Четырнадцать 56 страница

Эта негритянская музыка как работорговля. «Человечность»: «побратаемся с неграми на почве родных им темных инстинктов. …Белый с темной душой торгует негром, который танцует свою темную музыку…

Мне надо спокойно наращивать массу, «нагуливать» силу и вес.

«Дневники» Толстого настраивают на «философское», хладнокровное отношение к внешней жизни: ни чрезмерных надежд, ни безнадеги и пустоты; мудро понимаешь, что жизнь – это поприще и много в ней всяких поворотов. Ценно только высшее, а всё остальное – поприще. А «рутины» уже нет как понятия.

…Год прошел и остались только странички дневника, ещё какие-то работы – а все волнения ежеминутные забыты, как и не было…

Плодоношу как яблоня: рос, рос и наконец достиг плодоношения. Хорошо, что ещё раньше привык надрываться, а то слишком велик урожай!

С добрыми почти все добры и при свежих силах почти все хороши, а вот каков ты со злыми и в усталости, таков твой нижний предел. Я, например, весьма и весьма при этом противен. …Научившись терпеть усталость, научишься терпеть и плохих людей…

…Запанибратство весьма пренебрежительное и дешевое: «пей, товарищ и скот! »

Все-таки никак не пойму отношение Толстого к «загробной жизни». «С анархизмом согласен во всем, кроме насилия». Только пахать, сеять и т. д.?! Не привлекло толстовство интересных людей – лишь ещё одну разновидность утилитарных…

…Если ценят и признают, то за свое - от которого я избавлен лишь в словах, причем только в тех словах, что пишу на этих маленьких листках…

Презрительно: «попса, попса» и я внушению поддался, а ведь, это просто сказки и просто мелодии. Конечно, лучше бы соединить хрипоту рока с гладкостью и сладкостью такой музыки…. У БГ гладкие проблемы – странный жанр! Впрочем, сказочные «Никиты рязанские» тоже табунами ходят. …Гладко на бумаге и в мелодии все проблемы разрешает… Уж лучше помечтать.

Если тебе больше нечем гордиться, кроме как честностью и несовершенствами, то сиди дома.

Продажа рассказа в журнал – это размножение и увековечивание написанного, а вот продажа картины – «клиенту» – это уничтожение её.

Сообщение о совместных маневрах военных подразделений США и других стран – вспоминаю легионеров Рима и провинций, вспоминаю солдат и всех других эпох…

Стал понимать средневековых любителей умерщвления плоти, схимников и молитвенников: видели, что несовершенство человеческое трудноодолимо. Душа – это рыхлая проблематичная масса. Только когда что-то новое делаешь, не видишь несовершенства, будучи ослеплен новизной и прогрессом…

Сквозь паутину своего переплетения правды и неправды разберет ли другой твое их переплетение. Только многие могут повлиять на одного: один на один люди всегда на равных.

…«Комнатные люди»: сейчас и улицы разухожены как комнаты. Кроме того, они из авто не вылезают, а это равносильно дивану…

Как это ещё не появилось модернистских газет – ведь эти газеты, с их бесконечными подробностями похожи на реалистический роман.

У меня мягкий голос – есть певцы с голосами сильными, есть с хриплыми, а мягких вроде бы и нет. А в мягкости обаяние.

…Я ещё, собственно, краски не разбавлял и не смешивал, одни грубые эффекты.

В общем, фундамент заложил, теперь надо тонко строить. Жить молча, без всяких «бурных волн». «Бурные волны» у тех, кто без руля и ветрил; а у тех, кто фундамент закладывает, на душе большая смута. Сами понимаете: роется котлован, грязи на стройке предельно много и ничто еще не налажено…

…Интересные выходы для человека не обученного рисованию: яркая динамика и призрачные сумерки. Как раз эти крайности обычное рисование передает наименее убедительно, наименее может тут себя проявить. Буду вроде папуаса, научившегося писать. Или папуаса, полетевшего в космос? Нет, для папуаса я слишком тонок, вежлив и складен /пока! /.

У нас, обычных людей вместо 7-го дня общения с Богом, 7-ой день общения с дьяволом: устаем и даем себе послабления: «отдохну от своей праведности, надоела сухомятка, хочется мяса, пива и лука…»

…Почти физически почувствовал силу убежденности людей в правильности избранного каждым из них образа жизни: она не просто пошла во дворик, она считает правильным пойти туда и заняться тем-то. Я не просто пилю своё ДВП…

Боюсь, что ненароком могу быть кем-то униженным за свою слабость и боюсь ненароком задеть силой.

…Я как Христос, не знаю, где голову преклонить: всюду ужасные несовершенства. Но одновременно скитальческая жизнь развила во мне немалую силу. Вот Вовка, например, вроде и не прилагает стараний, а благополучнее меня, возможно, потому, что как бы имеет «дом» - а я в чистом поле, как Авраам. Сколько сил истрачено, правил написано, а всё не имею и того, что другим дается даром, как само собой разумеющееся. «А я от рождения римский гражданин». Но зато по части тонкости уже я привилегирован. Т. е. у них механизм грубый, но уже работающий, а у меня механизм тонкий, и лучший, но ещё не прошедший все стендовые испытания.

От всякого человека исходят два излучения, холодное и теплое и холодное опустится вниз, где ад, а теплое поднимется вверх, в рай. Старайся, чтобы в раю ты был большим, а в аду маленьким! /Чтоб было, например, так: «чувствую себя хорошо, вот только нога болит». /

…Сырая погода и всё побаливает и я с усилием отгоняю холод хотя бы от верхних, жизненно важных органов – но зато приятно ощущать себя, свой разогрев от усилий. А в теплую погоду всё делает солнышко, блаженствую задешево, но себя не ощущаешь как во сне без сновидений. …В конце Бог посылает ночь, чтобы увидеть свет: горит ли твой светильник? …«Слейся с солнцем днем и окажешься на небе так же легко, как во сне…»

Наяву живу одной жизнью, а видится другая. Но я почти не смотрю, да и окно туда запылено. «Спи крепче и внимательнее смотри сон…» …Ведь в жизни нет ничего ценного; да и все мы только фигуранты сна…

Одиночество скучно пустому человеку, но общение пустых людей еще больше опустошает душу – образуется яма в ровной пустоте и памятник самому себе: в конце памятник опрокинется в яму и снова будет ровное, пустое место и тоскливое поле. …«Какой маленький надгробный памятник они мне воздвигли – это только жалкий кусочек от того, который я сам себе воздвиг! Но что ты хочешь? – чужие люди, если и уважат, то совсем немного, добра другим никто не делает помногу».

Писание написал и в ящик убрал, а картину нарисовал и захотел на стену повесить или продать – и смотри-ка на ее несовершенства! Жжет, мучит, удручает. «Как с такой мазней мне утвердиться в глазах других, не далеких, конечно, но ближних? » Ах, перед глазами других я и пол буду подметать качественнее. Я жив, но разбросан повсюду и повсюду же несовершенен.

Так богатеть и все щели вниз и вверх замазывать или беднеть, чтобы сказать «как живописна моя нищета»? Сесть в закуток и слушать шум дождя, укутав ноги старым тулупчиком или пойти и сесть в «Мерседес» и поехать… не знаю куда… Познакомился с обаятельным человеком /перед которым мне опять-таки стыдно за свою мазню/, но он привел меня к себе домой, а там оказалось то же самое лакированное мертвое царство, натертый паркет и всё дорогое, решительно всё, даже швабра и туалетная бумага.

Если функционируешь, то во «внутренний мир» лучше и не заглядывать, там ничего не может быть, кроме сухой палки. Или палка плюс камень плюс шарик. Шарик на камне. А под камнем палка – авангардная притча о высшем и низшем, о господстве и угнетении, о всем, что подобно шарику или камню, или палке… Если же в душе зародилась жизнь и ты, как садовник, растишь её, но через несколько лет будет сад, всё будет заполнено разнообразными клубящимися и вьющимся формами. Живи в том саду как в раю.

«Вот целлофан, на нем капли дождя, но все они с той стороны, потому что это материал прозрачный и не промокающий. А есть материалы непрозрачные, а незаметно как раз промокающие. Есть все варианты, потому что природа ничем не ограничена в своих возможностях».

«Деревянные дома высотой с дерево и каменные дома высотой с каменную гору. Строят леса и горный ландшафт: вот пробирается лесной житель на полусогнутых, он только до туалета или до пивной, а потом домой, в берлогу, в обратную дорогу, а вот горный житель, как боевик иль древний горец повадился по магазинам шастать – не бегать и не шляться».

Например, ешь и разговариваешь и весь в масле, а разговоры пустые и уже, конечно, во всё святое поверить трудно, но потерпи минутку…. И даже в туалете, пока льется моча – ищи теплой ноты и там!

«Не поддается фигня и внезапно хочется дернуть крепко, пусть ломается, раз уж не хочет стать на место, злосчастная, но моё благоразумие имеет опыт и успевает также мгновенно включиться, «мелькнуть» – и смягчить удар, от которого «фигня» как раз встает на место! » – удовлетворенным, ничего не испытывающим, потому что всё знающим профессионалом возвращаюсь обратно, на своё насиженное место.

«Других есть за что критиковать, каждый шаг их далек от совершенства, но то, что ты их критикуешь, плохо тем, что ты тратишь силы, которые лучше бы употребить на критику самого себя!

Французский импрессионизм – приятные мягкость, нарядность и светлость и ликование, надежды на грядущий земной рай. …Потом обрыв, Пикассо стал из людей клепать кубики, а Сталин - винтики, всяк, как Гитлер, стал варить своё мыло из человечины. Что случилось? А человек слаб: как легко ликовал, так легко стал предаваться и пессимизму.

«Живопись для украшения стен» - а тогда всё же умудрились раскачать лодку, устроить бурю в стакане воды, в четырех стенах и сначала волна пошла вверх, а потом ухнула вниз – законы равновесия, «золотой середины». Зато на стене теперь нарядная картина, на столе нарядная скатерть, а на кровати нарядное покрывало…

«Видите сии великие здания…»: «Видите сии великие произведения искусства и сии великие масскультурные их приложения к практике? – не останется от них камня на камне». Опять останется одна Венера без головы и рук, потому что солдатня использует ее для похабных шуток /«зачем ей голова?! »/.

Да, я опять уже оглушен, загружен и замаялся ходить туда-сюда. Старания без продвижения и новой идеи работают против самого старателя, вот и сдаешься понемногу, настолько, насколько не страшно - а чем больше устал, тем меньше страха и больше безразличия. …Сначала устал, а потом устал думать о своей усталости: сначала недовольство, а потом ярость.

«Что-то ничего нового не пишется…. Что ж, очень хорошо: значит, я выполнил все свои обязательства перед этими местами и более свободен».

Папу покормили завтраком, затем он опять лег дремать, раз на улице дождь и в доме темно – теперь я его зову обедать…. Пусть хотя бы хлеба нарежет, чтобы немного в чувство прийти.

Оглушенный и перегруженный, полез в холодильник – а надо было вовсе не туда, потому что соль нужна. Задраил лодку, слышно, как глухо в нее бьет волна. Около стола замедлял все движения, чтобы не сбить чашку – рука как хобот слона. Будучи гружен воспоминаниями, шел на дно, но смотрел вверх, на убывающий призрачный свет и что-то, забытое там. Мама глазами смотрит телевизор, а спиной на меня; папа перевернулся с бока на бок, а Вовка перевернул страницу…

«Встретился оглушенный с перегруженным: поздоровались, рассеянно улыбаясь, чувствуя смутную симпатию, но машинально продолжили прежнее своё движение, заданное чем-то, начала чего уже не помнишь…»

Копнул свои колодцы – вода в них всё та же и ее уже довольно; «зачем мне дождливое лето?! »

Вообще, совет «следить за собой» не так уж и умен: тягостно это и мешает увлечься делом. Вообще, все мудрецы сиднями сидят и важно – или болезненно самолюбиво – поучают.

«Эти картины такие темные, что вечером уже ничего не видно» – «Да, они рано ложатся спать».

Те писания пишутся при помощи такого девиза и стимула: «оторвись от своего дома, чтобы жить на воле, радуясь и поднапрягаясь». Там масса радости нахлынет и масса напряжений потребуется: «вот это жизнь! » …Нет, волю я пока могу только назвать. Могу увидеть только ту волю, что просочилась снаружи в наши комнаты: «она здесь тоже есть, только неуловима; то ли она в этом вечернем лике, то ли в том утреннем запахе».

Тьфу, в «импровизациях» всё время скатываюсь на политику и прочие привычные темы. Теперь я по неделям такое не выдерживаю. Лучше ничто, чем не то, всё-таки ничто – это тоже свобода.

Художников уважаю почти всех: ведь тот же реализм рисуют долго и старательно, а смотреть его легко, приятно и даже полезно. Книги же часто труднее читать, чем писать, настолько они невразумительны и тошнотворны в каждой детали /тогда как картины профессиональных художников – в отличие от моих – убедительны именно в деталях/.

Раньше думал, что у других есть вопиющие недостатки, а у меня вопиющих почти нет, а теперь вижу недостатки и других, и свои собственные на порядок большими – в результате мои стали вопиять, а о чужих молчу, потому что тут кричи, не кричи и потому что своё стало актуальным, а чужое, как и полагается, отодвинулось. …Многое чужое вовсе вышло за пределы моего разумения.

БГ контракты подписывает, а вот Дмитрий Карамазов не знал, что день грядущий приготовит. Так и я: вдруг завтра эти мои мысли потерпят крушение и меня повлечет в какие-то леса и переулки? Это не то же, что пользоваться методой и получать денежки…. Вообще, на земле человек живет в полной темноте – что-то там, во вселенной случилось, своё КЗ и перегорание пробок.

Хотя я и критикую культурный и религиозный подходы, а в самом всё-таки сидят во мне остатки убеждения в том, что то, что ты садишься писать или рисовать – это уже хорошо.

Нет, пока буду учить себя, не сдвинусь с места. Занимайся собой, но, пожалуйста, абсолютно молча. Хватит быть юлой, догоняющей самое себя. Все советы убеждают и вдохновляют только на мгновение. К сожалению, за это мгновение я уже успеваю их записать в своё, так сказать, удовольствие. Потерпи, стисни зубы и сунь руку, умеющую писать, в карман – через минуту ты увидишь, что писать, собственно, нечего. /«Как и в этот раз?! »/

Мы действуем по принципу «сойдет и так» настолько часто, что даже не говорим эту фразу в себе, она сама собой подразумевается. Если бы мы ее говорили, то говорить пришлось бы буквально беспрерывно и ежеминутно, ведь у нас халатность и безвольная инерция во всем.

Хочу писать новое, но: «вот бы сначала завершить старое, чтобы начать новое с чистого листа! » – но это завершение невозможно, надо посреди всей этой разрухи, помойки и сизифовой работы начинать жить по новому - хотя бы и с отчаянным криком «а-а! ». Только новое и может завершить старое: вода потихоньку перейдет на течение по новому руслу, а старому крану останется одно пустое и сухое шипение.

«Ладно, с завтрашнего дня я буду…» – «Да не «буду», а «есть», не завтра, а сегодня! » - ну как же, всё-таки, преодолеть этот барьер: все благие намерения основаны на «завтра» /а завтра в лучшем случае будет честный несуразный ком – поперек горла/.

…«Ишь, на небо захотел; и чтоб сразу! Армагеддон форсируешь…»

Все переносы на завтра только для того, чтобы не жить сегодня – вот насколько можно быть честным и горячим и всё же малодушно врать. Но и оправдание есть: уже сегодня успел устать человек от борьбы. Ведь, например, в футбол изо всех сил нельзя играть с утра до вечера, весь матч – часа полтора или два, если с дополнительным временем. …Это в раю мы сыграем с утра до вечера.

Читая других, как бы щупая их, прикладывая ко лбу и телу руку: «теплый? или холодный? » /лежит бездыханный, но, может, еще жив/.

«Стремление, стремление» – а сам к телевизору? Взлетел, да о диване затосковал? А лука, чеснока и пива египетских не хочешь? Раб ты и пока не умрет в тебе всё рабское, не войдешь ты в обетованную землю.

У меня в картинах всюду троицы /три родственных пятна или черты/ - кто троичность понимает, тот на двух не остановится, а к единственности будет относиться осторожно…

Пока пишу что-то, вполне успеваю подумать и ещё раз подумать – поэтому фраза получается и точная, и богатая…

Плач на могиле: «раз дверь вниз наглухо закрыта, значит она /он/ там, а в небо раз дверь распахнута, значит там пусто».

Можно жить, не теряя нимба, не снимая его, как головной убор.

Когда есть воодушевление, летать легко, а когда воодушевления нет, то так трудно, как будто ты не летаешь, а груз таскаешь!

Живи интересно и пиши свою жизнь. Толстой бросил выдумывать и стал писать свою жизнь. Достоевский всегда писал свою жизнь, но всегда камуфлировался, надевал не чужие личины, а чужие одежды…

Я напичкиваю себя рассуждениями точно так же, как и информацией. «Голое стремление вверх и голая информация души останутся одни, если не умрут, растворившись в деле».

Невозможно увидеть дерево на дереве или дерево в дереве, а только дерево около дерева – вот человек и тоскует, вот человек и мечтает…

…Устал я: мало того, что в одиночной камере, но ещё и такой тесной, что в неё любое движение приводит к удару об стену, часто головой.

Я, кажется, всё еще пытаюсь расширить свой дом вместо того, чтобы просто выйти на волю.

…На то мы и рождены: не на победу, а на терпение мук при нахождении в неудобном и раздвоенном положении между истиной и ложью.

Как рассчитывать на небесный рай человеку, который и от земных-то просторов, отгородился четырьмя стенами? …Крыша над головой человеку нужна на время холодов и дождя, как что-то исключительное, а не регулярное - так мы обрекли себя на бесплодность, плодя одни лишь усовершенствования «крыши».

…Да, острое противоречие, крест, но не для того ли и нужна любовь, не её ли мягкостью и терпимостью снимается боль: можно быть настолько мягким, что и игла не уколет.

Для большинства людей дело обстоит так, что вполне достаточно хорошо вести себя по отношению к ним для того, чтобы они смогли вести себя хорошо по отношению к вам.

При хорошем освещении мои картины /и тексты/ выглядят хорошо, а при плохом плохо – это неудивительно, я сам выгляжу аналогично. /Смеявшийся человек начинает орать, помогавший предавать, бодрый обнаруживает усталость, а щедрый, к примеру, жестокость…/

Не приду ли я к рисованию фантасмагорий? /а в любом нагромождении линий и пятен – причем рассматриваемом с любой из 4-х сторон! /четыре картины в одной/ - можно увидеть некий фантасмагорический образ и смысл.

«Триллер» – смесь детектива с мелодрамой, т. е. страха и любви. Любовь обычно поддельная: испугать человека легко – достаточно впустить его в пустую темную квартиру – а любви достичь непросто, сколько не улыбайся ласково.

Где комнаты и машинный труд, там и западничество, а где природа и ручной труд, там и почвенничество: уверен, что, к примеру, английский крестьянин работая на машинах, но имея дело с природой является большим почвенником, чем русский механизированный горожанин /не шофер, который всё время на свежем воздухе и не рабочий, у которого обстановка в цеху, как в лесу буреломном/.

Спорт – фикция, значит, пока я интересуюсь им, фикции имеют надо мной власть и вся жизнь моя хотя бы и отчасти – фикция. …Ведь я ни за кого не «болею», это всё «чужая контора» – в которой я, как известно, отказался работать – вдохновение моего типа там никто не испытывает /разве что у Добровольского мелькает что-то подобное/, а значит, не на кого смотреть и никто не воодушевляет. Ведь то же самое и в искусстве – сплошной «профессионализм» /экран телевизора – тоже картина! /. …Я занимаюсь живописью и писанием, потому что здесь можно играть в одиночку.

Не садись на «ТВ-транспорт».

…Лучше иметь ясные глаза, чем знать, к примеру, немецкий язык, но иметь измученный и вялый вид. «Что мудрить, если ты ни на что не решился и, соответственно, ничего не происходит? »

Спал долго – до тех пор, пока дремалось и снились приятные сны. Встал же, чтобы избавиться от видений и чувств дурных, появлением которых почему-то сопровождается окончательное просыпание. Что-то скучное, серое, холодное и всячески неприятное, что надо стряхнуть, но стряхнуть нелегко, так что часто только добавляешь свое раздражение.

…Всем мои планы хороши, но словно бы не хватает некоего сладкого десерта!

…Телевизор хотя глаза и не напрягает, но внимания требует не меньшего, чем книги. …Да, без физической жизни просто как одноногий погибаю. Одна «нога» в безделье атрофируется, а другая от перегрузок деформируется. …Да, правильный образ жизни нам неведом.

Пушкин – отличный рифмоплет, а как человек – пустое место. Но пустое место всем удобно… -Толстой и Достоевский, к примеру, весьма проблематичны.

Городским не хватает физической нагрузки, вот они и фланируют по улицам друг к другу, на дачи и т. п. Т. е. если бы духовно и телесно люди устроили свою жизнь правильно, то их потребность в общении с себе подобными была бы минимальна.

…И чего я так разнервничался? Убери ему телевизор! Просто сдрейфил! Опять раздрай «я – червь, я – Бог»! – Бог мстит и унижает человека до червя. Разве в одном телевизоре дело? Всё перемелется и с телевизором мы вполне способны справиться: включу, а через 5 минут всё же выключу. В воображении часто кажется, что, может быть, пропускаешь что-то интересное, а наяву, конечно, это вряд ли подтвердится.

Не боюсь я ни оговоров, ни укоризны. Способности к длительному сосредоточению у меня теперь очень большие, мощные импульсы так и прут…

Вспомнил свою фразу про «свободу и подвизание»: а они все, разве у них не свобода и подвизание: ни во что не верить, ни о чем не думать и при этом жить себе спокойненько?! Это ли не «астрал»?! Дерзки и свободны непостижимо. Или копни – и у всякого всё же обнаружишь свои веры и свои мысли – а значит, и свой убогий плен?..

…На улице стоит как свободный и я почел возможным вступить с ним в общение, но, как стали друзья, он повел меня к себе домой, а там темные каморки и пауки караулят мух, а крысы - хлебную корку.

«Цинизм плюс пафос» – вот универсальный рецепт, по которому все свои века живет «общественное» человечество.

«Наложив приличную горку самых разнообразных фруктов и овощей – примерно, как на рекламном плакате – маньяк взял топор и стал рубить их, причем, разрубит, к примеру, персик – повредив попутно банан и яблоко – и припадет к нему жадно губами, ровно насильник к маленькой девочке; сжевав таким манером, т. е. губами кусочек, оставит, да ещё и сплюнет на него же, и опять за топор…. Кожуру банановую ногтями рвал, а банан-то уж и без того был поврежден и надрублен, бедняга; сожрал же только помидор – целиком его в свою пасть поганую сунул…»

Мама: «старухи ничего не способны дать – не говоря уж о завещании…» – смешно и страшно: с рухлядью, и людям-то смешной, к Богу пойдут. /Но сама мама не тем же ли кончает? /

Для того, чтобы быть художником, надо всего лишь увидеть мир чудесным, а это очень просто сделать, потому что он действительно чудесен…

Не верить в Бога и верить в человека – это же самая обыкновенная самовлюбленность. Истинно же логичная позиция: верить в Бога много, а в человека мало – большой веры он пока не заслужил.

Итак, общество выбирает себе «великих» так, как строитель выбирает себе камни, собираясь строить.

Во 2-м туре буду голосовать за Зюганова как за меньшее зло. Есть жилье плохое /темное, голодное, бедное, сырое/ и очень плохое /кроме всего предыдущего, ещё и хлевом пахнущее/ - конечно, надо как-то устраиваться в 1-ом.

Пугливым людям всегда снятся страшные сны, ведь во сне человек в темноте и он хочет включить свет, но боится и не решается – не зная, что нельзя его здесь включить. /У мамы каждый день страшные сны. Она женщина хваткая, но пугливая – т. е. хрупкая/.

Овладело ужасно деловое настроение – вот в таком и «недельно» можно жить!

Из сочетание предельного верха – который таки достигается, ибо «слабому нечего терять, кроме цепей своей слабости» - и предельного низа и получается иногда замечательно странный коктейль, называемый «творчеством». Ведь и «золотая середина» дела – палка о двух концах: без знания низа и верха все дела бессмысленны и нейтральны как вода, текущая в океан небытия. Т. е. дела прекрасны, но только тогда, когда они, как битва, сопровождаются прозрениями высшего и самозабвенной борьбой с низом. …Вот сейчас всего лишь «учу» немецкий язык, а в душе, тем не менее, есть и то, и другое /но не обязательно спешить об этом писать/.

…Когда что-то пошло лучше, тогда ужасаешься тому, что раньше всё шло плохо. Даже хочется отказаться от лучшего: «кто знает, как надолго ты у меня задержишься, а вера в себя прошлого уже подорвана. Не желаю хорошего дня в обмен на плохие годы! » Т. е. сразу за спиной вдруг видишь пропасть и надо отшатнуться и снова пробираться вперед – а хотелось ведь видеть равнину и себя на ней, возлежащего.

… «Люди или зубрят или впустую мелют языком – думать, они никогда не думают. Зубрежка, формализм, инстинкты и болтовня - в итоге, нахватаны, прилично выглядят, делают свой выбор и беспроблемно развлекаются.

…Дети играют на улице как брошенные; и уже, конечно, порченные и оглашенные – а ведь каждого можно было превратить в драгоценный камень.

Прошелся по городу: неумолчный машинный скрежет, мертвые стены домов и безликие лица над разряженными фигурами.

Всё, больше не хочу на споры с родителями энергию тратить – а сколько я ее уже впустую затратил! – ведь энергия Богом мне не для этого дана и ее мне действительно есть куда тратить – на драгоценности, количество которых необозримо. А все ельцинисты будут в аду, в этом нисколько не сомневаюсь.

Главное в материальном благополучии общества – это мелкие собственники-производители, но директиву-то дают журналисты, политики и экономисты, т. е. люди максимально далекие от этого главного. Вторичные люди понимают только вторичное. Отсюда бессмысленное жужжание про «игру на рынке» и т. д. Если у тебя только шиш, то каким маслом его не намазывай, он шишом и останется…

…Мелкие собственники были и при феодализме – т. е. феодализм от капитализма отличается только тем, что при нем таких собственников недостаточно много и их положение слишком зависимо. …Капитализм перерастает в империализм – вавилонскую башню и дикий лес – а в диком лесу опять феодалы поедают всю мелкую живность, кидают на нее с сотого этажа тяжелые камни…

Чувствую в себе новую огромную силу, но она требует большого покоя и мира для того, чтобы быть задействованной, а я пока разорван между телевизором, дачей и конфликтами с родителями.

Легко, вложившись в дело лишь поверхностно, затем рекламировать эту поверхность: чем глубже входишь в него, тем реклама труднее, да и сил остается тем меньше. Что ж, результаты говорят сами за себя для тех, кто имеет уши, а я уже занят новыми перспективами.

…Рисую круто, но не бережно; напряжения много, а любви мало…

Истинно художественных настроений и ощущений во мне много, а рисовать я не умею, вот под видом цветов и рисую шары. Это вполне полноценно для начала, но теперь надо расти и в воображении, и в рисовании, и в настроении…

…Телевизор – это «мелочь, но приятно». Приятно, но именно такие мелочи как сучки в глазу: сразу нет самоотдачи. …Вообще, получается что-то вроде школьных занятий – причем и принудиловки, несмотря на все разговоры про «интерес», очень много. …С другой стороны, это даже и радует: «хорошо возвращаться в детство». Но это же именно прошлое детство, то, после которого стесняешься взрослых, замыкаешься, тщеславишься и пугаешься….