Четырнадцать 37 страница

/Брату, с улыбкой: «я, как начну писать, так вечно как в известном стихотворении: «смешались кони, люди и залпы тысячи орудий…»! » – «Да, а в старости будешь вспоминать, покручивая седой ус: «да-а, были времена лихие…»! »/

…В России преобладают памятники прошлому /прошлым Пушкиным/, а не авангардные, скульптурные буревестники будущего, как в Америке. /Один Ленин понатыканный указует. Пора Ленина, как Пушкина, задумавшимся изображать – ведь задумался он, увидев вдали Сосо, Незаходящее Солнце! /

…Ведь и смирные люди не отказались защищать нашу растреклятую страну…

…Наверное, сколько имущества – столько греха. …Не помогают десятины, индульгенции. На 1/10 и грешники добры – детей своих любят, любящих их любят.

/Слишком много на себя беру: на такой высоте уже задыхаюсь и вижу смутно, сквозь тусклое стекло. /

/Вечером, сделав несколько решительных движений, поймал рабочее состояние… А впрочем, если изменится настроение, то изменю и теорию быстренько – ведь все они уже известны и надо только подновить и модернизировать! /

/…Пошлют кошку, как только пискну мышкой…/

19мая 95г.

Комментарии к подборке афоризмов Кафки из 6/93 журнала «Знамя» /разъяснение их/

/«Размышления об истинном пути» – размышление – путь, а не итог, не набор сентенций, догм, постулатов. /

Кто идет не спотыкаясь, тот не несет креста. Мы ходим как по канату и вроде бы не очень больно падать, да вот только движение вперед возможно только по нему /а чем дальше зашел, тем падения болезненней – канат набирает высоту/. …Люди настроили много огромного и каната не видно уже, как травы. Нет уже земли, одно небо Вавилонских башен.

Идти по канату можно, если обладать чувством гармонии /которое включает в себя чувство справедливости/. И тренировкой, пробами это чувство не очень-то развивается – всё время будешь соскакивать на землю /благо это так легко и соблазнительно/. …Идти, смотря не вниз, а вперед и чуть выше – в точку солнца, когда оно восходит и заходит. Орган может звучать бесконечно долго, но мы перестаем верить, начинаем ждать остановки звучания гармонии в нас и начинаем проваливаться, тонуть.

Не надо начинать со слишком сложного – «оно, кажется, больше для того, чтобы об него спотыкаться, чем для того, чтобы идти по нему». Канат преткновения! …Чья-то сказка, прочитанная в детстве, о мальчике, залезшем высоко на мачты в погоне за обезьянкой… Не надо требовать от себя чрезмерного: лучше самому слезть, чем споткнуться и упасть.

…Руки смотрят вниз – это как поникшие паруса…

…В деревне есть небо и земля, но все только вязнут в земле и мокнут под небом…

2-3. Терпение – это достоинство мудрых из бедных. …Бедные имеют возможность начать путь с начала – а вход в начале, его нет посередине /отсюда притча о богатом юноше: он спросил, как ему войти посередине, а Христос ответил, что надо вернуться к началу/.

Охваченные нетерпением люди, вылетают из ближнего круга, попадая в гулкое, полубесплодное, обширное пространство, называемое «обществом»…

В мире: сделал и получил, а тут вроде и не делаешь, и ничего не получаешь, и нет ни конца, ни начала. Нетерпеливый, конечно, всю эту музыку не слышит, во всяком случае, слышать не желает. Пилат, может быть, услышал бы ответ на свой вопрос «что есть истина», если бы не спешил так выйти вон, «решить вопрос».

4. Тут превратные представления о географии – исток реки не в море! Впрочем, подземные источники выходят из подземного моря. …Река – как слив воды съедобной, живой в воду соленую, мертвую. И человек есть такая река. …И надо успеть сделать нечто обратное за то короткое время, пока река сливает твою воду. …Нельзя понять реку, сидя на ее берегу: надо пройти от моря до моря. Река течет мимо берегов, течет молча, не глядя по сторонам, она уже в пути и время разговоров уже прошло и еще не наступило: сзади журчат ручьи, впереди грохочет океан.

…Когда мертвые возвращаются в жизнь, жизнь и превращается в ад. Культура, наука и проч. – это лафа мертвецам. «Гумус», культурный слой – не для выращивания чего-то /культивируется одна волчья ягода/, а для разведения червей. И блаженны они, пока они этого не поняли /так были блаженны Адам с Евой, пока не поняли, что они в раю, месте ослепительном /не это же ли понял и Павел, упав на дороге в Дамаск? /

5. Это точка Божьего откровения человеку. С этой точки человек начинает понимать, где свет, а где темнота, где жизнь - а где свет, там невозможен возврат в незнание. И даже выбрать темноту, а не свет, смерть, а не жизнь, зло, а не добро человек не в состоянии – он может только зарыть свой талант, но он не может сознательно отдать его злым «ростовщикам». Нет, он может это сделать, ведь мы можем смотреть на Бога только как Моисей, в расщелину или как Павел, сквозь тусклое стекло.

Т. е. самому этой точки достичь нельзя, тут Божья любовь к нам должна проявиться /суть откровения всего в том, что Бог нас любит и что Он рядом, во всех делах наших/. Достигать надо связывания этой точки со всеми точками своей жизни, с тем, чтобы тянуть из нее драгоценный нектар, который никогда не иссякает и который преображает всё, чего ни коснется.

6. Прав Толстой, сказавший, что всё прежнее ничтожно и что ничего еще не произошло и прав Достоевский, сказавший, что каждое мгновение человеческого развития – решающее, и требует решения; и длятся эти мгновения вечно, как вдохи и выдохи /как в теннисе, в котором беспрерывно что-то выигрывается или проигрывается и ничьи не бывает/. …Бегут от битвы, но решающее мгновение бежит за нами всё еще предлагая спасение!

Потом они поймут, что во все времена порода, помимо масс шлака, содержит и сколько-то тайного, едва, как звезды в ночном небе, блещущего золота /поймут, когда сами, пройдя свой революционный путь, окажутся в таком же положении: положении крупинок золота среди шлака, в положении сохраненной, не погибшей, но и не раскрытой тайны/.

7. «Ты что, не пацан, что ли». Или: «ты что, деловой, что ли».

8. Вроде боролись, да вдруг стакнулись. Конечно, если переживешь этот шок, то можешь понять, что и в яме можно друг друга любить, но в любом случае это уже другая история.

…Фантазии, стирающие геометрические линии, нагроможденные неполным, «техническим», «профессиональным», «специальным» знанием…

9. И как же трудно думать о себе хорошо, верить в себя, когда чуть ли не все думают /или могли бы думать, если бы знали про твоё существование/ про тебя плохо, когда ты им интересен со знаком минус – отвратен.

«Тот, кто меня хвалит, не может быть плохим человеком, он определенно хороший человек. Но за что он меня хвалит с обычных точек зрения неясно – значит есть еще и другие, им со стороны виднее, у них на стороне, наверное, много неведомых сторон! »

10. Сатана на вершине горы показывал Христу целый мир неожиданных искушений.

«Мелкие недостатки есть у каждого» – но это мелкие бесы, норовящие транспортировать тебя к бесу большому.

11-12. Мы все – те младенцы, которые не могут еще помочь своим «сотрапезникам» в познании яблока добра и зла. Но младенец невинен, а хозяин совершен. …Да ведь и не будешь же давать огрызок или пережеванную кашу из своего рта. Нужно вырастить дерево, съев одно яблоко, нужно съесть множество яблок, чтобы оно выросло и дало хотя бы одно яблочко…

Малыш съесть его хочет, ибо оно приятно на вид и вызывает слюнотечение – т. е. малыш приятен на вид, но внутри него желания, из которых вырастает зло. Первородный грех, самый невинный – как лужок на опушке леса. Когда яблок много, больше, чем он может съесть, он охотно делится: «возьми, давай вместе потакать нашему желанию».

13. Такое желание жить, как если бы ты до этого был мертвый. …Рванешься, а мир не отпускает: «ты всё же не умер для меня» – тогда начинаешь желать этой смерти. И, может, кому-то удается умереть быстро, но я, например, уже много лет только хвораю.

Я еще только попал из одной камеры – где школы-институты, армии-работы – в другую: под домашний арест. Много приятнее и что-то, может, пойдет в настоящую зачетную книжку. …И тоже жду, что пройдет по коридору Главный. Он проходит, проходит иногда – направляя судьбы в срок, куда замыслил; в основном, конечно, только пересылки по этапам, ведь почти у всех пожизненное заключение. И нет никаких комиссий для амнистий – каждый пишет себе амнистию сам в четырех стенах или на каторжных работах, ломая голову над оправданиями, которые бы открыли все тюремные двери – но все они открывают только их часть, давая лишь относительные поблажки.

Не стыдишься того, что хочешь умереть, потому что гордишься тем, что уже не боишься смерти. Не стыдишься своего смирения, потому что знаешь, что сила уже есть и это ценность, которую не надо специально ни показывать, ни доказывать.

Я тоже иногда жажду перемены камеры ради самой перемены – ненависть стала слишком сильна и добро устало с ней сосуществовать. Хочется вернуться в детство, когда мир был нов, хотя не веришь, что на этот раз оно будет таким долгим.

«Невыносимая легкость бытия»…

14. Не надо оглядываться, смотреть на себя со стороны: легко убояться. Ты-то вроде чувствуешь себя довольно надежно, всякий раз находишь ближние опоры, а со стороны это действительно: висит на скале, балансирует на канате. Скалолазы часто возвращаются назад, двигаясь как в лабиринте, нащупывая не тупиковую тропку зацепок-опор.

А вообще, дорога проходит по разным местам – и ровным, и отвесным – но всё больше это просто ухабистая дорога. Хотелось бы вырулить к ровному, но качественные разницы отделены друг от друга отвесными скалами. …И то поведение, которое было бы непростительным на ровной дороге, извинительно на ухабах и чуть ли не разумно на скалах.

15. Только себя вычистишь, как уже снова картина приобретает прежние очертания. И уже не хочется чистить, хочется поискать иных способов, не иудейских, а христианских. «Не прогоняйте грехи свои, а идите вперед, не смущаясь того, что едите хлеб неумытыми руками и перерождайтесь вместе со своим грешным сопровождением».

16. Душа пошла искать Бога. Когда эта птица поет, распадаются прутья тоски. Все души ищут себе птицу. И уж, кажется, почти никто птиц своих не меняет, будь это даже ворона /«красавец ворон»! /. Каждому песни своей птицы нравятся. Когда она поет, человек чувствует себя на свободе, когда недолго молчит – как в четырех стенах, в рабочем кабинете, когда долго – как в клетке. У обычных людей обычные птицы: голуби, воробьи и вороны; у женщин: синицы, сороки. А мир так богат.

В душе ничего не хранится, ничто не заперто, она принципиальный проходной двор – что-то приживается и остается, масса всего проходит мимо, но задерживать никого не задерживают.

17. Непривычное солнце сияет ярче привычного. …Он был в этом новом месте солнечным днем и сравнивал с солнцем свет этого нового места.

18. На многорядную, многоэтажную укладку земля не рассчитана. Вертикаль – Богу: «человеку человеково, а Богу – Богово».

19. Мол, ты имеешь отношение к каким-то тайным темным безднам. Если уверит, то это станет действительно так. «Не строй из себя человека таинственного или глубокомысленного»…

20. Шикарная фраза, хорошее прибавление к пантеону моих фраз против религий. Волки – это низшее, служилое духовенство, а в леопардовых шкурах папа и епископы. Дружба с миром, с государством стала частью обряда.

…Человек способен привыкнуть к леопарду в храме /великолепия не нарушает! /. …Храмы стали пышными, потому что это уже был не загон овчий, а дворец леопарда.

21. «Докуда достанет у тебя воображения, дотуда и дойдешь» - сила тяжести на земле велика, не дает далеко разлететься воображению, ходишь долго не потому, что уж в такую «даль» зашвырнул свой камень, а потому, что плутаешь по 40 лет.

Шел Кафка по каменистой дороге, кидал /или пинал/ ее камешки, а потом, как бы исчерпав некий ряд размышлений, взял камень побольше и швырнул его изо всех сил. Постоял, посмотрел ему вслед и пошел назад…

22. Учить еще нечему, раз задача не решена. Когда-нибудь она станет классической, учебной, тогда и ребенок сможет стать учеником. Ученики нужны, как подтверждение того, что ты что-то знаешь. …Никого на той дороге, ни учеников, ни помощников.

23. «При настоящем противнике в меня вселяется безграничный фатализм». Мужество ведь может оказаться не совсем настоящим. И среди героев Кафки одни фаталисты.

Слишком много мелких противников, при виде которых в тебя вселяется не мужество, а только раздражение и нетерпение.

24. «Какое это счастье, что нам так мало нужно для счастья».

25. Идешь от худшего к лучшему, например, с холодной улицы в теплый дом или из душного дома на свежий воздух.

Посмотрел Кафка на веселящихся и подумал неприязненно: «убежали из своих тюрем».

Так я еду на дачу и радуюсь миру, убегая от себя-задачи.

26. Каждое укрытие способно спасти, но конкретного человека спасает только конкретное укрытие. Или: одно спасает, а остальные могут только чем-то поспособствовать. Пока ищешь это одно единственное, используешь в качестве временного прибежища все остальные.

Спасает, конечно, всякое укрытие, только не от всего, а значит не навсегда.

…Ослаб, размагнитился во временном укрытии и когда пришлось оттуда выходить, стало очень дурно. Максимализм требует, конечно, минимализма-аскетизма. «Когда отнимется у вас жених, тогда будете поститься» – будете аскетичными до Его 2-го пришествия.

…Всё медлим в придорожных укрытиях…

27.

28. Ты уже на крючке, испачкан и вовсе лишаешься способности во что-то верить: и в зло, и в способность из него вырваться. Когда впустил, тогда уже знаешь, а не веришь. Когда впустил, тогда решения принимаешь не ты один, а ты и оно.

Кафка всюду оперирует правильными словами. /Для сравнения: Вовка показал мне Дали и я прочел первую попавшуюся фразу: «К 1905 году Джорджо де Кирико исчерпал поэзию, взращенную и систематизированную революцией духа, и стал постепенно нащупывать изначальные, чувственные, природные основы». Мой комментарий-плевок: «Вот так они и бегают от «революций духа» к основам, которые для них, конечно, чувственны и обратно – коммунизм и фашизм». /

Просятся как слуги, но входят как господа – потому что видят, что мы – пустое место, только обладатели производственных помещений и производственных мощностей. И происходит сдвиг по фазе: раньше производство было защитой, а теперь оно стало службой, а твоя защита целиком «на совести» хозяина.

29. Я всю жизнь сижу у заднего входа, вахтером, пытаясь разобраться с темными личностями, норовящими протолкнуться вовнутрь. Фасад, конечно, пришел в полное запустение. Зато внутри сравнительно чисто. Хотя кому-то всё же удалось, пряниками и угрозами, получить нерегулярный доступ к телу, душе и духу.

Отделить зло в себе от себя – т. е. не любить часть самого себя.

Они живут сейчас в квартирах без черного входа и потому не могут составить правильное о себе представление.

Животное стегающее себя – это человек, якобы управляющий собой. Пусть стегает Бог, а мы влияем на себя точно так же, как Христос влияет на людей.

30. …Безотрадно в настоящем – так картину делаешь без отрады – но потом получаешь ее, улыбаешься /хоть и не без тревоги: «оправдает ли награда вложенные силы? »/.

Боец хуже ли праведника?

Звезда – это крест с пятой ногой, свастика - это крест с хвостиками. Звезда ощетинилась, а свастика как копалка загребуща…. Сияйте, звезды и свастики, фурункулы неба!

Техника живописи – это всё та же техника.

Чувство цвета и формы человеку задано – тоже тут нет никакой нашей заслуги…. И сюжеты заданы…. Что же остается? Раз остается сознание и все его мучительные выборы, значит, остается и свобода…

«Дай майку! » – «Да ему же не надо! » – «Надо, надо! » – дал; не только потому, что не хотел ругаться по пустякам, но и убежденный ею в этом пустяке. «Кто ее знает, что она знает про это – может, и надо».

Читаю стихи 20-30-х годов – сколько пафоса и порыва даже у далеких от политики людей – была, была революция.

А БГ, как стал православным, так перестал быть рокером. Это уже «просто песни».

Снова по ТВ Америка: у них в домах всегда господствует общий зал, огромный и разнообразный. У русских всё /в четверть американского зала это «всё»! / поделено на клетушки. Железного занавеса в каждой квартирушке столько, что немудрено, что «границы на замке». …У нас закорючка-бюрократ и голые рабочие руки…

Но власть над людьми – это нечто по сравнению со властью над вещами…

«Всё за деньги» – «А что, по блату надо? Как членам «союзов»? Всем бесплатно и поровну? »

…В спорте американцам ничего не стоило бы задавить всех еще больше – просто богатые благодушны и для них это просто зрелище.

Опять светит дворничество. Терпи, раз такой дурак.

Буду проще и решительнее – был идеалистом, хотя и твердил о материализме…. Всё опасался, медлил и стеснялся. «Делай то, что можешь делать – дойдешь, так развиваясь, и до того, что делать стоит». …Не хочу быть Ван Гогом, который застрелился, не найдя утешения в искусстве.

«Иди и смотри» Климова – потрясен и люто ненавижу немцев. Но какой народ не имеет своей «армии» убийц?

Как раз весь день рисовал – и какими же ничтожными показались мне все эти «экспериментальные» рожицы. Это плоды бессмысленной жизни.

В «скоростной» моей живописи слишком силен дух разрушения. Как если бы строительство началось, но строят спустя рукава, не всерьез и играясь.

Все эти вояки-стариканы, что гордо бренчат своими побрякушками, конечно, лицемерят: многим из них есть какие лично ими производимые ужасы вспомнить.

…Целый народ превратился в элементарную банду; когда же с ней нечеловеческими усилиями справились, то банда отделалась какими-то филькиными грамотами, капитуляциями и контрибуциями – уму непостижимо /русский народ вообще «умом не понять»: Сталин-душегуб у них тоже не только прощен и забыт, но чуть ли и не в героях. «Чем нас чаще секут, тем мы гуще растем» – так, что ли? Или: «нас сколько ни бей, всё мало – такие мы негодные. Господь наказывает». /

«Арийцы» – действительно, небывалая порода людей. В здоровом теле – здоровый дух убийства…. А все эти рокеры англоязычные – разве это не то же неслыханное варварство в неслыханно «цивилизованных» странах….

Это не просто национализм – ведь голый национализм консервативен и строит железные занавесы /может, конечно, в силу своего вздорного характера устроить драку-войну с соседом, не прочь прихватить территорию под шумок и т. д. /. Если Ленин только мечтал о мировом коммунизме, а Сталин, Хрущев и Брежнев его из под полы проталкивали в отсталых странах, то немцы свой вариант коммунизма распространяли воистину без затей, опираясь не на силу идей, а на грубую силу.

…Аристократы надеялись на рай с помощью слуг, а плебеи – на рай с помощью начальства.

Подло было с их стороны нападать на наш сумасшедший дом, где и без того друг друга поедом ели. Разве они не знали, что наши еще на конях и с саблей.

«Войны – детство человечества». Нет, на доброе они дети, а на злое – зрелые мужи: не может дите помешать, хотя и выполняет роль «совести». …Злы полноценно, а добра-то – одна сентиментальность. «Злы и сентиментальны»…

Разум понимает то, что есть свои интересы, которые надо отстаивать, он понимает, что полезно бывает проучить того, кто зарвался и т. д. и т. п. – и понеслось.

Культурные и цивилизованные немцы наверняка все поустраивались на западный фронт – на дикий Восток сбагрили простой народ, почти столь же дикий и грубый. «Извините, если они у вас вели себя как-то не так – их еще цивилизация не коснулась».

Кинкель в газете: «не держим обиды за поражение»!

Всё просто: не работаю, ибо поглощен разборами, не проповедую, ибо еще не разобрался. Юный проповедник /комсомолец или баптист, или художник/ - это всегда адепт, завербованный, а не разобравшийся. …И быть адептом человеку так же легко и приятно, как быть проповедником. Особенно, пока не поизносился – износ же угрожает потому, что нет способности к самообновлению: носится чужое. И тут кончается вера и начинается зарабатывание на жизнь с помощью руководящей, проповеднической или служебной, адептной работы. Сомневаюсь, что такой человек может бросить всё и начать разбираться самостоятельно. Он уже слишком отравлен «общественной жизнью». Точнее, разбираться-то он может начать, но результатом будет только какая-нибудь новая – зачастую бредовая – разновидность ему хорошо известного старого /впрочем, они все бредовые – только к традиционному бреду привыкли, сжились как-то. /Трудно привыкнуть жить в доме, у которого вечно плачевно едет крыша, фундамент на песке, а стены на крови построены//. …Общественная жизнь – это всегда великое дело, ведь никто, кроме Христа и сатаны не может объединить людей /обычно смесь: в одном и том же храме одни молятся Христу, а другие сатане – как и говорится в Евангелии/.

Понял, что можно делать упор либо на рисовании форм, либо на рисовании света. Формы – рисование материального, свет – рисование духовного. Есть и сюжетная живопись – душевная.

Понял, что масло имеет большие преимущества: когда линии разрозненны как в моих гуашах, сплошного, литого и серьезного мира не получается.

По ТВ очередная кинозвезда говорит о «русском народе» и прочих мировых проблемах. Артисты не хуже писателей исполняют роль «властителей дум»! Что писатели, они на задворках…

По большому в туалет устаешь ходить /преклонив колени, приносишь молитву благодарности богу чрева/.

Сухая деревяшка в лесу – «она сейчас хорошо приготовлена и к огню, и к тлению; полегчала и готова исчезнуть».

Тление, как и огонь, выделяет тепло и вырабатывает удобрение…. «Если не сожжешь меня, то я всё равно сгорю, только не чисто и радостно, а мучительно и грязно». …Когда дело сделано, остается сгореть или тлеть – хорошо, если дело таково, что подводит к горению. Если тлеешь, значит, дело твоё - прах…

…Один думает, что он доводом своим уже убил соперника, а тот думает, что даже не ранен! – и такая ситуация взаимна. И оба истекают кровью. «Куда вас бить еще – все в язвах, а думаете, что здоровехоньки и что близка Радостная Весть – противник подыхает…»

Хотел быть больше на солнце, но оно утомляет и выматывает – видно, прекрасное дается только сильным и выносливым людям. Буду как Моисей смотреть сквозь расщелину в скале. Хорошо хоть, что расколол эту скалу, закрывавшую от меня Бога.

«Кто может, лучше не жениться» – по сути сказал, что лучше не рожать и лучше не родиться. «На что они и место занимают»… У меня нет желания иметь детей, не представляю себе, что я мог бы вырастить их по своему образу и подобию. Ведь сам Бог не справился с «воспитанием» человека. …Если Христос и «подчинился закону», то не закону семейной жизни и «нормальной» работы – а других законов у них нет. На ребенка можно отважиться либо по полному неразумию, либо в очень большой отваге /женщина – по первой причине, мужчина – по второй/. …И продолжение рода становится самоцелью. Не было бы забот, нечем стало бы прикрывать пустоту.

…Сильные, мощные и могучие, но помещенные в этот мирок, они не то чтоб хиреют, а как-то грузнеют, буреют, перепревают и заплывают. Со всеми предложенными заботами они справляются очень легко, во всякие бирюльки и «хобби» не играют – вот и не знают, чем себя занять. Да и семью-то свою они не воспринимают с полной серьезностью - готовы блудить и на детей смотрят почти равнодушно. Одни азартные игры да пьянка выручают…

Нет, иностранные языки учат дураки и зубрилы – они у иностранцев создают искаженное представление о народе, который представляют! Тем более, что язык всегда выучен плохо...

«Неприступная женщина» – женщина, озабоченная приступами /«и правильно озабоченная»! /.

Разозлившись, плюнул в него грязной слюной: «чистоплюй! », ударил черной рукой: «белоручка! »…

Чтобы получилась «книга», мне одного не хватает – заглавий! Без заглавия как без головы! «Что нельзя озаглавить, то нельзя и понять». Заглавие пришпиливает текст и он перестает быть «сам себе голова».

Вчера за 7 часов сделал серию из 33 «Подсолнечников»! /это не радость, а только удивление. Всё это только поиски и переборы…. А сколько бумаги теперь нужно/. Рисуя, слушал ТВ, радио и БГ – почему-то мне так уютно; с одинаковой быстротой путешествовал и по миру людей, и по бумаге. Пробовал разные степени обобщенности.

Увидел, как застреливаются – у меня всё перевернулось и отнялись ноги. Хорошо хоть, что следом шла передача про женщину /Бичевская – какая фамилия неприятная/, ударившуюся в православие – тут всё было понятно и знакомо. Женщина приятная, но не прекрасная – от религии прекрасным не станешь. Ограниченная, жестковатая и занимающаяся, конечно, искусством, а не творчеством /только не светским теперь /впрочем, всякое искусство достаточно светско – не случайно и на ТВ пригласили//. Всё прилизано и добротно - опять-таки, делает деньги на своих убеждениях, продает и свою русскость, и своё православие /и свою женственность/. …В итоге, спал плохо, продолжал и во сне малевать, спорить с женщиной и ужасаться смерти /и было ощущение, что не столько малевание, сколько споры спасали меня от движения к чему-то подобному, возбуждая жажду жизни.

Пишу явное, чтобы подумать тайное, приметить в явном что-то необычное, как бы скрывающееся…. Я поступаю так же, как рыбаки, которые светом приманивают рыбу.

Попробовал писать на природе – не выходит органично: там надо быть с уже решенными проблемами. Когда думаешь, отключаешься от внешнего мира и стираешь его: в отношении комнат и города, меня породивших – туда им и дорога, но в отношении природы - это грех.

Растения ночью поглощают углекислый газ и выделяют кислород: «смерть в нас, чтобы жизнь была в вас». Кто-то должен мучиться за грехи людей, чтобы могла зарасти нанесенная ими рана. Также: повышенная температура – это свидетельство борьбы с болезнью.

По ТВ «авангардные растения пустыни» – действительно, где пустыня, там авангард. Нормальные формы жизни и человечности уже не способны выжить в нашем мире. Становимся богами-уродами. Стекло и бетон небоскреба не способны впитать в себя человеческий запах, пообтереться, состариться, они не реагируют на времена года, в их зеркалах видишь себя бессмысленным призраком, пигмеем и винтиком. Их задумывали и делали не люди, а роботы, машины и компьютеры. «Как мужественен ты, человек-робот! » /простым ломом за день я мог бы выбить в нем все стекла/.

По ТВ промелькнул портрет молодого улыбающегося Сталина, глядящего прямо на зрителя – очень похож на Листьева!

«Пора умирать – мир слишком изменился». В юности был впереди мира и он не заслонял горизонт, в зрелости совпал с миром и принял участие в сотворении его в том месте и том времени, а в старости отстал и мир, в том числе и тот, что творил я сам, похоронил меня. В старости человек так же разбит духом, как и телом. Он мог бы обновиться, но он превращается в прежнего ребенка, учащегося прежней взрослости – семенит старательно и бессмысленно, словно бы всё еще сдавая свои последние выпускные экзамены, потому что милые дети выросли и первым делом изменили мир.