Четырнадцать 20 страница

Погрузился в Тойнби /чванство западное и мякина, но есть и очевидные вещи/ и особенно в примечания к нему /лучше бы, конечно, почитать нормальные учебники по истории /но есть ли хорошие учебники – с картами, с обобщениями и сравнениями, не с перечнем дат и имен, а о судьбе народов и цивилизаций, о эпохах и местностях//.

…Я уверен, что в будущем мире самые обычные люди смогут обладать универсальными знаниями, полным их кругом. Потому что будут ясные книги – эти путаные уйдут.

Иду, отключившись, не просто безразличным, а построенным в храм и, думаю, такая тихость не менее вызывающа и так же бросается в глаза, как обычный шум распоясавшихся. «Сразу видно, что он внутри шумит». /Но опять подумал, что этот вызов здесь не приемлем: Россия – это место казарм и избушек-клетушек, а Запад – это антихрам…

Отрешаясь, находишь себя – и в этом состоянии можно жить всю жизнь.

Когда душа человека чем-то обладает /и он становится собственником! /, то начинается неравенство, обязательность и проблематичность. …Хорошо бы пожить в лесу /около дачи/ в следующем году – ведь тут удобно, как в кабинете /которого у меня нет! /.

И вот в таких-то размышлениях я провел день в лесу, считая этот день чудным. Мое здоровье оставило меня, я стал как сухое дерево. Но это естественно, что нервы ноют при духовном труде так же, как тело при труде физическом…

Духовный север, душевная «средняя полоса» и физический юг. Мы так же сильны в духовном, как негры в физическом.

…Синонимом слова «спешить» является слово «душить».

С дачи ехал домой и шум машин, наверное, стирал то хорошее, что отложилось в памяти от леса. И темнота стирала факт пребывания дня на земле. В трамвае стояли ярко освещенные фигуры, вне его мчались машины, по странным прихотям своим и причинам исчезая то спереди, то сзади. Огней там тоже было много – одни из них перемещались, а другие были неподвижны. В стекле трамвая отражались фигуры, в стеклах машин отражался трамвай. Всего этого было слишком много и всё было слишком однообразно, назойливо и непонятно. То ли я был в аквариуме, то ли они. От света, которым распирало трамвай, мне стало дурно, и я сидел с головой, повернутой набок, в темноту машин, где сидели, наверное, другие люди…

Как описать этот свет… Конец сентября, конец светового дня, солнце – призрак между темными елями и бледными облаками. Лес усыпан сухой коричневой листвой; сосны, подлесок… - и вот падает несколько светлых пятен. Я, словно вспоминая некий сон, иду туда, подставляю лицо, закрывая глаза и желая к чему-то прислониться и как-то забыться. Все сосны были рогатые… Они были темные, а я и листва светлые. Моя лицо и моя бледность были выбелены и высветлены. От слабости я едва стоял на ногах, и сладко было мучаться невозможностью вспомнить то, где я видел этот свет…

А затем выбежали две собаки, но одна из них была какой-то волчьей масти и я испугался и бросил свет, и поехал прочь на велосипеде, хотя уже видел, что это не волк, а овчарка, но свет, казалось, везде был таким же чудным, его даже стало больше…

Подходя к дому, мысленно, как безумный или бездомный, примерялся к тому, нельзя ли найти убежище в недостроенном доме, а когда одернул себя, то с тоской и испугом подумал о том, что может быть снова придется грязной метлой мести грязные улицы или вахтером сидеть в склепах контор, пытаясь жить среди антижизни. «Уж лучше на кладбище».

Только встал, а уже чувствую, что далек от покоя и гармонии. Беспрестанно, в каждое мгновение всех наших дней нас что-то мнет и корежит – стоит ли удивляться тому, что живем так недолго. Мы все провинциалы идеальной страны, столицы которой не знаем. Наш образ жизни, наверное, представляется ничтожным и странным в том новом Иерусалиме. Так что ты пророк Ветошка, вождь Ветошь. Бесконечны эпохи Выживания, пока длятся эры Суеты. Нужны усилия сильные и нужны усилия тонкие /слабые! / - и перестанет разрушаться Розовая Амфора и проявится Великая Столица прямо на том месте, где ты живешь, все ещё теряя время.

/Эти тексты несовершенны – но их всё-таки надо писать, чтобы мог свершиться переход к иному, к новой жизни /эту я закончил/. /

Сент. 94г.

Высоцкий

/ «Нерв», 81г. /

Песня певца у микрофона

Зрителей словно бы и нет - как и все поэты замкнут на себя. И жесток, " безжалостен", немилосерден круг его жизни. Он полон не милости Христа, а сантиментов боевика!

" Я душою не кривлю, когда особенно хриплю".

" Но пусть" – по-русски трет он к носу.

" И микрофону я не по нутру" - неужели ощущал себя всеми нелюбимым. А голос его действительно в конце концов любому опостылеет: надрыв и поза. Смерть на сцене. Театральны многие поэты. Все эти солдаты, уголовники, шахтеры - это только роли и воображение. Беспрерывно крутит свое личное кино.

«Гитара вяжет руки", " микрофон не светит"; " честно выпеваю ноты мелодий, что попроще гамм»

" Ужалит", " ударит", " ему наплевать" - вот пример любителям " творчества"!

Амбразуры заменили образа, солдаты святых и т. д. " Священная" война.

Из дорожного дневника

" Шоссе – штык», " закат - клинок" и т. д.

Едет на Запад - западник; так что не только среди интеллигентов есть западники, но и в народе /причем, не только среди протестантов, но и среди православных - ведь православие родственно католичеству /не случайно так популярны католические мексиканские сериалы//

Любит машину, коней - пешком нигде не ходит; просто так, без сцены, нигде не разговаривает. Поэт " до одури" тотален.

Представление о мире: " это когда штык вверх". Ухаб как знак воины!

Песня о моем старшине

Скромен, но отважен.

Добрый дядька-опекун никому не помешает, об этом можно и помечтать.

Опять Запад и Восток. Опять в направлении Запада хорошие люди ложатся. И вот минули пять шагов, пять снов в пять ночей и мы на Западе - а он обернулся Дальним Востоком.

" А правда графом был Толстой" - им удивительны не писатели, а графы.

" Сбоил в строю, но удал в бою": боевик-одиночка.

" Какой из тебя артист", «какой из тебя народ".

Несвятые должны сном восстанавливать свои истощенные грехом силы.

Черные бушлаты

Черные бушлаты были и у революционных матросов. Но его " светлое будущее" неопределенно. Хотя политические его идеалы ясны и стереотипны: пахнет " демократией" /даже евреями /Бродским с Шемякиным! - людьми не простыми, а заглавными//. " Увидеть то, что похоже на восход солнца". ... " Волчья заря".

" Прошли по тылам", " взорвали форт", взяли " высотку" и т. д. ... Ведь был целый театр артистов-борцов - Таганка".

Подсолнух напомнил Ван Гога.

" Восхода не видел - зубами скрипел.

Высота

" Вцепились коммунисты в идеологическую, духовную высоту, как в свое. ... В седьмой - мы возьмем ее, но лишь на день: снова 6 дней она будет у врагов, теперь капиталистов".

" Земля - как горелая каша" - " эта земля была нашей, пока мы не увязли в борьбе".

Театр - это или стриптиз или публицистика.

Либо только " мы", либо " мы и я, особо скромный и особо бравый"

Альпийские стрелки

Высоцкий зарывается в облака поэзии ради будущего /для него/ боя демократов с коммунистами.

«Отставить разговоры о том, где верх и где перед. Верх и перед - где наше, национальное". Т. е. и славянофильства он не потерял...

" Вверх и назад", " вперед и вниз". Или нет: " вперед и вверх на Запад, а т. к. земля своя, то и она поможет".

Расстрел горного эха

Помнится у А. Герман есть песня с подобным же эхом.

Опять-таки " нелюди" - это коммунисты, а " зелье" - это коммунизм.

" В тиши кухонь".

Противоречие: какая же это тишь, если там ветра без помех гуляют. "... Где скалы-нелюди ветрам свободы не помеха".

Разведка боем

Часто у него " грызут"

... Всё воюет, с кем-то он явно воюет... " Кто Борисов, кто Леонов? " /есть ведь артисты такие/

Тут и боя-то нет, просто мальчишке приснились геройские подвиги. И во сне цель " глубокого поиска" неясна: " кто ж сразу разберет", " не видать ни зги", " тоже вон защищают мозги".

Еще и " запас" какой-то есть.

Он не вернулся из боя

" Он не родился в бою, такой друг, а без этого зачем бой".

Смерть - вот о чем Высоцкий всегда пишет с подлинным пафосом. Когда о победе в борьбе, тогда-то и фальшивит - " и время эту фальшь безжалостно усилит".

... Всё переменчиво и это мешает понимать, но это помогает художеству: как ни повернется - всё выходит ладно.

О мертвых говорят только хорошее, потому что каждый умерший претерпел смертные муки.

Это и о своем двойнике, о том в себе, что не укладывалось в эти его накатанные " такты".

" Наши мертвые - наши иконы".

Остаться одному - словно умереть и попасть в ад.

Не просто пусто, но и темно и холодно, раз задуло костер. /И ветрено! /

Не остановился на голубых деревьях - в конце концов, этот прием у современных художников-авангардистов стал пошлой банальностью - кончил-таки крайним минором.

" Почему всё не так, когда плохое настроение? Может, что-то умерло во мне? "

" Не вернулся": мы ежедневно друг от друга уходим - и можем не вернуться.

" Друг, оставь покурить" - "... чужие куря папироски": и дружба и отчуждение в папиросе.

Звезды

Есть глупые звезды, есть шальные звезды, есть звезды подобные рыбе в пруду.

" В мире, пропитанном смертью, разводят героев как рыбу в прудах".

Песня о госпитале

" Умерла моя нога, что справа, та, что слева - еще нет". И всё бредит левая нога о правой.

Без гармонии в соседях, без гармонии в ногах правды не узнать - живешь калекой в искалеченном мире.

Перекликается с " Он не вернулся из боя".

" Сунь сатане пальцы, он отхватит всю ногу".

Два желания: чтобы умер и тот, кто слева или чтобы был жив и тот, кто справа.

Вот оно: бои-то были ради славы и Клавы.

Песня о новом времени

Время " застоя" для Высоцкого было временем, которое не мешало видеть войну. Оно было зрительным залом для той арены. Ведь тогда и выдающиеся спортсмены и шахтеры и т. д. воспринимались как герои. ... Время застоя было сценой, на которой хорошо было разыгрывать спектакли / но жить на сцене невозможно! /

Аисты

" С виду мы ясные, а в душе броня лязгает".

Вредны душе нашей все эти лязги и гулы, издаваемые " полезной техникой». Это та же радиация. Словно ржа съела покой. Нет покоя там, где нет тишины, обладай ты хоть всем на свете. И среди этого гула все слова - только шепот, который услышать можешь лишь ты сам /и еще кто-то ближний/.

" Побрели все от бед на Восток, т. е. в бесперспективные стороны".

" Только тот, кто поет, тот от бед не бредет».

" Деревья леса хоть грустны и в пыли, но хранят довоенные /вечные/ звуки".

«Выходит мы зря пожар зажигали - опять часть зерна успеют спасти".

Беззащитна природа /одно небо улетело и потому недоступно/, но неподатлива для слабых человеческих сил – поэтому, чтоб растерзать ее по ней теперь " броня лязгает".

От крыш «цивилизации" в лес изначального...

Птицы есть, но гул и лязг заглушил их пение.

Выгорают поля, а от ненависти к тем, кто их поджег выгорают и собственные души - и умирают не только поля, но и души - как тех, кто поджигателей любит /" мировой пожар раздуем! " /, так и тех, кто их ненавидит.

" Любовь прекрасней, а ненависть нужней, полезней". ... Пессимизм - это когда ненависть сильней любви. ... Ненависть к тому, кто поджег твое поле - беззащитное и лелеемое тобою, которым ты мучался и благословлялся - может быть так велика, что ты окажешься в состоянии поджечь поле врага: " нужнее пожар, чем зерно". ... И говорит Толстой: " выходит мы зря сеяли". В этих войнах и революциях сгорело всё, что досталось от «золотого века" и " нам остался лишь дым" - но и дымы взошли крестами.

... Талантливый цокот и бездарный топот.

Их восемь, нас двое

У каждого пророка в небе свой квадрат, своё поле деятельности и прозрений.

Я тоже мечтаю о друге, который защитил бы мне спину, понес бы мои слабости /бремена, налегшие на мои слабые места - их я не способен нести/.

Казалось, всё защищено, но незащищен низ того, кто защищает спину и не защищен свой собственный лоб.

" Техника - нехристь. Какие им кресты - сломанная техника сама по себе является надгробием".

" Ангельский полк" - обоснованное желание: ведь пишется о " небесном воинстве".

Истребителей - носителей ненависти – предполагает, на небе много! /Хранители - носители любви. /

" Летят наши души как два крыла одного самолета... "

" У Бога истребителей много - они сведут с ними счеты".

" Мессер" – нож.

Неужели действительно Высоцкий из небесного воинства?

Смерть истребителя

Одноногий инвалид - это тоже истребитель.

" Я не умел любить, но я устал и захотел быть любимым".

" Смерть истребителя души человеческой - ненависти".

" Ткнулся лицом в стекло» - а по ту сторону стекла БГ.

" Небо - моя обитель» /даже баптизмом пахнет! /

" Он рвет на себя" - эгоист; " и нагрузки вдвойне": надо бороться не только с эгоизмом других, но и с собственным эгоизмом. Люди же мира сего принимают мир /и себя/ " как он есть".

Я тоже беспрерывно говорю себе, что " это в последний раз". ... Но не клянись, потому что не сможешь выполнить, а только " взбесится пульс".

... Оправданно его недоверие к собственному разуму. Нет никакого абстрактного " человеческого" разума.

" Я полмира почти через злые бои... "

В реальности, конечно, не было такой " классики".

" Псами измены облаян".

Люди злы, но псы их злобы на цепях.

Предали люди, псы, вещи и даже над крышей дымок - не предали только окна, чьи-то глаза.

Злые бои впереди, злой мир позади.

" Я шагнул в полутемные сени видений".

Высоцкий всю жизнь прожил " ни минуты не весел", его минор тотален, весь оптимизм - это вера в борьбу /с предательством за спиной и с санитарным эшелоном в виде награды/. «Бог даровал нам войну, войну со злом".

Прополз злые бои будней и пропел злую поэму предательства.

Не уверен в людях /и в себе: " но не уверен, что отмоюсь" /: и дымок был тот же и окна и сени, но когда полмира пройдешь и нигде ничего не встретишь, кроме злого боя, тогда нельзя не сомневаться и в самых ближних людях.

Полмира прошагать - полусмерть, весь мир - " смертельная рана".

" Только небо озарилось, когда я с крестом своим к смерти шел и взглянуло мне вслед виновато".

Коммунисты все вещи в стране переставили и перевесили и переименовали, но ничего не изменилось. Прежняя повестка была наивная, до всех боев - а " иная простота ничем не лучше воровства".

В погоне за счастьем, которого нет в зоне злых боев, не заметил как потерял счастье, которое есть - товарищей, хозяйку. Т. е. эта песня не столько об измене, сколько о подлых завоевателях /" Иван с головенцом" /.

Песня о земле

" Кто сказал"? - сам и сказал. Сам с собой спорит.

Земля-народ. Он поет от имени земли и народа.

Надо ощутить в себе вечность, чтобы мочь сказать: меня не убить, как не вычерпать моря".

Всё сгорело дотла - есть место, куда бросить семя. " Обнаженные нервы земли небесные страдания знают".

" Земля не умерла, она только притворилась мертвой".

" Земля затаилась в засаде".

Итак, землю естества не сжечь, не обесплодить, не разбомбить, не искалечить и земля горюет и выжидает момента, чтобы, явив свою силу, прийти нам на помощь.

" Кто сделал землю мертвой и кто сказал, что она умерла".

" Земля умерла? Землю сожгли? " - " На время" - " На долгое время? " - " Вот бросили семя, но никто не знает, сколько длится у Бога 9 месяцев! "

" Ведь земля - это наша отдушина".

" Звенит она, звоном стоны глуша".

Да, сапогами дотла не вытоптать душу, но наследить там можно так, что дальше ты будешь только страдать, чернеть и умирать.

" Калека тот, кто не поет».

Высоцкий не поет, а звенит /и барабанит в набат/. И в этом новое время что и звон, и шепот, и скороговорка, и одинокий, как пламени всплеск, мотив становятся пением.

Сыновья уходят в бой

Разрывы 20-го века заглушили сантименты прошлых веков. Как мало кто, ощущал Высоцкий всю свинцовость нашего века. Свинец - это крест 20-го века, который приходится " грудью хватать" всем, кто хочет иметь сыновей и " крепко обняться с землей». Сама смерть рождает сыновей. Ведь всякий сын зачинается в любви до смерти, в беспамятстве.

" Мы не успели обрести покой и осмотреться, увидеть нечто, что выскользнуло из нашего поля зрения /и это нас убило/"

" Где пропасти, там и потопы".

" А я, видя, что приготовлен потоп для этих людей, как Ной, шагнул из окопа".

В этом " уходе" в бой уже слышится новая гибель. " Мы уходим и сыновья уйдут" - безнадежное братство и равенство.

" Ба, не успели мы оглянуться, как уже и сыновья ввязались в этот безнадежный бой". Бой, где успеваешь подумать только напоследок, оглянуться, только уже падая.

" Я ухожу - придет другой" - только народ может так думать о смерти. ... Где церковь, там умирать легко: остаются имеющие такой же дух, как у тебя, твои братья и сестры, твои двойники.

Успеть улыбнуться – значит, побороть ужас, гнев, смерть. Но как успеть, если нет перспективы, если слишком разреженно пространство, так что о близких себе можно узнать только из книг.

Высоцкий стал землею, народом от почернения от горя, от обнажения нервов.

Высоцкий черно-бел, мост радуги и мост нюансов должен построить кто-то из его сыновей. У него самого только черное, белое и кульбиты из белого в черное. Кульбиты вызывают боль, а черное и белое очень реальны в своих деталях.

Дважды поется тот припев, который больше всех нравится.

Мы вращаем землю

Отступление было похоже на настоящее безнадежное падение. Остановка его была действительно чудом, подобным вращению земли или сдвигу оси ее.

Руками и зубами - на себя, а сапогами и коленями - от себя. Вот и стоит земля на месте, не замечая того, кто по ней ползает, ерзает.

Если бы солнце зашло на Востоке, то на Западе его бы тем более не было.

Сколько Высоцкий бросался на дот и вставал в полный рост, отвешивая иронические поклоны - и, странно, никто не стрелял в него. " Великая Отечественная война" - великое прикрытие застоя, оказалась великим прикрытием и для Высоцкого /как и другой полюс - анекдоты, басни: если сажать за них, то это значит признаться, что ты смешон/. " Как прикрытие использую павших". Сколько Эзопов среди умников, но все штучки тонкие, а тут сила.

Белый вальс

" Три счета вместо двух" - черно-белый мир станет цветным, нарушится простая логика 3-м тактом художества.

В традиционных жанрах «танцую с горем пополам", но в своем мог бы птицу /" птица белая" / счастья и творчества " провести по лезвию ножа". И изыски, манеры заменяет бешенность кружения. Вообще, это песня о " накале его нервов", /почти белая горячка! /

... Снегопад забвения этого мира, открывающий кружение мира иного.

" Идет сама" - мир счастья, где не надо добиваться /и нельзя добиться: все дела, войны и даже помощи только отлучают от этого мига приближения иной реальности /вспоминается картина Иванова, он, может быть, тоже хотел нарисовать " всё ближе, всё реальней становясь" /

Стоит руки сложа, сцепив, потому что иначе не удержать и внешнего спокойствия, не побороть мучений.

" Конец сомнениям теней".

Мечта о вальсе - мечта о старине.

Обобщение на всю страну и на все века /от дворцовой залы и лицея до школ и Домов офицеров/ - это, конечно, дух Евтушенко, Рождественского /у Галича тоже есть про женщину-труженицу в автобусе/. Хотя действительно есть та часть зоны мужского несчастья, где помочь могут только женщины.

" Ты мог бы", но ты стоял и она тоже так и не приблизилась. Это как с зеркалом: " приблизьтесь и приблизится к вам".

Поминание бешенства и лезвия ножа в описании экстаза. Нож бешенства.

Голова кружится, сердце бьется на три счета вместо двух, кровь стучит в висках, лицо белое.

" В какие б подполья и горячки не бросило тебя, в каких бы смертях и поражениях не исчез, припомни вальс и улыбнешься, ободришься, воскреснешь. И вспомнишь свою молодость в житейском море, и вспомнишь свою жизнь на небесах". ... " Пригласят на белый вальс воскресения праведников".

Вроде пишет о земном, но понимает, что это и о небесном, что соединяются земля и небо, что слова его, звуча здесь, отзываются там, поднимаются вверх /" дым поднимается вверх и значит я прав" /.

" Так случилось - мужчины ушли"

Брежнев - это отступление на Восток /где всё " растворились в дорожной пыли" /. …Не понимал все парадоксы той логики, при которой западники и славянофилы взаимно порождают друг друга. Русские умеренность часто путают с нерешительностью. Или же укор " побросали посевы до срока" - это об этой спешке, не давшей созреть посевам Хрущева и Горбачева /а где-то и Ленина/.

То славянофильство проворно течет из щелей-кухонь, а то западничество делает то же самое.

О бьющих и ласкающих попутных ветрах - он-то о надежном тыле, а вообще-то это годится и для темы " силом загоним в счастье".

Он призывает вернуться воинов той войны, как спасителей, они видятся ему тем легендарным победоносным отрядом, которого не хватает для победы в эту следующую эпоху.

Опять о готовности быть и утомленным и нецелым: " лучше с одним глазом войти в царствие небесное... "

Высоцкий - это " вековечный надрыв причитаний, отголоском старинных молитв".

Сначала были песни, но они все не возвращались и теперь уже только надрыв причитаний, отголоском старинных молитв".

Песня о конце войны

Эшелоны западников уходят в бой уже после войны, в бой с системой; и " по сводкам" газет не так уж сильно их репрессируют, бьют.

Кресты на окнах /чтоб стекла не разлетались при ударе/ и затемнение - как символы русского подполья, русской тюремной жизни /«в тюрьме ищите русскую сущность» - завещал Высоцкий/.

Многие поэты разжигают свой сильный огонь на спирту, без вещественных оснований. /Я часто музыку использую аналогично. /

" Копоть свечек" - копоть мещанского мелкотемья.

Часто про " комбатов" - руководитель.

Братские могилы

Вечный огонь братства.

" Земля на дыбы - война, " гранитные плиты" - Система.

" У народных нет персональной судьбы"!

Горящий Витебск Шагала!

Гореть миру, раз горят сердца. А где лед, там и пламень...

Просвещенный народ – это тот, который имеет иммунитет к демагогии.

«Ни дня без строчки» – кто-то позаботится о том, чтобы выцеживать капли, а я забочусь, как бы не налить такое море, в котором можно утонуть – жди тогда, пока люди построят для него лодки и корабли и начнут свои мореплавания!

Вовке, услыхав прежнюю его философию: «твоя философия хуже тебя самого, а это значит, что ты, если не сменишь ее, будешь ухудшаться – по мере того, как она будет воплощаться в тебе».

Даже странно видеть, что тоталитарные структуры, сами и определявшие жизнь, вдруг оказываются жертвой – от либерализма самого по себе еще нигде не было революций, ненависть же не от либерализма, а от православия – службы при жандармах – и самодержавия, при котором люди до середины 19 века считались скотиной и только изобретение машин /либералами! / упразднило ценность этих «животных». И как безнадежно далеки они от благодати жизни /хотя бы и либеральной, западной/. Вечная пустыня и вечная война. Вечная близость к «тащить и не пущать». И каждый норовит другого представить как наваждение и мираж /а по миражам можно и стрелять, это только хорошая мишень/.

Потенциально, это самая ужасная идея – довести национализм до небес с помощью христианства. Гитлеризм в квадрате. Огромные страны – это огромные танки, которые народы, их населяющие, к счастью, не могут привести в движение. А разве Америка – это не такой танк, пришедший в движение? /а Япония – это бомба, подложенная под этот танк, а другие танки теперь выступают в роли надолбов и рогатин на его пути/.