрю на лес - готов жить в глуши, лишь бы также быть в себе самом многолюдным.

Смотрю на реку - готов переносить огромные объемы, лишь бы также иметь цель и русло…

... Время там, где движение, а в природе равномерно движутся только реки – можно определять время по движению реки! Например: каждую минуту проплывает мелкий поплавок, каждые полчаса - поплавок покрупнее, каждый час - крупный!

«Стою, бледно-розовый, опустив руки - а рядом душа моя, воздев сотню рук, молится деревом…

Если штанина дупло, то нога чудовищно неприятный зверь…»

«Лужок скотинок поедает стадо травинок…»

«В природе всюду смысл, вот только зачем ветер треплет листву на деревьях, ведь знает, что не оторвет. Это что-то вроде зарядки или массажа для дерева! чтоб не стать совсем уж деревом. Чтоб исполнить закон: всё, что живет, так или иначе движется…»

Строчка в книжке - не вижу строчку; книжка на полке - не вижу книжку; полка в доме - не вижу полку; дом в городе - не вижу дома; город в стране - не вижу города: страна в мире - не вижу страны; мир во вселенной - не вижу мира; вселенная в Боге - не вижу вселенной.

«Тишина как в сундуке. Птиц не слышал, кажется, год, зверей не видел и того больше – может, они миф? ведь есть в них что-то мифологическое...

Реальные земляные люди стирают тебя своей теменью, а воображаемые небесные - своим светом - в этих условиях кем-то стать /поэтом, например/ можно только плохо видя и плохо воображая.

Сорвал листик себе на память, а на его место приклеил листик искусственный, из чего-то вырезанный. Оба благополучно перезимовали...

Листик на ладони - нежность к округлому сердечку…»

«Яйца у нас на той же высоте, что, к примеру, и у быка.

Шорох. Страх. И бороться не готов, и умирать не готов. Хорошо, что всё затихло в этот раз.

Задыхаюсь. Но по-прежнему хлопочу об искусстве, отсекаю все сомненья и слабости... Весь я за пределом листа, на листе же некая изящная штучка, фига в кармане и кукиш с маслом.

На бумаге будет написано слово «мура» /уже написано/. На бумаге было написано: «На бумаге будет написано слово «мура" /уже написано/" /с тех пор еще кое-что написано/.

Пришел в авангард, авангардно поставил на лбы всем присутствующим печать со словами " я здесь был" и ушел. Из одной жадности и приходил.

" Что нам стоит дом построить" - что нам стоит природу нарисовать...

Шизофреническая самоуверенность американцев. Страна боевых наполеонов, родина слонов…»

«Тенденция с жестокостью относиться к нежности и с нежностью – к жестокости…

Слишком много друзей-староверов, с глазами как зимние пламенные окна, с душами, похожими на пыльные нежилые избы…»

«Маленький и большой, но придавленный. Большой и маленький, но окрыленный большой удачей…»

Авангард - это бунт против конфетной фабрики, но бунт артистов легко становится опереточным, оберточным…

" Великая русская литература" - великий маленький человек Достоевского, великий борец с литературой Толстой. И к либералам Тургеневу и Чехову, этим интеллигентам с их культом частной жизни слово " великий» ни в каком смысле не подходит.

Впрочем, возможно, что я убиваю уже давно убитого медведя: сначала умерли " идеалы", потом " величие" - и еще в начале 20 века умерло само " искусство".

Вспомнил как Руцкой обошелся с Лимоновым - всё правильно: когда писатели лезут в блядство, с ними и обращаются соответственно. ...

" Брак. Ужин. Птица" - опять вышел брак. Ужинаю, а самого нравственно тошнит, весь белый свет кажется бракованным - и вот эта птица тоже. Рядом захохотали.

«Брак. Дно. Птица'' - лежу на дне, ужасном дне. И ты, птица, значит, тоже на дне со своими ужинами в клетке.

" Брак. Дно. Революция" - хладнокровненько сделав свой брак, спустился на дно, а здесь - революция, птицами готовятся стать.

Чучело.

Болезненное чучело - откуда чучелу здоровье взять

Историческое чучело и эпохальный огород - речь о чучеле и огороде, что на поле Куликовом

Конное чучело - не захотело отставать от милиции.

Красивое чучело - вроде деда Мороза.

Умное чучело – дошло, наконец, зачем оно туда указует!

Сон.

Мертвый сон - если б и убивать пришли, остался б равнодушен.

Оживленный сон - счастливое было время.

Черный сон - ничего не снилось, но что-то чувствовалось.

Белый сон - наоборот: всё видел, но ничего не чувствовал…

Задумчивый мальчик. Далекая пустыня. Майская зелень. Мутная вода. Начинающий преподаватель.

«Задумчивый мальчик рассеяно смотрит на начинающего преподавателя и на майскую зелень, думая о далекой пустыне. В коридорах мутная вода большой перемены...

Среди майской зелени задумчивый мальчик вдруг подумал о начинающих преподавателях там, в далекой пустыне…

Задумчивый мальчик майской зеленью отразился в мутной воде сознания нынешнего начинающего преподавателя…»

В братстве циников одни упиваются братством, а другие цинизмом.

Как есть мягкая и жесткая порнография, так есть и мягкий и жесткий цинизм…

... Рассмеялся в лицо - плюнул в лицо.

Втихомолку смеются, словно ребеночка баюкают.

Скучно детине, но вот повод для смеха - конечно, он не упустил его, с удовольствием посмеялся, но кончил открытие рта здоровенным зевком, ему всё-таки скучно с похмелья…

... Счастливая улыбка по поводу смеха.

Теплая улыбка смеющимся, но мимо их смеха.

Холодно улыбнулся чужому цинизму…

Подавленность.

Вдруг ненатурально перегибаюсь, колеблюсь посредине туловища…

Ливнем небытие и равнодушие, настоящий потоп длиною в 40тысяч лет. Костер водой залили. Знобит, тошнит от вида этих мокрых черных дров. И не к чему прислониться - всё уже холодное. А как грязно всё.

Но всё же не труд плох, а казенное отношение к труду, когда бьешься, скрипишь, не любя…

.... Съел что-то с очумелым, темным видом, явно не помня, где сейчас находится - забежал на минуту...

... Кинул в рот незнакомое лакомство, весь - ожидание удовольствия, такой наработанный, привычный веселый прищур и без того уже идеально откормленного человека...

... Надменный взгляд в пространство углубившегося в себя прекрасного, нежного, доброго ребенка. Он еще не знает в какое противоречие придут гордость и нежная доброта, самих этих слов практически не знает…

... Минутку постою тут, но углублюсь в себя как можно глубже. А вот уж я на ходу и не надо мне здесь останавливаться.

... Вякая что-то чуть ли не спросонья, уверенный и в себе, что в любом состоянии вякать способен и в слушателях - съедят. Поперчил для общего аппетита. Чуть повернулся, чтоб стать свою в развороте представить.

... Интеллектуально вкалывал, не замечая в рассеянности, в сосредоточенности на предмете, что у самого уже всякие нервные тики и перекосы в физиономии. Язык заворачивающийся себе кусать намерился, сначала пытаясь разомкнуть стиснутые зубы.

... Жестковатое чувство собственного достоинства. Фанатик этого чувства. Достоинства упрямства...

... Шоумен: не глуп, не зол, не без юмора, но вынужден петь петухом. " Весело же, весело... »

... Улыбка, ухоженная красота, а в остальном выражение лица неопределенно кисельное…

... Головастый; одно это целое, никаких мелочей, вроде там глаз. Только раз прорвался такой странный смех...

…Говорил жестко, отчужденно, рывками перебегая по собеседнику глазами. Наконец, чуть успокоился и немного приспустил веки, продолжая говорить уже более монотонно, почти в полусне...

... Говорил с незнакомым человеком, будучи почти парализованным приступом стеснительности, нечто маловразумительное с извинительной улыбкой. Дрожал голос, дрожали губы, наклонял голову, смотрел то на руку, то на ногу. Желание одно: закончить.

... Зевок сначала вялый, скептический, затем веселый и бодро цинический и, наконец - экстаз, мазохистское раздирание пасти. После улыбка, довольная, но со слезой в глазах.

... Поддаваться унынию только чтоб передохнуть; и чтоб почувствовать себя честным: " честно унывать" …

" Весна. Солнце". Вышел на солнышко греться, щуриться ранней весной. Ослепительно тающий снег, примиряющие потеки, в зимней одежде уже тепло как летом. Улыбаешься или же напряженно ловишь счастье, овевающее тебе лицо, но всё равно ускользающее. Светло, очень светло - потому что внизу белый снег, а не трава, а наверху голубое небо. Потому что свет во влажном воздухе. Отпустила суровость и ты снова юн, как дитя, как ангел, как Христос. Драгоценное время; воздух - река с молоком и медом. Как бы хотелось не пройти мимо, как и во многие другие драгоценные часы, других времен года, но мы недостойны, мы не в силах сделать это, самое простое - остановиться, отдаться. Остановиться способны, но дальше постыжаемся, притворяемся деловыми, слепыми…

Но, что бы человек ни делал, на самом деле в подоплеке - этот прекрасный мир: «пытается делать прекрасные вещи» и т. д.

... Вот рай, но есть мир, который чуть ли не в аду и есть я, запачканный, замороченный этим миром - и потому рай недоступен, в него, явный, ведет узкий путь.

... У весны цвет молочно, снежно-лимонный, у лета зелено тенисто-желтый, у осени красно прело-желтый... /что-то я всё на живопись сворачиваю: решительно, она в данный момент берет вверх/

" Солнце. Гвоздь". Вышел из леса, ослепило солнце, ощутил свою затерянность: " как вон тот гвоздь гнутый". Напряженное зрение отличило этот гвоздь, практически слитый с дорогой, как слились с ней ржавая опавшая хвоя и серая сгнившая листва. Рядом стояла построенная дача. Маргинал несчастный. Мир усеян никому не нужным. От этого печаль. Печаль может быть и светлой и темной. Человек небезразличен и к гнутым гвоздям, ведь в нем - вся мировая скорбь, образ всех искалеченных, всех униженных и оскорбленных жизнью /опять нарисовал картину/.

... А дорога убегала в светлые дали и не пугало ее жаркое чистилище. Разрывался между страданием от зноя, пыли, расстояний, одиночества и блаженством: " зелень дерев - восхитительная пища, голубизна небес - упоительное питие. Странник - ничего не имеющий, всё имеющий; идет, переплавляясь в свет, покрываясь пылью, вдохновляясь, уставая, сгорая... Затерялся вдали, вновь нашелся, кажется, полетел - уж очень быстро мелькнул - кажется, лежит, отдыхая, вон там, в высокой траве, нежно над ним склонившейся, жестко его уколовшей. А солнце и пыль, смешиваясь, всё варят свое непостижимое варево. А колонны деревьев вдоль дороги всё так же стройны, трубны стволами, флейтовы листвой, их ничто не в силах согнуть, превратить в гнутый гвоздь. /Увлекся: и здесь сколько угодно чахоточных, сломленных, сгнивших, что, стоя на карачках, харкают кровью. /