Четырнадцать 51 страница

Теперь о комментариях. Они все «оппозиционны», а 5-ый, последний просто злой. Дело в том, что я могу судить о людях двояко: когда по минимуму, тогда я почти всех почти во всем прощаю, ко всем снисхожу, а вот когда по максимуму, тогда у меня и к солнцу претензии – «пятна»! Я и самого себя чуть ли не насмерть забиваю /в частности, и всеми комментариями абсолютно неудовлетворен/. Но это же не выдумка моя, не прихоть – есть в нас этот жестокий «Страшный Суд»…

С критикой можно смириться, если рассуждать так: «я-то знаю, что я прав, делая то-то и то-то, но всё же, кто его знает, может, этот лопух и репей что-то подскажет, на что-то надоумит…» Но вообще, я уже давно не обольщаюсь: если я и интереснее других, то не настолько, чтобы компенсировать неприятные ощущения от моей оппозиционности. И я уже другой, стараюсь постоянно меняться и приходится постоянно меняться…

Еще раз извиняюсь за все резкости и косноязычия текстов.

И спорт, и остросюжетный фильма держатся на интриге, но в фильме хэппи-энд гарантирован, а в спорте нет!

Романы Толстого надо читать в детстве и юношестве, а романы Достоевского только взрослым.

Есенин – это такой же бард, как и БГ, и Высоцкий, и Шевчук. Понял, зачем он «Капитал» пытался читать – это как у БГ Толкиены и Раджниши!

Порфирий Иванов – «зачем мне такая закаленность, мы же не в первобытном обществе живем».

А. Блок – тоже призрак, только с уклоном в пессимизм и пустоту /трезвый пессимист и пьяные дебоширы – искатели рая! /. «Панмонголизм» Соловьева в эпиграфе – то же самое варварство, но прикрытое умными словами! /БГ понтится: «мифологизация»! /

Цветаева: всё то же! «Вечный искус – окончательнее пасть». Гибнут все они. Если спасаются, то как из огня – зрелище для публики интересное. Маяковщина рубленых команд /вспомнил как Ницше хотел написать то ли философию, то ли поэму на языке военных терминов/.

Маяковский – ну, тут пропасти глубже…

Значит, моя «нерешительность» была совершенно правильной – сплошные переоценки, перестройки оценок.

Когда я злился в свой средний период, я был не менее прав, чем тогда, когда был добр в начале. Ненависть имеет те же права, что и любовь.

…Пару раз Бог осудил всех, кроме Ноя и Лота, но все остальные разы Бог не осуждает никого, кроме некоторых… Если даже убивает, может воскреснуть и он, и жертва его!

…Он, может, и сам считал себя мертвым – и оттого беззастенчиво шумел, что «мертвые срама не имут» – орал с отчаяния, никого не жалко было с отчаяния.

Если бы мы были боги, спустившиеся на землю, то тогда да, надо жить в свободном полете, но мы человеки, пытающиеся подняться и поэтому – дело.

…И у меня вплоть до последнего времени преобладала тяга к варварству и природе – организм чувствует, каких «витаминов» ему не хватает в городе и цивилизации.

Пирамиды – смерть как повод к творчеству. Такие колоссы, а беззащитны перед ворами – прятались в собственной пирамиде! /«замри, не дыши, как мертвый, чтобы тебя не заметили»/

Эти треугольники напоминают о «Квадрате» Малевича, но треугольник символ тяги к небу.

Не надо унывать от яркости Запада – это всё только фасад – очень совпавший с возможностями ТВ.

Спорт, шахматы и т. д. мне теперь без нужды – в деле и жизни соревнуюсь, разгадываю позиции и обстоятельства.

Чем глубже в безвестность уйду, тем буду сильнее. Вот такой парадокс. Чем глубже, тем ближе к вечной основе жизни, а вожди всегда - дети своего времени. Но: то ли «великая деятельность», то ли «постыдные досуги».

…При той моей системе соревнований, собственно, отпадает необходимость в турах и одинаковости числа проведенных игр, ведь подсчет идет не по очкам, а по соотношению побед и поражений и лишняя встреча с ближайшим конкурентом, наиболее вероятный исход которой – ничья, не дает никаких преимуществ ни одной из сторон.

С месяц смотрел предвыборные ролики 42 партий – интересная «ярмарка тщеславий».

Хакамада, Б. Федоров – эмансипация и крик, а ведь с виду, казалось бы, такие милые люди.

С. Федоров – слабо проводит агитацию, видимо, устал одно и то же повторять. Казанник – неплохой, но странный человек.

И. Рыбкин – выглядит приятно и солидно, но всё же мелочевка.

«Союз труда» – неплохие консерваторы.

Явлинский – сплошная инерция, похож на баптистского проповедника.

Руцкой - ему бы в резкости прибавить; так и висит на нем тень замаранности.

Говорухин – показать «штурм Останкино» – это поступок.

Шахрай – кулуарный человек.

Гайдар – как и полагается свинье, «капает» на всех своих противников.

«Наш дом – Россия» - странное и мерзкое зрелище. Михалков поблудил во власть. Баталов – псевдодобрый дурачок. Черномырдин – всего лишь хозяйственник; вся политика в умении держать нос по ветру. Травкин – рассуждал, рассуждал, а итог – нуль.

Зюганов – ей Богу, от Черномырдина он отличается не больше, чем Клинтон от Буша.

НУР – верняк, все обрезанные на выборы попрут.

«Партия вкладчиков» – темная лошадка, очень темная - то ли за обманутых, то ли вторичный обман дураков!

Рыжков – ничтожество.

Полеванов, Громов – пример разброда, должны были идти с кем-то вместе.

Ампилов – типа радикального баптизма.

«ТТТ» – маразм жажды власти первого «Т», в который вляпались авиаконструктор и хоккейный тренер.

Россель и Салье – западники и практики, но запал невелик.

РОД – то ли белогвардейцы, то ли алкоголики с грязным лицом.

«Джуна» – мелкая паранойя. И ведьмам власть нужна.

А лучше всех агитирует ежик Б. Федоров со своей женой и детишками.

Где тот новый Гитлер, который сожжет книг малость – мы тоже могли бы отвести ему пару тележек…

Нам всем на могилах вместо креста надо ставить ТВ-антенну!

Читаю «Игрока» /Достоевского/ - какое, в самом деле, у человека вдохновение без азарта? …

Я тоже мечтаю о своих «двухстах тысячах флоринов».

Сильные ощущения всё равно скажутся назавтра.

Вовке досталась мамина наивность, а мне папина энергичность…

Эти американские строители построили себе постель, в которой теперь и расслабились, сексом занимаясь.

Если бы Запад действительно был обществом индивидуалистов, то на выборы бы никто не ходил, руководствуясь соображением: «им нужны тысячи голосов, у меня же только один и он ничего не изменит – буду я голосовать или нет, всё равно завтра услышу одни и те же результаты» /я, например, поэтому не пошел голосовать/.

В России трудно жить, потому что тьма и оковы, а в Америке трудно жить, потому что слепнешь от прожекторного света и не можешь остановиться из-за скипидара в заднице. /А в Европе трудно жить, потому что всё уже выжито, было тысячи раз. /

Слушал «Реквием» Моцарта – а внушительна такая классика, если исполнение качественное, она превращает комнату в храм и приятно в ней находиться. И «пиликанье кузнечика» будет внушительно, если дать глубокие низкие ноты - гигантский космический кузнечик /и мой голос казался бы голосом бога! /. Вспомнил Америку: гигантские размеры домов, стадионов, картин и т. д. Большое лучше маленького, сильное – слабого – всё очень просто /еще боевики вспомнил – они как симфония! /.

БГ – кажется, я изобрел новый жанр: «поклепы с любовью»!

Реализм 19 века – ведь жили при свечах, в сплошь фантастической атмосфере – тут любой скажет: «хочу реализма ясного и твердого».

«Ползунков» – похоже, что средний период у Достоевского был периодом сарказма, цинизма и неверия в себя.

Все мои картины собраны на живую нитку, они самодельные – и покупать их так же не будут, как не покупают самодельную одежду. Это контркультура…

Посмотрел на свою картину в Салоне: какая сила жизни, динамика и масштаб! – все они выглядят полным штилем по сравнению с ней! Застыли в стиле.

Бетховен всю свою музыку набарабанил пальцами…

Член – фашист самый первый; не у него ли Гитлер подсмотрел своё «хайль»?! Да и всякие пушечные стволы, наверное, ему же своим рождением обязаны /«забил снаряд я в пушку туго…»/.

А С. Федоров-то монополист – т. е. должен преследоваться по закону. И его «процент от прибыли» - мура. Вообще, это всё сверху, а настоящая коллективная собственность должна образовываться снизу.

Разделение на очень богатых и очень бедных – это диктатура по факту.

Опять листаю книжки: «Игра в классики», «Игра в бисер» – говоря по русски: «п» «и» «з» «д» «е» «ж».

…У меня включение в единоборство, а не наблюдение постороннего.

…Я не хожу к людям не потому, что бегу от жизни, а наоборот, потому что у них ее нет, очень скучно, нелепо и даже грязно.

«Дядюшкин сон»: можно считать, сколько раз он бранился на поляков, сколько на немцев и сколько на французов.

Утешает только пение молодых баптистских девушек – какие чистые и свежие! …Мне туда дороги уже нет /и в жены не годятся/ - моя простота и сила не до, а после сложности и всяческих мучений. …Они, эти дети, позволяют не сбиться с пути, не отчаяться… - неужели каждую из них ждет превращение в матрону?

Я мог бы полюбить либо с тем, чтобы жалеть и оберегать, либо с тем, чтобы любовно и восхищенно подтрунивать.

«Неточка Незванова» – мне так дорог ранний Достоевский.

Здоровье моё пугает меня, а ведь мне только 31 год – что же будет дальше? Сколько я себя эксплуатировал, вгонял в дурацкие труды и дурацкие, не менее изнурительные отдыхи!

У меня ведь месяц такое настроение, при котором не только ничего не осужу, но ничего и не одобрю – вот и ни «тпру», ни «ну».

Купили CD-плейер и Вовка принес из библиотеки дисков с классикой – и трудно удержаться и не записать эту роскошь для себя, раз это ничего не стоит – это же всё равно, что отказаться от бесплатных богатых вещей, пусть они и «Антика»! Она как картины таких же классиков, каких-нибудь Коро и Матиссов. Причем, для классики качество исполнения важно, ведь всё, что она способна дать – это наслаждение самим звуком.

«Бобок» - это же шедевр. Да и «Скверный анекдот» с «Крокодилом» хороши.

«Сон смешного человека» – с такими «фельетонами» в рай пускают, многих библий тяжелей.

«Зимние заметки о летних впечатлениях» - многими местами тоже очень сильно.

…Приятные: Шуман /мягкий, скромный, с вызывающими симпатию спотыканиями – о существенное спотыкался/, Шуберт, Брамс /ровно, мило/, Стравинский /уехал в Америку, в благополучие, чтобы иметь возможность быть Брамсом/, Р. Щедрин, Шнитке /приятная музыка из всяких проблем/, Моцарт /ровно грустно-весел/, Россини /дерзок и свободен/, Берлиоз /светло загадочен, тепло темен/, Дебюсси /природа беспроигрышна/ и т. д.

Неприятные: Бетховен, Гайдн /убог/, Вагнер /затянут, искусственен и т. д. /, Верди /жестковатое, форсированное ремесло/, Пуччини /сладости/, Григ /пустоты/, Чайковский /сладости и женственности/, Вебер /ремесло/, Вольф /сладость/, Гендель /слащав и женоподобен/.

Крест – вертикальные устремления горизонтального человека. «Слабый донельзя, а туда же». «Надо суметь; да и ничего особенного, если не нервничать – игра и свободное состязание». «Крест – лучший сюжет, потому что диалектический. Диалектика неистощима; Бог неистощим, потому что распят…». Слабый имеет только одну возможность быть плодотворным - если взойдет на крест. Т. е. он справится с большим и сильным, но это будет вечный крест, экзаменационная мука, предел.

Не могу заново заснуть, если проснулся ночью – сначала надо израсходовать накопившуюся в сознании энергию. А иначе: спать хочется, но словно включен свет и кто-то говорит, ходит, полный эмоций – и никак его не заглушить, не стереть; вата сна разорвана, как бы изранена – чем чинить эту одежду, лучше купить новую. «Убаюкаю и задушу». Сон без умиротворения невозможен – в него пускают только умиротворенных; сон – это экстаз умиротворения; поэтому-то и столь действенен. «Согласен исчезнуть, умереть. Хоть пожар и потоп», а с другой стороны: «хороша жизнь – рай, мечта и сон».

Ужасные подозрения, что я всё это уже писал /мысли есть, а памяти о мыслях нет/. Ничего, я совершенствую свои изобретения точно так же, как совершенствуют, к примеру, модели телевизоров.

Вспомнил фильмы, в которых надо было выбраться из наглухо закрытого помещения, которое вода залила уже почти до потолка.

Болезни духа /закрылся в комнате и не открывал на стук: «я занят! » – «я занят болезнью»/.

Мечтатель по призванию и делец по долгу /как Достоевский и Толстой/ - чем благоразумнее в делах, тем фантастичнее в мечтах: раздвоение. Дело должно превратиться в игру, чтобы мечта могла превратиться в дело…

Проснулся с ощущением теплым как мечта – и вставать нипочем; проснулся после приснившихся похорон и: «как черно; как холоден за одеялом воздух; как резок электрический свет; как многочисленны и тягучи все действия по одеванию…».

В одном из окон только еще начинающего обживаться дома напротив нас вижу какие-то странные тени: «может, в таких домах происходят всякие странные вещи; или первыми вселяются странные люди. Повесили что-то на окно как будто бомжуют! Или там своя маленькая стройка, вроде той большой, что была у самого дома – везде глина и горит прожектор, направленный в лужу.

…Словно бы каждый каждому говорит: «я иду мимо, мимо» /как по радио в КВ диапазоне: «пи-пи, пи-пи, пи-пи…»/.

Наяву много чего происходит, но безотчетно, а в дреме сплошной самоотчет, но ничего не происходит.

Белое, нежное постельное белье – «ну разве тут обошлось без женщины? Я сплю с женским! Чистое свежее белье как первая брачная ночь…»

А год всё-таки начался не с писаний, а вот с чего: вдруг вспомнил про пироги, забытые на морозе. Вот с этого и начал: выскочил в сени в кремовом нижнем белье. А затем еще с наслаждением опорожнил свой больной мочевой пузырь. Было час ночи. Через 20 минут встал – в домах еще свет…

Ну вот, три часа пописал и сон стал пересиливать сознание; открыл дверь в него и вошел растерянный, с бьющимся сердцем, не зная, как примут, мол, вот он, я – а вокруг захлопотали сердобольные женщины, мол, вот он, он…

…Наглели и шабашили и при Людовике Четырнадцатом, и в первобытной пещере, и в начале нашего века, и в середине его, и в прошлом веке – просто забыли и наглецов, и шутки их, настолько всё это было жалким, нелепым и безобразным…

Но моя гармония отдает аккуратизмом.

О, как обрыдло рисование голов!

Горькая обида разъедает и те способности, которые всё-таки есть.

…Глухая тишина, глухота, глушильня, провальная яма, где ни времени, ни пространства – «я где-то был? я куда-то свою писанину посылал? Ничего этого не было…» …Хожу в черном парке, наступаю на черные опавшие листья; фонари не освещают ничего, кроме темноты и непогоды – пусто, только я да ветер, теплый, легкий, пронзительный и загробный. …Могут быть сплошные неудачи, а потом оглянешься и себя зауважаешь – а то я пока себя не очень уважаю: «легко справлялся кое с чем, легко сдавался…»

Конкретного, цепкого, зоркого настроения нет, гуляю по черному парку, стою на туманной околице – поэтому пишутся одни отвлеченности.

Хочется в больницу, убежище как Ван Гогу.

Вон, сколько было благих намерений, раз столько написал, но, раз не изменился, значит, и дурных намерений было столько же, только «публиковать» их желания не нашлось.

«Жаль, что земля не имеет форму блина – с края так интересно было бы спрыгивать в космос /может быть, в рай?! /»

Снова заглянул в старые записи /годичной давности всего лишь/ и снова: «мура; но если не повторяться, пойти дальше, то ничего, пусть будут».

С отчаяния вдруг по черному развеселился и чего-то наплодил, но к вечеру снова ощутил вялость и отсутствие стимулов.

Эдак полжизни прожито. Причем, как на бессознательное детство и полубессознательную юность ушло 2/3 из этой половины, так точно будет и во «второй серии»: годам к 50-ти начнется инерция, а в 60 – остановка и новое детство.

…Гроб как люлька новорожденного…

По ТВ: в больнице тайком провели эксперимент над ребенком, дав ему сомнительное сильнодействующее средство – в итоге, он совсем плох, у него отнялась вся нижняя часть тела. Такой нежный тонкий мальчик. Вот чем должны заниматься репортеры /и Невзорову многое бы простилось за такие репортажи, если бы и в них не доминировала грязная политика/. …Молча умирает. За каждую слезинку такого мальчика я вешал бы по одному прохиндею из той больницы. Причем, тут наверняка японцы замешаны: явно запретили делать иньекции своего препарата, а тайно и за деньги сговорились «попробовать».

«Час пик» – тараторят 20 минут, что-то выхватывают на лету и: «всё, ваша жизнь кончилась» – я бы в эти минуты сосредоточился: «т-ссс, давайте лучше помолчим и посмотрим друг на друга и себя». Меня бы вывели плачущим от умиления…

Жванецкий упоен своей игрой в добренького. Бог эпикурейцев – чрево. Вообще, он напоминает каких-то римских персонажей – и тогда был такой винтик в колесе гос. телеги.

«Странная семейка: два братца, один всё время рассуждает, а другой всё время и в ус не дует! »

Пословицы: по сути, тут вся речь народа, т. е. можно во всю жизнь ни слова помимо не сказать. Все голыши обкатались океаном. Вообще, вся жизнь обкатана…

В конце концов, не только свою писанину не тянет перечитывать, но и чужую тоже! Я беру в руки чужие тексты только для того, чтобы стимулировать себя – короче, дою себя и живу на искусственном дыхании.

Свет нужен, чтобы видеть других, а темнота – чтобы увидеть себя /или: свет, чтобы видеть, а темнота, чтобы увидеть! /. Картинки проявляются в темноте словно фотографии. В это время насыщается и унавоживается твоя почва, появляется смысл в глазах. Во сне восстанавливаются одни силы, а в бодрствовании в темноте – другие.

Всюду пишу даты, ведь, по сути, всё, чего хочу – это угодить дню во время его пронзительно короткой жизни.

Не спеши утверждать и загораться, не спеши отчаиваться и унывать…. Темнота мне, что иным – пляжная благодать. Наблюдаю духовную природу, дышу ее целебным сосновым воздухом…

Пложу много, чтобы легко было бросить при первой возможности: «уже довольно такого! »

Трудно и странно жить в этом году, потому что все надежды были на год 95-ый: «неужели так они, годы и будут сменяться, ничего не меняя. Так жалко прошлый год – хочется в него вернуться и прожить по новому».

Пора кончать прельщаться «видениями».

Такое ощущение, что что-то вот-вот пойму.

«Небрежно – это или плохо, или шик» – думаю о рисовании.

Марк Аврелий – фанат благоразумия, благоразумие как болезнь!

Поэты нашего Серебряного века /Есенин, Маяковский, Блок и т. д. / - все они такие несложные люди, не в чем разбираться. Открыватели всегда подобны детям – это как мои первые «головы»…

Всё же перенапряжен, снятся тяжеловатые сны: двое умерших /футболист Добровольский и какая-то мамина сестра – небывалая, как две капли воды на нее саму похожая/ и один музей – ужасный склеп, по которому почему-то расхаживает композитор Губайдулина…. Кстати, я помню ее: на самом концерте всё было прилично, а после концерта так: толпа по лестнице топает вниз, на вешалку, а она, видимо, по незнанию планировки, вдруг оказывается где-то тут же, направляясь в некие утробные помещения: слегка распаренная и взволнованная. /А не приметила ли она именно в этот миг именно меня: я спускался по лестнице с откровенным смехом – и почувствовал себя застигнутым врасплох. /

Конечно, самоконтролем я себя отчасти сковываю, но со временем эта новая одежда разносится и станет удобной, а польза от нее несомненна /легко тебе было от дна отталкиваться! /.

…Сколько оврагов зарыто холмами. Они потому против коммунизма, что он у них давно есть и до смерти надоел.

Слава Богу, небоскребных улиц никогда не будет – это был бы огромный погреб, сто этажей подземных, куда никогда не проникает солнце, и два-три этажа надземных, как обычно, как было и тысячи лет назад.

Вовка принес послушать оперу Сальери: совершенно мертвая музыка, действительно пахнет убийством.

Плевать, что я нарисую, напишу и т. д., всё это делать для меня всё равно что дышать – не думаю же я о прошлогоднем или вчерашнем вдохе. …Не может быть, чтоб сил не было…

…Сам человек, хотя и есть в нем неудовлетворенность законнической праведностью, никогда не сможет пойти на самоотречение и отщепенство. Они и так, на примере самого Бога, на это не способны.

Я разбит вдребезги, но мозг не затронут и сидеть мне удобно. Сижу, жалею душу, хочу, чтобы она, разбитая и умершая, попала в рай, а не в ад. Кто я буду, если не отдам всё ради спасения своего «единственного возлюбленного сына»?

Зимний день, яркое солнце, мороз, белый иней сплошь покрыл деревья – «редкая удача, давно не видел, всё время были теплые зимы…»

Подземная лодка, подводное метро…

Дурак – это рак…

Телевизор: «визу еле-еле теле». Теленадзор, радиослухач и другие аппараты…

Усталость, вялость – устал от вялости, вял до усталости. Устоялась вялость. Стало устало – вяло валюсь. «Лость, лость» – кто-то в ластах прошлепал…

Глобус. Голобус /голый/, колобус /колобок/, гололобус /голый лоб/…

Космическая лодка и шариковая ножка, аппарат и б–ппарат…

За завтраком: «неужели уже завтра? За втр? Утром мягкое «в», днем трудовое «т», а вечером «р-р-р» и ужин-джинн…

Буква «ва», книга «га»…

Весы. На весах часы и усы…

И т. д. т. д. т. д. т. д. т. д.

Тельце, обремененное душонкой /напоследок, по Эпиктету/ …А какова уменьшительная форма от слова «дух» – «запашок»?

5янв. 96г.

Комментарий к Мандельштаму

«Бессонница. Гомер. Тугие паруса»

1. Журавлино-лебединая песнь во славу Эллады - настолько всё античное нравится, что даже список кораблей смог прочесть до середины. И вдохновение - " тугие паруса" - и страдания - " бессонница" - присутствуют и " благородно" выпячены, да только на что направлены... Помню, что сей Гомер удивительно напомнил мне американский боевик, только страшно нудный, неудобоваримый.

2. Вот-вот, меня тошнит от пены и прочей лапши. Что вообще прославляется? - война. О чем речь? - о каких-то царских счетах. Мне что Троя, что Лена - бред фрейдистский. Нет Бога, будут богини. Какие они мужи…

3. Какое-то темное противопоставления " элиты" и " черни". Всяк в Гомеры метит. Нечего на других пенять, что у самого черно в изголовье. У самого сплошное витийствование - в том числе и в самой этой фразе.

" Я наравне с другими хочу тебе служить"

Банальные куплеты, Филиппу Киркорову были бы впору, если бы не так выказывал, что червяк. Полигамия, мазохизм и т. д. " Тебя хочу и точка". Других ценностей нет - одна " любовь". От " дикой крови" и черных изголовий цивилизация не спасает /отвлекает своим блеском, своей болтовней и т. д. /

Приговор: ниже ватерлинии /зачем убили утопленника? Ужасные истории... /

6янв. 96г.

Комментарий к текстам Толстого, имея в виду стержневой сюжет всей его жизни: приход к истине. Исхожу из того соображения, что когда фраз миллионы, то все они, за исключением второстепенных, вызванных обстоятельствами выдуманного сюжета, исходят из одного источника. Берем наугад

" Из " записок князя Д. Нехлюдова. Люцерн".

5 абзац, 3 предложение: Толстой - существо дружелюбное, общественное, общинное, братское. Мечта о необыкновенном образе жизни, свободном от тягомотины.

6. 3, 4 Когда природа так чудесна, какие еще вам нужны чудеса? Трескотня о сверхъестественном есть оскорбление сверхъестественности естества.

6. 5 Вот исчерпывающий рецепт для художества.

6. 6 А это рецепт знакомого нам всем по 20 веку авангарда.

6. 7 Тяга к монастырю Ясная Поляна, откуда " гуляющих англичан" не видно. А сколько сейчас этих ужасных прямых линий /стали ломаться - сплошные углы, дробность декадансов/.

7. Всю жизнь бунтовал против богатых обедов.

8. Желание общения, братства вводило в грех, побуждало верить в иллюзии, доверять не только внутренней загадочности, но и поверхностному дружелюбию. " На безрыбье и рак рыбой покажется". У медали общества две стороны: солидная и веселая - " на все вкусы".

9. 1 Вечный для Толстого сюжет.

9. 2 " Бедственное материальное и моральное положение народа".

9. 3 Настолько всё было мрачно, что чуть не застрелился.

9. 4 Пусть Достоевский здесь гуляет!

10. Глядеть под ноги: " не имею перспективы, живу сегодняшним днем". О встрече с искусством, поражающем так же, как природа, о встрече с милой скромной талантливой бедностью. Как и Достоевский, " в одно мгновение» видел всю картину, очень много - эту же картину могут видеть все. Сначала: " природа - это истинное искусство", а теперь: истинное искусство как природа".

11. 1 Всю жизнь " подходил к истине всё ближе, видел ее всё яснее".

11. 2 Дальше аккорды истины. Музыка народной жизни.

11. 3, 4 О любви.

11. 5 Уж недалеко до Ван Гога с его этюдами-эскизами /Толстой как импрессионист.

11. 6 Всю жизнь не мог понять, как не пытался.

11. 7 Как потом корил себя за " сладострастие". Призрачное обаяние романтики. Потом предпочел воробья простой истины в руке, но только потому, что " за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь".

12. Конечно, скороспелый цветок, поспешные выводы под влиянием минуты /потому и отточие/. Хотя и тут та же истина: " ничего, никакой цивилизации не нужно человеку - нужно счастье, а оно в природе и в истинном творчестве".

13. 1 К сюжету " подошел ближе", вплотную.

13. 2 " Грациозность" - синоним тонкости.